Земли богов и чудовищ

Алисон не мог припомнить ни одного случая, чтобы он запоминал свои сны. Рассказы сестры всегда оказались ему какими-то вычурными, недалёкими от обычных фантазий образами. Как можно без усилий видеть вещи, которые не могли произойти? Но теперь... Теперь Алисон видел. И даже больше. Казалось, его тело стало легче пера, которое, полностью презрев стены замка Преисподней, вознеслось высоко-высоко, да так стремительно, что захватило дух. А нужно ли вообще было дышать? Ему хотелось закрыть глаза, но он не мог, страху путь сюда был заказан, поэтому пришлось смотреть. Это была магия Пура, странное, захватывающая до потери пульса волшебство. Алисону казалось, что он умирает, но это было знакомое чувство, будто он накрепко запомнил то, что произошло с ним, едва собственная мать почти тринадцать лет назад взяла его на руки, холодного, не способного сделать ни одного вдоха. Низкие небеса ада, багровые от света города и чёрные из-за местной промышленности исчезли, сменившись чем-то, не похожим ни на рассвет, ни на закат. Рыжеватые сумерки, в складках которых суетились душеткачи. Глядя на них, пусть и первый раз в жизни Алисон так и не смог понять, почему душеткачи пугали людей: высовывавшиеся то тут, то там лапки, напоминавшие древесные корни, нисколько не покоробили его. Они напоминали муравьёв, сортирующих зёрна, ничего ужасного. Но сейчас муравейник был неспокоен, их движения стали суетливыми, и грешники, которых они переделывали, казалось, вопили от боли, но внутри, парализованные, не способные издать ни звука, и это пугало ещё больше. Наследник престола ада не думал, что может взлететь ещё выше, но чудо произошло, и то, что было раем, отныне практически пустым из-за того, что ангелы массово переселились на Фидес, пронеслось перед его глазами чудесным видением, похожим на то, что рассказывал ему Табрис: бескрайнее голубое небо и белые облака, залитые светом, сейчас не способным причинить ему никакой боли. Что-то внутри натянулось, словно полиэтиленовый пакет, и резко лопнуло, заставив его охнуть. Паренёк невольно, но задумался, издало ли хоть какой-то звук его тело, но эта мысль быстро испарилась: его глазам предстало нечто невероятное. Иссиня-голубой шарик, вертящийся посреди бескрайнего космоса. Земля. Алисон видел её – и одновременно ощущал. Ощущал, как нечто в глубине этой красоты вдруг превращается в разрушительную силу. Как первая оспина на лице заразившегося чумой. Пройдут считанные дни – и оно убьёт своего носителя. Сейчас на этом шарике ничего не было видно, но Алисон чуял эту тлетворную мощь, у которой нет логики, нет сочувствия, и, как ни странно, нет и будущего. Не только потому, что оно умирало, поглотив всё, что могло, но ещё и потому, что где-то в этом космосе, непреклонное, навстречу мчалось нечто не менее смертоносное, готовое положить конец этой планете. Алисон должно быть впервые в жизни ощутил такое отчаяние: преступление отца померкло, словно фотографический снимок, случайно попавший под солнечные лучи в проявочной комнате. Подобно Ашоке, он вдруг ощутил агонию всего мира, ввергнутого страдания не его трудами, но однако же боль, пронзительная, которая буквально рвала его изнутри, выдувала прочь и всё то, что было положено, оставляя лишь пустую оболочку. Контейнер. Сосуд. А после его глазам предстало солнце, бурлящее и окутанное гривой протуберанцев, и Алисон с ужасом понял, что летит прямо на него. Кожа начала тлеть, покрылась пузырями, и паренёк закричал, не слыша ни звука. От него должны были остаться кости, а потом и пепел, но этого не происходило. Алисон чувствовал, что Пура крепко держит его за шиворот, но разве такое возможно? Неужели это такой очистительный огонь? Но это же должно его прикончить! И… оно не справилось. Вытянув руки вперёд, юноша увидел, что вместо того, чтобы сгорать, они словно облекаются в этот самый свет, а языки огня лижут его пальцы, струясь по нему, словно шёлковые ленты. Его сознание выдумало эту боль. Сейчас Алисон не мог чувствовать ничего подобного. Это был лишь отзвук тела, бестолкового тела, которое было дано ему лишь для того что ходить среди богов и чудовищ. Он, халуль, всегда был сосудом, и вот наконец он обрёл своё истинное призвание. Алисон закрыл разомкнутый в крике рот, ощущая, как само Солнце гладит голову и плечи. Эти прикосновения были сродни ласки матери, и паренёк прищурился, принимая их. Что-то подсказывала ему, что и светило Фидеса больше не причинит вреда. Внутри него происходила непонятная работа, и даже дыхание звучало гулко, но юноша не боялся. Даже не был уверен, что вообще испугается хоть один раз в жизни. Хватка невидимого Пура разжалась, и Алисон остался один на один с бескрайним космосом. Словно пловец, прыгающий с вышки, он отклонился назад, расправив руки – и понёсся со впечатляющей скоростью через неземную атмосферу, которая превратила его ноги в пылающий хвост кометы. Он увидел то, что лишь краешком глаза мог заметил его родной отец: сотни миров, совсем маленьких, но при этом два из них были достаточно отчётливы. От одного веяло морозом, а второй, заключённый в нём, пах хлебом и теплом. Оттуда на юношу уставилось нечто белое, взглянуло практически человечьими глазами, и Алисон, ощутив какой-то детский порыв, было протянул туда руку, но поздно: он возвращался назад, в Преисподнюю, в то место, откуда ему подлежало начать действовать. Он проснулся на спине, не вдрагивая, совершенно спокойно, и сел на кровати, априори зная, что всё выглядит так же, как и было, что на нём любимая ночная рубашка, и что для всего дворца ничего не изменилось. Алисон встал, прошёл к балкону и выглянул наружу, уже понимая, что его глазам предстанет всё та же картина, усеянная хаотичными вспышками света и неоном. Юноша прекрасно знал что ему предстояло стать правителем этого хаоса, но только теперь, в один-единственный миг, понял, что, как ни странно, любит это место. Всех и каждого, вне зависимости от того, как они нагрешили в прошлой жизни. Вот таких, неправильных, без желания исправлять их. Их судьба не его дело, его задача – стать контейнером для тех тысячи тысяч, которые попадут сюда в ближайшее время. Спасти, а дальше они сами будут распоряжаться своими жизнями которые, если всё сделать правильно, снова окажутся в их руках.