Не совсем идеальное

Разумеется, выглядел и чувствовал Кацуки себя утром как дерьмо. И кто бы мог его винить?! Ему снилось, как он страстно и весьма охотно отсасывал человеку, о котором меньше всего хотел бы думать сейчас в таком контексте – не говоря о том, что Кацуки в принципе не собирался оказывать кому-то такую услугу. Но у его глупого уродливого подсознания очевидно есть своё мнение на этот счет. И он, блять, даже не мог ни с кем поговорить об этом, потому что… серьезно? Как он вообще даже сформулирует свой вопрос? "Эй, Дерьмовые волосы, как думаешь: давиться во сне чьим-то членом – это очень по-гейски?" "Слушай, Тупая Рожа. Нужен совет. Спрашиваю для друга. Что значит, нет друзей кроме вас?!" Мина? Упаси боже, тем более его последняя попытка попросить у неё совета не только не помогла, но запутала его еще больше. Его старик? Абсолютно нет, ни один из них так и не оправился от разговора про "пестики и тычинки", который его многострадальный отец как-то затеял по просьбе старой карги. Кацуки после этого почти полгода не мог смотреть отцу в глаза. О том, как отреагирует его мать, страшно было бы даже подумать. Вполне возможно, что она просто его убьёт или выгонит из дома. Кацуки передернуло. Всё это просто чушь собачья. Никогда ни в какой вселенной Кацуки не позволит чертовому Деку из всех людей доминировать над собой в постели. Кацуки чертовски уверен, что когда дело дойдет до секса, именно Деку будет стоять перед ним на коленях, впиваясь в его член как в гребанный леденец… Кацуки не успел даже додумать эту мысль до конца, прежде чем с ужасом понял, что думая о совершенно нереальной и полностью гипотетической ситуации, КОТОРАЯ НИКОГДА НЕ СЛУЧИТСЯ В РЕАЛЬНОСТИ, использовал слово "когда", а не "если". Кацуки вновь ощутил позывы тошноты. Недостаток сна и неприятные мысли в конце концов сказались не лучшим образом на его настроении. Кацуки злился и всё время находился в шаге от того, чтобы взорваться. Его раздражало присутствие вокруг каждого… и отсутствие Изуку, который вообще не смотрел в его сторону. Бакуго не помнил, когда такое вообще происходило в последний раз. Деку был рядом всю его жизнь. Он так привык к тому, что Изуку приклеен к его боку, что внезапная дистанция ощущалась неправильно и раздражала безмерно. Может дело в этом, а может в том, что рядом с Изуку по-прежнему маячил этот чертов пурпурный зомби. Его раздражение только усилилось, когда и тот, и другой исчезли куда-то во время обеда. Кацуки вздохнул с облегчением, только когда началось практическое занятие – наконец-то он сможет выпустить пар. Изуку, который после обеда выглядел слегка пришибленным, собрался, когда пришло время его команде выполнить упражнение, и Кацуки с удовольствием, в котором никому никогда не признался бы, смотрел как Деку мгновенно взял себя в руки и вел себя, как чертов профессионал, на поле. Он чувствовал неоправданный прилив гордости – в конце концов, именно с ним Деку тренировался всё это время и Кацуки не мог не чувствовать себя причастным к его прогрессу. Когда пришло время упражнения для его собственной группы, Кацуки также выкладывался на все сто. Злость подпитывала его драйв и в какой-то момент всё это вылилось в особенно удачный удар. Бакуго был в предвкушении, когда представил, какими глазами Деку должно быть наблюдал за ним в этот момент. …Вот только Деку на него даже не смотрел. Прошло несколько мгновений, прежде чем до задрота дошло, что произошло нечто интересное, но к тому моменту пыль уже начинала оседать вокруг Кацуки. Их глаза пересеклись через поле, и Бакуго увидел удивление в глазах Изуку. Одного только этого было бы достаточно, чтобы взбесить Кацуки, но когда он заметил пурпурного зомби рядом с Изуку и понял, почему внимание задрота было так отвлечено, это едва не довело его до ручки. Кацуки резко отвернулся, успевая заметить, как Шинсо кладет руку на плечо Изуку. Ему лишь чудом удалось не запороть их задание, так что в результате ему пришлось еще и выслушать выговор со стороны сенсея. К тому моменту, когда урок подходил к концу, Кацуки уже был на грани. Его злость почти достигала пределов и Кацуки был в шаге от того, чтобы взорваться, и помоги бог тому, кто окажется в данный момент рядом. Он молился, чтобы это не оказался Изуку и конечно его мольбы улетели впустую, потому что Деку уже несся к нему через поле, выкрикивая его имя. Кацуки правда не хотел выходить из себя, но его терпение было на исходе – он был резок и неприятен даже для самого себя, но уже ничего не мог с этим поделать. Изуку отшатнулся в ответ на грубость, и это почему-то мучительно напомнило Кацуки среднюю школу. Почему… почему Изуку вел себя так, будто он по-прежнему тот самый хулиган, который может наброситься на него без всякой причины и причинить боль? Кацуки никогда больше не сделал бы с ним ничего подобного. Проглотив обиду, Кацуки попытался смягчиться, проигнорировать накатившую на него горечь, и понять, что Изуку хочет от него на этот раз. При упоминании о тренировках в нем неожиданно вспыхнула надежда. Верно, вот оно! Он и Изуку будут тренироваться вместе сегодня и смогут разрешить это глупое недоразумение. У него сегодня нет планов с Киришимой, он специально оставил свободным время, которое они в последнее время проводили с Изуку вместе, и не должно быть никаких причин, по которым что-то пойдет не так… … не считая того, что задрот собирался кинуть его ради пурпурного зомби. Опять. Слово "замена" вновь запульсировало у него в голове, накачивая его новыми волнами гнева. Замена, верно. Изуку чертовски быстро нашел ему замену, мелочно напомнил он себе. Его раздражение и фрустрация вылились наружу резкими словами, которые впоследствии он даже не мог вспомнить. Теперь он и сам не хотел быть рядом с Деку. Не мог. Напротив, всё, что ему было нужно – это оказаться как можно дальше от него, иначе он просто взорвался бы и набросился на него, и тогда это уже точно ничем не отличалось бы от средней школы. Он уходил быстро и не оглядываясь, в надежде сохранить то, что между ними осталось, даже не догадываясь, что сам же это и ломает. Всё его внимание в пятницу должно быть посвящено экзамену, но… Деку теперь избегал его, как чуму, и это просто неправильно. Кацуки больше не знал, что между ними происходит, потому что Изуку… просто ускользал у него из рук. Протекал между ними как вода или песок, и Кацуки ненавидел это. Ненавидел смотреть, как кто-то другой забирает себе внимание задрота. Что-то ныло и болело в нем, когда Шинсо дотрагивался до его Изуку. Лишь каким-то чудом Кацуки удалось сосредоточиться на учебе и проклятом экзамене, в то время как весь остаток дня превращается в какую-то пытку. Изуку сидел прямо за ним, и Кацуки остро осознавал его присутствие – каждый вздох, движение, тихое бормотание задрота осознавалось им так остро, что он чувствовал себя звенящей струной, реагирующей на легкий порыв ветра. Казалось, что стоит только повернуться и протянуть руку… Кацуки не мог это сделать. Он с нетерпением ждал конца дня, когда сможет наконец-то уехать из общежития. На выходные Кацуки возвращался домой. Это должно было дать ему передышку после напряженной недели подготовки к экзамену… и попыток разобраться с Деку, но если экзамен уже позади, то проблема с Изуку по-прежнему маячила у него перед носом. Вопреки ожиданиям, когда здание ЮЭЙ осталось позади, Кацуки не почувствовал себя намного лучше. Мысли вновь и вновь возвращались к Деку, который остался на выходные там. И что-то подсказывало Кацуки, что бессонный ублюдок тоже на этой недели едва ли отправится домой. Он чувствовал себя особенно раздраженным из-за того, что может произойти в его отсутствие. Старая карга, словно чувствуя это, затеяла с ним очередную ссору, в которой он с радостью выпустил пар, а потом его нагрузили кучей заданий, которые помогали ему отвлечься до конца дня. Когда вечером он вернулся в свою комнату, от которой уже успел слегка отвыкнуть, его тело слегка побаливало, а ноги зудели, как после хорошей тренировки. Проходя мимо гостиной, Кацуки увидел их старую детскую фотографию в рамке и что-то заставило его забрать её с собой в комнату. Кацуки какое-то время просто сидел на своей кровати, задумчиво разглядывая знакомые лица: он едва помнил, когда было сделано это фото, но эмоции, запечатленные на нем, казались ему по-прежнему свежими. Деку, широко улыбаясь беззубым ртом, смотрел в камеру, но маленький Бакуго в тот момент не сводил глаз с самого Изуку: его руки крепко обнимают веснушчатого мальчика за талию. Что-то тоскливо зашевелилось у него внутри при взгляде на этих детей: его маленькая версия еще не умела как следует скрывать эмоции и они были обнажены на потеху случайному зрителю. Маленький Кацуки держал меньшего мальчика, как дорогое сокровище, в широко распахнутых красных глазах было столько очевидной симпатии и любви, что взрослому Кацуки вдруг стало тесно в груди, а глаза начинает неприятно пощипывать. Он с раздражением отбросил рамку подальше. Фотография неприятно напоминала о прошлом – о том времени, когда между ними всё было совсем невинно и просто. О том времени, когда ничего еще не успело испортиться. О том времени, когда он мог вести себя так, как ему хочется, не чувствуя при этом острого прилива вины или стыда. Это время было далеко позади. Кацуки давно не тот вредный, но в целом беззлобный ребенок. Детские тупые зубы и ногти со временем выросли в опасные клыки и когти, которые он не раз и не два успел вонзить в своего дорогого друга детства, разрывая его на части и пуская вполне реальную кровь из-за собственных страхов и неуверенности. Даже сейчас, осознав всю ошибочность прошлых действий, он продолжал это делать, как бы ни пытался избежать этого. Разве не закономерно, что в конце концов это привело к тому, что он потерял Изуку окончательно? Кацуки резко вздохнул, внезапно чувствуя, что ему не хватает воздуха. Он схватился за сердце, которое начинало биться как сумасшедшее, и попытался дышать, с ужасом осознавая, что не может. Попытки дышать через рот тоже не давали результата – в горле будто застыл огромный ком, а кислород просто отказывался проникать в легкие. Запах жженой карамели, к которому он привык настолько, что почти не замечал, стал настолько резким, что как будто пропитал всю комнату. Кацуки чувствовал, что он уже не просто дрожит, а трясется, пока на него волнами накатывала паника от осознания – он умирает! Он черт возьми умирает – здесь и сейчас! Кацуки стиснул зубы. "Черт возьми, успокойся! Ты не умираешь! Это пройдет – потому что, блять, это всегда проходит!" Он закрыл глаза, стараясь полностью избавиться от всяких мыслей и сосредотачиваясь на реакциях тела. Заставил себя сосредоточиться на дыхании – глубоко и медленно, как его учили, не забывая считать. Когда он почувствовал, что это начинает помогать, то вдобавок поднял руки и надавил подушечками больших пальцев на закрытые веки, считая до пятнадцати. Почувствовав, что его тело наконец-то расслабилось, а контроль вновь вернулся в его руки, Кацуки глубоко вздохнул и спрятал лицо во всё еще подрагивающих ладонях. Проклятье, проклятье, проклятье! Только этого ему не хватало! Панические атаки начались у него после столкновения с Грязевым Злодеем, но у него не было ни одной с тех пор, как он поступил в ЮЭЙ! Какого черта это происходит с ним сейчас?! Кацуки обессиленно откинулся на кровать, позволяя своим мыслям блуждать. Постепенно его сознание стало размываться, глаза слипались и он сам не заметил, как заснул. Во сне он ему снилось зеленое поле, сплошь усеянное одуванчиками, и доверчиво улыбающийся ему веснушчатый мальчик с изумрудными волосами, блестящими зелеными глазами и улыбкой, которая заставляла его парить без всяких крыльев или причуды. – Куда ты, туда и я, Каччан! – Куда ты, туда и я, Зуку. Кацуки проснулся со слезами на глазах, но, как бы ни пытался, никак не мог потом вспомнить, что ему снилось. Утром ему не хотелось вставать и двигаться, но Кацуки не позволил себе лениться и сбиваться с привычного режима. Он почувствовал странное волнение, когда выяснилось, что старая карга отправилась куда-то по делам почти на весь день и он остался наедине с отцом.. Масару улыбнулся ему и кивнул, отмечая присутствие сына, когда Кацуки тяжело упал в кресло, стоящее напротив дивана, на котором расположился отец. Кацуки даже не планировал этот разговор, до тех пор пока не нашел своего старика сидящим в гостиной, в очках, в окружении каких-то бумаг, над которыми он работал. После этого слова словно сами собой вырвались из его рта. – Эй, старик? – наверное было что-то необычное в тоне Кацуки, раз Масару так удивленно поднял голову при звуке его голоса. – Ничего не спрашивай, – предупредил он сразу, чувствуя, что не сможет закончить, если его перебьют. – Просто представь ситуацию. У тебя есть ребенок. Брови его отца слегка взметнулись вверх, но он послушно промолчал, с любопытством глядя на Кацуки и ожидая продолжения. Ладно, возможно, это было слишком конкретное начало, но слова уже вырвались наружу и он не мог забрать их обратно. Кацуки сглотнул, быстро облизывая внезапно ставшие сухими губы. – В один прекрасный день он говорит, что ему кое-кто нравится, – произнес он медленно и осторожно. Его отец покачал головой, явно не понимая, в чем дело, но с серьезным видом ждал продолжения. Кацуки вновь сглотнул. – И этим кем-то оказывается кто-то его пола, – быстро закончил он, чувствуя, как напрягаются плечи и руки сжимаются в кулаки. Его отец не был резким или грубым человеком, никогда не был. Но по какой-то причине Кацуки внезапно почувствовал, как страх густой волной расползается по его внутренностям. Он сжимал ладони в кулаки, изо всех сил стараясь не позволить себе произвести случайные взрывы. Ему не нравилось то, что его отец не выглядел удивленным. – Кацуки, ты мой сын. Я бы принял любой твой выбор, – мягко произнес его отец, глядя ему прямо в глаза. Кацуки чуть не подпрыгнул, чувствуя густую волну раздражения, которая окатила его с головы до ног. – Блять! Какого черта! Я не говорил о себе! Я не какой-то там сраный гомик! – рявкнул он, внезапно чувствуя теперь еще и волну стыда. Блять, он не это хотел сказать! В конце концов он даже не был гомофобом! Он вырос из этого после того, как начал учиться в ЮЭЙ, в конце концов в его классе было несколько людей, которые открыто говорили о своей ориентации. Но почему-то одна только мысль о том, что Кацуки может быть одним из них, ложилась в него неправильно. Его отец разочарованно поморщился – то ли из-за его реакции, то ли из-за грубых слов, и Кацуки вдруг перехотел продолжать этот разговор. Он вскочил на ноги, собираясь уйти. – Прости, сын. Я поторопился с выводами. Сядь, пожалуйста, – мягко произнес Масару, не давая ему уйти. Кацуки заколебался. Иногда общаться с отцом для него было даже сложнее, чем с матерью. Старая карга добивалась своего криками и боем, и Кацуки всегда отстаивал с ней то, что считал правильным, сопротивляясь до тех пор, пока его не заставят подчиниться. Но с отцом… с отцом всё было совсем по-другому. Если в большинстве мелких незначительных вещей он с легкостью мог игнорировать его и не особо считаться с его мнением, то когда дело доходило до чего-то серьезного, этот мягкий отцовский тон неизбежно обезоруживал его – Кацуки не знал, что ему противопоставить. Он с неохотой вернулся на своё место, исподлобья глядя куда-то в сторону. Мысли в беспорядке, хотелось сбежать подальше от разговора, в который он сам же себя и втянул, но Кацуки отказывался это сделать. – Итак, речь идет о каком-то гипотетическом ребенке… – попробовал продолжить его отец. – Брось уже эту чушь, – сдавленно проворчал Кацуки, перебивая его. – Ты… почти верно всё понял. Только я не уверен, что он даже нравится мне в таком смысле. Я не гей! Но я не хочу…– он прочистил горло, – не хочу чтобы он уходил. – Кацуки, судя по тому, что ты вообще завел этот разговор, он, возможно, нравится тебе больше, чем ты готов это признать. Моё отношение ты уже слышал. Кацуки молчал какое-то время, прежде чем тихо задать вопрос, который действительно его волновал. – Старая карга будет в ярости? – Разумеется, она будет, – так же прямо ответил отец тут же. Кацуки резко втянул в себя воздух. Он и сам знал ответ на этот вопрос, просто не ожидал, что отец скажет об этом так прямо. Или надеялся, что он попытается переубедить Кацуки или подсластит пилюлю. – Вот дерьмо, – произнес он вдруг упавшим голосом, сам толком не понимая, почему его это так сильно расстраивает. – Кацуки? Сын, посмотри на меня, – он с неохотой встретился с глазами отца. – Кацуки, ты уже выбрал невероятно опасную профессию, которая может однажды стоить тебе жизни. Я думаю, ты достаточно взрослый, чтобы самому решать, с кем тебе быть. Мицуки… разумеется, едва ли сможет принять это легко. Но не мне тебе говорить, что за некоторые вещи просто необходимо сражаться. И если тебе будет от этого легче, то я на твоей стороне. Всегда буду. – Какие громкие слова, – поморщился Кацуки, уже поднимаясь на ноги и направляясь в сторону двери, ведущей из комнаты. – Всё это вообще не имеет смысла, – произнес он громко. – Это просто… глупо. Любовь, – он скривился, будто слово вызывало у него отвращение, – это глупости! Вся ситуация одна большая глупость! Забудь о том, что я вообще о чем-то спрашивал, старик! Тем не менее остановился на пороге, заколебавшись перед тем как выйти. – Спасибо, пап, – пробубнил он, потом не оборачиваясь торопливо вышел и закрыл за собой дверь и выдохнул. Сердце отчаянно колотилось в груди. Он промокнул покрывшийся испариной лоб и провел ладонью по лицу. Кацуки даже не осознавал, в каком напряжении он находился на протяжении всего разговора. На мгновение в нем вспыхнула злость на задрота, из-за которого начался весь сыр-бор. У них всё было хорошо до этого момента! Просто отлично! А теперь он мало того, что заставлял Кацуки думать о совершенно лишних и ненужных вещах… он вообще выглядел и вел себя так, как будто они не имели значения даже для него самого! В конце концов, если он действительно так любил Кацуки, разве он нашел бы ему замену в течение гребаной недели?! Кацуки рванул к своей комнате и захлопнул её с таким грохотом, что это заставило подпрыгнуть висящие в прихожей картины. Вскоре он собрался и уехал обратно в общежития – намного раньше, чем он планировал изначально.