Не место для бабочек III: Клинок доблести

Короткий полет, беззвучный удар о землю — и все. Никакой боли, только ощущение правильности. Вывернутые руки не двигаются, ног будто никогда и не было. Перед глазами плывут облака — Ланн скорей понял это, чем разглядел. Мутно-белое марево поднимается от земли в полной тишине, застит взгляд, доносит запахи скошенной травы и свежего хлеба откуда-то из детства, из мест, где нет ни крестового похода, ни войны. Скоро наступит мир, скоро запах свежего хлеба впервые за семь десятков лет разольется по Дрезену, в его стенах появятся живые люди со своими историями и целями. Но Ланна уже не будет — он лежит здесь один, развороченный, переломанный и совершенно спокойный. На его месте мог бы быть кто-то другой, но здесь он — монгрел, житель подземелий, которому в новом, правильном мире все равно не место. Остается закрыть глаза и уйти — а там Фаразма решит, куда. Ему больше нечего дать этому миру — ничего не осталось. Кто-то тихо плачет рядом, повторяя его имя. Прохладные пальцы скользят по щекам с горькой нежностью, чужое дыхание касается губ, и Ланн видит уже не облака. Это лицо женщины — марево скрадывает черты, но он знает, что женщина печальна. Неужели причина этой печали — зовущая его смерть? «Зачем?» — хочется спросить. — «Зачем ты плачешь? Все же хорошо. Это всего лишь я…» На губах вязкая соленая кровь, не получается издать ни звука. Широким потоком холодные ладони впускают в изломанное тело силу чужого бога — но зачем? Все же уже случилось, обратно из марева Ланна не вытащат даже сами боги, куда уж их смертной последовательнице. Но женщина не сдается, и новый поток магической силы бьет в грудь мягким теплом, проходит волнами по рукам. Смутная, неверная память почему-то выдает имя: Ри. Оно короткое и немного смешное. Ри — разве ж это имя? Глупенькое, детское, оно отлично впишется в одну из дурацких кричалок. Ри, ежика сварил! Ри, сопли подбери! Ри любят упыри!.. Это женское имя, точно. Но откуда оно взялось? Может, так звали маму? Нет, ее звали по-другому, но как-то очень похоже. Тогда почему именно эти две буквы? «Ри…» — Ланн обкатывает это имя на языке и кашляет, поперхнувшись кровью. Но упрямо повторяет снова, так тихо, что и сам едва слышит. — Ри… От целебной магии тело покалывает, она заполнила его вены, мышцы и кости. Ланн не слышит ни слов жрицы, которая терзает его ненужным лечением, ни даже собственных хрипов. Нет на это ни времени, ни желания. Куда важнее почему-то вспомнить, кто такая эта Ри? Какие у нее глаза, какой голос? Почему она так важна, что Ланн вспоминает именно ее имя на пороге смерти? *** — Давай же, Ланн… — бормочет Ри, выпуская в изломанное тело потоки сакральной магии. Одно заклинание, второе — но их все еще недостаточно. Здесь, видимо, уже поможет только воскрешение, прямо по живому телу, потому что живым оно оставаться упорно не хочет. Однажды вся избранность, вся эта непредсказуемая сила должны были дать сбой, но почему именно сейчас? Неужели все ушло на бесполезный потолок в сером гарнизоне, неужели остатки выплеснулись там, в утраченном святилище, и теперь Ри — снова просто Ри, бестолковая жрица из сельского храма? Слезы бегут по щекам, от бессилия почти опускаются руки. Пальцы дрожат от напряжения, но Ланн будто бы сам не хочет жить. Ри хочется обвинить его, только бы не думать, что снова не справилась; зачем он пошел сюда один, почему не остался и не дождался ее? Почему вообще пошел именно сюда, ведь сам неоднократно говорил, что не видит в этом смысла? Он сделал это для нее — осознание заставляет сдавленно всхлипнуть. Он сделал то, чего хотел — ушел сильным, так и не став немощным стариком. Ланн всегда боялся остаться бессильным и ненужным, и потому выглядит сейчас таким спокойным, несмотря на пробегающую по телу мелкую дрожь. Он понимает, что происходит? Знает, где находится, кто рядом с ним? Столько счастливых моментов они пережили вместе, столько испытаний преодолели — неужели все это закончится вот так… Стоит принять его выбор, его решение отказаться от борьбы… Тем более, что больше ничего маленькая никчемная жрица сделать не может. Ее сил слишком мало, избранность испарилась, не оставив и следа былой мощи. А кому может помочь просто маленькая жрица?.. Неожиданно налетает порыв ледяного ветра, Ри сбивается, прерывая заклинание. Пальцы трясутся не то от холода, не то от напряжения — взгляд мечется между неровно лежащим туловищем и странно выгнутыми руками Ланна. Грудь все еще дрожит, проталкивая в легкие воздух короткими глотками. Ланн что-то бормочет, но ни слова не разобрать; может, он прощается с миром живых?.. Спине вдруг становится тепло; Дейран садится позади и нежно перехватывает ее пальцы, склоняется к самому уху и шепчет: — Тут мало только лечения… — А что мы еще можем? — голос срывается на жалкий писк, Ри закусывает губу и закрывает глаза под тяжестью налившихся тяжелых слез. — Повторяй, — командует Дейран. Его губы почти касаются ее уха — он негромко тянет слова незнакомого заклинания, похожего на старую песню, преисполненную печали. И Ри подхватывает эту песню, послушно повторяя за графом незнакомые слова. Арендей бы не пожелал смерти никому из них, он лекарь — возможно, лучший в Мендеве. Он сжимает ее руки, когда теплый потоки их энергий сливаются в одну мощную волну — на груди Ланна будто бы загорается маленькое солнце, разбегается бликами по телу. Монгрел тяжело вдыхает — глубже, чем раньше, — и Ри повторяет заклинание Арендея уверенно, четко, все быстрее, пока не понимает, что они уже поют в унисон. Два голоса — низкий и высокий, мужской и женский — призывают на помощь свет, зовут его в свидетели, и свет приходит. Сияние становится ярче, блики сливаются в сплошное яркое золото, разлитое по изломанному телу. Он начинает громко, отчетливо дышать, без хрипов или смирения биться за свою жизнь вместе с лекарями. Что это за магия?.. Почему Ри не знала этого заклинания раньше? Но теперь она, кажется, не забудет его никогда — на третьем повторе слова прочно въедаются в память. Поток силы обволакивает и их с Дейраном; где-то рядом радостно, воодушевленно кричит Сиила. Кажется, сияние зачаровало и ее. Дейран замолкает, и Ри, готовая к четвертому заходу, испуганно закрывает рот. Он держит ее за руки еще несколько мгновений, сжимая чуть сильнее, чем необходимо, а потом вдруг спине становится очень холодно. Оракул просто встал и ушел; Ланн, закашлявшись, переворачивается набок и шумно сплевывает темные кровавые сгустки. Живой, в сознании! Ри бросается к нему, обнимает так крепко, как может — она уже знает, что все раны, какие могли у него быть, залечены. Даже если он за это время успел все-таки умереть, даже если смирился со своей участью — сейчас он в порядке. *** Кто бы мог подумать, что собственная кровь настолько мерзкая на вкус. Или это только кажется? Ланн отплевывается, завалившись набок; медленно вспыхивают в голове события, предшествующие странному положению, но додумать — и окончательно отплеваться — ему упорно мешают. — Ри… подожди, мне нужно… — он замирает, осознавая, где и с кем находится. — Так это ты была! — Я, — кивает она, не переставая прижиматься щекой к его телу. — И Дейран. — Весь бой провалялся! Я хотела оставить тебе одного, но он почему-то помер, — хохочет Сиила, опускаясь на корточки рядом. — С возвращением, Ланн. — Ага, — Ри по-прежнему висит на нем, мешая не то что встать, но даже повернуться к паладину лицом. — Я обязательно кого-нибудь сегодня убью. В Дрезене демонов много, всем хватит… — Имей в виду, второго чуда за день не будет, — отзывается Дейран. Он, как и ожидалось, стоит чуть в отдалении с таким видом, будто происходящее его совершенно не касается. — Ты нас почти высушил. — Спасибо, наверное, — бормочет Ланн. Ри, спохватившись, помогает ему принять сколько-нибудь вертикальное положение. — Второе не понадобится. Я на всю жизнь, кажется, налетался… Строго говоря, монгрелы вообще не летают. И этому есть прямое объяснение — даже те из них, кто от рождения обладает крыльями, не могут пользоваться ими под землей. Как правило, птичьи и хитиновые, они со временем в самых ненужных местах прирастают к спине, становясь неподвижным украшением. Особо ушлые и вовсе от них избавляются — случается, что монгрелу размером с полурослика достаются крылья кого-то очень большого, и тогда с ними становится невозможно не только летать, но и ходить. После операции выживают не все, но желающих ее сделать меньше не становится. Ланну в этом плане повезло, у него никаких крыльев не было вообще. А вот полетал он сегодня знатно. И очень жестко приземлился. Что бы было, если бы Ри и остальных тут не оказалось, если бы она все еще спала, как ей и предписывается в таком состоянии?.. Что удивительно, сейчас командор выглядела вполне бодрой и довольной жизнью; наконец-то выпустив Ланна из объятий, она приняла собранный, серьезный вид и обратилась к Нуре: — Мы ждем еще гостей? — Я не знаю, — полурослица нервно пожала плечами, косясь в сторону Ланна как-то совсем недобро. — Тут и этих-то быть не должно. Видимо, демоны откуда-то узнали о нашем приближении. — Значит, ищем другой путь? — разочарованно отзывается Сиила. — Нет, нам точно нужно попасть в казематы, — строго одергивает ее Ри. — А следом — на стену, и поскорее. Мы и так потеряли много времени… Где-то вдалеке шумит бой — сотнями голосов, грохотом тарана и взрывами огненных шаров. Ланн вскользь вспоминает Ненио, ушедшую с королевскими магами — интересно, как она там?