Не место для бабочек III: Клинок доблести

— Зачем? — Сиила раскрутила краник бочонка, но эль бежал в кружку как-то слишком медленно. И Элан говорил слишком медленно, и мысли в голове двигались тоже будто сквозь густое масло. Казалось бы, что здесь такого? Давно пора было ввести Киану в курс дела, разъяснить ей правила крестового похода и военной жизни. Правила боевой дружбы взрослых мужчин и женщин, которым нет места среди мирных городских и деревенских ребят. Но Элан, однако, преподнес это как свою ошибку. И даже получил прощение. Кажется, опуститься ниже просто невозможно. Сиила же, однако, отчего-то чувствовала жгучий стыд, будто бы именно она, а не Элан, нарушила негласное правило молчания, вынесла на всеобщее обозрение свои личные дела. И попросила за них — за банальное удовлетворение потребностей, естественнее которых просто нет! — прощения. Почему глупости делает Элан, а стыдно — ей? — Я люблю ее, понимаешь? И собираюсь на ней жениться. То, что мы делали, противоречит самой идее верности и брака. Это давно пора было прекратить, и я это понял. И ты тоже однажды поймешь, когда… кого-нибудь полюбишь. Сиила усмехнулась, скрывая за веселостью внутреннюю дрожь. Повернула ключ медлительного краника, поднесла кружку ко рту и в несколько шумных глотков освободила ее от содержимого. Эль чуть нагрелся от печки и, кажется, немного закис. Думать об этом было проще, чем о том, что следует сказать. — Я понимаю, тебе сейчас непросто. И мне тоже; в конце концов, наши друзья, те, кому мы доверяли, кем дорожили, оказались предателями и дезертирами. Еще эта ответственность, эти странные силы, которыми заразила тебя командор… ты не виновата, что оказалась в том разломе вместе с ней. Так сложились обстоятельства, и я тебя не виню. «А теперь все звучит так, будто я в чем-то перед ним виновата. И он, такой весь благородный, меня прощает». — Элан, я не просила у тебя прощения, — спокойно заключила Сиила, отставляя кружку в сторону. Нужно будет заменить бочонок, эту дрянь совершенно невозможно пить. — Неужели ты не понимаешь, что все как раз наоборот? Силы, которые я получила от Мерисиэль, выносливость, мощь каждой атаки — знаешь, сколько хорошего можно с ними совершить?.. — Это ответственность, — спокойно парировал Элан. — Сила не так важна, как цель ее применения. Тебе не за кого сражаться, Сиила, и я понимаю… — Не за кого?! За мендевский народ, за весь Голарион, это — не за кого? — Ты не знаешь народа, за который сражаешься, — Элан повел плечом и вздохнул, опустив глаза. Потрепал в руках вскрытый конверт, из которого показался краешек аккуратно исписанной не по-военному белой бумаги. По шатру медленно плыл аромат ванили и корицы, как если бы в письме пряталась свежая деревенская булка. — У тебя нет семьи, нет любимых, и поэтому… — И поэтому я могу целиком посветить себя служению! В отличие от кого-то вроде тебя. Элан пораженно поднял глаза, замолчал. — Ты лицемер, прикинувшийся одним из нас, воинов своей земли. Защитников. Ты просто мирный мальчишка, городской или деревенский — не так уж важно. Твое желание променять служение на теплое супружеское ложе… — Я знал, что это плохая идея, — бормочет он себе под нос. Сиила чувствует, как в крови закипает праведный гнев. — Киана, да? Киана важнее пути рыцаря? Элан, послушай себя! — Я бьюсь за нее! За таких, как она, за тех, кто рядом с ней! Чтобы в мире оставались уголки, где не знают войны — я готов за это биться! Я знаю, что бывает по-другому! — он говорил все громче, вторя ее собственному крику. — А ты, Сиила? Ты видела в своей жизни что-то, кроме войны?.. — Я видела голод, бедность и смерть, лишенную всякого благородства! Мечты о мирной жизни ни одного воина не довели до добра, Элан! Мы — не такие, как они! — Мы и есть они! Если бы не война… — договорить ему Сиила снова не дает. Наверное, потому что в глубине души боится его все-таки услышать. Но и эту мысль она гонит прочь, взывая к праведному гневу. — Ты не почувствуешь тяжесть своего меча, если будешь выделять одних мирных над другими! И рано или поздно дезертируешь, чтобы вернуться к жене, как и все до тебя! — Я буду биться втрое яростнее, Сиила! В пять раз яростнее, потому что у меня, бездна тебя дери, скоро свадьба, и я должен вернуться из боя живым! — Это страх! Рыцарю нельзя бояться за себя, он должен быть готов отдать жизнь… — И я отдам! — рявкнул наконец Элан. — Если будет в этом необходимость, я умру за праведное дело! Но я… — Лицемер! Элан прижал к груди конверт, побледнел и поджал губы. Его глаза сверкнули отточенной сталью. — Я говорил ей, что ты неисправима, — пробормотал он наконец. Голос чуть дрогнул от сдерживаемой злости. — Тебе никогда не понять, за что ты бьешься. Ты ничем не лучше демонов, Сиила… даром, что оказалась на стороне Голариона в этой войне. Оставшись в одиночестве, Сиила наполнила кружку снова. Эль пролился в горло, но не затушил полыхающий в груди огонь ненависти ко лжи, которой опутал себя бывший друг. Подумать только, она ведь почти поверила, что он наконец-то одумался!.. Придется быть втрое осмотрительней при выборе друзей. И обязательно поговорить с командором о запрете неуставных отношений в войске. Может, прямо сейчас этим и заняться? Все равно эля в бочонке, кислого или нет, совсем не осталось. *** Камелия закусила губу и негромко зашипела, коснувшись пальцами свежего укуса. На этот раз Лим оставил отпечаток своих зубов почти у самого уха: при желании можно просто закрыть его волосами, оставив на память. Жжется, и тем напоминает, что теперь-то у Камелии точно все схвачено. Мирейя довольна его страстью, не кружит голову мыслями о крови, и даже о Ланне уже почти не приходится вспоминать. Так и должно быть до поры: однажды этот поход закончится, однажды Камелия получит заслуженную свободу, нужно только чуть-чуть подождать и ничем не выдать своих изысканных вкусов. В предсказуемости Лима было какое-то обаяние, весьма, надо сказать, своеобразное. Он, умея удивлять, тем не менее послушно явился к ней по первому зову и сразу, без лишних вопросов или долгих неловких бесед перешел к тому, для чего она его пригласила. С полной отдачей, почти так же, как и в доме Арендея — только на этот раз было несколько удобнее. И о платье, которое могло быть порвано, думать уже не пришлось. Оказалось достаточно просто заранее избавиться от одежды. Интересно, у него есть целебные припарки? Или ее маленькие шалости теперь будут заживать несколько дней, напоминая о проведенном вместе времени жжением и сухой корочкой, которую так и тянет сковырнуть? Она оставила достаточно следов: и на спине, и на краешке заостренного уха, и на губах и, уже перед его уходом, на ягодице. Чтобы не расслаблялся. Камелия облизнула губы и улыбнулась. Все-таки идея назвать его своей большой любовью была гениальна в своей простоте. Кто знает, что бы было, если бы Ланн тогда согласился выбрать ее, а не командора? Наверное, он был бы уже мертв. Слишком мягкий, чтобы заинтересовать надолго. История с вескаворами вывела Камелию из отработанного, прилипшего и пропитавшего до костей равновесия. Она видела много смерти и крови за свою жизнь, но в объеденных насекомыми трупах не было и капельки изящества. Они не будоражили, не интриговали и не заставляли сердце биться быстрее — вызывали только отвращение и тошноту. И еще этот запах, слишком сладкий на ее вкус, но никак не ассоциировавшийся с насекомыми — она грешным делом даже подумала, что он приятен, отчего едва не изрыгнула скудный завтрак на шевелящуюся от личинок землю каньона. Даже вспомнить противно! Хорошо, что Лим быстро отозвался на зов. Пожалуй, этот способ сбросить напряжение нравился Камелии больше прочих — как минимум тем, что для него не требовалось долго выслеживать жертву, уводить ее далеко от лагеря или еще по каким-то причинам медлить. Если сравнить удовольствие с хлебом — Камелия предпочитала быть едоком, а не пекарем. Другое дело, что нужная ей «выпечка» могла быть изготовлена только непосредственно ею — или теряла всякую «свежесть». Что же, неплохо бы найти что-нибудь на завтрак; в конце концов, там, за пологом шатра, уже пахнет солдатской кашей на мясном бульоне. Разумеется, бедняцкие харчи Камелию не интересовали. Но ведь командор питается куда лучше простых солдат? Интересно, что у нее сегодня на завтрак? И не пора бы посетить любимую подругу, наладить с ней утраченный по недоразумению контакт? Главное, не улыбаться слишком сыто. Иначе даже Мерисиэль не поверит в ее раскаяние, при всей своей наивности. И было бы здорово, если бы в ее шатре не ошивался сейчас Ланн — убедить их обоих одновременно можно только вместе с Лимом, а он пока недостаточно доверяет Камелии, чтобы послушно плясать под ее дудку. Но доверится. Ха, будто у него есть выбор!