Разделённые. Книга вторая

      Услышав, как к воротам фермы подъехала машина, Эйприл застыла в нерешительности. Свет в доме был погашен, и она медленно, ощупью подошла к окну. Глянула сквозь оставленную между плотными шторами щёлочку. Сердце забилось часто-часто, и журналистка стремглав кинулась в коридор, а оттуда — на веранду. Распахнув дверь, остановилась на пороге, рукой зашарила по стене, включая уличный свет. Зажёгся фонарь и высветил всю компанию, уже вылезшую из грузовичка и бредущую через голый, засыпанный снегом сад к дому. Впереди шёл Хамато Йоши. Он едва заметно улыбнулся Эйприл, но девушка уже знала, что это — проявление искренней симпатии. Японец редко выражал свои чувства более открыто, и она радостно кивнула ему в ответ. Пропустила в дом и взглянула на черепах. Леонардо и Микеланджело, изрядно помятые, поддерживали Рафаэля с двух сторон. Тот ступал тяжело, медленно, пошатываясь как пьяный, и даже в потёмках журналистка разглядела, что он весь в крови.       «Господи, почему он всегда лезет впереди всех!» — подумалось мельком.       За ними шёл ещё один мутант, незнакомый Эйприл. Такая же антропоморфная черепаха, длинная, худая, в чёрном комбинезоне, не похожем на форму других ребят. Журналистка могла только предполагать, что это был Донателло — она видела его через камеры в ночь, когда черепахи попали в плен, и из рассказа Хамато Йоши уже знала, что учёный сбежал из своей лаборатории. Леонардо, Рафаэль и Микеланджело подняли глаза, увидели девушку и одинаково улыбнулись ей. Хулиган попытался освободиться от рук братьев, изо всех сил показывая, что ему всё нипочем. Журналистка едва сумела скрыть улыбку: ну дурной же, а! Майки и Лео прекрасно поняли его желание и послушно отстранились. Подойдя, ниндзя приветливо кивнул:       — Здравствуй.       — Привет, Лео… Ой, Майк! — она ахнула, когда солдат подскочил, обхватил её сильными руками за талию и легко приподнял над ступеньками.       — Хелло, детка! Скучала? Ну скажи, что ты по мне скучала! — и больше валяя дурака, чем нежась, он зарылся лицом в её волосы, ткнулся в шею, в плечо. От него пахло кровью, металлом и ещё чем-то сухим и пыльным. Эйприл знала, что всего несколько часов назад он сражался со страшным врагом — с кланом Фут — и победил. Ей и в голову не могло прийти, что куда более опасного противника Майки только что вёл по дорожке к дому.       — Ще… щекотно! — она рассмеялась, и мутант тут же отпустил её. Журналистка успела ласково погладить его по плечу. Микеланджело подмигнул и скрылся в доме.       Рафаэль отстал. Он сильно хромал, и даже несколько метров, отделяющих калитку от веранды, показались ему слишком большой преградой. Однако хулиган мужественно шёл вперед, криво усмехаясь своей фирменной усмешкой. С ним поравнялся долговязый мутант, и Раф, взглянув на Донателло, удивлённо изогнул надбровную дугу. У учёного было такое лицо, как будто ему только что рассекретили тайну Мироздания. Приоткрыв рот, он с удивленным восхищением смотрел на Эйприл. Это едва не заставило Рафаэля прыснуть. Он бы, наверное, в других обстоятельствах действительно рассмеялся, но сейчас было не до того. Все тело нещадно болело, хулиган уже несколько раз пожалел, что отказался от помощи братьев. И сейчас всё, на что его хватило — бесцеремонно шлепнуть учёного снизу ладонью по челюсти. Только зубы клацнули. Донателло вытаращился на хулигана, а тот тихо предупредил:       — Рот закрой. Ангину схватишь .       Проходя мимо Эйприл, улыбнулся её порыву: девушка протянула руки, точно рассчитывала подхватить огромного мутанта, если он вдруг споткнётся на лестнице. Что-то изменилось. Отсутствие черепах сказалось на всех. Как будто каждый прошёл своеобразную проверку — и прошел её достойно. Эйприл умудрилась не попасться футклановцам и не погибнуть, не сдать логова черепах, да ещё и дождаться их. Кейси помог им выбраться из беды. Черепахи не выдали людей, хотя понимали, что Шреддер может оказаться куда настойчивее в расспросах. Но они были к этому готовы. И сейчас Раф взглянул на журналистку с теплотой. Да, Ороку Саки сказал им, что она собирала материалы. Это — потом. Всё выяснится. Но не сейчас.       Рафаэль осторожно отстранил её ладони.       — Не испачкайся, я весь грязный. Вода в доме есть?       — И даже горячая, — она повторила его улыбку. Лицо девушки было странным; брови страдальчески изогнулись, как будто в один момент она ощутила всю физическую боль, которую испытывал хулиган. Но в следующую секунду она уже ободряюще погладила его по руке, пропуская в прихожую, и взглянула на последнего.       Донателло в нерешительности замер у подножия лестницы и смотрел на журналистку. Говоря откровенно, он уже не очень понимал, где находится, ничего не слышал и очень медленно соображал. Голова враз опустела; показалось, что в ней не осталось ни одной связной мысли. Всё, что он видел перед собой — не стылый сад и крошечный старый дом. А только большие тёмные глаза и копну медных, с красноватым отливом волос, обрамлявших узкое лицо.       Ни одна живая душа не знала о тихой, тайной страсти учёного. Он не воспринимал женщин — ни блондинок, ни брюнеток. Если девушка была по-настоящему красива, он отмечал это спокойно, хладнокровно, как можно отметить красоту картины или статуи. Но при виде рыжих гений буквально столбенел. При этом ирландки, среди которых рыжеволосых было достаточно, совершенно его не интересовали. Ему не нравилась матовая белая тонкая кожа, сплошь покрытая веснушками. Его не впечатляли прозрачные серые или зелёные, всегда прищуренные от холодных ветров глаза. Откровенно не нравились рыжие брови и бесцветные ресницы. Но Эйприл… Донателло не мог отвести от неё взгляда. Мало было сказать, что журналистка соответствовала его вкусам. Она походила на ожившую мечту.       — Здравствуйте, — девушка улыбнулась и протянула руку. — Меня зовут Эйприл. А вы — Донателло, да?       — Моё-э-э-э… Меня зовут Донателло. Да, — он запутался в словах. Понял, что, как дурак, повторил её фразу. Смешался и замолчал, с мольбой глядя на девушку и надеясь, что она поможет ему как-то выпутаться из внезапного косноязычия. Эйприл отступила, приглашая его в дом.       — Пойдёмте, холодно.       Учёный на ватных ногах прошел мимо неё. У входа наткнулся на Микеланджело и Рафаэля. Не понял и не задумался, почему вдруг мутанты остановились в узком коридорчике и что с таким интересом высматривали на улице. Когда Донателло прошёл, Раф с весёлым изумлением посмотрел ему вслед. А Микеланджело, опершись рукой о стену рядом с плечом брата, наклонился к нему и прошептал:       — Наглядный пример эволюции черепахи в барана. Всё, поплыл наш гений.       — Думаешь? — Рафаэль недоверчиво покосился на солдата. В глазах Майки танцевали бесы.       — А то! Наблюдай — и ты увидишь, как выглядит гормональный фейерверк.       На лестнице возник Кейси. Он задержался — загонял во двор фургон и запирал ворота. Подойдя, нежно обнял Эйприл, снял куртку и накинул ей на плечи. Что-то тихо сказал. Она подняла к нему лицо. Улыбнулась, осторожно стерла пальцами дорожную пыль с его щеки. Ответила. Рафаэль скосил глаза на Микеланджело, но тот смотрел на молодых людей спокойно, безо всякого выражения. То ли ревность ему было совершенно незнакома, то ли солдат всегда говорил правду и на самом деле ничего к журналистке не испытывал. Мыслями, кажется, был уже где-то далеко. Почувствовав на себе взгляд хулигана, обернулся.       — Пойдём, с тобой что-то нужно сделать. Хотя бы башку твою глупую основательно перебинтовать.       Раф удержал его за руку. Взглянул в глаза, и Микеланджело замер, ожидая.       — Прости меня.       — Ай, да брось. Я так и знал, что этим все закончится. Никогда бы не предугадал контекст, но в целом… Ты самый сильный из нас. Шреддер в любом случае использовал бы тебя и Лео — в первую очередь. Ты — мощь, он — навыки. Так что всё в порядке. Но теперь я буду ходить за тобой, как тень отца Гамлета, и клевать тебе мозг, чтобы ты поговорил с Донателло. Не для того, чтобы понял и простил. Я сам не могу его простить, чего уж там. Но вы должны работать вместе, хотя бы для того, чтобы мы протянули подольше.       — Вы что тут стоите? — Эйприл и Кейси вошли в дом.       В коридорчике тут же стало слишком тесно. Микеланджело, глядя на девушку, добродушно ухмыльнулся. И заговорщицким шёпотом пояснил:       — А мы увидели, как вы обжимаетесь на веранде, и тоже так ласки захотелось, правда? — он неожиданно уцепился за ремни на форме Рафаэля и подтянул его ближе к себе. Хулиган ухмыльнулся, но криво:       — Мне больно, Майк.       — Ой, прости. Всё время забываю, какой ты у меня нежный!       Засмеявшись, братья неуклюже ввалились в гостиную. Рафаэль тут же опустился на маленький диванчик. Завозился — никак не получалось удобно устроиться. Застонал, не сдержавшись. Леонардо обернулся к нему, кивнул Донателло, и тот со вздохом подошел к брату. Наткнулся на огненный взгляд:       — Не трогай меня. Кто угодно, только не ты.       — Тебе нужна помощь, — уверенно проговорил учёный. — Дай мне тебя осмотреть.       — Да я лучше сдохну!       — Выбор сделан, — неожиданно фыркнул гений. Обернулся к Леонардо и, проходя мимо, хлопнул его по плечу, — я умываю руки. Хочет — пусть подохнет. Я ему не нянька.       — Ты не в том положении, чтобы обижаться! — огрызнулся хулиган; очередной приступ головной боли заставил его замолчать.       — Как раз в том! — Донателло, который уже скрылся на лестнице, вернулся обратно. Встал на пороге гостиной, произнёс: — Из-за тебя они (кивок на Майки и Лео) похожи на две отбивные котлеты! Потому что ты — упёртая сволочь, которая думает только о себе. Да, я сбежал! Но ты хоть раз спросил меня, почему я это сделал? Да, я трус! Хорошо, согласен! Но я вернулся! Это меня не извиняет! Но я выбрал другую сторону, и уже по одному этому поступку можно было догадаться, что я тебе — не враг! И я никогда бы даже не подумал травить кого-то из вас! Если я сказал, что это — антидот, тупица, значит, это был антидот! Не мышьяк, не цианид и не белладонна — антидот! И когда тебе говорят, что надо съесть таблетку — надо съесть таблетку ! А свое эго попробуй хоть раз в жизни засунуть себе в задницу! Возможно, получишь море удовольствия! — учёный обернулся и едва не налетел на изумлённых Эйприл и Кейси. На полицейского не обратил никакого внимания. Глядя в глаза журналистке, смутился и пробормотал: — Прошу прощения, мисс… Я не хотел… Я… — И он, не договорив, загрохотал вверх по лестнице.       — Я что, действительно упёртая сволочь? — удивлённо спросил Рафаэль у Леонардо.       Тот молча усмехнулся. Стоял, скрестив руки на груди и опершись бедром о подоконник, на котором сидел Микеланджело. Солдат покусывал губу, чтобы не рассмеяться. И заметил:       — В чём-то Донни прав. Но я бы больше переживал на тот счёт, что он очень цензурно и весьма завуалированно назвал тебя пидорасом. Я ожидал, что ты выскажешь ему свои претензии, а он покается, но никак не наоборот. Вы такие забавные, уже и забыл, как это весело — когда вся семья собирается под одной крышей.       — Не мое дело, но у вас, как я посмотрю, очень высокие отношения, — Кейси прошёл в комнату. Устроился в кресле, вытянувшись, запрокинув голову на спинку и прикрыв глаза. — Всё. Давайте спать, а? Или поужинаем сначала?..       — Я бы не отказался чего-нибудь пожевать, почти двое суток провели у Шреддера в подвале, — заметил Майки. — Но мы уже взрослые мальчики, вполне может обслужить себя сами. Раф, есть будешь? Лео? Донни, может, тоже надо покормить?..       — Ничего не хочу, меня от головной боли аж тошнит, — признался Рафаэль. — Можно мне куда-нибудь, где я смогу выспаться? Эйп?       — Конечно, Раф, на втором этаже спальни. Сам дойдешь? Занимай любую. Правда, расположиться придётся по двое. Мы с Кейси переночуем здесь, в гостиной.       — Переночуем… Уже почти света-а-ает, — широко зевнул полицейский.       — Спасибо, тогда увидимся попозже, — и Рафаэль, не без труда поднявшись, потащился на второй этаж.       Леонардо оглянулся в поисках наставника. Видимо, тот был где-то в верхних комнатах. Всё, чего хотел Лео — немедленно остаться один на один с мастером и поговорить с ним обо всём. Но понимал, что сенсей отложит вопросы до того момента, который сам сочтет благополучным. Ещё никогда Хамато Йоши не ошибался, подбирая такой момент. Поэтому ниндзя предоставил Майки самому себе — орудовать на кухне, и обернулся к журналистке. Кое-что ему требовалось выяснить прямо сейчас.       — Эйприл, можно тебя на пару слов?       Девушка изумлённо взглянула на мутанта. Микеланджело перестал шарить в холодильнике. Выпрямился, неуверенно произнёс:       — Лео, может…       — На пару слов, пожалуйста, — мягко перебил брата Леонардо. Посмотрел на солдата, и тот под его взглядом опустил глаза. Может быть, Майки не хотелось знать правду, и ниндзя готов был скрыть её от него. Но сам он предпочитал обозначить весь расклад и все обстоятельства. А ещё желательно — все мысли, мотивы и соображения Эйприл. Поэтому синоби отвернулся от брата и улыбнулся девушке. — Прихвати с собой аптечку, а то Рафаэль знатно нас поцарапал. Потом, если будет возможность, займёшься Микеланджело?       — Да, разумеется…       Всё еще не понимая, что происходит, журналистка покорно вытащила из шкафчика ящичек с бинтами и лекарствами. И последовала за Леонардо в небольшой кабинет на первом этаже. Войдя, он огляделся, взглядом же спросил разрешения остаться здесь. Девушка кивнула. Мутант опустился в кресло, наконец-то глубоко, свободно вздохнув. Эйприл поставила на стол всё необходимое, присев на столешницу, занялась обработкой порезов. Искоса быстро взглянула на него и вздрогнула. Леонардо пристально смотрел на неё, и взгляд его холодных голубых глаз внушал ей серьёзные опасения.       — Что-то случилось, Лео?       — Я хотел уточнить, кто из нас то самое животное, которое может быть нежным? — спокойно спросил синоби. Прямо, в лоб, не тратя время на ненужные слова.       Эйприл замерла. Ей понадобилась секунда на осознание. Она не понимала, как мутанты умудрились забраться в её квартиру и найти её записи. Как и, главное, зачем? Но сейчас это уже не имело значения. Всё, что лежало в коробке — дневник с короткими заметками вроде этой, коробочка с флешками, на которых было несколько десятков коротких видеороликов, снятых в убежище черепах, распечатанные фото мутантов. На щеках и шее журналистки выступили красные пятна смущения и стыда. Леонардо молча наблюдал все эти изменения и терпеливо ждал, когда О`Нил ответит.       — Откуда ты узнал?.. — спросила она. Ниндзя молчал. — Хотя какая теперь разница. Слушай, я понимаю, как это выглядит. И с твоей стороны можно сделать однозначные выводы. Думаешь, что я готовила о вас материал, чтобы слить его в телепрограмму или в сеть. Но всё не так. Вернее… да, поначалу так оно и было. Я наблюдала за вами, просто как за редкими животными… Прости, Лео, пожалуйста, прости, что я так говорю. Но, если я не буду с тобой честна, ты сразу это поймешь. И вот в тот момент, когда я это писала, я плохо, очень плохо знала вас! Всё, что у меня есть, я никогда бы не использовала во вред.       — Если ты изменила о нас свое мнение, то почему не уничтожила материалы? — уточнил мутант.       — Потому что мне захотелось, чтобы люди увидели вас такими, какими я вижу. Чтобы они поняли, что вы — не угроза, не какая-нибудь ошибка науки. Что вы искренние, настоящие, отважные… А ещё простые и обаятельные, ничем не отличающиеся от них самих.       — Это — фантазия, Эйп, — Леонардо слабо улыбнулся. Откинулся на спинку, прикрыл глаза.       И девушка поняла, что мутант поверил, а неприятный допрос окончен, и она может перестать оправдываться в любой момент. Но журналистка чувствовала, что ей важно быть откровенной до конца. Хотя бы с ним. За два дня отсутствия черепах она поняла, что, даже если они вдруг исчезнут, её жизнь уже никогда не станет прежней. С ними было легко, весело, безопасно. Даже несмотря на нависшую угрозу, на перевернувшиеся с ног на голову мысли, никогда ещё Эйприл не чувствовала себя так спокойно. Она была уверена, что ни с ней, ни с Кейси, ни с городом, ни с целым миром ничего не случится, пока эти трое добровольно его защищают. Это было глубокое внутреннее убеждение, ничем пока ещё не подтвержденное, но ставшее неотъемлемой частью души журналистки.       — Вы же никогда не пытались о себе рассказать! А следовало бы!       — Шреддер всё уже рассказал, ты видела, чем это закончилось, — заметил мутант равнодушно. — Не переживай из-за нас. Мы найдём себе новое место службы, если захотим, или останемся свободными — опять же, если нам этого захочется. И не думай плохо, это не мы перерыли твои вещи в поисках. Это Шреддер. Его люди искали тебя, в квартире нашли информацию. Он попытался использовать твои записи, чтобы настроить нас против. Ничего не вышло, как видишь. Но Майк…       Леонардо замолчал. Глаз не открыл, но лицо стало странным, отрешённым. Как будто он случайно высказал то, что не собирался даже упоминать. Эйприл перестала перевязывать его руку. Смотрела на мутанта, но тот молчал.       — Что Майк?       — Мне показалось, что он расстроился, узнав об этом. Это… это не моё дело. Но мы не можем не замечать, что именно с ним ты чаще всего беседуешь и проводишь больше всего времени. Я не хочу ничего спрашивать. Но ты должна понять, что Микеланджело последний, кто заслужил предательство и жестокость. Он и так достаточно получил от людей, рядом с которыми вырос и служил. И мне бы не хотелось, чтобы кто-то ещё причинил ему боль или использовал в своих интересах, — голос звучал ровно; ниндзя не наставлял и не воспитывал её. Он говорил о том, что его беспокоит. И только в самом конце снова взглянул на Эйприл. — Я об одном тебя прошу. Не играй с ним.       — Что ты имеешь в виду? — журналистка нахмурилась.       — Если ты не готова связать свою жизнь с мутантом, не надо давать ему надежд.       — Лео, нет… — она покачала головой и жалобно улыбнулась. — Ты всё не так понял! Мы с Майки подружились, это правда. Он очень заботливый, умный, весёлый, с ним легко — это так. Но он сам сказал мне о том, что между нами никогда ничего не может быть. Мы как-то… договорились об этом, что ли. Это… — журналистка замялась. — Это даже не моя инициатива — держать дистанцию, а его. То, что он делает, не имеет никакого романтического подтекста. Как бы оно ни выглядело со стороны… Боже, ты просто загнал меня в угол! Я не знаю, как объяснять такие вещи…       — Мне не нужно ничего объяснять, Эйп, — мягко отозвался ниндзя. — Ваши отношения касаются только вас. Я просто тебя попросил. Что бы ты ни сделала — делай это от души, а не ради какого-то личного эксперимента.       — Я бы никогда так не поступила, — просто ответила девушка. — Никогда.       — Рад это слышать. А теперь помоги и ему, пожалуйста. Все остальные разговоры отложим на завтра. Мы устали, ты наверняка переживала, Кейси уже засыпает в гостиной. А утром мы все сможем спокойно поговорить.       Эйприл протянула ему руку. Это прикосновение не могло помочь мутанту встать на ноги, но и для него, и для подруги было важно. Лео благодарно пожал её ладонь, и неожиданно журналистка крепко обняла его. Впервые в жизни кто-то так потянулся к Леонардо, и он, ошеломлённый её порывом и собственными, охватившими его чувствами, замер. Бережно, боясь причинить ей боль неосторожным движением, обнял в ответ. Она переживала за них так, как каждый из братьев беспокоился бы о других. И это неожиданно откровение стёрло между ним и О`Нил последние границы настороженного недоверия. Лео вдруг почувствовал себя бесконечно усталым, но уже совсем не одиноким. Ему было страшно, потому что теперь оказалось, что он может потерять очень многое. Мутант вдруг подумал, что ему всего-навсего девятнадцать лет, и захотелось, чтобы кто-то другой — взрослый и сильный — взял на себя всю ответственность за каждого, кто был в доме. Но это было невозможно, и ниндзя, ласково погладив Эйприл по волосам, отстранился.       — Не переживай, уже всё хорошо.       — И так и будет? — тихо спросила она, запрокинув голову и глядя на черепаху.       — Да. Так и будет.       … Рафаэль поднялся по лестнице. Голова кружилась. У Микеланджело оказалась удивительно тяжёлая, верная рука — после такого удара можно было вообще не оклематься. Но хулиган не жаловался, понимал, что во всём случившемся был виноват сам. Остановившись на площадке второго этажа, он распахнул первую дверь. Донателло стоял в темноте у окна. Не зажигая свет, курил в открытую форточку и смотрел вдаль. На звук оглянулся. Привычный к полумраку, Рафаэль увидел, как исказилось лицо учёного: он презрительно закатил глаза.       — Всю жизнь о таком соседе мечтал , — буркнул хулиган. Хотел отступить в коридор, но вдруг перед глазами всё поехало, он попытался ухватиться рукой за дверной косяк. Пальцы только скребли древесину, и мутант начал медленно заваливаться на бок. Донателло обернулся, мгновенно всё понял. Кинул недокуренную сигарету в окно, подбежал к хулигану. Осторожно подхватил, не давая упасть, и повёл к кровати. Тот слабо запротестовал: — Я не хочу с тобой спать!       — Спать со мной тебе никто и не предлагает, разогнался. А вот ночевать в одной комнате придётся. Ложись… Раф, перестань вырываться! Просто ляг. Я ничего тебе не сделаю. Но мне нужно посмотреть, что с твоей головой.       — Шишка — и всё. Отпусти, мне противно!       Донателло отстранился. Ему не без труда удалось довести брата до кровати. И сейчас он стоял над ним, глядя сверху и не понимая, как вообще можно разговаривать с этим существом. Рафаэль тоже смотрел на учёного — недовольно, непримиримо. Донателло вдруг понял, что он смертельно устал. Несколько напряженных, почти бессонных недель работы и подготовки, побег, плен, второй побег. И всё это через постоянное сопротивление, через чувство вины, через мысли о том, что из-за него погибли братья. А потом — через ненависть, глухую, жестокую ненависть Рафаэля. Гениальный мутант не мог сказать, что мнение хулигана как-то кардинально влияло на его жизнь. Он был рад тому, что Раф не погиб, но только по одной причине. Значит, учёный ни в чем не был виноват. В остальном хулиган раздражал его своей тупой упёртостью до дрожи. И всё, на что его хватило сейчас — махнуть рукой и, не раздеваясь, улечься поверх одеяла в свою постель. Отвернувшись к стене, Донателло глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.       «Пусть хоть окочурится к утру, пальцем не шевельну!»       В комнате воцарилась тишина. Рафаэль дышал тяжело, прерывисто, и Донателло прекрасно это слышал. Но сейчас поднять его с кровати можно было разве что домкратом. Хулиган завозился, и учёный, скрипнув зубами, обернулся.       — Что ты делаешь?       — Встаю. Поищу себе другое место для сна.       Раф пытался подняться, но тщетно. Донателло рывком сел в кровати. Сощурился и гневно спросил:       — Тебе мало того, что ты устроил ночью? Хочешь продолжить? Или, может, дашь уже остальным отдохнуть от своего характера и своих выкрутасов? Ты перегибаешь палку, Раф. Может быть, я действительно заслужил всё, что ты ко мне чувствуешь, но ради остальных не мог бы ты ненадолго засунуть свои чувства…       — Не мог бы, там уже торчит мое эго, — вяло усмехнулся хулиган. Опустил голову. Сидел, упершись ладонями в постель. И нехотя, через силу попросил: — Помоги. Плохо.       Донателло молча поднялся, подошёл, оглядел затылок хулигана. Он уже осматривал его в грузовичке, но сейчас уверился по состоянию брата — сотрясение. Возможно, средней тяжести. От отчаяния Микеланджело не слишком церемонился. Учёный вышел из комнаты. Вернулся с водой, полотенцами, ватой, бантами, принёс аптечку. Придвинул небольшое креслице поближе к кровати Рафаэля и уселся, принявшись методично обрабатывать раны хулигана. Глянул на Рафа. Тот лежал, запрокинув голову, закрыв глаза. Учёный приглядывался: дышит ли. Не то чтобы он сильно переживал, но всё же не хотелось, чтобы хулиган умер у него на руках.       — Не надо, — произнёс Раф негромко.       — Что не надо?       — Не надо на меня так пристально смотреть. Я начинаю нервничать.       Донателло нестерпимо захотелось шлёпнуть брата по роже мокрой губкой. Он потёр пальцами висок и глубоко вздохнул. Однажды это придётся сделать. Однажды им придётся спокойно поговорить. И сейчас, когда брат может разве что уползти, самое время.       — Знаешь, Раф, я могу сейчас передёрнуть…       — На кого?       — …твои слова, — Донателло только прикрыл глаза. Иногда было невыносимо трудно игнорировать Рафаэля. Взглянув на него снова, учёный медленно произнёс: — Совершенно не обязательно вставлять жаргонизмы в разговор. Мне и так нелегко с тобой объясняться. Потому что, если смотреть на ситуацию с твоей стороны, то ты полностью прав. Прощать меня не за что, доверять мне нельзя. И то, что ты до сих пор меня не убил — величайшая твоя оплошность. (Рафаэль открыл глаза, смотрел в потолок и молча слушал). И это не только твоя позиция. Уверен, что Микеланджело полностью разделяет твоё мнение. Но только он ещё почему-то понимает, что в команде не один. И не ставит свои желания выше общих!       — Я не пойму, ты сейчас пытаешься построить коммунизм в отдельно взятой комнате?       — Или ты помолчишь, или я придушу тебя подушкой!       Рафаэль едва заметно улыбнулся, но замолчал.       — Спасибо. Так вот. Я понимаю, что тебя тошнит от одного моего вида, что ты считаешь меня предателем (и да, ты прав, я предал вас). Но сейчас ради безопасности Майки, Лео, людей, которые вам помогают — ты можешь смирить свой характер? Я не прошу тебя меня прощать. Признаться, не уверен, что мне вообще нужно твоё прощение. Но хотя бы унять свой темперамент и смириться с моим присутствием ты можешь? — Он смотрел на хулигана; тот молчал. Донателло склонил голову к плечу: — Если ты сейчас попробуешь сказать, что я угрожал тебе удушением, и поэтому ты не отвечаешь…       — Нет, я просто думаю, — отозвался мутант. — Ты прав в одном. Я действительно подставил Лео и Майка. Но при всём желании я не могу найти ни одной причины, по которой я должен — и смог бы! — снова тебе довериться. Твои слова? Да херня это всё — твои слова. То, что ты вернулся? А зачем, собственно, ты вернулся? Антидот? Ты сам сказал, что готовил его для себя, а нас благополучно похоронил. Ну дай, дай ты мне зацепку, чтобы я мог считать тебя хотя бы союзником.       — Я уже давал тебе — препарат. И ты его не взял, — парировал учёный. — Ты сам прекрасно знаешь, что ничто тебя не убедит. Или мы будем взаимодействовать, или нет. У меня нет ни доказательств, которым бы ты поверил, ни…       — Шреддер сказал, что мутантов было больше, это правда? Что случилось с остальными, ты знаешь? Ты поэтому так боялся? — Рафаэль теперь пристально смотрел на него.       — Да, это правда. Черепах было шестеро. Двое развивались неправильно. Их убивали несколько лет. Не убивали, конечно — проверяли, тестировали, ставили на них опыты. Я… я читал отчёты. И да, Раф. Я боялся.       — А почему же сбежал теперь? Что, угрожали? — кажется, это было хулигану по-настоящему интересно.       Донателло поднялся, подошёл к окну, распахнул створку. Достал из кармана пачку сигарет, снова раскурил одну, затянулся. Рафаэль терпеливо ждал. Учёный понимал, что может сейчас всё ему рассказать. Он очень хорошо помнил отчаяние, охватившее его, когда он узнал о взрывах и подумал о гибели братьев. Но говорить об этом хулигану для его успокоения было всё равно, что целовать в лобик взбесившегося быка. Мутант понимал, что ответить нужно, но не видел смысла исповедоваться. Можно было соврать, можно было уйти от ответа. Но это бы не решило проблемы.       — Нет, Раф, мне не угрожали. Наоборот. Меня даже в какой-то степени похвалили. И всё бы могло вернуться на круги своя. Но я чувствовал себя виноватым. И хотел искупить то, что сделал. Не исправить, а именно искупить. Джош, мой куратор, передал сыворотку Шреддеру, и я понял, что всё было напрасно. Моя верность, моё рвение — да, продиктованные страхом, но тем не менее — ничего не стоили. И только вам ничего не было от меня нужно.       — И поэтому ты отправился на верную смерть — один на один встретиться с Ороку Саки? — Рафаэль недоверчиво щурился.       Донателло взглянул на него и слабо усмехнулся. Выдохнул через ноздри сигаретный дым. И ровно, просто ответил:       — Я чувствовал себя одиноким. И жить с этим мне не очень хотелось. Так что да, если хочешь, я отправился сюда, чтобы самоубиться таким вот непростым способом.       Рафаэль молчал, Донателло тоже. Докуривая, учёный смотрел на раскинувшиеся, насколько хватало взгляда, белые заснеженные поля. Какая же долгая в этом году зима! Или это от количества событий, который приходятся на каждый день… Если бы можно было остаться здесь. Если бы никогда не сходил снег. Он бы оборудовал для себя небольшую мастерскую и с удовольствием проводил там целые дни. Да, наверное, частично зарыл бы свой потенциал — не без этого. Но ему больше не нужно было бы выбирать, решать, спасать и спасаться. Всё стало бы по-другому. Раздавшийся голос хулигана вывел его из задумчивости.       — Как думаешь, голова у меня долго ещё будет болеть?       Учёный обернулся и слабо усмехнулся. Раф как всегда — о себе, любимом.       — Нет, но на несколько дней тебе прописан постельный режим. Обещаю, буду возвращаться в комнату только переночевать. Чтобы не бесить тебя лишний раз.       — Надеюсь, мне однажды удастся примириться с твоим присутствием, — честно произнес Раф. — Мозгами я понимаю, что, возможно, у тебя не было выбора. Но что-то не даёт мне сказать, что ты был прав.       — Наверное потому, что я сам не считаю себя правым, — произнес учёный. Кинул окурок на улицу и закрыл окно. — Давай спать. Разговоры подождут. Спокойной ночи.