Разделённые. Книга вторая

      — Как бы странно ни звучали мои слова, — спокойно начал Ороку Саки, — но я рад наконец-то встретиться с вами лицом к лицу и иметь возможность поговорить. До этого и вы, и я были нацелены только на убийство. Но, обдумав всё, я понял, что мы можем быть друг другу полезны. Всю жизнь каждому из вас внушали, что вы — солдаты, обязанные слепо подчиняться приказам. Не раздумывая и не задавая вопросов. Именно с этой целью много лет назад мои учёные и создавали вас — уникальный проект «Возрождение», обязанный объединить в одном существе звериную мощь и человеческий разум. Но сейчас я вынужден признать, что звериного в вас куда меньше, чем это было запланировано изначально. Поэтому я не вижу смысла использовать вас как безмозглую, хотя и практически непобедимую силу. Кроме того, вы очень быстро учитесь, даже друг у друга. И я не берусь представить, насколько совершенными союзниками вы можете быть.       — Не хоче… не хотите забивать гвозди микроскопом? — Рафаэль сам не понял, что не позволило ему «тыкать». То ли сама атмосфера разговора, то ли внутреннее уважение. Мутант не знал, но чувствовал, что сейчас якудза был с ними честен. Вопрос — к чему вела эта честность?       — Да, именно так, — Шреддер прямо взглянул на него. — Причём очень дорогим и ценным микроскопом. Так вышло, что вы, в какой-то степени мои создания, оказались на противоположной стороне. Я хотел бы, чтобы вы узнали, как это вышло. Знаю, до вас пытались донести следующее: мировые державы решили ограничить моё могущество и силой вывезли вас из лабораторий, оставив меня ни с чем. И теперь я, озлобившись, развязал новую войну против человечества. Это не совсем так.       Девятнадцать лет назад я и моя покойная жена, мать Карай (едва заметный кивок в сторону неподвижно стоявшей рядом с отцом японки; Леонардо невольно взглянул на неё, затаив дыхание), организовали небольшой исследовательский центр. Нами владела фантастическая идея: мы были юны и твёрдо верили, что сказки существуют. Что, если Миногамэ действительно жила когда-то? Что, если следующие за Фукурокудзю черепахи действительно были реальны? Что, если мифы на самом деле правдивы, и люди просто забыли или истребили древних существ? Мы работали с разными земноводными, рептилиями и млекопитающими. Но только с вами, черепахи, нам удалось добиться успеха. Не со всеми. Уверен, что ты, Донателло, прекрасно знаешь, сколько образцов было украдено из моей лаборатории. Потому что, по моим данным, именно в твоей исследовательской цитадели находились ещё двое. И они были жестоко умерщвлены.       Микеланджело быстро оглянулся на учёного. Тот сидел в углу неподвижно; по лицу его трудно было понять, правду говорит Шреддер или нет. Но если всё сказанное соответствовало действительности, то страх мутанта становился понятен всем братьям. Он видел в своей жизни что-то, о чём другие даже не подозревали. Майки скосил глаза на Рафаэля. Тот сощурился: он тоже легко сложил услышанную информацию и поведение Донателло в единую картину. Но едва ли в непримиримой злобе такая деталь могла его успокоить. Однако теперь он знал правду. Это было важно.       — Так вот, когда наши труды увенчались успехом, мы праздновали сразу два события. Определённый результат в изысканиях и рождение дочери. Со мной тогда был и мой учитель, которого я пригласил из Японии. Я был уверен, что сенсей поможет и поддержит меня, что он один понимает всю значимость моего открытия. Я не считал необходимым тратить столько сил, чтобы уничтожить горстку людей — это можно было сделать по-другому, проще. Вы нужны были не для войны. Или не только для войны. Вы должны были стать символом нового времени. Удивительные создания в облике животных, наделённые умом и речью, знающие всё о мире, который вас окружает, помнящие, что такое честь. Черты ваших характеров, ваше мировоззрение, ваши привычки и желания — не случайны. Нам нужен был ум, сила, мудрость и счастье. Они бы сделали мир совершенным, чистым, гармоничным. Правильным, наконец. Увидев вас, люди вспомнили бы о том, что они не одни в огромной Вселенной, и что каждый из них очень далек от совершенства. Они бы вспомнили и давно позабытый страх перед божествами, которым раньше поклонялись. Они узнали бы, что такое стыд и совесть, будучи наказанными за свои проступки. Вы, именно вы должны были ознаменовать своим появлением новое время.       — Но, судя по всему, что-то пошло не так, — неожиданно весело рассмеялся Майки.       Шреддер взглянул на него. На секунду братьям показалось, что сейчас он велит уничтожить невпопад подавшего голос мутанта. Но Ороку Саки рассматривал его как-то задумчиво, с интересом.       — Счастье… Вот таким в мыслях Шен было счастье. Неугомонным, не лезущим за словом в карман, безудержным, сумасбродным, отчаянно смелым в своих порывах. Ты — целиком и полностью её творение. Я не поддерживал именно это решение. Мне по душе были более сдержанные (он перевел взгляд на Леонардо), совсем иные черты. Но да, Микеланджело, ты прав. И беда пришла оттуда, откуда я не ждал её. Я понял, что мой учитель и моя жена больше со мной не согласны. Они не поддерживали меня. Они считали, что вы действительно должны олицетворять новый мир, но мир без насилия, мир возможностей. Эта идея была утопической…       — То есть грохнуть минимум половину человечества — не утопия, а никого не трогать — сказка на ночь? — хулиган подобрался, неприятно скалясь.       — Именно так. И ты, Рафаэль, как никто должен понимать это. Все те враги, которых ты настигал и с которыми расправлялся — встали бы они на путь искупления и исправления? И ты, Микеланджело, ответь, хоть у одного из них был шанс стать другим? Может быть, ты, Леонардо, считаешь иначе? Вы встречались с жестокими убийцами лицом к лицу. И я уверен, не питали на их счет никаких иллюзий. Иначе вас уже не было бы в живых. Однако сенсей и Шен считали иначе. Поняв, что меня не остановить, они приняли решение уничтожить наш проект — все исследования, все наработки, все образцы. Однако в ночь, когда собирались сжечь лабораторию, ворвались спецслужбы, которых кто-то навёл на исследовательский центр. Мою жену убили, её тело сгорело в огне. И мой наставник, как я долго полагал, тоже. Но после оказалось, что Хамато Йоши не только жив, но и счастливо воспитывает одного из мутантов.       — Хамато Йоши уже тогда знал о вашем плане? — прошептал Леонардо. — И не помешал вам с самого начала?       — Скажу тебе больше: он даже в чём-то разделял мои мысли. Насколько мне известно, он не слишком любит говорить о милосердии и о человеколюбии. Зато вдалбливает в головы своих учеников понятие Пути, от которого нельзя отклоняться. И Путь этот петляет так, как захочет того сам учитель. Я не пытаюсь настроить тебя против Йоши, Леонардо, но ты должен видеть происходящее таким, каково оно есть. После того, как лаборатория была разорена, Йоши исчез. Он больше не брал учеников, и я не мог его отыскать. Пока не появился ты. Только через тебя мне удалось отследить, где именно скрывался все эти годы сенсей. Однако он сбежал прежде, чем его обнаружили мои люди. И до сегодняшней ночи я был уверен, что он здесь. Пока не попались вы — все четверо. Ваша подрывная деятельность, назовем её так, доставила мне много хлопот, и всё это время я полагал, что мешает мне именно мой бывший наставник. Однако я готов забыть и об этом. Сейчас всё, чего я хочу, чтобы вы по собственному желанию стали теми, кем вам и положено быть — проектом, способным перевернуть весь мир.       Леонардо почувствовал, что голос Ороку Саки проваливается, исчезает, заволакиваемый его собственными мыслями. То, что мастер Йоши скрывается, мутант не знал. Он был уверен, что жизнь в заброшенном храме, отсутствие общения с людьми из мира — это что-то вроде послушания, выбранного самим учителем. А оказывается, сенсей просто прятался от своего бывшего ученика. Прятался после того, как лишил его всего — любимого дела и любимой женщины. Мутант невольно перевел взгляд на Карай. Надеялся, что лицо её станет женственным, нежным, печальным при упоминании погибшей матери. Но куноити напоминала прекрасное и холодное каменное изваяние. Темные глаза её смотрели на мутантов равнодушно, бесстрастно. И Леонардо в который раз с огромным трудом, глубокими медленными вдохами заставил своё сердце биться ровно.       — М-м-м, я подумаю, — хмыкнул Рафаэль. — О, всё, уже подумал. Нет!       — Я дам вам на размышление час, — Шреддер слабо улыбнулся на эту реплику. — Чтобы вы смогли хорошо взвесить своё решение. И когда у вас будет соблазн отказаться, подумайте о том, что люди сделали для вас. Те, кого вы защищаете от меня. Я принял и знаю вас лучше, чем кто бы то ни было. А они — те самые, которым так требуется ваша сила — выходили на улицы с плакатами, требуя уничтожить или выдать на растерзание. Когда у них будет возможность, именно это люди и сделают. Убьют, даже не разбираясь, кто вы на самом деле. Но чужие — ладно, не будем о них. Что же свои? Те, с кем рядом вы провели всю свою жизнь? Где твой мастер, Леонардо? Он сбежал, как только понял, что рассекречен мной. Не поспешил тебе на помощь, не помог и не спас. Сбежал. Что до тебя, Микеланджело, то я не стану ворошить прошлое. Ты всё помнишь и осознаешь сам. Рафаэль, может быть, твои друзья до сих пор перебираются на весёльных лодках через океан? Я готов ещё немного подождать кары от этих легионов, — он усмехнулся, услышав горловое рычание мутанта. — Что же до тебя, Донателло, то я хотел бы спросить. Как бы ты предпочел поступить со своим куратором?       — Что?.. — Донни медленно поднял голову. Последние несколько минут он смотрел в пол, а сейчас вглядывался в лицо врага. — Джош?..       — Да, Джош Джонсон после твоего побега понял, что его блистательная карьера завершена. И связался со мной, попросив помощи и убежища. Он предал тебя легко — дважды. А ты рисковал жизнью, своей и братьев, чтобы вернуться к нему, выполняя поручение. Сейчас Джонсон находится в руках моих людей. Так что бы ты хотел ему передать? Я исполню всё, что ты скажешь, потому что предатель должен быть наказан по заслугам.       Донателло молчал. Леонардо знал, почему. Может быть, брату и хотелось бы отомстить Джошу за то, что всё приходилось начинать с самого начала. За его продажную душу, за то, что сыворотка снова оказалась в руках Ороку Саки. Но именно Донателло был тем, кто не имел права судить чужие ошибки. Он сам совершил точно такую же. Шреддер провоцировал учёного, заставляя показать самые гадкие стороны его натуры. А ещё проверял, способен ли Донателло на неоправданную жестокость. Мутант глухо произнес:       — Отпустите его. Просит помощи — помогите, если это в ваших силах. Он сделал для вас всё, что мог, не вижу смысла не выполнить его просьбу.       — Пусть будет по-твоему, — отозвался японец и кивнул. Карай отвернулась и бесшумно, как тень, вышла из комнаты. — Теперь у меня к вам ещё один текущий вопрос. Кто помогает Эйприл О`Нил? Найти её — дело времени. Эту женщину уже не спасёт ваше заступничество — она слишком сильно мне насолила. Когда вы были усыплены, я использовал ваши передатчики, чтобы связаться с ней. Девушка от страха грозилась, а потом оборвала связь. Позже мои люди нашли устройство, через которое она общалась с вами. Ноутбук катался по городу в контейнере мусоровоза. Итак?       Микеланджело и Рафаэль переглянулись, а потом одновременно рассмеялись.       — Неужели вы считаете, что мы сдадим своего друга? — искренне веселился Майки.       — Я не думаю, что эта женщина — ваш друг, — уверенно ответил Шреддер. — В её квартире была найдена папка с документами и флешки, на которых были записаны короткие видео — о каждом из вас. Она незаметно снимала на телефон, как вы тренируетесь, как едите, как спите. Она собирала на вас компромат, чтобы в удобный момент использовать его себе на пользу. Писала заметки. «Оказывается, эти животные могут быть нежными…» Кто же из вас так поразил юную журналистку? Полагаю, что это снова Микеланджело, как в старой доброй поговорке, наступил на уже хорошо знакомые грабли? Не знаю, чем мисс О`Нил лучше Грега Вильямса, например.       Леонардо повернул голову так, чтобы боковым зрением видеть Микеланджело. У того на лице застыла улыбка. Неживая, как приклеенная; глаза потускнели. Ниндзя проговорил медленно и тихо, для брата, а не для японца:       — Что бы она ни сделала, мы разберёмся с ней сами. Посредники нам не нужны. Если у вас с ней какие-то проблемы, ищите её — но без нашей помощи. Мы твердо уверены — можете проверить хоть на полиграфе — что ей некому помочь. И если эта девочка сумела обмануть синоби и скрыться, то мы предпочтем иметь её в своих союзниках, а не противниках.       — Пусть так, кажется, она тронула сердце кого-то из вас. Но ваше право, я могу понять страсть к красивым женщинам. А О`Нил, несомненно, красива. Однако обещать её неприкосновенность не могу. Как только девушка попадётся, она будет сразу же убита. И даже наше с вами совместное сосуществование мне не помешает. Поэтому вы четверо — кто бы ни был ею увлечён — не питайте иллюзий.       Итак, я возвращаюсь к изначальному предложению. Надеюсь, что теперь вся ситуация стала для вас ясна. Сейчас я предлагаю вам по доброй воле перейти на мою сторону. Обещаю, что буду чётко следить за тем, чтобы задания, которые будут вам поручены, не вызывали у вас внутренней борьбы. Долг и честь — серьёзные противники, и я не хочу, чтобы вы постоянно метались между двух огней.       — А если мы откажемся? — негромко произнёс Леонардо.       — Вы будете делать то, что мне нужно, но уже не по своему желанию. Сыворотка — очень удобный химический препарат, и её действие вы уже видели. Первое, с чего я начну — лишу вас любой надежды на поддержку со стороны людей. Вы совершите то, чего вам никогда не смогут простить: ни люди, ни вы сами. Например, четыре разъярённых мутанта нападут на, скажем, детский лагерь или какой-нибудь лечебный центр. Не думаю, что там найдется кто-то, способный помешать вашей необузданной ярости. И всегда окажется рядом какая-нибудь камера, которая зафиксирует ваш «подвиг». Это событие сработает на вашу репутацию. А потом мне останется только одно — катать ярмарочный балаган с точки на точку, спуская вас с цепи и натравливая на ненужных мне людей. Не скажу, что идея исключительно хороша. Скорее нет, чем да. Однако выбора у меня не остается. Терять вас, как ресурс, я не намерен.       — Я могу спросить? — вдруг произнес синоби.       — Слушаю.       — Как вы стали оябуном ? Мне известно, что клан Фут находился в стороне от войн группировок якудза и не был привлечён к ответственности правительством страны. О вас вообще нет никакой информации, хотя я вижу по подготовке солдат, что этот клан синоби — не стихийный, в нём сохранены вековые традиции боя. Если бы вы принадлежали клану всю свою жизнь, Хамато Йоши знал бы об этом.       — Клану принадлежала моя жена, Тэнг Шен. Она должна была стать онна-оябун, этого желал её отец. Но не желала она сама. Поэтому эту ответственность принял на себя я.       — А почему вы так откровенны с нами? Фильмы про плохих парней ничему не учат? Теперь мы знаем ваши коварные планы и можем вам помешать, — Микеланджело улыбался, но в голосе звучала настороженность.       — Полагаю, что это уже невозможно. Из этой комнаты у вас есть только два пути: либо вы принимаете мою сторону добровольно, либо будете служить моим целям по принуждению. Вся моя честность обусловлена желанием получить свою выгоду. Всем нам будет намного лучше, если вы подумаете и согласитесь поступить на службу. Последнее, что я собираюсь сделать для вас, чтобы убедить в своих намерениях — все устройства наблюдения за этим залом будут отключены. Сейчас я буду занят, и на обсуждение у вас будет один час. Когда я вернусь, хочу услышать внятный ответ. Если вы решите притворяться покорными, чтобы воспользоваться моментом — ничего не выйдет. К вам будут приставлены мои люди, в случае неповиновения вы перейдете на другую службу, под действием сыворотки. А теперь совещайтесь, вам есть о чем поговорить.       Свет в маленькой комнате померк, а стекло снова стало зеркалом. Мутанты сидели в молчании, не глядя друг на друга. Каждый размышлял о чём-то своем. Но самое большое сомнение охватывало их по поводу последнего обещания. Неужели за ними действительно больше не следили? Не слушали разговоры, не хотели подловить?       Рафаэль пришел в себя первым. Он медленно, точно через силу, повернул голову и яростно уставился на Донателло.       — Это все ты! Если бы не твой побег, если бы не сигнал твоего куратора — мы бы не попали в западню!       Всего только секунду он сомневался. А в следующую уже кинулся на Донателло в мощном, почти кошачьем прыжке. Но не долетел. Потому что на середине пути его сбил Микеланджело. Братья покатились по полу. Сколько раз Рафаэль поднимался, столько раз Майк опрокидывал его на пол, хватаясь то за край карапакса, то налетая плечом, то цепляясь за ноги. Хулиган с безумным, злобным упрямством высвобождался, почти не обращая внимания на попытки солдата его удержать, и снова норовил добраться до учёного. Но неожиданно перед ним возник Леонардо. Неожиданно настолько, что Рафаэль наскочил на него, как на стену, и, оступившись, упал на маты.       — Не сейчас, — веско произнес ниндзя. — Не сейчас, Раф. Я обещаю, что не буду чинить тебе препятствий, даже если ты захочешь его убить. Но потом. А ты, — он обернулся и взглянул на Донателло; голос звучал жёстко. — Ты в моей защите никогда не нуждался, хотя и заставил меня думать по-другому. Поэтому он теперь — только твоя проблема. Когда мы выберемся отсюда, ни я, ни Майки не станем ни на одну из сторон. Устраивайте дуэль, поножовщину, мордобой — не суть. Взрослые мальчики. Сами разберётесь. Лично мне осточертело быть пешкой в чужих разбирательствах. Ты что скажешь?       — Я только «за», — усмехнулся Микеланджело, садясь на пол и озабоченно осматривая свою руку: он зацепился пальцем за нашивку на форме, и Раф рывком едва не сорвал ему ноготь.       — Отлично, — произнес Леонардо.       Хулиган немедленно угомонился. Он вернулся в свой — противоположный от Донателло — угол и удобно устроился, вытянув длинные ноги. Сложив руки на животе, состроил такое приторно-мерзкое выражение лица, что Майки и Лео одинаково изогнули надбровные дуги, глядя на него.       — Отли-и-ично, — нараспев повторил хулиган; глаза его светились нехорошим, кровожадным мрачным весельем. — Ты слышал, малыш Донни? Как только мы выйдем отсюда, ты будешь весь мой, до последней панцирной пластины, до кончика когтя. Ох, какими делами мы с тобой потом займёмся! Для начала я отчикаю твои шаловливые пальчики, чтобы ты больше не смог изобрести никакого дерьма. Потом я медленно-медленно раскрою твой панцирь и вытряхну тебя наружу. Затем…       — Фу, Раф! Хватит! — воскликнул Майки. — Меня сейчас вырвет!       — А надо, чтобы вырвало его! — гавкнул хулиган.       — Его, как видишь, даже не замутило!       Донателло сидел, притянув колени к животу и обхватив их руками. На лице его было странное выражение какой-то сиюминутной обречённости. Он понимал, что не может заткнуть хулигану рот — никак, при всём желании. Однако знал, что ни отчикать, ни раскроить себе он ничего не даст. По крайней мере, сопротивляться будет до последнего. На фразу Майки только слабо усмехнулся и тут же сморщился — саднили разбитые губы.       — Ошибаешься. Меня тошнит. Я просто могу достаточно долго держать всё в себе.       — Я вот в детстве очень хотел братика. И не понимал, что нужно было просить у Вселенной кошечку или собачку. Какую-нибудь добрую бессловесную тварь, а не вас двоих, — заметил Микеланджело насмешливо.       — Нельзя сравнивать. Добрая бессловесная тварь не подаст тебе в старости стакан воды, — негромко отозвался Донателло.       — А ты вот — злая говорливая тварь, и ты тоже не подашь! Даже кошка лучше тебя, придурка! Кошки срут в лоток, а ты — родным в душу! — крикнул Рафаэль.       Леонардо молча наблюдал за ними. Когда-то, ещё в старом храме (синоби казалось, что целую жизнь назад), мастер Йоши говорил, что возглавлять их не нужно. Мутантов требуется сплотить. Сейчас это казалось Лео совершенно невозможным. Ничего, кроме ярости и обиды, в них не было. Если раньше братья готовы были мириться друг с другом или хотя бы делать вид, то сейчас не было желания и даже попытки работать вместе. Они оказались в плену не потому, что Шреддер подловил их. А потому, что они были разобщены. То, что Кейси и Эйприл до сих пор не попались, казалось настоящим чудом и играло на руку мутантам. Но сейчас… Ниндзя не мог представить, как уговорить их, как донести, что им придется снова не только помочь друг другу, но и научиться — заново — доверять. Сам он был счастлив от мысли, что Донателло вернулся. Лео не ошибся, он знал, что не всё потеряно и что учёный однажды может понять. Но вот Раф… Сколько в нём было преданности, столько же и упрямства. Хулиган мог простить всё: и надменность Донни, и его пижонство, и дурной характер, и язвительные замечания. Но не предательство. Это была категория непостижимая, за это у хулигана невозможно было выпросить прощения. Лео чувствовал это. Лео это знал. Поэтому он медленно произнес:       — Вы закончили? Мы можем поговорить о чуть более серьёзных делах? Или дать вам ещё времени?       — Хоть ты-то не язви, — буркнул Рафаэль сердито.       — Не вынуждай — не буду, — ровно отозвался синоби. И взглянул на Донателло. — Что ты хотел предложить? Учитывая, что всем нам светит воздействие этой треклятой сыворотки, рассказать о твоих научных изысканиях самое время.       — Я получил антидот. Я его разработал, проверил, правда, на крысах. На себе не рискнул.       — Конечно, себя же жалк… — темпераментный мутант не договорил.       У Микеланджело закончилось терпение. В великолепном прыжке он кинулся на брата, придавил к полу всем своим весом, заломив одну руку ему за спину, и зажал ладонью рот. Раф немедленно попытался прикусить солдата за пальцы, второй — свободной — ладонью прижимая его за затылок к своему панцирю. Минутная потасовка заставила Леонардо слабо улыбнуться: когда братья отцепились друг от друга, оба выглядели страшно довольными этой детской выходкой. Сели рядом, всем своим видом выражая готовность молчать и слушать.       — Он действует почти двое суток. И гарантированно гасит любое воздействие сыворотки на организм. Антидот у меня с собой. Я предполагал, что могу попасть в плен, и собирался использовать его для себя. Или, если на меня нападут отравленные, на них. Но вот сложилось так, что пробовать его придется нам всем.       — Ты уверен, что он вообще на нас подействует? — уточнил Леонардо.       — Я ни в чём не уверен, Лео. Но я очень надеюсь. И потом, у нас всё равно нет выбора. Ты же не считаешь, что стоит согласиться и добровольно работать на Шреддера? Я его взглядов не разделяю.       — Никто не разделяет, — отозвался Леонардо. И, поднявшись, подошёл к брату. — Давай антидот. На мне и опробуем.       — Лео-Лео-Лео! — Раф вскочил на ноги. — Ты что, спятил?! Не собираешься же ты жрать какую-то химию, да ещё из его рук?! И не на тебе надо тестить препараты, если на то пошло! Ты один у нас можешь справиться с футклановцами, а мы так — погулять вышли . Он придумал — пусть сам и жрёт свои таблетки!       Микеланджело тоже поднялся, подошёл поближе. С любопытством наблюдал, как Донателло отделяет капсулу от застежки на комбинезоне. Подтолкнув плечом Леонардо, протянул ладонь. Рассматривал зеленоватый шарик, зачем-то понюхал. И пожал плечами с таким видом, что, мол, терять ему всё равно уже нечего. Прежде, чем ниндзя или хулиган успели что-то сказать или сделать, он закинул препарат в рот, проглотил и уставился в стену, кажется, прислушиваясь к ощущениям. Остальные не без тревоги смотрели на него. Майки усмехнулся, взглянув на них.       — Да всё в порядк… ой, нет… что-то у меня голова закружилась…       И он тяжело рухнул на пол. Леонардо остолбенел. В голове только и крутилась одна куцая, ядовитая мысль: «Он его убил… Он его всё-таки убил…» Донателло стал странного, землисто-зелёного цвета. Стоял, сжимая ладонь с оставшимися капсулами, прижавшись панцирем к стене. И неотрывно смотрел на потерявшего сознание Майки. А Рафаэль, кинувшись на колени, попытался перевернуть брата на бок, одновременно разжимая ему челюсти. Он ещё надеялся, что яд не успел до конца рассосаться, что ещё можно было вызвать рвоту и этим спасти солдата. Но тот неожиданно крепко вцепился хулигану в запястье, отводя и не давая выполнить задуманное. И громко, заразительно захохотал. Глядя на остальных, задыхаясь от смеха, выдавил:       — Видели бы вы… свои рожи!       — Бл… — прошептал Рафаэль. Сидел на полу, бессильно уронив руки и глядя на брата. Леонардо ждал, что сейчас вся ярость темперамента выплеснется на шутника, но тот только смотрел на него. И тихо произнес: — Идиот. Ты — идиот, Майк. Выбрал время.       — Испугался? Скажи, что ты меня любишь, — тот лежал на полу и безмятежно улыбался, закинув руки за голову. Посмотрел на Донателло и уже серьёзно добавил: — это тебе за то, что хотел нас убить, Иуда. Всё. Рассчитались. Главное теперь достоверно изобразить помешательство от сыворотки — если она правда на нас не подействует. Ты уж прости, Дон, если я тебя случайно застрелю. Ничего личного — значит, я очень хорошо вжился в образ.       Леонардо понял, что цирк пора прекращать. Молча взял капсулу и проглотил. Обернулся к Рафаэлю, но тот даже не стал подниматься на ноги. Покачал головой и уверенно произнёс:       — И не подумаю. Хоть меня разорвёт от этой сыворотки — а ещё не факт, что нам её вообще будут вводить, — я не стану ничего брать у него из рук. Я ему не верю. Он столько раз оставлял нас на верную смерть, а потом еще и подстраивал её, что — нет. Лео, не смотри так на меня. Ты меня не уговоришь и не заставишь. Ясно?       — Ясно. Но хотя бы возьми капсулу. Положи в карман, Раф. Пожалуйста. Вдруг придется её принять.       Ниндзя прекрасно понимал, что в этом состоянии переспорить Рафаэля невозможно. Когда он психовал, орал и кидался на стены, тогда ещё была надежда взять его «на слабо» или достучаться любым другим способом. Но когда хулиган был молчалив и собран, когда он принимал какое-то решение, сдвинуть его с места не смогла бы даже целая толпа. Вот и сейчас он упёрся, не собираясь поддаваться ни на угрозы, ни на уговоры. Всё, что мог, Лео вытребовал — хулиган протянул руку ладонью вверх и ждал, пока Донателло передаст ему препарат. Смотрел в глаза синоби, не отводя взгляда ни на секунду.       — Для тебя — ты понял? Только для тебя, — я беру эту дрянь. Но пить её я не буду. Ни при каком раскладе. Что бы мы ни решили.       — А что мы решили? — Микеланджело оглядел всех. Братья хмуро смотрели на него. Говорить и обсуждать было нечего. Вся информация, которую Шреддер предоставил, многое объясняла, но ничего для них не меняла. Одурачить его липовым согласием никому из них бы не удалось — японца можно было считать кем угодно, но только не глупцом. Поэтому на его правду требовалось отвечать своей. И Майки, вздохнув, резюмировал: — Как я понимаю, единогласное «нет».