Не место для бабочек III: Клинок доблести

— Мы все проверили, командор. Зелья забрали, будем изучать. Склад со склянками опечатали, у лекарей все, кроме последних поставок… — Их тоже проверьте, — бросает Мерисиэль. — Проверьте все зелья. Можно как-то отследить, кто накладывал чары? — Не-а, — Аневия вздыхает. — Если бы можно было, так мы бы еще после ловушки всех поймали. — Всех? Думаешь, их несколько? — Ри подходит к своему столу, проводит рукой по карте. На плотной бумаге осталось несколько затертых темных капель. Пришлось рассказать главе шпионов упрощенную версию случившегося — мол, заметила неладное, обнаружила в бутыльках яблочный сок вместо восстановительного, да и вон тот флакон странно пахнет… Аневия с ее ищейками проверили указанное и подтвердили — часть зелий из последних принесенных Нурой оказались с сюрпризом. Про то, что попала в ловушку, Ри решила не говорить даже шпионке: в деле может быть так или иначе замешана королева. Может, виной случившемуся вовсе не отравленное зелье, а наложенное самим королевским посланником заклинание? Или какая-нибудь ловушка, расставленная возле шатра Голфри? Еще рано выдавать свою осведомленность о ее присутствии, это произойдет на других условиях. И Ри подумает завтра, на каких именно. — Возможно, не обошлось без чар невидимости, — она смотрит Аневии в глаза. Та понимающе кивает и улыбается. — Примем все меры. Ни одна мышь без письменного разрешения не проскочит… — она склоняется чуть ближе к Ри. — Но все равно будь осторожна. В конце концов, мы так и не поняли, чья это была отрезанная голова. Ри кивает. Как только ищейки ушли, настало время наконец-то отправиться в постель. Белье, очищенное несколькими видами магии, выглядело свежее, чем в самый первый день похода. И пахло тоже — какими-то травами и цветами. Кровать манила в свои объятия, взбитая подушка — прохладная и белоснежная — так и льнула к щеке. Но было одно немаловажное «но»: скомканное покрывало, в спешке переложенное сначала на стул, потом — в опустевший ящик стола. Без него Ри спалось хуже всего. Богиня забрала кошмары, но оставила долгие часы безо всякого сна — Ри сбилась в клубок, подтянула колени к груди и вцепилась в покрывало, которое ничем особенным не пахло. Ни лесными травами, ни полевыми цветами — оно было самым обычным. Почему-то хотелось, чтобы таким оно и осталось. Чтобы оно помнило их вдвоем, даже если Ри забудет — чтобы вспомнила снова. Больше всего хочется пойти в лагерь, найти Ланна и рассказать ему все то, что случилось за этот день. Предупредить о Дейране — точнее, о возможных слухах. Рассказать об очередной ловушке — и похвастаться, как удачно получилось ее преодолеть. Посмеяться, поплакать, обнять покрепче — и, наверное, уснуть как можно ближе. Пока он не вставил хоть слово, не начал оправдываться и смотреть побитым псом. И вообще как угодно смотреть; Ри очень хотелось верить ему, верить, что он пытался убить не ее. Но факт есть факт, заклинание раздора не создает ненависть, а только раздувает угли обид. И только к тому, кто находится рядом — а Камелии рядом быть не могло. Она в это время… Ри садится на кровати и трет глаза — сон умудрился подобраться слишком близко, но странная догадка заставила ее отринуть его объятия. Во сне было бы здорово — наверное, ей бы снова приснился прекрасный зеленый сад, полный ярких бабочек, или еще одна теплая сцена из забытого прошлого. Но настоящее нуждается в ней прямо сейчас. Так где была Камелия в это самое время? Плутала в поисках Иламина — или Вольжифа? Разве она не слышала крика Ри? Должно быть, слышала. Могла ли она быть рядом? Должно быть, могла. Но стала бы в этом признаваться? Нет, не стала бы. Мог ли Ланн почувствовать Камелию, и именно из-за этого попасть под действие злых чар? Вообще-то очень даже мог. Тогда почему она сразу ему не поверила?! Почему не допустила даже мысли, что он точно так же, как и она, сейчас мучается в одиночестве, морочит себе голову какими-нибудь глупостями вроде той, про необходимость однажды его отпустить? Может, он и пришел бы, и все бы объяснил, если бы не был таким… Ланном. А она не была бы такой слабой тогда, когда нужна была ему сильной. Вот в чем проблема, вот в чем главная ошибка: он не гарант ее спокойствия. Не тот, кто обязан ее спасать от чего угодно. Он живой, настоящий, и ему тоже бывает нужна помощь. Ри закрывает лицо руками, одновременно ей хочется смеяться и плакать от идиотизма всего произошедшего. Она испугалась, ха! А каково сейчас ему?! Она выходила от Арендея около двух, сейчас, наверное, уже ближе к шести. А вдруг… он видел? Вдруг, надумал глупостей? Или — самое страшное — кто-то рассказал ему приукрашенную версию их с Дейраном прощания? — Проклятье, — бормочет Ри и быстро возится с подаренным графом на редкость приличным платьем. Время, возможно, идет на мгновения. *** Ночь тянется медленно-медленно, будто густая моховая похлебка, которую передержали на костре. Ланн смотрит на далекое небо и думает, что без потолка вполне можно обойтись. Хотя бы для того, чтобы видеть звезды, иногда мелькающие меж тяжелых туч. Сиила давно спит, и от ее храпа дрожат держащие шатер столбцы; но Ланн вышел к костру совсем не по этому. Мелкие искры разлетаются, пламя пожирает сухие поленья, даря тепло замерзшим рукам. Хочется ухватить одну из оранжево-желтых лент, ощутить легкое прикосновение и не обжечь рук. «Но так ведь не бывает, верно?» Огонь — это больно. Такова природа огня — жечь одно, даря тепло другому. Забирать одну жизнь — но позволять цвести другой. В Натхолме костры жгли тоже, но не так часто, как здесь: вереница трещин в каменном потолке позволяла дыму бесследно уходить наверх, но только если его не слишком много. Приходилось жертвовать комфортом, теплом и горячей едой, чтобы не задохнуться в дыму. Всегда и за все приходится платить. Ланн вздыхает и предлагает костру больше пищи. Огненные языки лижут сухое дерево с хищным аппетитом. Ри ведь будет лучше без него, как не посмотри. Все это, с начала и до конца, не более, чем прихоть одной подземной зверушки, возомнившей себя почти наземником. В чем был смысл, на что он надеялся? Можно сколько угодно думать о том, что Камелия была где-то рядом, что ее запах сбил Ланна с толку и позволил чарам вампирицы взять верх над разумом, но факт остается фактом. Ланн недостаточно силен, не достаточно крепок, чтобы уберечь любимую женщину даже от самого себя. Если бы не Сиила и не вес эфеса в ее руках — Ри бы не было. А он, безумный, радостно сжимал бы руки на ее бледной холодной шее, глядя, как из темных глаз уходят отблески жизни. Смог бы он сам жить после этого? Надо бы перестать о ней думать, выбросить из головы каждый из немногих дней вместе, каждое прикосновение и каждый поцелуй. Наверное, в конце концов придется вернуться к старому плану: жизнь во имя долга, смерть вместо кого-то более нужного. Может, тогда в честь Ланна даже назовут салат: стоит на этот случай озаботиться завещанием. А для этого неплохо бы сначала научиться прилично писать. Небо едва светлеет на востоке. День предстоит тяжелый и точно пасмурный. Медленно просыпается крестоносная ставка, и Ланн поднимается с места, разминая затекшие ноги. Что же… может, просто зайти к командору под каким-нибудь дурацким предлогом? «Помнишь меня? Мы несколько раз целовались, а потом я пытался тебя убить. Привет!» Ланн рассекает рукой воздух, закрывает глаза и пытается не думать. Слушать только ровное биение сердца, медленное, спокойное дыхание. Но вместо успокоения дурацкая неправильная медитация приносит только воспоминания — еще больше, чем их было раньше. То утро перед битвой за «Сердце защитника», чуть дрожащее тело под его руками, бледная кожа, разделенная с его собственными пальцами тонкой светлой тканью. Длинный шнурок, едва удерживающий рубашку на узких плечах. Ланн отбрасывает это утро, это место и эти чувства, но взамен им приходят другие. Темная комната, дрожащие от волнения руки, пересохшее горло. Паника, паника… объятия. Осторожные, испуганные, будто он тогда, той дурацкой ночью, мог ее оттолкнуть. Робкий поцелуй, соленый от слез, неловкий и неуверенный, но искренний. Прочь. И это — прочь. А как же другой поцелуй? Тот, в пропахшей специями и древесной стружкой кладовке, на этаж ниже беснующейся Камелии. А они — внизу. И все, кроме них, абсолютно неважно. Наверное, стоило тогда не дать ей себя убедить, не слушать — наверное, ей было бы легче сейчас. Но в бездну эти мысли, все уже ушло. И случилось так, как случилось. Следующее воспоминание заставляет дыхание Ланна сбиться — коротко мелькает почти случившаяся близость, но самое главное происходит позже, в этот же день. Ее неожиданно теплые руки, которые он всегда помнил ледяными, тянутся из спальника на полу оружейной. Она упрямо двигается ближе, обвивает руками его шею и прижимается так близко, как только это возможно. Этот поцелуй был совсем другим — не таким, как несколькими часами ранее. В нем не было жажды, не было сжигающего пламени — только… кажется, Ланн додумал себе невысказанную просьбу. «Не отпускай. Не уходи. Не предавай». Он спотыкается, почти летит на землю, едва успевает подставить ногу. — Проклятье… Единственный билет в спокойствие больше не действителен. Кажется, придется искать другой. Что в этом случае делают нормальные парни? Наверное, пьют. Вот сразу после смены можно будет и… — Ланн! — ее голос звенит за спиной одновременно надломленно и радостно. «Показалось. Бред какой-то, точно показалось. Зачем бы ей…» Узкая теплая ладошка ныряет под его пальцы, обеспокоенные темные глаза глядят почему-то совсем незнакомо. Перед ним все та же Ри, но теперь она кажется старше и выше. Она улыбается и опускает взгляд. Молчит. И Ланн молчит в ответ несколько долгих секунд, привыкая к выброшенному из головы ощущению ее руки в своей. — Нам нужно поговорить, — твердо произносит Ри.