Разделённые. Книга вторая

      — Я бы предпочел, чтобы ты лёг, — пробормотал Донателло негромко.       Копался в аптечке и никак не мог найти жгут, чтобы перетянуть руку брату и взять кровь на анализ. Подручных средств было чрезвычайно мало. Всё, что смогли увезти Эйприл и Кейси из подземного логова, было пригодно, но — всё равно не то. Со смутной тоской Донателло вспоминал огромные стеллажи с оборудованием и реактивами в лаборатории. Будь у него возможность работать там, у них было бы куда больше шансов уничтожить Шреддера. А сейчас он чувствовал себя сельским врачом, у которого в распоряжении только клистирные трубки и одноразовые шприцы. И ещё аспирин, которым можно было до самозабвения лечить рафову головную боль.       — Лишь бы сразу уложить, — фыркнул Рафаэль, опустившись на пустые деревянные ящики и привалившись панцирем к стене сарая. — А конфетно-букетные периоды уже не в моде?       Учёный даже не взглянул на хулигана.       — Уже по одному твоему юморку можно ставить диагноз. Не знаю, чего Лео от меня хочет: сексуально озабоченные — это не мой профиль!       — А вот тут позволю себе усомниться, — бросил хулиган.       Донателло, вздрогнув, обернулся к нему. Ожидал, что брат смотрит на него этими своими рысьими глазищами и упивается догадками. Но тот сидел совершенно неподвижно, запрокинув голову, прикрыв глаза. Гений понял, что Рафаэлю по-настоящему плохо: руки бессильно лежали на ящиках ладонями вверх; дышал он медленно, как будто с трудом; под глазами залегли тёмные тени.       — Иногда мне кажется, что ты что-то говоришь не с целью передать мысль или убеждение, а просто чтобы ляпнуть.       — Так и есть, — Раф взглянул на него и ухмыльнулся. — Ляпать могу без остановки, так что, если не хочешь услышать в свой адрес что-нибудь не слишком лестное, шевели батонами!       — О, разумеется! Я немедленно займусь твоим лечением! Знаешь, почему? — Донни сощурился, неприязненно глядя на мутанта.       — Потому что я — милашка?       — Не хочу, чтобы ты сдох. Как избавиться от тебя живого, я прекрасно знаю. А вот как унять твой беспокойный мёртвый дух — большой вопрос!       — О, так ты всё-таки веришь в загробный мир? А как насчет реинкарнации? — оживился хулиган. — А я-то всё смотрю, кого же ты мне напоминаешь! Брут, старина, ты ли это !       Кейси весело рассмеялся, присев на край большого рабочего стола и наблюдая за мутантами. Он успел провести достаточно времени с Донателло, чтобы понять, чем вызваны постоянные подколки Рафа. Даже если бы Донни не предал братьев, все равно его бы стоило постоянно осаживать. Было в нём что-то надменное, снобистское, то, что ставило любого рядом с ним на ступень ниже. И больше всего Джонса удивляло то, что это оказалась не приобретённая черта, предназначенная для защиты от окружающих. Это было истинное мнение мутанта, и от этого он становился совершенно недоступен для оскорблений. Его невозможно было поставить на место — потому что гениальный черепах и так был на своём месте. Однако события сделали его уступчивее, сговорчивее, чуть-чуть мягче. А встреча с Эйприл и вовсе выбила почву у него из-под ног.       Еще утром, только проснувшись и увидев рядом с собой на узком диванчике спящую журналистку, Кейси почувствовал что-то вроде облегчения. Он никак не мог отделаться от мысли, что его общество может оказаться ей больше не нужно. Не из какого-то любовного интереса, а просто так — с полицейским могло оказаться куда скучнее, чем с мутантами. В конце концов, с ними постоянно что-то происходило. А Кейси только и делал, что бежал — где-то в хвосте. Кроме того, он не мог не заметить, что Майки слишком с нею раскован. Но к этому полицейский уже успел привыкнуть и на это была своя причина.       Однажды совершенно случайно мужчина застал их вдвоём на маленькой подземной кухне. Микеланджело сосредоточенно читал документы, которые принесла Эйприл. Она готовила чай. Рафаэля и Леонардо в доме не было: ушли на очередную разведку. Кейси замер за дверью. Он должен был обозначить себя, понимая, что подслушивать просто бессовестно. Но ничего не мог с собой поделать: ещё больше хотелось узнать, что же всё-таки между девушкой и мутантом происходит. Похожий случай мог больше не представиться. И, замерев, полицейский тихо наблюдал за происходящим, прислушиваясь. Вот О`Нил склонилась из-за спины черепахи, поставив перед Майки чашку чая, а свободную руку положив ему на плечо. Не отрываясь от чтения, мутант легонько потёрся щекой о тыльную сторону её ладони. И буднично произнес:       — Спасибо, Кам.       Эйприл не вздрогнула, не обиделась, услышав не своё имя. Только слабо, печально улыбнулась. Отвернулась к кухонной столешнице и занялась чаем для себя. А Микеланджело по-прежнему сидел и читал, вслепую нашарив чашку.       Кейси понял, что мутант не в первый раз называет журналистку чужим именем. И видел, что её это совершенно не трогает. Черепахе было одиноко, а девушка не отказывала в своей дружбе. В Майки было многое, что ей нравилось в других. Она любила юмор на грани фола; будучи очень женственной, ценила мужское внимание. Но и только. Между ними ничего не происходило, не было даже намёка на зарождение отношений. И Джонс вздохнул свободнее. Кроме того, он не мог отказать О`Нил в здравомыслии: вряд ли она могла представить себе интимные отношения с чудовищами. Или… или это только он не мог их вообразить?..       То, что творилось с Донателло, полицейского немедленно напрягло. И наблюдая, как Микеланджело за завтраком откровенно указывает брату, что журналистка занята, коп впервые порадовался. Если Кейси ничего гениальному мутанту противопоставить не мог, то Майки чётко обозначал позиции. Весь его вид говорил Донни, что ловить тому нечего. А то, как заразительно смеялась шуткам Эйприл, как ласково поглядывала блестящими карими глазами на солдата, только подтверждало его правоту.       Когда же полицейский и учёный остались вдвоём в сарае за работой, Кейси невольно сторонился мутанта. Исподтишка разглядывал его, щурясь и размышляя, как отвадить от Эйприл раз и навсегда. Но Донателло не дождался, пока коп перешёл к действиям, и, неожиданно выпрямившись, спокойно произнёс:       — Что тебе от меня надо? Почему ты так на меня смотришь?       Джонс отступил от стола и почему-то взвесил в руке гаечный ключ. Как будто собирался метнуть его в голову черепахе. Донателло увидел жест; правая надбровная дуга изогнулась в презрительном удивлении. Секунда размышления, а потом губы искривились усмешкой.       — А, понимаю. Мои братья, кажется, сделали мне превосходную рекламу. Не бойся, человечек, я не кусаюсь, — и он снова склонился над схемой, которую расчерчивал. Кажется, о полицейском немедленно забыл. Стоял неподвижно, размышляя, только медленно-медленно проворачивал в пальцах карандаш.       Джонс нахмурился и внятно произнёс:       — Что там у тебя произошло с братьями — ваше дело. Я бы предпочел прояснить другую ситуацию. Эйприл — моя девушка. И было бы здорово, если бы ты перестал пялиться на неё!       Карандаш замер. Донателло медленно поднял голову. Блеснул, отразившись в очках, свет настольной лампы; на секунду показалось, что это сверкнули глаза мутанта. Он молча разглядывал Кейси, то ли размышляя над его словами, то ли над собственным ответом. А потом холодно произнёс:       — Это что-то меняет?       — Наивно полагаю, что да, — сквозь зубы выдохнул Кейси. Он ожидал всего, чего угодно. Больше всего надеялся, конечно, что Донателло стушуется так же, как при журналистке. Замямлит, заизвиняется. Но тон и слова мутант подбирал для каждого свои. Он не был презрителен или насмешлив. Он действительно хотел получить ответ. Услышав его, слабо улыбнулся, качнув головой.       — Да, именно наивно. Хорошее слово. Рад, что ты это понимаешь.       — Ты не отстанешь, — утверждая, рыкнул коп, невольно щурясь от раздражения.       — С какой стати? — учёный всё-таки выпрямился. Худощавый, высокий, он держался с достоинством и спокойной, вальяжной грацией. Кейси смутно понимал, что до такого изящества ему — ложками грести . И немедленно возненавидел противника. А Донателло снизошёл до распространенного предложения и нехотя произнёс: — Давай разберёмся. То, что она — твоя девушка, исключительно твоя проблема. Хочешь удержать — попробуй. Я не собираюсь с тобой соревноваться. У меня есть намерение, и я не стану отходить в сторону просто потому, что ты сейчас заявил на неё свои права. Если ты не заметил, ковбой, она — не племенная корова, на которую достаточно поставить клеймо! Выберет меня — будь добр, прими достойно.       — Выберет? — Кейси расхохотался. И неожиданно увидел, что именно искренний, весёлый смех, так некстати сорвавшийся с губ, достал мутанта, задел за живое. Тот едва заметно качнулся назад, перенося вес тела с одной ноги на другую. — Ты в зеркало давно смотрелся?       — Её флирту с Микеланджело отражение в зеркале не мешает.       — Да Майки — компанейский, весёлый парень!       — Веселье — такой себе критерий. Я могу предложить ей защиту, а, когда захочет посмеяться, всегда сможет сходить в цирк.       — Защиту — как своим братьям? Ты им тоже что-то обещал, насколько мне известно, — Кейси ударил наугад.       — У тебя только один аргумент — то, как я обошелся со своей семьей. Не пойму только, при чём тут ты, чтобы оперировать этими данными. Но, впрочем, сути дела это не меняет. Я всё тебе сказал. То, что она сейчас — твоя, вероятно, временно. Если ей с тобой хорошо, я уйду в сторону. Но учти — добиваться расположения намерен, и мне никто в этом не помешает. Ни ты, ни Майк, ни кто бы то ни было ещё.       — Сначала хотя бы говорить при ней научись нормально, — огрызнулся Кейси, возвращаясь к работе и, закрывая лицо маской, потянулся за сварочным аппаратом.       — Научусь, не переживай. И будет здорово, если ты хотя бы иногда научишься помалкивать, — парировал Донателло.       Разговор состоялся утром, и сейчас уже Кейси немного остыл, понимая, что ругаться бессмысленно. Они оказались не в той ситуации, чтобы устраивать разборки из-за женщины. Но после, когда будет решена основная проблема, схлестнуться наверняка придется. А пока что они будут вести партизанскую борьбу за сердце Эйприл. То, что Микеланджело в ней не участвует, Донателло знать не обязательно — пусть отбивается от двоих соперников, настоящего и иллюзорного. А дальше — время покажет! Сейчас на первый план выходило состояние Рафаэля, а также непростые планы на будущее.       — Эйприл сказала сегодня утром, что хочет устроить для вас маленький праздник, — негромко проговорил Хамато Йоши, идя рядом со своим учеником по заснеженному склону к замёрзшей реке.       Они закончили тренировку около получаса назад и, сменив одежду, отправились прогуляться и поговорить. Примыкающий к старой ферме сад сбегал по склону вниз, к тонкой ленте реки, пересекающей принадлежащие семье О`Нил земли. И ниндзя сейчас медленно спускались, почти по колено в снегу, окружённые голыми чёрными, точно очерченными на фоне белёсого зимнего неба деревьями.       На слова мастера Леонардо удивлённо и печально хмыкнул.       — До праздника ли сейчас?..       — Может быть, это именно то, что нужно. Вы много говорите. Но как будто не слышите друг друга. К чему бы ни приходили — всё равно каждый остается при своём мнении. Если бы мы с Кейси действовали так разобщённо, договорившись, но не придя к согласию, нам никогда не удалось бы отбить вас у солдат Шреддера.       — И вы полагаете, что мы выпьем — и сразу всё мирно решим? — усмехнулся Леонардо.       — Дело не в том, будете вы пить или нет. Эйприл хочет, чтобы вы хотя бы ненадолго вышли из состояния борьбы. Каждый из вас постоянно ведёт бой с братьями, с собой, со Шреддером, с обстоятельствами. Это нужно остановить. Вы не видите ситуацию ясно.       — Ясно видно пока что только одно: наше положение крайне незавидное. Мы теряем время! — проворчал синоби. — Чем дольше мы сидим здесь, тем больше теряем контроль над ситуацией!       — А когда ты контролировал ситуацию? — спокойно спросил мастер; Леонардо не увидел, что тот прячет улыбку. — Когда вы попали в подвал дома Ороку Саки? Или когда Рафаэль оказался под воздействием химического препарата? Когда Донателло выкрал сыворотку или когда его руководство передало колбу Шреддеру? Или я что-то упустил в ваших приключениях?       — Вы чертовски… ой, простите, сенсей. Набрался от Майка и Рафа, — Лео улыбался, но криво, жалко. — Вы очень легко опустили меня сейчас с облаков на землю. Оказывается, всё с самого начала катилось под откос. И что с этим делать, я понятия не имею. Сейчас у нас нет никаких возможностей! Нет техники, устройств, толком нет даже лекарств, а ведь Раф в них нуждается! — в голосе ниндзя сквозило отчаяние.       — Можно опустить руки, и тогда ситуация не изменится, — произнёс Хамато Йоши, остановившись на берегу и глядя вдаль, туда, где русло скрывалось за чёрной безлистной стеной рощи.       — Мне кажется, она не изменится, что бы я ни делал, — устало произнёс ниндзя. И медленно, нехотя проговорил. — Я думаю только об одном. Мне кажется, если бы дамба перестала существовать, всё бы закончилось. И для моей семьи, и для тех людей, которые сейчас в опасности. Донателло собирался в одиночку проникнуть туда, чтобы взорвать убежище Шреддера вместе с лабораториями, вместе с учёными. Тогда эта идея показалась мне дикой. Но сейчас… Мне кажется, если бы вы прикрыли меня, я бы сумел это осуществить.       — Пожертвовать собой ради спокойствия близких? Благородно, — серьёзно согласился мастер. — Но ты должен понимать, что никто из твоих родных и друзей никогда не поддержит такой план.       — Они о нём и не узнают.       — Полагаю, заставлять тебя встать на их место — бесполезно? — спросил мастер. Взглянул на мутанта; тот пустыми остекленевшими глазами смотрел куда-то на противоположный берег. Мыслями уже унёсся туда, на дамбу, уже крался по территории, чтобы осуществить задуманное.       — Уже вставал, — сухо отозвался Леонардо. — Они будут защищены, а всё остальное не имеет значения.       — А что будет с ними в случае, если ты потерпишь неудачу? Не достигнешь цели, не сделаешь то, что решил, будешь убит на территории солдатами клана Фут? Они станут гораздо слабее. Или это уже только их проблема?       Мутант молчал. Учитель видел, как он поджал губы, злясь от одной этой мысли. Ниндзя хотел, чтобы такого варианта не было в принципе, в своих размышлениях упорно закрывал на него глаза. Добивался успеха, реализовывал план, уничтожал дамбу, учёных, сыворотку, Шреддера. Карай. И погибал, достойно завершив свой Путь. С каким-то детским вдохновением подумывал даже о том, как его братья буду скорбеть над пустой могилой (потому что от синоби ни клочка не останется). Как будут вечерами в молчании сидеть за столом, вспоминая его, и каждый будет узнавать в себе черты геройский погибшего брата. Сладкая грусть подкатывала к сердцу… И сейчас всё рушилось, звучало голосом мастера — глупо. Смешно. Нелепо. Братья действительно могут остаться втроём — и как им тогда воевать с кланом ниндзя?       — Вся беда в том, что каждый из вас привык к быстрым победам, — спокойно произнёс Йоши, больше не глядя на ученика. — А сейчас победа никак не даётся вам в руки. Вы всегда одерживали верх играючи, с одного удара. И теперь не знаете, каким должен быть следующий шаг. В этом нет ничего страшного, если вы это осознаёте. Но если нет — каждый из вас будет кидаться на врага и терпеть одно поражение за другим. Шреддер — не тот противник, с которыми вы сталкивались прежде. Здесь не получится сразить его нахрапом, грубой силой. Именно потому, что вам необходимо собраться с мыслями, я и поддержал Эйприл. Вам нужно отдохнуть. Всего один вечер. Чтобы потом принять решение и действовать — вместе. Один ты не справишься, Леонардо, поверь мне. Поверь мне как мастеру, который учил Шреддера. Мне незачем лгать тебе.       Мутант взглянул на наставника. И кивнул.       — Возможно, вы правы, сенсей. Мне легче сейчас довериться вам, чем принять ваши слова. Все слишком запуталось — никогда прежде я не чувствовал себя таким беспомощным.       — Никогда прежде ты не был в подобных обстоятельствах, — мягко подсказал Йоши. — И поэтому ты не в силах найти выход. Но вместе нам это удастся. Наберись терпения.       Рафаэль задумчиво наблюдал за всей возней, устроенной друзьями и родными. На лице его застыла благостная улыбка, но внутри было поразительно пусто. Было никак. Он улыбался только затем, чтобы не расстраивать окружающих. А ещё больше — чтобы не лезли с вопросами «Что-то не так?» или «Раф, с тобой всё в порядке?» Смотрел, как кухарят Майк и Эйприл, как весело хохочут вместе с сидящим рядом на подоконнике Кейси. Наблюдал, как тихо беседуют о чем-то Донателло, Хамато Йоши и Леонардо. Подумал было, что неплохо бы присоединиться. Но вдруг почувствовал, что не хочет. Просто не хочет никого слышать и всё. Мутант знал, что это состояние для него — норма. Он не любил ни вечеринок, ни корпоративов, ни сборищ. Не терпел этого совместного отдыха. И сейчас оставался в комнате по единственной причине — избежать ненужного к себе внимания. Его и так было чересчур. Кроме того, слишком уж пристально, внимательно поглядывала на него иногда Эйприл. Этот взгляд мутанта откровенно раздражал — он не любил опеки. За такие взгляды Наденька всегда получала в свой адрес обидные шутки про «возраст», «замуж» и «часики-то тикают». Раф с наслаждением напоминал ей, что он — не её неразумный сынишка и в заботе не нуждается, особенно в такой навязчивой. Меньше всего хотелось, чтобы журналистка переняла эстафету. Да, он нездоров, да, он ранен. Но это не значит, что нужно кудахтать вокруг.       Улучив момент, когда Кейси помогал Эйприл вытаскивать из духовки тяжёлую гусятницу, а взгляды братьев и японца были направлены друг на друга, хулиган тихо поднялся с дивана и вышел в коридорчик. Беззвучно снял с крючка свою куртку. Секунду посомневался и запустил руку в один из карманов одежды Донателло. Выудил оттуда пачку сигарет и скользнул к входной двери. Выйдя, оказался в звенящей тишине и снежном, заледенелом покое. Глубоко вздохнул, помедлил. Выдохнул серебрящийся пар.       Хорошо-о-о-о.       Закрыв глаза, позволил мыслям сорваться, амором кинуться в прошлое, увлекая его за собой в болезненно-блаженное воспоминание.       Басы гудели так, что, казалось, сбивали ритм сердца. Шестнадцатилетнему Рафаэлю в сумасшедшем, пьяном веселье мерещилось, что и сослуживцы, и сама комната кружатся вокруг него. Вибрировал пол, подрагивали оконные стёкла. В зажатый в его руке стакан кто-то прямо на ходу плеснул ещё коньяка, сверху, проливая на пальцы — колу. Его отряд — молодые мальчишки — дико, безудержно отмечал Новый Год. Рафаэль танцевал в темноте огромного зала среди разгорячённых, неузнаваемых в хмельном дурмане людей, и искал глазами одно-единственное лицо. Не находил. Ни сразу, ни потом. Ее нигде не было видно, и Раф, отчаянно, демонстративно весёлый, начал терять настрой.       В зале стало слишком тесно, слишком жарко. Слишком плохо. И он, шатаясь, проталкиваясь среди танцующих, направился к белому деревянному контуру входной двери. Распахнул створку — улица хлестнула его холодом. Рафаэль нырнул в мороз, как в воду, зачем-то закрыв глаза. Едва не скатился по скользким узким ступенькам местного Дома культуры, который находился на территории военной части. Провалился в сугроб — так, что холодные комья завалились за высокие ботинки. Пьяно лягнул ногой, пытаясь отряхнуться. И замер, глубоко, порывисто дыша, точно надеясь вышибить из себя морозом алкогольные пары.       — Какой сердитый мальчик, — раздался за его спиной смешливый голос.       Рафаэль вздрогнул, обернулся так резко, что едва не упал. Недопитое плеснулось в стакане, снова обливая его руку. Он сквозь зубы чертыхнулся, швырнул стакан в снег. Поднял глаза.       Она стояла на верхней ступеньке, одетая в теплую форменную куртку. Его собственную прижимала к груди. Медленно спустилась. Не заигрывая, из-за гололёда — медленно. Подошла и не без труда накинула одежду на могучие плечи подчинённого, на какие-то краткие секунды приобняв его. Рафаэль жадно, как в первый раз, рассматривал ямочки на её щеках, россыпь веснушек, тонкие прямые брови. Тёплый свет уличного фонаря падал сбоку, и половина лица её казалась контуром, залитым чёрной тушью теней. Зато русые волосы, в кои-то веки распущенные, а не скрученные в строгий узел, окрасились красно-рыжим. Она хотела отступить, но неожиданно для самого себя мутант придержал её, перехватив тонкое запястье.       — Капитан?       Она молча смотрела на не него. Не испугалась, не удивилась. Иногда Рафаэлю казалось, что нежная улыбка никогда не сходила с её губ, сохраняя выражение какой-то детской безмятежности на лице. Вот и сейчас выражение не изменилось ни на секунду, только ресницы едва заметно дрогнули в ожидании.       — Потанцуешь со мной?       Вне плаца, вне заданий он позволял себе эту невиданную вольность — обращаться не по уставу. Знал, что она на это смотрит сквозь пальцы. Сейчас ему казалось, что коньяк творит с ним злые вещи. Его язык сболтнул то, что он никогда не позволил бы себе произнести в трезвом виде. И руки впервые не дрожали, когда они остались один на один. Раф мельком, как-то криво подумал о том, что ему, похоже, нужно начинать пить на постоянной основе, чтобы при ней не терять голову.       Она его просьбе не удивилась. А если удивилась, то не подала вида.       — Вернёмся в зал?       — Нет. Здесь.       Хулиган сам испугался того, как прозвучал его голос: хрипло, неузнаваемо. Как будто, откажи она ему, оставил бы рядом с собой силой. Но снова — ни одного признака изумления, смущения или гнева с её стороны. Может быть потому, что не было в отряде парня, которому она была бы совершенно безразлична. Она, с этими своими медовыми косами, с чуть косящими зелёными ведьмовскими глазами. Вот и привыкла — ко всему. Однако Рафаэль знал, что есть граница, за которой будет очень сложно вернуть её уважение. И он до смерти боялся эту черту переступить.       — Музыка?..       Раф молча полез в карман штанов, достал мобильный телефон. Поднял так, чтобы устройство было в одном уровне с её лицом. Косил в экран, то и дело снова переводя расфокусированный взгляд на неё. Мутант боялся, что, отведи он глаза надолго, капитан немедленно повернётся и уйдет. Найдя нужный трек в своем плей-листе , включил. Повёл плечами, скинул куртку в снег, откинул её подальше ногой. Девушка стояла неподвижно, ждала. Рафаэлю казалось, что сейчас, сию секунду решается вся его судьба.       Несколько месяцев, как он потерял сон, аппетит, настроение, потому что был беззаветно, безответно влюблён. И сейчас, наконец, получил возможность коснуться её. Не так, как на тренировках — грубо, с оглядкой. А так, как хотел, чтобы дать ей понять, что он предан. По-собачьи предан: душой, телом, мыслью, кровью, кожей — навсегда. Это чувство было больше его настолько, что он не мог его сформулировать, не мог даже полностью осознать. Рафаэль ещё сомневался в самом себе, в том, действительно ли всё серьёзно — и как это будет, и как жить дальше, и что делать… Его голова была переполнена какой-то свалкой вопросов без ответов. Но только до того момента, пока она не положила одну руку ему на плечо, а вторую — в его ладонь. И когда он ощутил прикосновение горячих, длинных пальцев, на секунду показалось, что сейчас у него лопнет сердце. Лопнет, неспособное перенести неизмеримое по своей силе и глубине счастье. А вопросы — они исчезли. И Рафаэль отныне знал, что ей стоит только позвать его — и он пойдёт. На край света, босиком по углям, по воде, по снегу, в небо, в Ад — куда угодно. Ничего этого не было в мыслях. Только сознание своей готовности подчиниться любому её желанию. Ничего сильнее он не испытывал никогда прежде и знал, что уже никогда не испытает. Он был уверен, что отныне его душа свободна только в этом плену.       Рафаэль ничего не помнил. Ни движений, ни музыки. Только её глаза, неотрывно глядящие в его. Кажется, трек уже не играл, а они какое-то время ещё стояли. Пока капитан медленно, осторожно не отпустила его. В эту секунду, когда она разомкнула руки, ему захотелось умереть: броситься ей под ноги и умереть. Капитан склонилась, подняла его куртку, тряхнула от снега. Теперь уже со спины снова набросила ему на плечи. Взглянула, улыбнулась и ушла в здание. Хулиган ждал, что она обернётся. Но дверь закрылась, и снова он оказался совсем один. Медленно поднял руку, которой сжимал её ладонь. Прижал к губам, закрыл глаза, ощущая на коже тонкий запах её духов — в названии что-то про Лондон.       Всё. Он может хоть грохнуться оземь, хоть достать до неба. Но это было всё, что отмерила ему жизнь. Всё.       Всё.       Рафаэль стоял на веранде, закрыв глаза. Сигарета тлела в его руке — он забыл, что хотел воспользоваться щедростью Донателло (о которой тот пока что не подозревал). Сквозь время хулиган не чувствовал дыма, а ощущал в ледяном зимнем воздухе отголоски того самого аромата. Он слышал его и после, в части было много девушек, но ни на ком он не звучал — так. Поначалу вздрагивал, поймав шлейф в коридоре, и с трудом сдерживался, чтобы не взвыть раненным зверем. Потом привык. Время действительно оказалось неплохим анестезиологом. И только в кристальной чистоте зимы отзвуки прошлого обретали форму, запах, свет, цвет.       Мутант не услышал, как открылась входная дверь. Когда кто-то мягко забрал у него сигарету, всем телом вздрогнул, распахнув глаза, порывисто обернулся.       — Ты ждал, пока тебе обожжёт пальцы? — уточнил Микеланджело. Зябко передёрнул плечами, свободной рукой наматывал на шею шарф поверх не застёгнутой куртки. — Если это был план — прости, что помешал. Могу воткнуть обратно.       Рафаэль слабо улыбнулся, полез в пачку, достал вторую и неторопливо раскурил. Какое-то время братья молчали, выпуская сизый дым, глядя, как он медленно, точно нехотя поднимается вверх, в беззвездную колкую тьму.       — Ты ей нравишься.       Хулиган, который как раз собирался выдохнуть через ноздри, закашлялся отчаянно, до слёз. Горло точно кто-то ободрал изнутри, и мутант с ненавистью швырнул окурок в снег. Микеланджело с любопытством наблюдал за ним: такой яркой реакции он никак не ожидал. Понятия не имел, что его слова наслоились на ещё такие живые, кровоточащие воспоминания.       — Кому — ей? — хрипло выдавил хулиган, косясь на брата.       — Нашей крошке Донни. А ты не знал, что он — переодетая самочка? — добродушно усмехнулся солдат и щелчком отправил свой окурок в темноту. Сжалился, объяснил: — Среди нас только одна девушка. Подскажу: она — журналистка. И у неё рыжие волосы. Я говорю об Эйприл, если ты до сих пор не догадался.       — Да ты гонишь, — фыркнул Раф. До конца ещё не понял, что ему сказали. Но сообразил, что — какую-то ерунду.       — К великому несчастью Джонса и нашего гениального брата — нет.       — Это она тебе сказала? — хулиган недоверчиво посмотрел на солдата. С него бы сталось — так пошутить. Но тот выглядел странно серьёзным. Кажется, говорил правду. И даже не ёрничал.       — Я сказал. А она не стала отрицать.       — Ну, это ещё ничего не доказывает, — отмахнулся Рафаэль. — Видимо, ты её взбесил, и она просто не захотела продолжать тему. Ты же умеешь доводить до белого каления. Мне кажется, попадись тебе какой-нибудь монах в нирване — он и то после получаса общения избил бы тебя палкой.       Микеланджело весело рассмеялся. Братья одинаково оперлись на ограждение веранды, глядя в ночь. Но солдат нет-нет, да и поглядывал на хулигана, не собираясь сворачивать тему. Насколько Рафаэль был заинтересован в том, чтобы Микеланджело забыл Камиллу, настолько же Майки ждал, что брат увлечётся девушкой, услышав о том, что не безразличен ей. Все-таки Камилла была живой женщиной, с которой Майк провёл достаточно времени. А кто там сидел в голове Рафа — ни одна живая душа не знала. И это казалось солдату чем-то ненастоящим. Блажью. А сейчас, разгорячившись после нескольких стаканов пунша, ему очень захотелось сделать всех вокруг счастливыми. Начать он решил со своего угрюмого мишки.       — Я не понял, ты чего, не рад?       — Какой ты прозорливый, — ухмыльнулся Рафаэль. И на вопросительный взгляд ответил: — Если быть совсем откровенным, мне всё равно.       — Э-э-э… — заявление явно поставило Майка в тупик. Он задумчиво покусал губу, перебирая в голове варианты, почему брату может быть всё равно. Осторожно предположил самый очевидный: — У тебя там чего… на полшестого всё время, что ли? Ну… (понизил голос до шёпота) Не встаёт?       Рафаэль не удержался. Повернув голову, уткнулся в плечо солдата и искренне, безудержно рассмеялся. Никак не мог успокоиться, и Майки косился на макушку брата с кривой любопытной ухмылкой. А Раф, отсмеявшись, так и замер, прижимаясь щекой к жёсткой ткани. Произнёс:       — Поверь мне, это было бы меньшей из проблем.       — Та девочка, да? — спросил Микеланджело понятливо и неожиданно погрустнел. Вздохнул и заметил: — Иногда мне кажется, что я совсем забыл о Кам. Когда что-то происходит, когда вокруг стрельба, драки, гонка, погоня. Тогда мне кажется, что я опять живой, как раньше. Мне снова начинает хотеться дышать, сражаться. Быть. А когда вот так — ночь, мгла эта мёрзлая… Мне хочется сердце выблевать на снег. Потому что так (он жёсткими, скрюченными пальцами рванул ворот) больно, Раф! Мне кажется, что у меня изнутри пластрон треснет от того, как сильно там всё… горит!       Рафаэль молча слушал. Он понимал, о чем говорил брат. Он не случайно стал самым удачливым солдатом в своей части. Потому что всегда шёл как в последний раз, до конца, не задумываясь о том, ценна ли его жизнь и останется ли она у него. Он научился думать, дышать и жить — на чистовик. Ненавидеть и любить всем сердцем, без остатка. И почему-то до сих пор ему невероятно везло, он всегда возвращался домой. И страшно боялся остановки, боялся тишины. Потому что именно в тишине приходили самые сладкие, самые горькое мгновения прошлого. И люто, до крови обгладывала душу память.       Хулиган медленно положил тёплую ладонь на грудь брата и вздохнул:       — Не треснет. К сожалению. Я проверял.       — Эйприл затеяла всю эту якобы Рождественскую ночь, чтобы мы отдохнули. Но, клянусь, я бы лучше сегодня провёл этот вечер со Шреддером и его солдатами — намесил бы из них фарш!       — Она просто девушка, потерявшая мир и быт, которого у нас никогда не было. Нельзя её винить за это. Пусть отдыхает. И она, и Кейси. А завтра будет новый день. И вот он уже станет нашим.       — Обещаешь? — Микеланджело не смотрел на брата, голос звучал ровно, холодно.       — Обещаю, Майк, можешь не сомневаться.