Oh, don’t ask why

Бодрость первой недели спадала как липкая паутина, непринужденно цепляясь и все же сдаваясь под собственной тонкостью, каменея и утяжеляя конечности. Барбара первоначально решила работать постепенно и медитативно, что было совсем ей несвойственно, не спеша покидать, оказывается, не такое уж и непригодное для жилья пространство – каждое пробуждение она замечала, как комната, в которой она остановилась, становилась более свежей, освещение будто омылось проливным дождем, затхлость таяла, не умаляя эффекта безвозвратной брошенности, по крайней мере, первые три дня – тишина, разбавленная гуляющим меж дверных проемов гулом из обыкновенных шумов, оседающим из-за эха на самых фибрах подсознательного беспокойства, вынудила Мелевски, как один из этапов временного обживания комнат, вытащить колонки в один из залов холла, где она обосновалась, дабы создать какой-то эффект присутствия, провозиться с сетевыми адаптерами допотопных времен и ни разу не коротнувшими розетками. Впрочем, он создался сам, совсем другой, потусторонний и неуловимый, поддерживающий состояние на грани спутанности у новой гостьи. Ознакомительная прогулка с детальными фотографиями каждого закутка отняла весь день (оставшись незаконченной) без вдумчивого погружения, безучастно озаряя пустые комнаты дневным мягким светом прогретой плотной пелены облаков, Мелевски не смогла себя сдержать от открытия податливых дверц шкафчиков и встроенных кладовых, где вопреки ожиданиям не обнаружила никаких более конкретных предметов-свидетелей жизни. Она так рассчитывала застать здесь эффект мгновенного исчезновения, оставаясь наедине с забытыми вещами из жизни тех, кто либо очень стар, либо мертв. Чистый, опрятный отель, закрытый по правилам. Что ж. Барбара не предположила, что когда всматриваешься во что-либо, оно всматривается в ответ. Оверлук, напитавшись интересом своего постояльца, внимательно, как и она, подсматривал за ней, позволяя заглядывать в свои уже давно неосвещенные чьим-то любопытством уголки, выжидая, привыкая, усыпляя девичью бдительность, лишь изредка посылая ей туманное недоумение, в особенности когда она, прослонявшись в фойе пол утра, громко поя и шурша пакетом привезенных чипсов, все же взяла рулетку. Мелевски, дабы было сподручнее сверяться с раскиданными по папкам на ноутбуке фотографиями, перекочевала в залу с лестницей, оттаскивая на припертый к стене стол печатную машинку, судя по позвякиванию и будто набранному весу сопротивляющуюся под померещившееся на выдохе чертыхание. Девушка, несмотря на низкость и хриплость голоса, сослалась на собственный мат, когда агрегат несогласно прищемил ей палец, будто пытался укусить. Громкие басы и гитарные пассажи не давали вслушаться во все еще витавший в воздухе тревожный смог, разбавленный ее сигаретами, отвлекая ее от того, что могло насторожить. Так или иначе, у Оверлука были другие способы смутить ее – замеры шли плавно, размеренно, постепенно собирались воедино комнаты и ниши, и к вечеру образовалась целая папка половины первого этажа, попутно складывающаяся в один общий рисунок... Который оказался неверным. Барбара знала, что ей характерно путаться в трех соснах, но не настолько, что бы помеченный коридор вел в другую сторону, а на месте двухстворчатых дверей был тупик, и все так же, уже претиво-дружелюбно горел комфортный глазу свет, как если бы у него было свое мнение и он мог издеваться. Все для Вас, мисс, Вы просто не помните, где завернули, это ничего, Вы привыкнете. Не сходилась буквально пара углов, так немного, но так заметно, греша на несуществующий маразм или невнимательность. Часы, проведенные за моделью, полное одинокого клацанья мышкой отмерились сменой насыщенности освещения, будто само собой, теперь же оно заботится о твоем зрении. Соблазнительные мысли шелковыми змеиными пузами заскользили внутри, упрашивая Барбару отложить это, выбрать фильм на вечер или прогуляться, судя по данным, в другом конце этажа есть огромный зал, пышущий золотом, такой, что ни одна новомодная технология так запросто его не обмерит. Устало фыркнув, девушка трижды пересохранилась и закурила, уже уверенно поднимаясь на жилой этаж в надежде захватить свитер, собираясь выйти на улицу, несмотря на сгустившийся мрак. Сеть ее оператора ловило лишь там, для отчетности нужно было отзвониться во внешний мир, сказать, что не так уж здесь и страшно. Попутный пересчет пронумерованных комнат синхронизировался с приглушенным из-за пестрого ковра шагом, врезавшийся в пустивший ледяную покалывающую волну по лопаткам услышанный детский смешок, короткого, как звоночек, заставляя, как напоровшись на стену, остановиться, дополненный мужским бубнежом, похожим на «Нет, девочки». Мелевски, задержав дыхание, осторожно прильнула к побеленному бетону, выглядывая за поворот – никого, очередная вымощенная шестигранниками дорога с сотней закрытых дверей. До сих пор звуки, напоминающие шаги, вздохи и даже слова не раздавались так отчетливо, что их можно было принять за настоящие, Оверлук внушал безопасность своей гостеприимной опустошенностью, не знакомя девушку с другими обитателями, присутствие которых можно было лишь ощутить, но не обнаружить. Похоже, это место не уступает лабиринту снаружи, неприкрыто, ненавязчиво путая ее, несмотря на концентрацию и занятость. «Они были правы, он огромный, — шаркая по слегка заросшим дорожкам, удерживая трубку хриплым от дней молчания голосом говорила Мелевски у распахнутой двери транспорта. Из всех возможных вариантов, кого она хотела бы услышать, она позвонила Джоан. — Здесь очень красиво. Только, я не понимаю, как он остался в таком хорошем состоянии, к чему реставрация?... Разве что, уборка. Но и то здесь то тут, то там будто только что кто-то был, грязь и старость появляются и исчезают! А я не прибираюсь», — девушка разорвала упакованный блок сигарет свободной рукой, запихивая пару пачек в карманы мешковатого зеленого свитера. «Ты не рехнёшься там одна? И даже если это последняя странность, ты сама себя можешь напугать, судя по тому, что я вижу в инете, там на мили вокруг ничего, отличная почва хотя бы для воображения», — судя по выдоху, курила на том проводе Блоу, уставившись в экран телефона. «Я уже пугаю. Но я была готова к этой херне: чувство, что кто-то следит за тобой, — пропела с отсылкой на песню Джексона она, — мерещится всякое, но в целом тут никого, ни мух, ни собак, ничего. Думаю, я скопычусь скорее от того, что говорить не с кем». «Первая ссылка в гугле: ты в курсе про этих поехавших из семидесятых? один убил дочерей и жену, а потом выпилился сам, другой...», — Джоан перебили: «Про все подобные места есть подобные легенды, а меня волнует пространство. Бэкграунда про индейцев мне достаточно, чтобы сделать что-то интересное», — Барбара, напирая решительностью, тем самым давила скептичный голос в голове, мол, а у тебя ни строчки в голове, ни одной идеи, ты бродишь здесь в поисках гениального озарения и прячешься за красивым интерьером, лишь бы не признавать, что у тебя ничего нет. И ее это злило. Настолько, что хотелось бить зеркала, только не видеть себя. «Слушай, ты очень сильно пропадаешь, я еще почекаю, что за место, и созвонимся», — поморщившись от нехилых, шипящих помех попрощалась подруга, вновь оставляя Барбару наедине с сверкающими изнутри окнами, бесхитростно осматривающих ее снаружи. У сил, пронизывающих эти окна и крыши не было опасений насчет Барбары, лишь то, как та свободно себя чувствовала здесь, уверенная, что это всего лишь очередной старый дом, откуда можно так же свободно выйти, как и прийти, ее не напугаешь взволнованной интуицией, ведь эта избалованная своей увлеченностью девушка совсем не прислушивается к себе, только к плейлисту и своим покуда неприкованным мыслям. Терпеливо дожидаясь ее возвращения, пока Мелевски копошилась в фургоне, Оверлук будто на мгновение пронзился белым шумом, звук какой-либо жизни отек как от ушиба, внушая поднявшей глаза девушке очередной ничего не предвещающий вечер, когда она будет слоняться по отелю, якобы занимаясь своим делом. Ей нужно развеяться, она очевидно любит песни и танцы, может, стоит пригласить ее на праздник? Игры с близняшками – слишком взрослая. Вкушать изысканность напитков в баре – слишком сосредоточенна. Подселить к ней разлагающуюся старуху – нет, Он не хочет, чтобы та бежала без оглядки. Томные прогулки по коридорам под чувственные, похотливые стихи певицы Ланы Дель Рей, многострадальные посиделки за сигаретой перед монитором, погоня за вдохновением и терзания амбиций и сомнительные планы, что именно она собирается делать с этими стенами – ей необходим их смотритель.