Не место для бабочек III: Клинок доблести

Камелия по привычке бросилась за сладкой парочкой — сказались совместные походы с Мерисиэль в роли командира — но замерла на небольшом расстоянии, когда они вдруг остановились. Где-то рядом вскрикнула Уголек; пока Камелия соображала, как безопасно сбежать, начало твориться что-то совсем выходящее за рамки нормального. Ланн, глухо рыча, принялся наступать на перепуганную жрицу, и Камелия возблагодарила сама себя (а кого еще благодарить?) за предусмотрительно наложенные защитные чары. Нагнать группу у нее получилось только у переправы, и тогда она поняла: пути назад больше нет. Все пятеро должны умереть, если она собирается вернуться назад. Знала же, что у них ничего не выйдет, зачем полезла? Высшая невидимость держалась безотказно; Камелия попятилась, надеясь скрыться за деревьями раньше, чем полетят стрелы. Но немного опоздала, и успела увидеть, как ладонь командира прибило к земле железным наконечником. — Что, уже не хочется меня целовать, а? — низко прорычал Ланн. — Где Ри? Что ты с ней сделала? «Вот же…» Камелия развернулась и бросилась бежать — каким-то шестым чувством она вдруг поняла, что избавление совсем близко. Уголек и Сиила, очевидно, давно мертвы — с их стороны больше не доносится криков. Остался Вольжиф, но каковы шансы мелкого тифлинга невредимым выбраться из этой передряги? Скорее всего, он уже стал кормом какого-нибудь вампиреныша. Нужно бежать, проблемы решили себя самостоятельно. И она побежала, едва разбирая дорогу — огонек надежды мерцает совсем близко, нужно только успеть добраться, прежде чем… прежде чем что? Камелия не знала, но чувствовала, что должна поспешить. Остовы деревьев становились все реже, но дыхание начало подводить; она верила, что успеет. Что доживет до утра. И снова обрадовалась своей предусмотрительности, когда вплотную к ней проскочили два смазанных эфемерных силуэта. Призраки. Лес, казавшийся искусственным, ненастоящим, закончился абсолютно внезапно, выпустив свою пленницу к уютной когда-то полянке. На ней нашелся домик — саркорианский еще, сильно побитый жизнью, но аккуратно кем-то починенный. Кем?.. Какая разница! Внутри определенно безопасно. Камелия потянула ручку бережно сработанной и будто бы совсем новой двери и наконец-то выдохнула, ощутив тепло и аромат жареного мяса. — А вот и убийца, — услышала она шелестящий голос. Хотела развернуться, но ноги опутали длинные зеленоватые побеги, появившиеся прямо из бревенчатого пола. В комнате чадили несколько факелов, плотно задернутые тяжелой тканью окна не пропускали и капельки лунного света. Напротив двери, у самого очага с коптившейся над огнем неизвестной освежеванной тушкой, стоит письменный стол, за которым вальяжно расселась тварь настолько омерзительная, насколько можно было бы представить. Это была женщина — когда-то. Наверное, полуэльфийка — длинные седые волосы закрывали часть изуродованного старыми болячками серого лица, одно ухо разбухло от разрывающей кожу язвы. Красноватый, глубоко посаженный глаз оглядывал Камелию со смесью неприязни и любопытства; раньше, чем Камелия успела сбросить с пальцев спасительное плетение, способное хотя бы теоретически вывести тварь из строя, ее шеи коснулся искрящийся магией знакомый кинжал. — Остынь, дитя, — почти нежно произнесла уродина и оскалилась, продемонстрировав замершей Камелии неожиданно длинные белые клыки. «А вот и мамаша.» Вампиресса — ее зовом можно объяснить непонятное желание Камелии двигаться именно сюда. А также тяжело дышащего у самого уха Вольжифа, чей кинжал больно царапает шею. Камелия инстинктивно пытается отодвинуться, чтобы избежать нового прикосновения отчего-то молчащего Финна к своей коже, но мамаша-вампир снова начинает говорить. — Он у меня нервный. Ты бы не рыпалась, — вампиресса встает из-за стола, опираясь на длинную кривую палку. Короткое изорванное одеяние заканчивается чуть выше колен, открывая взору Камелии уродливо искривленные ноги, будто бы имеющие по два колена каждая. Обнаженная кожа, как и на лице, испещрена гноящимися язвами, босые ступни выбиты и изломаны, лишены пальцев. Уродливое создание двигается к ней, все еще жутко ухмыляясь белоснежными зубами. — Что тебе от меня надо? Странный вопрос вампирессе. Она даже растерялась, а потом неспешно, негромко рассмеялась — так позволено вести себя хозяйке положения, которой уродина является в полной мере. Вольжиф шипит, но сорвавшееся с искореженных пальцев заклинание заставляет его снова замолчать. Камелия не видит его лица, но догадывается, что мальчишка пускает слюни как последний идиот. Подчинение — отвратительная дрянь, особенно, когда ее использует враг. На Камелии оно бы, конечно, не сработало — и от этого заклинания в закромах интенданта нашлась достойная защита. А вот легкого шага или марева почему-то не обнаружилось. Нужно было остаться в ставке, но кто знал, как обернется дело? Может, сейчас Камелия уже обхаживала бы нового командора, источая вселенскую скорбь по безвременно почившей подруге… надо было оставаться! Наверное, виной дурацкой вылазке оказалась безотчетная вера во всемогущество Мерисиэль, прервать которое можно только намеренно и зная, куда стоит ударить. — Нет, милая, я не собираюсь тебя есть, — вкрадчиво шепчет вампиресса. Отблески очага окрашивают ее кожу желто-рыжими бликами, блестят в крошечных темных язвах на сером лице. — Пока ты не узнаешь, что натворила. — Я впервые тебя вижу... Вампиресса смеется снова — смех ее звучит теперь мягко и чуточку сипло, будто она недавно сорвала голос. И куда более живо, чем ожидается от уродливой, искаженной порчей твари. — Зато хорошо рассмотрела моего единственного сына, — почти весело пояснила нежить. — Я расскажу тебе свою историю, а потом мы с моим новым мальчиком сожрем тебя. А потом я сожру и его тоже, — чудовище нежно смотрит в сторону Вольжифа. — Он будет только рад, поверь. — Я его не убивала. Это был мой враг, рыжий аазимар… ты ведь видела его, так? — О, видела. Издали. Но я видела и то, как он пытался спасти моего сына — после того, как ты попыталась убить их обоих. Жест, изображенный вампирессой, можно принять за недоуменное пожатие плечами, но их искаженные контуры оставляют простор для воображения. С тем же успехом это могло быть попыткой отогнать от разлагающегося тела особенно настырную муху или зябким поеживанием. В нос отчаянно бьет запах разложения — почти такой же, как от местной воды. Должно быть, источником поразившей вампирессу порчи стала именно она. — Полуэльфийка, как и я когда-то, — длинный палец скользит по щеке Камелии, медленно, оставляя за собой отвратительный вязкий след. — Знаешь, что такое любовь, милое создание? А я любила когда-то. Вольжиф, подчиняясь мысленному приказу хозяйки, чуть сильнее давит на кинжал. Камелия давит всхлип, отчаянно прокручивая в голове способы противостоять твари. Если она сейчас занята ими с тифлингом, значит ли это, что за ними уже спешат остальные, лишенные контроля? Но… что им сказать? Что не удержалась и пошла спасать? Будет ли это достаточно правдоподобно? — Я понесла на второй месяц нашей любви, а на третий его убили. Нечестивые твари, нежить. Вампиры. Забавно, правда? «Куда уж забавнее. Сама ничем не лучше». — Меня укусили, и я родила чудовище — не живого и не мертвого ребенка. Мой Эрик был слабым и не грозил стать полезным рабом или вкусной пищей. Скорее всего, он бы умер там, но разъяренная мать способна на самые жуткие чудеса. «На нее подействуют лечебные заклинания? Она ведь нежить? Нужно сосредоточиться и залечить ее до смерти… или хотя бы достаточно задержать, чтобы Мерисиэль успела добраться на выручку своему рогатому прихвостню и мне заодно.» — Я терпела издевательства, выдержала столько боли, сколько тебе и не снилось в твоей жалкой жизни. Когда моему ребенку пришел черед стать «игрушкой» — быть забитым во время обеда для развлечения хозяев — я поняла, что нужно бежать. И долго-долго, — лезвие Финна медленно скользнуло по шее Камелии, и она закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Нажатие было недостаточно сильным, чтобы серьезно навредить, но содрало кожу и пустило кровь, заставив глаза вампирессы запылать из-под закрывающих лицо седых патл. — Многие годы мы скрывались от наших бывших господ и всего мира. Я и мой умница Эрик. Длинный заостренный язык чудовища потянулся к Камелии, и она инстинктивно зажмурилась; прикосновение к рассадненной коже вызвало прилив дурноты и жгучую боль. — А потом появляешься ты, моя милая. И забираешь моего единственного сына. Взамен я заберу твоих друзей… — Мой возлюбленный выжил, — выпаливает Камелия. Глаза щиплет от слез. — Его зовут Иламин, ты видела его. Он уже далеко от тебя! — Возлюбленный? — Вампиресса склоняет голову набок. Камелии кажется, будь движение более резким, худая истерзанная порчей шея просто не выдержала бы нагрузки, решив сразу несколько проблем. — Возлюбленных не сбрасывают в реку. И ты права, он сбежал от меня… но и его я найду. За попытки спасти моего Эрика я сделаю смерть твоего Иламина куда более приятной, чем твою… Концентрации отчаянно не хватает, от страха сводит пальцы — несмотря на несколько слоев защиты. Камелия рассеивает чары невидимости, отпускает защиту от огня — бесполезные сейчас заклинания, которые не обязательно поддерживать. Вампиресса пользуется истинным зрением, раз видела ее все это время, а значит, не заметит разницы. Нужный заговор появляется в голове по частям, следом выходит припомнить самое сильное из заклинаний лечения, какое Камелия может творить без палочек и свитков. Нужно только выбрать момент, убедить тварь, что жертва беззащитна. Дать ей иллюзию полной победы. — Прошу тебя! Не трогай его, забери меня последней! — шепчет Камелия. Слезы, выступившие от боли, приходятся в тему. — Иламин не виноват в случившемся, это только моя вина! Я… ревновала его к твоему сыну! — Что?.. — Я видела их! Я… — заговор слетает с губ чуть раньше, чем пальцы отпускают искры лечебного заклинания. Золотое свечение оплетает вампирессу, она исступленно визжит и теряет контроль над Вольжифом. Тифлинг неожиданно ловко выталкивает Камелию из домика и выпрыгивает следом, выпуская за собой сноп огня, и захлопывает тяжелую дверь.