Не место для бабочек III: Клинок доблести

Оно смотрело строго перед собой, не имея ни желания, ни воли сдвинуться с места. — Вытяни руки, — скомандовал кто-то. Оно послушно последовало приказу. То, что называлось руками, прыгнуло вперед, принимая от говорившего ношу. Оно внимательно посмотрело в его лицо, но перед глазами сильно плыло, и вместо приличствующих носа, глаз и прочего оно увидело лишь смазанное нечеткое пятно. Серо-синее, узкое, с заострившимися костями, обтянутыми сухой кожей. Оно сморгнуло, и изображение проступило четче: говоривший был… гуллем? Знакомое слово чуждо прокатилось по языку, но вместо голоса оно услышало только сдавленный булькающий хрип. «Это мой голос? Я тоже гулль?» В сознании не было ни ответа на эти вопросы, ни даже интереса к ним. Оно не ужасалось и не было радо — оно просто принимало ношу от того, кто мог позволить себе командовать. Тот — Думает, раздает приказы. А оно — выполняет. Это, наверное, абсолютно нормально и правильно. Как минимум, потому, что ничего другого оно придумать для себя не могло. — Шевелись, чего уставилась? Налево, свалишь все это за дверью, прямо на кладбище. Живые сами разберутся, что тут полезного, — хрипло гаркнул Думающий. И оно снова послушалось. Ноги скребли по пыльному камню так жалко и неотчетливо, что оно даже испытало за них некое подобие стыда — всего на мгновение оно подумало, что быть немощным очень стыдно. Потом снова вернулось равнодушие, и оно, продолжая свой медленный, скорбно-беспомощный путь, попыталось хотя бы разглядеть, что именно несет. Какие-то железки, куски материи, деревянные палки с хитрой резьбой… все эти вещи выглядели знакомо, но в голове не возникло ни одного названия. Оно прошло через проем, в котором, кажется, положено быть двери, пнуло обломок дрянного дерева, зарылось драным сапогом в чахлую, основательно примятую серовато-бурую траву. Прямо за дверью, сказал Думающий? Была ли эта деревяшка дверью? Нет, дверь — это с ручкой. Мысли перетекали медленно, лениво и будто нехотя. Оно сделало еще несколько скребущих шагов, едва не свернув покосившееся древнее надгробие. Остановилось. Это кладбище? Сказали, положить все здесь. Но двери-то не было, как быть? Думающий будет недоволен? Или он имел в виду под дверью все-таки ту странную деревяшку?.. Оно задумчиво опустило руки, поклажа, зазвенев, рассыпалась возле надгробного камня. Оно не думало об этом, не обратило бы внимания, но среди принесенных вещей мелькнуло нечто… слишком знакомое, почти родное. Оно протянуло руку, чтобы достать короткий черный деревянный брусок. «Закариус…» — мелькнуло в мыслях. Что это — Закариус? Предмет? Место, где ему надлежит быть? Может, оно само так называется?.. «Бери, бери его в руки… вот так. Прижми покрепче, не стесняйся. Это очень важная вещь… — зашептало что-то будто бы совсем рядом. — А теперь иди ко мне, моя маленькая… иди, иди…» Странная уверенность заставила подчиниться словам, возникавшим из ниоткуда; оно не чувствовало себя достаточно важным, чтобы противиться. Важнее было принести жезл… куда? Туда. Туда, куда сейчас своенравно, высоко поднимая колени, шагают его собственные ноги. «Молодец… давай, просто пройди мимо, они слишком заняты и не обратят на тебя внимания…» Оно воспряло духом. Хозяин доволен!.. Хозяин? Кто он — хозяин? В памяти всплыло: «Закариус». Закариус и есть хозяин, так?.. Оно расслабилось, позволило своему телу пройти несколько комнат, минуя одинаковых лысых существ, к которым принадлежало, возможно, и само. Собственные шаги острым стуком пяток пробивались сквозь глухие пробки, будто бы засевшие в ушах. Где-то внутри что-то гулко ухнуло, вздрогнуло и быстро-быстро застучало. Оно почувствовало, что должно испугаться, но почему-то вместо этого ощутило невероятное облегчение. Миновав шумный зал, набитый… людьми? Живыми?.. оно добралось до едва заметной ниши в стене. Чужая сила вытянула руку с жезлом, ударило по нескольким кирпичам старой кладки; кусок стены отошел в сторону с плавностью, присущей хорошо смазанной двери. Оно шагнуло в темноту; стена возвратилась на свое место так же, почти бесшумно. Никто не заметил. Оно… она! Она была женщиной. Она вскинула голову и попыталась осмотреться — место, куда вело ее собственное тело, казалось незнакомым и родным одновременно. С каждым шагом прибывала иррациональная уверенность — ей нужно в самый конец коридора, в зал, заставленный книжными полками. Там ее ждет… Закариус? Мученик Закариус? Но он давно мертв! В Кенабресе как реликвия хранится его жезл, который… Который она прямо сейчас сжимает в руках. «Какого…» Она остановилась, сбрасывая чужую волю, будто тяжелый, пропитанный водой, меховой плащ. Подземелье вдруг обзавелось запахом затхлости и пыли, шорохом мышиных лапок и далеким звуком разбивающихся о камень водяных капель. Прижав жезл к груди, она сначала несколько секунд озиралась по сторонам, пытаясь вспомнить, как здесь оказалась и… кто вообще такая. В каком-то забытьи она подняла руку, чтобы коснуться своего затылка. Совершенно лысого, покрытого тонкой сеткой едва закрывшихся шрамов. И закричала, отчаянно, безнадежно — рухнула на колени, вцепившись ногтями в кожу на своей голове. «Меня зовут Айла Ваэрис. И я гулль… я теперь гулль…» Жезл Закариуса со стуком упал на каменный пол. Но этого, конечно, никто не мог слышать, как и истошно-хриплого вопля женщины, пережившей смерть. *** Потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. В себя ли?.. Айла хмыкнула, утирая нос. При жизни ее лицо сейчас было бы мокрым от слез, но то, что сочилось из ее ноздрей, вряд ли было обыкновенными соплями. Во рту стоял привкус гнилостной мерзости, изодранное криком горло жгло, но сердце упрямо продолжало стучать. Удивительно для нежити, как и наличие воли. Говорят, гулли безумны и едва помнят прошлую жизнь. Они одержимы поиском пищи, ненасытны, подобны дикому зверью, если бы оно так же воняло и умело мало-мальски говорить. Айла попробовала выжать из себя хотя бы собственное имя; губы послушно шевельнулись, но вместо голоса с них сорвался лишь хрип. Теперь в нем хотя бы не было отвратительного бульканья — вопреки законам природы, ее тело все еще цеплялось за жизнь. Несмотря на все пережитое, Айла оставалась в своем уме, но надолго ли? Как скоро ей захочется отведать человечинки?.. Должно быть, дело в этом подвале, и здесь же ответы: почему она все еще жива? Нужно осмотреться в каждой нише, в каждом помещении. Неживые глаза легко подстроились под темноту, и теперь женщина, пошатываясь, нетвердо, но уверенно брела к темному проему в следующее помещение. Коридор, потом большой зал, похожий на забытую, но когда-то жилую комнату. Истлевшая постель, которой никто не пользовался десятки лет, погрызанные крысами книги, холодный очаг… она нашла в стороне полупустую бочку скисшей жидкости — то ли вина, то ли воды, уже не разобрать. И долго, слишком долго для живой, пила. Глоток за глотком смывая с собственного языка привкус неживого гноя. Стало немного легче. Она поднялась на ноги — пить приходилось прямо из краника, расположенного в полуметре от каменного пола — и шагнула к брошенной постели. Она была аккуратно заправлена, но так давно, что по гладкому, без единой складки, покрывалу, уже протянулись паучьи сети. Их обитатель, быстро перебирая лапками, устремился к широкой щели в каменной стене; Айла быстро выбросила вперед руку и перехватила крохотное тельце. И потянула в рот раньше, чем поняла, что собирается сделать. На вкус паучок был сухим и похожим на пыльную бумагу. Облегчения ноющему желудку не принес. Она решила двигаться дальше; проходя место, где пришла в себя, опустила взгляд на каменный пол. Там сиротливо лежал увитый резьбой темный жезл, который, очевидно, и привел ее в эти комнаты. Жезл Закариуса. Сколько раз Айла видела его в музее? Не сосчитать. И теперь он каким-то образом оказался здесь, среди добычи гуллей? В лапы гаргульям попал кто-то из мародеров, разгулявшихся в Кенабресе во время демонического нашествия? Не так важно. Реликвии крестоносцев точно не место здесь, в забытой добрыми богами старой часовне, доверху набитой нечестивыми рожами и залитой праведной кровью. Бежать на выручку «своим» Айла пока не решалась — в конце концов, даже если она и найдет кого-то из крестоносцев, ее легко примут за гулля, и даже окажутся по-своему правы. Времени на объяснения может не быть. И что тогда? Она просто умрет окончательно, опять? Ну уж нет. Она поднимает жезл, и тут же слышит в своем сознании повелительный голос: «Почему так долго? Немедленно иди ко мне». Голос звучит будто отовсюду сразу, со всех сторон. Впереди маячит еще неисследованный темный провал, и ответы, очевидно, скрываются именно там. Идти на зов? Или спасаться, бежать подальше от силы, способной вернуть разум и жизнь перевоплотившемуся гуллю? Стоит ли сказать спасителю «спасибо», или… не такой уж он и спаситель?.. Нет никакой разницы, что решила бы Айла, потому что ее тело снова начинает вести себя весьма своенравно. Твердой, живой походной оно несется вперед, на зов Хозяина. В зале, забитом книжными полками, рассыпается сухим горохом хриплый, неживой смех. Наконец Айла видит того, кто ее звал. Теперь он говорит вслух, и голос его похож на шелест иссохшей листвы. — Наконец-то. Я уж думал, придется ждать еще пару десятков лет, прежде чем появится достойный. Ты проходи, располагайся… только палку мне мою верни, будь так любезна?