Не место для бабочек III: Клинок доблести

Когда к Зосиэлю пришел солдат, чтобы позвать его на спонтанное празднование, он был близок к тому, чтобы вовсе отказаться. Какие могут быть праздники, если вокруг умирают люди? Разве этому учат жрецы в храмах, разве об этом говорят паладины, видевшие в своей жизни достаточно жестоких смертей? Перед глазами Зосиэля только-только перестали плясать видения недавнего прошлого, он только-только перестал вздрагивать от обращения «мастер Винис», чуждого ему, неподходящего. Какой из него «мастер», какой из него жрец, если он не может защитить не только души солдат, но и их тела? А он не мог — спас бы всех, каждого в этом походе, если бы оно было в его силах! — Приказ командора. Вам следует явиться к ней вместе со мной, — пояснил солдат. Зосиэлю пришлось согласиться. Ну, раз уж эксцентричной командору пришла в голову светлая идея пьянки посреди язвы, значит, он уж точно должен услышать причины такому решению. Или, как минимум, понять, почему это допустили Ирабет и Аневия, куда более опытные в военных делах. Аудиенция с командором прошла быстро — даже, наверное, слишком — но Зосиэль успел-таки осознать то, что искал. Мерисиэль… дезнитка. Это все более-менее проясняло, хоть и вылетало из головы время от времени. Их представления о важном всегда казались большинству глупостью, но сновидцы, однако же, не имели в своих побуждениях ничего злого или бесчестного. Поэтому лучшее, что Зосиэль мог сделать в этой ситуации — отправиться к воинам, пережившим положение «приманки». Не для того чтобы пить — для того чтобы убедиться, что благая инициатива Мерисиэль не приведет к обратным последствиям. Не заставит несчастных напиться и наделать глупостей с горя. Мальчишкам жрец нужен больше, чем командорскому отряду — в конце концов, у них есть сама командор. В шатре, куда расторопный молодой крестоносец только что втащил медовый бочонок, уже гудели голоса. Там собрались и галдели, шептали, смеялись?.. Да, кажется, даже смеялись мальчишки, с которыми Зосиэль пережил худшие минуты своей жизни. Как только он откинул полог и сделал шаг вперед, в тепло просушенного печью воздуха, вокруг повисла тишина — голоса стихли один за другим, множество глаз уставились на него будто он был наставником, неожиданно заглянувшим к мальчишкам-школярам. Вот только вместо страха в воздухе витало что-то совсем другое, куда теплее и яснее. — Мастер Винис! — пискнул сопровождавший его солдат, и множество мальчишек в один миг по этой команде преклонили колени, опустили головы, выражая крайнюю, почти королевскую степень почтения. Зосиэль застыл на пороге, его ноги будто вросли в землю, прикрытую плотной материей. Его руки потяжелели, в горле пересохло и заскребло — в шатре не было никого из командного состава, кто мог бы заставить мальчишек пасть перед ним ниц. Те же лица, те же глаза, что и там, над «Улыбкой прокаженного» — взгляд Зосиэля метался от одного солдата к другому. За спиной распахнулся полог; напевая какую-то песенку, появился еще один солдат, прошел мимо, опустил в угол бочонок меда и замолчал, оглядываясь по сторонам. — А чой-та тут… эт-та? — солдат, крепенький дворф, икнул. — Вашество, я тут эт-та… помешал? Сообразив, что делает что-то неправильное, дворф икнул еще раз, церемонно ударил кулаком в латную грудь и, подобно всем окружающим, рухнул на одно колено. Зосиэль тряхнул головой, отбрасывая ступор. — Что здесь… А ну, поднимайтесь! Вам командор приказ… отдала приказ веселиться, а не… поднимайтесь же! — он двинулся к дворфу, потянул его кверху за локоть, вынуждая распрямиться, и остальные присутствующие в шатре солдаты тоже степенно поднялись на ноги, обратили сияющие взгляды к Зосиэлю. «Приказ веселиться! Приказ! Что же я несу такое…» — Мастер Винис, — наконец заговорил один из солдат, тощий лопоухий мальчонка в новеньком капитанском плаще. — Мы хотели вам выразить… это, — он обернулся к одному из сослуживцев, который что-то подсказал ему одними губами. — При-зна-тель-ность, вот. Спасибо хотели сказать. Если бы не вы… вы бы вообще себя там видели! — его голос зазвучал звонче, будто бы закончилась заученная речь и пошла настоящая, идущая от самого сердца. — Вы стояли такой, весь в этих мухах, и все равно молились за нас! И мы из-за самой грани уже на вас глядели, и рвались обратно, и выжили… почти все. Мастер Винис… мы перемерли бы все без вас. Просто… спасибо. Что мы тут живые, а не там… в каньоне… — Балда! — шикнул на него сосед-подсказчик, нарушая всякое подобие субординации. — От имени отряда самоубийц провозглашаем вас величайшим из виденных нами служителей какой угодно церкви, — заговорила девчонка с пшеничной косичкой, перевязанной изумрудно-зеленой лентой. — Не в обиду командору, но вы там чудеса делали. И вот, мы благодарные. Навстречу Зосиэлю вышла девочка — боги, совсем ребенок! Ей никак не больше шестнадцати — и протянула ему то, что издали можно было принять за орден. На деле же — вырезанная из дерева небольшая птичка на яркой ленте, вышитой узором из радужных перьев. — Окажите нам… вот честь, да, — снова заговорил лопоухий капитан. — Не весть какой орден, но другого солдатне достать не вышло пока. Но мы потом обязательно, когда Дрезен захватим! Зосиэль склонил голову, позволив девчушке надеть «орден» на свою шею, провел пальцами по резному дереву, раскрашенному в цвет его собственного нагрудника цветами Шелин. — Я… буду хранить его, — прошептал Зосиэль. Хотел сказать еще, что не сделал ничего особенного, и мог бы сделать гораздо больше. Но промолчал, поджал губы, запрещая себе расплакаться. Мальчишки и девчонки, еще сутки назад казавшиеся приговоренными к смерти, уже разбрелись к вещмешкам, зазвенели кружками, загремели почтовыми ящиками с подарками оттуда, с мирной стороны. Тревога, сжимавшая Зосиэля все это время, отступала под напором дружеского тепла, шуток и смеха; его усадили на один из плотно прижатых друг к другу спальников, вручили кружку с медом, в другую руку, дрогнувшую от избытка эмоций, вложили приличный кусок соленого сыра. Вообще-то Зосиэль не любил соленый сыр. Наверное, даже ненавидел. Но этот, особенный, показался ему самым желанным лакомством за всю жизнь. *** — Айла, я хотела спросить кое-что… важное, — Ваэрис подняла взгляд от кружки и вопросительно уставилась на Ри. Она тут же стушевалась и почувствовала, как к щекам приливает кровь. Недостойно, наверное, в такой день, в такой вот спонтанно-беспорядочный вечер, задавать серьезные вопросы, но что поделаешь? Когда еще спрашивать, на поле боя? На одной из усиленных тренировок? — Вот… это, — образец красноречия! Истинный командор крестового похода! Как величественно выходит мямлить, — Ленточка у тебя красивая. Ри опустила плечи. Обреченно, смиренно уставилась на кусочек алого шелка, неумело, но с большим старанием вышитого символами Иомедай. Ваэрис подняла запястье, с легкой улыбкой поправила аккуратный бантик, прошлась подушечками пальцев по почти ровным стежкам. — Дочка вышивала, — в голосе воительницы, обычно строгом и даже холодном, послышались теплые нотки. — Ей почти семнадцать, но эту ленту она подарила мне несколько лет назад. — А тебе сколько? — как бы между прочим. Вопрос пришелся почти к месту. — Сорок восемь, — эльфийка пожала плечами, будто только что не сказала ничего особенного. Потянула к губам кружку с медом, сделала крохотный, почти символический глоток. — Она осталась в Кенабресе, с отцом. — То есть… тебе было… — Знаю, для кьонинцев я сама была еще ребенком, — Ваэрис покачала головой и мягко усмехнулась. — Но в человеческих городах эльфийские дети растут куда быстрее. Ри оглядела Айлу. В ней не было ровным счетом ничего детского, ни в фигуре, ни в росте, ни в лице. Серьезная взрослая эльфийка, статная, подтянутая, по-воински строгая. Сорок восемь?! Как… такое возможно, почему она взрослая в сорок восемь, а Ри в свои семьдесят пять все еще дитя? — Отец погиб от демонических когтей, когда мне было двенадцать. Маму не помню, понятия не имею, где она сейчас. Пришлось быстро взрослеть, было уже не до эльфийской привычки лелеять отпрысков до второй сотни лет, — Айла улыбнулась. — От судьбы уличной воровки меня спасли друзья отца, служители Иомедай. Люди. Ри прикусила губу. Ну вот, теперь совсем нет оправданий, почему она такая неловкая и глупенькая. Может, она и не глупенькая вовсе, а вполне нормальная, просто… какая есть? Не всем же становиться Айлой Ваэрис, не всем же махать мечом и стрелять из лука — кто-то должен и лечить тоже? — Честность за честность, — Айла ударила глиняным боком кружки о ту, которую держала в руках Ри. — Сколько лет тебе? Раз уж мы об этом заговорили. — С-с-семьдесят пять, — выдавила Ри, не поднимая глаз от колышащейся в кружке медовухи. — Недавно получилось вспомнить. — Вот как? — Ри не видела лица Айлы, но слышала в ее голосе удивление. — А откуда ты, из Кьонина? Или, как и я, родилась в Мендеве?.. — Это вспомнить не получилось, — совсем тихо пробормотала Ри. — Оно вообще как-то неправильно все… — Вспомнится еще, — уверенно произнесла Ваэрис. — Не раскисай, командор. Тогда, в Кенабресе, я ведь подумала, что ты еще совсем ребенок… но, поди ж ты, мы почти дошли до Дрезена под твоим командованием. «Удивительное совпадение, счастливая случайность». — Так что не забивай голову цифрами. Эльфы Кьонина — так, между нами — те еще снобы. Мы с тобой взрослые с того момента, как покинули родительское гнездо, вышли из-под опеки. Жизнь… старит, как бы глупо это ни звучало. А война старит втрое быстрее, чем мир.