Не место для бабочек III: Клинок доблести

Ри смотрит на огромную карту, водит пальцем по дорогам и тропам — будто видит их сама. Будто ее собственные ноги прошли вслед за картографами, а ее глаза видели множество рассветов и закатов в язве. Происходящее больше не пугает — Ри до странности спокойно. Зеленая фигурка пехотинца проходит все глубже на север, и бронзовая булавка ставки готовится переместиться вперед, к новому лагерю. Из Неросиана по-прежнему нет никаких новостей о возможных поставках; зато исправно приходят письма из Кенабреса, от Гверма. Он высылает обозы припасов и вереницы наемников, будто это может что-то изменить. Будто один, хоть и хороший делец, может сыграть для победы роль безразличной Крестоносной королевы. Осознание наваливается тяжестью, выжимает из Ри остатки веры во что-либо: она слабая. Слишком слабая — как она может кого-то защитить, спасти, привести к чему-то, кроме гибели? Она лекарь, не стратег и не воин; Ланн был совершенно прав. Ее место — между картой и советниками, ее место в лазарете — но не на поле боя. Ри почти не спит — короткое забытие прерывается надоевшим видением перекошенного от ярости лица Ланна, ощущением абсолютной беззащитности перед тем, кто сам клялся ее защищать. Она чувствует страх, снова скребет пальцами подмерзшую землю — и просыпается от собственного крика, когда стрела медленно-медленно прошивает ладонь. И так каждую ночь. Каждый день приходят Аневия, Ирабет, Нура, иногда — второй советник, жрец Зосиэль. Ланн молчаливым призраком маячит у входа; вечерами заваливается Дейран и пытается говорить с ней, странновато шутит, заставляя вежливо изгибать губы, но быстро уходит, бросая напоследок что-нибудь колючее и злое. Ри не разбирает этих слов. Ей нет до них дела. *** — Ты правда хочешь узнать? — Сиила сидит, скрестив ноги, крутит в руках початую кружку эля, улыбается как и обычно. Но что-то в ее взгляде говорит, что вопрос более чем серьезен. Ланн кивает. Больше всего на свете он хочет узнать, что такого важного проспал в том лесу, почему Ри снова стала холодной Мерисиэль, почему прячется за бумагами и твердит, что у нее очень много работы. Почему Камелия косится на него с таким странным пониманием, почему вместо колкостей позволяет себе лишь полуулыбки. Почему они вообще вернулись, если должны были найти Иламина? — Да, — отвечает он то ли Сииле, то ли сам себе. Сиила теряет остатки напускной веселости, наполняет вторую кружку, протягивает Ланну — теперь в ее глазах видна отголосками жалость. Так смотрят на смертельно больных; дальше, наверное, должны идти увещевания в том, что «все обязательно наладится», и «нужно только потерпеть». Ланн не хочет этого слышать — он столько раз говорил такое сам. Умирающему отцу, сгнивающим заживо соседям, сжираемым монгрельской порчей детям, и никто из них ему не верил. Все знали — если так говорят, хорошо уже не будет. Будет только боль, а после — смерть. Ланн сжимает деревянную кружку, ведет пальцами по отполированному боку — крестовому походу уже придумали символику. Кажется, она мало чем отличается от той, что полагалась первым четырем попыткам загнать демонов обратно в бездну — только в старый, знакомый с детства орнамент вплелась кособокая цифра «5». — Ты не просто спал тогда, — Сиила вздыхает. Она не уточняет, о каком «тогда» идет речь. Это ясно и так. — У нас был фантом, жуткая тварюга. Еле разобрались, рванули к вами. А вы другое заклинание схлопотали. Такое… как бы… Она замолкает, делая вид, что резко захотела пить. Большими глотками осушает кружку, в голос выдыхает и шумно наполняет посуду снова. Ланн следит за ее действиями очень внимательно: он готовится услышать что-то ужасное. Что-то такое, чего никто не может ему сказать уже трое суток, прошедших с возвращения из язвы и затянувшихся, кажется, на три маленьких личных вечности. Он молчит, боится спугнуть; Сиила хотя бы начала рассказ, хоть пока и не ясно, что именно она пытается до него донести. Его убило, пришлось тратить свиток воскрешения? Не похоже, чтобы Ри могла так заледенеть из-за такой, в сущности, мелочи. Может, с ними был кто-то еще, кто не вернулся из вылазки живым? Нет, все в полном порядке. Дело в Камелии, она снова плетет какие-то интриги? И снова мимо: кажется, она в конце концов их всех спасла, и даже оправдалась перед Ри в личном разговоре. Может, Ри просто скучает по Иламину? Тогда почему они не пойдут по его следу снова?.. — Какое заклинание? — не выдерживает Ланн, когда Сиила опустошает вторую кружку. Воительница поднимает на него глаза; кажется, выдержать его взгляд ей непросто. Она поджимает губы и отчетливо произносит: — Мы опознали безумие и раздор, — и снова тянется к бочонку. Будто это что-то объясняет. — Я ведь ни на кого не напал? Ри что, оглушила меня чем-то, а теперь переживает? Собственный голос срывается. Совершенно дурацкие, невозможные образы лезут в голову; вместо кружки руки будто бы сжимают чью-то шею, огромные сине-зеленые глаза смотрят с ужасом. Камелия? Он пытался убить Камелию?! — Я, это была я, — облегченно сообщает Сиила. — Ты силен, дружище. Пришлось тюкнуть тебя несколько раз, чтобы от нее оттащить. Но Камелия почему-то вполне довольна произошедшим — даже перестала называть Ланна рогатой жабой и вообще отпускать какие-либо шуточки о его происхождении. Она все больше молчит, скромно улыбается и почти ничем не выдает своего присутствия в ставке. Странная реакция для той, кого накануне пытались придушить. Новый образ перекашивает сознание, врывается под сомкнутые лишь на мгновение веки — он видит ее руки, тянущиеся к жезлу, видит срывающуюся с тетивы стрелу. На секунду картинка дрожит, и рука Камелии будто становится немного меньше, уже и бледнее. Как будто ее место на мгновение заняла Ри. Ланн трясет головой, выбрасывая ненужные, невозможные образы. С Ри все в порядке, и тогда, по дороге обратно, у него было время рассмотреть ее — на руках не было ни царапины, несмотря на обилие запекшейся крови… Образы сменяют друг друга; испуганное лицо Камелии вянет, бледнеет, стекает размытыми красками, открывая настоящее. Вместо аквамаринового сюртучка (она же давно его не носит!) Ланн видит грязную буро-коричневую мантию с огромной лиловой бабочкой. Видит, как стрела ищет под ней сердце, но в последний момент что-то мешает сделать выстрел. Он чувствует ненависть, сжигающую, сжирающую изнутри; снова видит тоненькую руку, тянущуюся к футляру со свитком… Там не было ни жезла, ни Камелии. Ланна душит кашель; он выползает из шатра на четвереньках, не в силах подняться на ноги. Перед глазами плывет лагерь, снуют размытые фигуры рыцарей, мелькают искры от костров. Он боится моргнуть, боится снова увидеть и услышать то, что случилось тогда — и глаза щиплет от пыли и дыма, от будто раскалившегося по-зимнему морозного воздуха. Сиила выбирается следом, пытается что-то сказать, но в голове звучит испуганный, дрожащий голос Ри: «Ланн! Пожалуйста, очнись! Это я!..» И собственное глухое рычание. Он поднимается на ноги, почти вслепую бредет к командорскому шатру. Неожиданно легко уворачивается сначала от Сиилы, потом от появившейся буквально из-под земли Ирабет. Рычит, низко, не скрывая угрозы; двигается вперед рваными шагами, чтобы добраться до той, которую срочно нужно увидеть. Обязательно, прямо сейчас; чтобы не сойти с ума. Чтобы она сказала, что этого не было. Как это могло произойти? Почему он увидел в ней Камелию?.. Ланн пытается выхватить из вереницы образов тот самый, первый, разбудивший ярость. Он чувствовал запах; будто Камелия все это время стояла рядом и наблюдала за ними. Может, она чем-то пропитала мантию Ри, пока ночевала в ее шатре? И поэтому ее запах забивал ноздри, заставлял ненавидеть ту, кого там даже не было… — Ланн, остановись! — перед Ланном вырастает фигура Сиилы. Она расставляет в стороны руки, закрывая собой проход в командорский шатер. — Не трогай Ри, ей и так досталось. «Да уж, досталось… это все какой-то обман. Морок. Этого не было и никогда не будет — я не мог пытаться ее убить! Я даже Камелии смерти не желал!» — Так действует «Раздор», это бывает, — Сиила, довольная его заминкой, опускает руки. — Никто тебя не винит, а виновница уже… — Я видел не ее, — прерывает Ланн. Голос не повинуется, падает до глухого шепота. — Я видел Камелию. Она угрожала мне, Сиила, я просто… защищался… — Ты не мог видеть Камелию. Ее не было даже близко, она в тот момент шла спасать Вольжифа… — Это она тебе сказала? — Это сказал мне Вольжиф. Если бы она не успела, его бы не было в живых, — тараторит Сиила и отступает на шаг назад, ближе к пологу. Ланн думает, что шатру в общем-то не нужен один-единственный вход, если все его стены сделаны из толстой материи. Можно найти место, где полотнища скреплены между собой ремнями, и прорваться минуя паладина, лезущую не в свое дело. Это ведь не ее дело, это дело его и Ри? — Уйди с дороги. Я хочу, чтобы все это сказала мне командор. Ланн почти решается рвануть вперед — сбить Сиилу с ног, но оказаться внутри. Там, где прячется Ри под маской холодной Мерисиэль; он глухо рычит в ожидании нужного момента. Но заклинание сна догоняет его быстрее — вязкое и удивительно тяжелое, оно давит на голову, заставляя подчиниться и безвольно растянуться на земле.