***
– Иногда я думаю, будто схожу с ума, – проворчал Кацуки в пустоту позже вечером. Киришима, исполняющий сегодня роль "пустоты", смотрел на него, сидя в кресле за рабочим столом в своей комнате, в которой они в данный момент и находились. Бакуго просто ворвался к нему в своей привычной манере, забрался на кровать и сидел там молча примерно полчаса, пока Эйджиро спокойно занимался своими делами: он слишком хорошо знал своего друга и догадывался, что ему нужно время, чтобы собраться с мыслями и заговорить. – О чем речь? – спросил Киришима скорее из вежливости, но Кацуки догадывался, что он уже знает ответ. – Об Изуку. – О, – многозначительно протянул Киришима. – Мне казалось, что у вас всё в порядке? – В том-то и дело, что это кажется. Я… – Кацуки бессильно зарычал. – Честное слово, иногда я просто чувствую себя извращенцем. Киришима теперь смотрел на него с удивлением и с легкой неуверенностью – вероятно, не зная, как реагировать на подобное заявление и стоит ли ему вообще что-то говорить. Будь на месте Кацуки кто-то другой, он бы наверное пожалел беднягу, но Киришиме не повезло: Бакуго был из тех, у кого была патологическая аллергия на жалость со стороны окружающих, так что сочувствовать ему было не просто сложно, но иногда даже опасно. – Баку-бро, по-моему ты себя накручиваешь, – храбро, но осторожно начал Киришима. – Изуку ведь согласился с тобой встречаться по своей воле. Никто его не заставлял. Кацуки чуть стиснул кулаки, стараясь ничем не выдать свои мысли. Если бы только всё было так, как думает Киришима… Он не рассказал никому из друзей подробности о том, как они с Изуку начали встречаться. Отчасти потому что был слишком смущен: это был чертовски уязвимый для него момент и если он мог допустить, чтобы Изуку видел его таким, то будь он проклят, если поделится этим с кем-нибудь еще. Но отчасти причина была в том, что он был почти уверен, что никто из них не поймет и не встанет на его сторону. Кацуки… не был уверен, насколько согласие Изуку было на самом деле "добровольным", как считает Киришима. Оглядываясь назад и перебирая в голове тот разговор, Кацуки всё чаще начинал думать, что он практически вынудил задрота согласиться. То, как он выглядел, слова, которые выбирал – ничто из этого не было намеренным, но это не меняло того, что Кацуки не просто давил на Изуку, но, прекрасно зная задрота, невольно использовал именно те кнопки, которые не могли не сработать. И хуже всего было то, что он не мог потом отказаться от того, что получил. До того, как они оказались вместе, он даже не мог полностью осознать, насколько ему на самом деле этого хотелось. Насколько ему это было нужно. И теперь, когда он попробовал немного, то уже не был уверен, что может отпустить Изуку от себя так просто, даже если это будет необходимо. Это было сродни тому, как плотина, которую сдерживали годами, была прорвана, и его чувства устремились наружу неудержимым мощным потоком – когда запретное наконец-то перестало быть таковым и оказалось в его руках полностью. То, что он чувствовал сейчас к Изуку, было слишком мощным и сильным, а Кацуки даже не был уверен, как толком управлять всеми этими чувствами, напоминая собой крохотную лодку, которую швыряет по волнам прямо посреди шторма. Это пугало даже самого Кацуки и он не был уверен, как к этому отнесется Изуку, если он когда-нибудь позволит ему осознать, что с ним происходит – если он поймет, насколько глубоко на самом деле Кацуки в нем увяз. Насколько его чувства на самом деле граничат с одержимостью. В то же время, Кацуки далеко не был уверен, что ему хотелось бы бороться с этим. Нет, он бы предпочел, чтобы Изуку переживал то же самое. В этом и была проблема: он понятия не имел, как к нему на самом деле относился Изуку. Нет, разумеется, он мог бы спросить! Изуку сам его к этому подталкивал когда-то. Но Кацуки чертовски хорошо осознавал, что в таком случае ему придется открыться самому, а он до сих пор не был уверен, что готов сделать это и стать полностью уязвимым. В итоге Изуку так и оставался для него загадкой, неопределенность и сомнения то и дело подтачивали его уверенность в себе. Да, физически Изуку был рядом, да он признался ему ранее, но Кацуки не был уверен, находится ли он рядом с ним сердцем сейчас. Он не мог перестать думать о том, что за время, пока они были порознь и пока Изуку общался с этим Шинсо, что-то "сломалось". Что чувства задрота изменились. Или что он даже был на пути к тому, чтобы обратить внимание на этого скользкого ублюдка с фиолетовыми волосами. Скользкого ублюдка с лицом, которое так и хочется ударить, хитрыми речами и пиздец каким удобным контролем разума, чтобы получить то, что он захочет… И больше всего ему не нравилось, что Изуку "отдает", но не просит ничего взамен – позволял Кацуки "брать", но никогда ничего не требовал. Нет, это Кацуки был тем, кто первым тянулся за поцелуями, он стискивал Изуку в объятия, он затаскивал его в свою комнату, каждый раз злясь из-за мыслей о том, что пока он впадает в это безумие, Изуку может с легкостью оставаться сам по себе. Что однажды он может с такой же легкостью отказаться от самого Кацуки. Он хотел, чтобы Изуку был более эгоистичным. Хотел, чтобы Деку проявлял инициативу, тянулся к нему. Чтобы он потребовал что-нибудь от Кацуки, чтобы тот черт возьми почувствовал, что Изуку вообще хочет чего бы то ни было от него. Неуверенность делала Бакуго жадным, ревнивым, голодным, безрассудным, заставляла требовать большего, и Кацуки не мог отделаться от мысли, что рано или поздно это закончится какой-нибудь катастрофой. Потому что Кацуки к тому моменту хотел абсолютно всего, чего только мог добиться. Все эти мысли слишком давили, заставляя его голову трещать. Бесполезно было идти к Эйджиро – Киришима всё равно не мог сказать ему ничего полезного. – Так что, Пинки всё еще ухаживает за тобой? – спросил Кацуки просто затем, чтобы перевести тему, всё еще думая о своём. Киришима прочистил горло и слегка покраснел. – Это… я пытался сам попросить её встречаться, но она сказала что собирается сама завоевать меня. Потому что это… мужественно с её стороны, – Киришима неуверенно потянулся и почесал голову и жалобно посмотрел на Кацуки. – Баку-бро, не знаю, как сказать ей, что я бы сам хотел ухаживать за ней, – признался он тихо. – Она так загорелась этой идеей, что мне просто не хочется её разочаровывать. Кацуки хрюкнул, отводя взгляд. Лицо Киришимы стало обиженным, и он не выдержал и расхохотался. Киришима "очень мужественно" сидел и ждал, пока он успокоится. – Я знал, что ты просто наслаждаешься этим, – проворчал он. – Еще бы я этого не делал. Мина изводила нас неделями, теперь настала твоя очередь страдать, – отозвался Кацуки. – Ты всё такой же злой, Баку-бро. Я надеялся, Мидо будет влиять на тебя положительно. – Я положительно хороший, когда мы с ним вдвоём, но это уже не твоё дело. Эйджиро рассмеялся. – Это уже неплохо. Правда, бро, в последние недели ты выглядишь куда живее, чем обычно. И Мидо кажется вполне довольным. Я рад за вас обоих. Кацуки смущенно ворчит что-то невнятное, показывая ему средний палец и откидываясь на кровать.***
За короткое время общения с Миной Ашидо Шинсо быстро усвоил одну вещь: если девушка что-то решила, то лучше позволить ей сделать то, что она хочет, чем спорить и пытаться сопротивляться. Эту нехитрую истину судя по всему уже давно освоили все остальные в классе, поэтому он даже не удивился, когда девушка спустилась в гостиную, в которой уже собралась большая часть объединенных деку- и баку-сквадов, и объявила, что она собирается красить окружающим ногти, потому что ей нужна практика. Кацуки был единственным, кто объявил, что сделает это только через свой холодный труп, но остальные просто смирились со своей участью. Первыми жертвами стали Киришима и Каминари, затем дошла очередь до слегка растерянного Тодороки, а потом в загребущих лапах девушки оказался Мидория. Он и Ашидо заняли один из диванчиков, рядом с Изуку примостилась Урарака, которая сразу же завела с ним разговор об их последней тренировочной сессии в зале и тактиках, которые они могли бы использовать в совместной работе. На полу, прислонившись к диванчику, пристроился Ханта с портативной приставкой в руках, а в центре комнаты, вокруг низкого столика расселись Бакуго и Киришима с Каминари: Кацуки пытался протащить последних через особо сложную тему по математике и, судя по громким возгласам, крикам и даже шлепкам, дело у ребят шло с большим трудом. Сам Шинсо сидел на противоположном от троицы диване вместе с Шото, который вот уже минут двадцать рассматривал свои покрашенные в неброский матово-серый цвет ногти с таким озадаченным видом, будто видел их впервые и пытался понять их предназначение, и Хитоши начинал серьезно за него беспокоиться. – Тодороки? – спросил он осторожно. – Ты живой? Моргни два раза, если да. Шото оторвался от созерцания своих ногтей и посмотрел Хитоши прямо в глаза, заставляя его слегка вздрогнуть, а потом на его губах мелькнула слабая улыбка. – Можешь себе представить лицо Старателя, когда он увидит меня с этим? – спросил он, игриво, насколько это возможно для его флегматичной персоны, поиграв пальцами перед своим лицом. – Я должен попросить Фуюми или Нацуо записать это на камеру, чтобы мы потом могли передавать эту запись в качестве семейной реликвии потомкам, – сказал он ровным голосом. Хитоши понятия не имел, шутит он или говорит серьезно, но счел своим долгом заявить. – Если ты это сделаешь, я хочу копию! – По рукам, – легко согласился Тодороки. – Ты делаешь это неправильно! – громко и возмущенно окликнула их Очако с дивана, на минутку отвлекаясь от своего разговора с Изуку и Миной. – Ты должен был попросить хотя бы символическую плату, Шото-кун! Почему мне всё время нужно тебя учить?! – Но мне не нужны деньги, – удивился тот искренне. – Всем нужны деньги, глупый испорченный богатенький мальчик! В крайнем случае, ты всегда можешь отдать их мне! Хитоши откинулся на подушки, прислушиваясь к их шутливой перебранке, в то время как его взгляд переместился на Мидорию. Изуку выглядел довольно сонным, и сильно клевал носом, что выглядело бы довольно забавно со стороны, если бы Шинсо не был уверен, что в последнее время он слишком много тренируется и явно слишком мало спит – Хитоши, с его проблемами со сном, слишком хорошо видел все знаки. Хитоши продолжал наблюдать за компанией и тогда, когда внимание Очако вновь переключилось на Мидорию. В какой-то момент Изуку уже едва участвовал в разговоре, и Очако в основном общалась с Миной, которая старательно занималась ногтями Изуку, предоставленными в её полное распоряжение. Затем в какой-то момент на лице девушки мелькнуло шаловливое выражение, её золотистые с черными склерами глаза блеснули, и она слегка толкнула локтем Очако, указывая на Изуку, который уже находится в комфортном, расслабленном, почти полусонном состоянии и удерживает себя в сознании из последних сил, но упорно отказывался покидать компанию друзей, чтобы пойти отдохнуть. Словом, Изуку был том размытом состоянии между сном и явью, когда словесный фильтр может почти отключиться и человек будет говорить первое, что придет ему в голову. – Мидо? Мидо, ты еще с нами? – спросила Мина мягко. – Я не сплю! – упрямо отозвался Мидория, глаза которого были полузакрыты. Шинсо улыбнулся себе под нос. – Вот и отлично, милый. Скажи честно, как ты думаешь, в средней школе, кому признавались больше всего: тебе или Кацу? Шинсо сразу стало не по себе. Он невольно бросил взгляд на Бакуго, поза которого мгновенно стала жесткой, а спиной неестественно выпрямилась. Он не оборачивался, никак не присоединился к разговору, но Хитоши знал, что он теперь тоже прислушивается. Никто в комнате не заметил этого внезапного напряжения. Каминари, в отличие от своего друга напротив, отвлекся от темы, которую объяснял Кацуки, и теперь смотрел на девушек, Киришима вслед за ним. Внимание Тодороки тоже переключилось на говорящих: вероятно, из-за тона Ашидо. Мина задала свой вопрос так, что было понятно, что она хочет, чтобы к разговору присоединились остальные, потому что девушка явно была уверена, что сможет разговорить Изуку о чем-то веселом и интересном. Она и понятия не имела, что может случайно затронуть больную тему, потому что, насколько Хитоши понимал, вся средняя школа и всё прошлое Изуку и Бакуго представляло из себя сплошную больную тему. Изуку между тем не выглядел особо взволнованным, хотя его глаза приоткрылись чуть больше и он удивленно заморгал. – Тут и думать не нужно. Мне, разумеется. К Каччану просто побоялись бы подойти. Это, наконец-то, привлекло внимание Бакуго и он повернулся, глядя на Мидорию, по-прежнему оставаясь настороженным, но теперь Хитоши видел недоумение, написанное на его лице. На удивление, он мог его понять: не похоже, что у Изуку просто не должно было быть насыщенной личной жизни тогда, но в то же время – не казалось, что он врет. Зачем вообще ему было бы врать о таком? Разговор тем временем привлекал к себе всё больше внимания. – А, да ты был сердцеедом, Мидори! – подал голос Каминари, окончательно забывая об их учебе. – Я знал, что в тебе есть что-то такое! Ну, сколько их было – разбитых сердец – на твоём пути? Изуку сонно потер глаза, прежде чем посмотреть на него. – Нисколько, – пробормотал он недоуменно. – Мина спросила только о признаниях. – О, так ты всех отвергал? – подала голос Очако в притворном шоке. Изуку повернул к ней голову. Он выглядел удивленным. – Что? Нет! В этом не было нужды, Чако. Ни одно из этих признаний не было настоящим, – рассмеялся он неловко. О, черт, подумал Шинсо. Только не это. Кажется он начинал понимать… В отличие от Хитоши и Бакуго, почти все в комнате казались сбитыми с толку. Кацуки теперь буквально не сводил глаз со своего парня. – Мидо-бро, в каком смысле… ненастоящие? – спросил Киришима растерянно. Изуку перевел взгляд на него. Теперь он казался не только проснувшимся, но и настороженным: он, вероятно, ответил не задумываясь поначалу, но было видно, что Изуку не хотел развивать эту тему. Однако было очевидно, что он уже сказал слишком много и обращенное к нему внимание не позволяло ему просто уйти от ответа. Изуку вновь неловко рассмеялся. – Это… были своего рода… розыгрыши в нашей школе? – произнес он, явно тщательно подбирая слова. – Ну, знаете, подкинуть письмо с признанием, пригласить за школу и… "Выставить на посмешище," – закончил Хитоши мысленно. – …немного посмеяться? – закончил Изуку, явно стараясь сгладить впечатление. Не то чтобы это кого-то могло обмануть – даже если ребята явно не были знакомы с ситуацией Мидории, розыгрыш был откровенно дерьмовым и некрасивым. Не помогало делу и то, что Изуку говорил об этом совершенно спокойно, будто не видел в этом ничего особенного, как и то, что сказанное ранее явно намекало на то, что подобные шутки проворачивали над ним не раз и не два. Шинсо замечал за ним ранее нечто подобное. Жестокость и дрянное отношение сверстников в младшей и средней школе были настолько привычными и обыденными для него вещами, что он иногда принимал некоторые из их выходок за нечто совершенно незначительное и нормальное, хотя для стороннего слушателя было очевидно, что происходило нечто из ряда вон выходящее. Хитоши был уверен, что не был единственным, кто уловил это. Тем более после той сцены, которая предшествовала тому, как Изуку и Кацуки сошлись вместе: урок о том, насколько опасной может быть игра с чужими чувствами, был всё еще слишком свежим. – У ребят в вашей школе должно быть самое странное чувство юмора, которое я только могу себе представить, – выразил общее мнение Серо, и несколько ребят громко согласились. – У детей вообще довольно глупое чувство юмора, тем более когда ты так хочешь выделиться среди сверстников, – вмешалась Мина на удивление невыразительным голосом. – Особенно если в классе есть те, кто сильно отличается от остальных. Она выглядела одновременно задумчивой и грустной, и Хитоши посмотрел на неё свежим взглядом, словно со стороны. Он уже успел привыкнуть к яркой внешности одноклассницы, но что-то в её тоне подсказывало, что могло быть время, когда её вид мог доставить ей неприятности. Атмосфера в комнате вдруг как будто разом стала мрачнее. – Дети – это страшно! – с серьезным и знающим видом заявил вдруг Тодороки, и Очако внезапно хихикнула. – Шото, мы все знаем, что у тебя всё еще остались вьетнамские флэшбеки после вашей пересдачи лицензионного экзамена, – произнесла она. – Это была одна из самых серьезных битв в моей жизни! – серьезно отозвался Тодороки, и несколько человек, включая, на удивление, Изуку и Кацуки, улыбнулись или фыркнули. – Погодите! Что такого случилось на вашей пересдаче и причем тут дети? – не мог не спросить Хитоши, который слышал об этом впервые. Шото посмотрел на него, и губы парня слегка раздвинулись в улыбке, а глазах мелькнуло удовлетворение: как будто он только и ждал этого вопроса. Разговор после этого переключился на пересказ истории о "завоевании юных сердец" маленьких сорванцов, устроивших ад непутевым студентам-героям, когда в ровный, монотонный пересказ событий со смехом, шутками или своими комментариями вмешивались то один, то другой из ребят, быстро уходя в сторону от явно неприятной для многих темы, и Шинсо не мог не задаваться вопросом, насколько намеренно решил подать голос Тодороки – особенно учитывая то, что парень явно не был болтуном и любителем рассказывать забавные истории. Взгляд Хитоши затем переключился на Мидорию, Изуку казался замкнутым и ушедшим в себя. Он явно успел проснуться, но казалось, что затронутая перед этим тема задела в нем что-то, и он не мог или не хотел подключаться к общему разговору. В какой-то момент он быстро сказал что-то сидящим рядом девушкам, а потом тихо соскользнул со своего места и направился в сторону лестницы, ведущей в их комнаты. Не успев толком даже подумать, Шинсо встал и хотел было направиться следом, как кто-то внезапно крепко схватил его за плечо и толкнул обратно. Подняв голову, Хитоши встретился взглядом с мрачными красными глазами, в которых застыло предупреждение, а затем Кацуки, ни сказав ни слова, прошел мимо, прямо к лестнице. Шинсо откинулся обратно на подушки, стараясь подавить внезапное раздражение. Всё взаимодействие заняло от силы пару секунд, но взгляд Бакуго говорил больше, чем слова. Молчаливое предупреждение: "Не влезай, убьёт!". Разговор вокруг тоже кажется немного затих, пока… – Баку-бро расстроился, – вдруг произнес Киришима. – Блин, Мидо должно быть держал всё в себе, раз Кацуки не знал всего этого. "Ага, как же. Как будто он не был среди тех, кто устраивал подобные шутки. Я бы даже не удивился, будь это его идея," – подумал Хитоши, чувствуя, как гнев начинает бурлить у него внутри. Он прикрыл на секунду глаза, заставляя себя успокоиться: не знал даже, почему это так его задевает. Просто не мог не думать о том, как легко когда-то бывший хулиган, вроде Кацуки, смог преспокойно продолжить процветать в старшей школе, полностью оставив свои дни издевательств в прошлом, а теперь буквально встречается с бывшей жертвой своей травли. Как это вообще может быть правильным и справедливым?! – Ты забываешь, каким он был в начале первого года, – вмешалась Очако задумчиво. – И как они вели себя, когда мы только-только начали учиться. – О, точно! Помните тот первый урок со Всемогущим! – вмешался Каминари: он поймал недоуменный взгляд Хитоши и улыбнулся. – Это было наше первое практическое занятие, и, ей богу, в какой-то момент мы все думали, что он прикончит Мидо! Особенно с тем взрывом! Шинсо резко выпрямился, подаваясь вперед. – Серьезно?! – Денки преувеличивает! – возмутился Киришима с неожиданной для себя резкостью. – Баку-бро действительно сильно вышел из себя, но он не стрелял в упор! Это было бы покушением на убийство и его бы исключили почти мгновенно! И потом, учитывая, что несмотря на все усилия, которые приложил Кацуки, Мидо всё равно победил, можно ли его винить в том, что Кацуки выкладывался на все 100? Он с самого начала знал, что Мидорию нельзя недооценивать, потому что они давно знакомы! Каминари пожал плечами. – Слушай, да я не об этом! Просто вы только вспомните те дни! Кто-нибудь вообще мог тогда представить, что всё придет к тому, что они закончат как парочка?! – Как бы странно это ни звучало, теперь это даже имеет больше смысла, – задумчиво подала голос Мина. – Маленькие мальчики любят дергать понравившуюся девочку за косички. А теперь помножьте это поведение на взрывной характер нашего Бласти, абсолютное неумение этого чуда выражать эмоции и тот факт, что понравившаяся ему "девочка" на самом деле "мальчик", за которым не пойми как ухаживать. – Это… на самом деле имеет даже как-то слишком много смысла, – произнес Ханта. – И Денки, я знаю, что отсутствие парочки друзей – это отличный повод посплетничать о них, но ваш с Эйджиро учитель только что элегантно свалил вместе со своим парнем, и я не думаю, что он собирается возвращаться в ближайшее время. Каминари оглянулся по сторонам с шокированным видом, будто до него только что дошло, что Кацуки нет нигде рядом. – Эйджи, нас кинули! – возмутился он, затем его взгляд остановился на сидящих на диване Шинсо и Шото и он сложил руки перед собой в молитвенном жесте. – Вы же не оставите вероломно брошенных в беде одноклассников, правда? Тодороки, я знаю, что ты разбираешься в этой теме! Шото посмотрел на него, задумался, потом бросил быстрый взгляд на Очако, прежде чем ответить: – Допустим… и что я за это получу? Со стороны диванчика, на котором сидела Очако, послышался довольный смех. – Вот! Умеешь ведь, если захочешь! – произнесла она, глядя на Тодороки почти с "отеческой" гордостью.***
– Изуку! Изуку стиснул зубы, когда за спиной зазвучали знакомые быстрые шаги. Он заставил своё лицо принять нейтральное выражение и повернулся. – Каччан, что случилось? – спросил он, стараясь контролировать голос. – Изуку, актер из тебя такой же хороший, как и из меня балерина. Что случилось? – Ничего, – ответил он быстро. Слишком быстро. – Херня! – тут же отмахнулся Кацуки, быстро сокращая расстояние и тесня его к стене. – Мне просто нужно побыть одному, – как можно более спокойно произнес Изуку, отступая. – Ну это пиздец как грустно, потому что этого не происходит! Изуку бросил на него недоверчивый взгляд. – В каком смысле? – В прямом, блять. Я не позволю тебе свалить от меня и опять шарахаться неделями. Мы говорим. Сейчас. – Мне просто нужно кое о чем подумать… – Отлично. Сделай это вслух. Со мной. Изуку не мог понять причину этой настойчивости, но одного взгляда на Кацуки было достаточно, чтобы понять, что он не отступит: упрется рогами, но будет стоять до конца. Раздражение вновь подняло голову, и Изуку с усилием затолкал его внутрь. Он прикрыл глаза, пытаясь хоть как-то дистанцироваться, но в ту же секунду понял, что его окружает характерный запах Кацуки, не говоря уже о том, что само по себе присутствие Каччана было трудно игнорировать. – Каччан… мне нужно побыть одному, потому что я не хочу на тебя злиться, – произнес он наконец. Кацуки поморщился, но мотнул головой. – Значит, это то, о чем я думаю. Это и правда связано как-то со мной. – Тогда ты понимаешь почему я хочу побыть… – начал было Изуку, но его тут же перебили. – Не понимаю и понимать не хочу. Плевать. Всё равно говорим. Изуку, если тебе нужно подумать – сделай это со мной. Хочешь злиться – я к твоим услугам. Ударь, если будет легче. В чем, блять, проблема? Изуку отшатнулся от него. – Проблема?! Проблема в том, что я не хочу злиться! – Почему нет? У тебя есть чертовски уважительная причина, если я верно тебя понял. Брось, хочешь сказать, за те годы в средней школе тебе ни разу не хотелось хорошенько начистить мне рыло? Или что, ты слишком хорош для этого? Изуку почувствовал, как сжимаются его кулаки. В обычном состоянии ничто из сказанного даже не задело бы его, но сейчас, когда вновь вскрылись воспоминания о средней школе и всем тем, с чем ему приходилось там стакиваться, в том числе из-за Каччана, он не чувствовал привычного спокойствия. Злость и раздражение вибрировали под его кожей, ему нужно было побыть одному успокоиться, но присутствие Кацуки и его слова производили на него обратный эффект. – Каччан, прекрати… – произнес он с нажимом. Ухмылка Кацуки стала откровенно неприятной, и Изуку вздрогнул: Каччан сейчас слишком напоминал ему версию себя из средней школы. – Ты знаешь, Деку, мог обмануть всех этих придурков из нашего класса, но я-то знаком с тобой еще с тех пор, как мы пешком под стол ходили. Злишься ты так же, как и любой нормальный человек, только вместо того чтобы высказать всё в лицо, запираешься, как ссыкло, и сваливаешь… – Кацуки… – …потому что Изуку Мидория, видите ли, слишком хорош, чтобы повышать голос и злиться. Сними уже свой долбанный нимб с головы и… – Можешь ты уже замолчать! – рявкнул Изуку и его голос прокатился по всему коридору, так что он сам себя испугался и прикрыл рот. Он хотел было уже извиниться, когда вдруг поймал довольное донельзя выражение лица Кацуки и в нем просто что-то щелкнуло. – Ты… ты специально выводишь меня из себя! – обвинил он Кацуки. Тот пожал плечами, даже не пытаясь отпираться. – Ну и? Хорошо же. Полегчало, верно? Ну и выпусти это хотя бы немного иногда. Позволь себе побеситься. – Но я не хочу злиться! Я не хочу кричать! Я не хочу ссориться! Я не хочу… чтобы ты видел меня таким, – вздохнул Изуку. Кацуки рассмеялся, хватая его за руку и притягивая к себе, однако вместо теплого объятия, шея Изуку оказалась в крепком захвате, а его волосы стали быстро растирать кулаком. – Серьезно? Ты вообще помнишь, с кем ты разговариваешь? Или что? Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку? Изуку раздраженно лягнул его ногой. – Каччан, это больно! – Ути боже, еще поплачь... Блять, зараза, прямо по почкам, сука! – задохнулся он, когда Изуку резко ударил его локтем в живот и быстро высвободился из захвата. – Маленький гаденыш, я тебе это припомню! Изуку фыркнул. А потом против воли начал смеяться. Это было так глупо и нелепо. Он и правда был расстроен до этого момента, но хватило короткого взаимодействия, чтобы почувствовать себя лучше. Он не хотел это признавать, но короткая вспышка в самом деле помогла снять часть напряжения. Кацуки наблюдал за ним, всё еще держась одной рукой за живот, а другой опираясь о стену, на губах у него уже была куда более приятная улыбка. – Так ты… – он откашлялся. – Поговоришь со мной? – спросил Кацуки. – Серьезно, я никогда не слышал об этой херне с письмами. Изуку вновь слегка помрачнел. – Это… ерунда. Правда. Я не должен был расстраиваться. – Изуку. – Глупость, честное слово… – Изуку… Он замолчал. Кацуки наблюдал за ним. – Расскажи мне об этом, окей? И о других вещах. О тех, что я знаю тоже. – Почему ты вообще хочешь об этом услышать? – Не знаю. Потому что мне кажется, что я должен. Я… блять, не знаю как объяснить. Мне нужно знать, как оно выглядело для тебя. Так что ты можешь рассказать мне обо всем спокойно. Или мы сделаем как обычно: пойдем в зал и выбьем дерьмо из друг друга, пока будем орать, как оголтелые. Изуку против воли вновь развеселился. Странно, но злиться ему больше не хотелось. Но мысль о том, чтобы рассказать Кацуки что-то из того, что происходило с ним в средней школе – со своей точки зрения казалась пугающей, но одновременно и странно притягательной. Он только не был уверен, готов ли он или Кацуки к этому. – Это будет… не очень приятный рассказ, – предупредил он. – Для тебя и для меня. И может в процессе я и правда захочу тебя ударить, – на всякий случай предупредил Изуку. Кацуки только усмехнулся. – Испытай меня.***
– Нет, – твердо сказал Изуку, когда они с Кацуки устроились на полу в его комнате друг напротив друга. Кацуки нахмурился. – В каком смысле "нет"? – В смысле, я не буду сидеть и изливать тебе душу глядя в лицо. – Пф, и куда ты собираешься смотреть? Не на задницу же мою, ради всего святого. Изуку закатил глаза. – Да хоть бы и так! Только не в лицо. Это… – он прикусил губу. – Это стыдно, хорошо? – Какого хрена тебе должно быть стыдно? – не понял Кацуки. Изуку шумно выдохнул. Разумеется, Кацуки не понимал, а Изуку не был уверен, что хочет объяснять. Даже если умом он понимал, что не был виноват в том, как в средней школе относились к нему сверстники, и имел слишком мало возможностей противостоять им, ему всё равно не хотелось выставлять себя слабым и беспомощным, тем более с Каччаном изо всех людей. Он и так чувствовал нервозность из-за всей этой затеи. Кацуки, похоже, наконец-то почувствовал что-то или прочитал по его лицу, а затем потянулся и развернул Изуку спиной к себе, заставляя усесться между своих разведенных коленей – примерно так же, как они делали это в тот день, когда Изуку впервые переночевал в этой комнате. Подбородок Кацуки опустился на плечо Изуку, руки обвились вокруг талии, светлые волосы слегка кололи щеку, и он мог почувствовать, как поднимается и опускается при каждом вздохе грудь Каччана. Изуку прикрыл глаза, подстраиваясь под ритм чужого дыхания. Кто бы мог подумать, что наступит день, когда присутствие Кацуки будет его успокаивать? – Так… эта херня с признаниями. Происходила часто, выходит? – откашлявшись, спросил Кацуки осторожно. – Мфм, – утвердительно пробормотал Изуку. – Сколько раз? – Я сбился со счета. – Но ты знал, что они делают. – Да, Каччан, – закатил глаза Изуку. – Я не глупый. – Но продолжал вестись? – спросил Кацуки с сомнением. Изуку несильно пихнул его локтем, и тот обиженно заворчал. – Я… – Изуку вздохнул – сейчас, если вдуматься, это и правда звучало глупо. – Я почти всегда был уверен, что это розыгрыш. Просто… если была хотя бы небольшая вероятность, что признание было настоящим, я не хотел, чтобы кто-то ждал меня впустую. Ну… может мне просто хотелось верить в то, что одно из признаний окажется настоящим. Мне… – он сглотнул, внезапно чувствуя в горле ком и не зная, как объяснить. – Мне не нужно было даже, чтобы кто-то любил меня, я просто хотел хоть кому-нибудь нравиться, – прошептал он. Кацуки за его спиной молчал, но Изуку почувствовал, как его руки теснее сжались вокруг Изуку, а его тело прижалось ближе. – Никто из этих статистов всё равно тебя не стоил, – наконец произнес он сдавленно. – Ну, это мило, Каччан, но мы оба знаем, что ты говоришь это сейчас, – отмахнулся Изуку. – Верно, потому что сейчас я вытащил голову из задницы! – раздраженно парировал Кацуки. – Это не значит, я не знал этого тогда. Я просто не хотел признавать. Разные вещи, задрот. Изуку нахмурился. – В каком смысле? – Ладно, включи свою большую голову и подумай. Я хоть раз в жизни называл тебя "статистом"? Изуку задумался. В средней школе он действительно слышал это слово от Кацуки в адрес практически всех окружающих, причем постоянно. Ну, или почти всех. Потому что Изуку никогда не входил в это число. – Э… нет, не думаю. Камешком на дороге, пылью под ногами, но статистом – никогда. Какое это имеет значение? Пальцы Каччана чертили замысловатые круги на его животе, и судя по тому, как медленно он говорил, казалось, будто Кацуки действительно подбирает слова, пытаясь выразить свою мысль правильно. – В основном это означает, что я был мелким говнюком, который не понимал ни хрена, и который не встретил ни одного нормального взрослого, который смог бы хорошенько вздуть его за это, – произнес он наконец. – Но я хочу сказать, что даже тогда на каком-то уровне я чувствовал, что из всего класса – ты единственная угроза для моего "гениального плана" единственному поступить в ЮЭЙ. Я не признался бы об этом под дулом пистолета, но из всего нашего класса ты, "беспричудный лузер", был единственным, кто кроме меня, был способен пробиться в эту школу. Зачем по-твоему еще мне так пытаться тебе помешать, если бы я верил, что твои попытки были безнадежными? Изуку смотрел на него во все глаза. Он… никогда не думал об этом с такой стороны, но теперь, после того как Кацуки озвучил это вслух… Оглядываясь назад, Каччан тогда ведь действительно не особо удивился, что Изуку удалось поступить в Академию. Он был в ярости, но не был удивлен, что Изуку поступил: он оказался застигнут врасплох только после того, как обнаружил, что у "Деку появилась причуда" – иными словами, до теста, который устроил им Айзава, Каччан был абсолютно убежден, что Изуку поступил на героический курс без причуды и считал это совершенно нормальным. Это была… абсолютно новая мысль, которая почему-то никогда прежде не приходила к нему в голову. – Ха… – выдохнул Изуку, впитывая в себя услышанное. – Ты действительно верил, что я могу быть героем без причуды? – Во что я верил – или хотел верить, – так это в то, что я лучший. Во всем. Потому что все вокруг твердили мне об этом, потому что у меня была великолепная причуда, потому что всё указывало на то, что мне суждено достичь величия. Проблема была в одном мелком зеленом беспричудном выскочке, который категорически в эту прекрасную картину не вписывался, понимаешь? Потому что… потому что если всё это было так, то какого черта я всегда чувствовал себя так, будто в тебе есть что-то, чего так не хватает мне самому?***
Кацуки сглотнул, когда Изуку медленно повернулся к нему. Он едва не задохнулся от того, как задрот смотрел на него – это была какая-то непередаваемая смесь удивления, благодарности, восхищения, взволнованности и еще каких-то чувств, которые Кацуки с трудом мог сейчас описать. И внезапно всё это заставило его почувствовать себя плохо. Деку смотрел на него так, будто он сказал или сделал что-то особенное, но Кацуки совершенно не чувствовал себя так – в конце концов он пытался выразить себя и воздать должное задроту, но это и близко не было тем, что Изуку заслуживал. Он… неужели он в самом деле думал о себе настолько мало? Черт, тот самый парень, которого признал сам Всемогущий, неужели он не осознавал ничего из того, что сказал ему Кацуки? И хуже всего, Кацуки не мог избавиться от чувства, что он по крайней мере частично виноват в подобном мышлении задрота. – Изуку, послушай это… Он не успел договорить, потому что в этот момент Деку внезапно метнулся вперед, обнимая его за шею и прижимаясь к нему губами – порывисто, но в то же время робко, почти неумело, будто ожидая, будто Кацуки сейчас отстранится. Как будто! На его памяти это был едва ли не первый раз, когда Изуку сам потянулся к нему за поцелуем, и будь он проклят, если не примет этот порыв. Деку, черт возьми, сам, охотно, тянулся к нему! Не позволял прикасаться, а проявлял инициативу! К его разочарованию, поцелуй не продлился долго, и когда Изуку отстранился, Кацуки неосознанно потянулся за ним. – Спасибо, Каччан, – прошептал задрот, глядя на него застенчиво. – Мне… ты не представляешь, насколько мне нужно было это услышать. От тебя. Кацуки сглотнул, чувствуя ком в горле. – Бля… не благодари меня за это, глупый задрот, – пробормотал он, чувствуя легкое ошеломление. – Если настолько хорошо на тебя влияет, давай повторим этот разговор как-нибудь еще раз. "Столько, сколько тебе понадобится", – подумал он. Черт, если это его способ расшевелить задрота, заставить его открыться и вбить немного разума в его голову, Кацуки собирается им воспользоваться. Особенно, если в качестве награды он получит возможность сблизиться с задротом теснее, чем уже есть. Кацуки был уверен, что он сможет с этим справиться.