Не место для бабочек III: Клинок доблести

— Какая она красивая!.. — прошептала Уголек и засмеялась. — Да ты ее едва видишь! — обиженно буркнул какой-то солдат. — Но немножко вижу! Смотри, видишь эти точки? Это же бабочки!.. Зосиэль внимательно смотрел, как Командор крестового похода вывешивает лиловое знамя над входом в цитадель. Прибытие очищенного Клинка доблести он ощутил всем телом, как, наверное, и все в Дрезене — волна силы, волна спокойствия прокатилась по городу, лишая голарионцев страха, а демонов — мобильности. Но почему Мерисиэль не явила миру свой великий трофей, как вообще отчистила Клинок от пропитавшей его скверны? — Мастер Винис, вы должны быть в лазарете, — строго произнес параликтор. Теперь Зосиэль различал в его голосе оттенки — строгость, скуку, сдерживаемый гнев, одобрение. Они сменяли друг друга, как и у всех прочих командиров, в выражении лица по-прежнему отражаясь ровно никак. Винис осмотрелся — все, кроме Рыцарей преисподней, по-прежнему пялились на крепостную стену Дрезена, то и дело перебрасываясь радостными репликами. Когда Командор помахала своему походу рукой — такой простой, очаровательный и совершенно некомандорский жест! — простые солдаты отозвались ликующими криками, клятвами в верности, восславлениями безо всякой системы. Помимо его и людей Регилла молчал еще один человек на площади. Только одни губы еще были плотно сомкнуты, только одна пара глаз следила за Мерисиэль с опаской и подозрением. Только одна пара рук не вскинула в ликовании оружие и не двинулась с места, даже не попытавшись обнять никого из стоящих рядом. Этим были заняты почти все, кроме Зосиэля, Рыцарей преисподней и… Голфри Мендевской. Зосиэль и сам не понимал, почему, но острое беспокойство никак не оставляло его даже теперь, когда победа оказалась не просто в шаге, а в одной рогатой голове, не отделенной от плеч. Он снова взглянул на знамя, колышущееся от налетевшего ветра, на отрез лиловой материи, украшенной светлой вышивкой, хорошо различимой даже отсюда, снизу; сердце, а потом и разум завопили догадкой, которая, должно быть, была доступна Голфри с самого начала. Это и есть Клинок доблести. Командор как-то изменила его: и цвет, и рисунок, и, наверняка, саму суть; однако он, бесспорно, все еще исполнял свою задачу. Зачем бы Мерисиэль так поступать, что вообще означала вспышка лилового света, от которой налетел этот ветер, сейчас треплющий ее белые, будто седые, волосы, откуда навязчивый цветочный аромат в пропитанном гнилью и копотью городе?.. Она снова поступила по-своему, на этот раз решив действительно насолить Голфри. Она изменила реликвию, которую ей приказали спасти. Намеренно или нет, но факт оставался фактом: знамя даже не походило на то, которое Зосиэль часто видел в рисунках и знал по рассказам очевидцев… даже не походило. — Не могу поверить, — губы Голфри дрогнули, будто она едва сдержала улыбку, и тут же изогнулись снова, уже уверенно, но неискренне. — Командор очистила Клинок доблести! — Ура командору!.. Мы верили, мы знали!.. Я шел за вами от самого Кенабреса!.. Слава Иомедай!.. Нестройные крики солдат снова оглушили, но Зосиэль снова промолчал. Он неотрывно смотрел на свою королеву, не понимая, почему за короткое мгновение из нее ушла привычная глубокая красота, сменившись наигранным душевным уродством. Это продолжалась всего несколько мгновений; шелинит озадаченно моргнул, и наваждение развеялось. Королева снова была прекрасна, ее улыбка — искренна, и лишь легкая опаска сверкала в ясных голубых глазах. Невысказанное предостережение, потаенный страх — и Зосиэль мог понять ее эмоции. Ведь по всему выходило, что Голарион на этот раз спасает совсем не Иомедай? Но почему Наследница уступила свою стезю Дезне, будет ли теперь Сновидица символом всех последующих походов?.. Их не будет — с неожиданной ясностью осознал жрец. Он поднял глаза туда, где маленькая улыбчивая эльфийская жрица беззастенчиво машет восславляющей ее толпе тоненькой ручкой, сверкая широким алым пятном на груди как заслуженным орденом. Королева продолжала смотреть на нее, не сводя взгляда, и даже когда Мерисиэль ушла, уведя весь свой отряд куда-то вглубь Цитадели одним из невидных снизу коридоров, Голфри все еще смотрела туда, где только что была ее улыбающаяся мордашка. Крестовый поход теперь не может закончиться — не после еще одного явленного людям чуда, не после того как даже Клинок доблести признал силу командора. Крестоносная королева приняла решение, и последует ему до конца; с прекрасного, вечно юного лица ушла радость, исчезло облегчение. Осталось только напряженное внимание человека, уже принявшего решение и с нетерпением ждущего возможности громогласно его озвучить. Зосиэль говорил со спутниками Мерисиэль много раз, и прекрасно знал, что каждый из них имел свои соображения о том, чем заняться после захвата Дрезена. Так может ли быть так, что теперь Мерисиэль останется совсем одна, вынужденная единолично принять на свои плечи всю тяжесть крестового похода?.. Сколько он продлится, до закрытия Язвы? Королева не отступит до конца, он ясно читал это на ее лице, вот только где она видит конец этого, не в пример остальным, победоносного шествия? В душе дрогнуло сомнение; Зосиэль торопливо отвел взгляд, снова обернувшись к реющему над цитаделью знамени Командора, насыщенно лиловому гобелену с изящной вышивкой стилизованного тонкого деревца. Оно напоминало ему о деревянной резьбе на наличниках окон в далеких мирных городах, где все еще строят на века, не опасаясь скорого демонического набега. Где вера в Иомедай все еще не заменила людям все прочие радости, где есть… надежда. Вера в счастливое будущее, в радостных детей, которые будут играть на улице и завтра, и через много лет, в громкие свадьбы и тихие похороны только для глубоких стариков, ушедших мирно и в окружении родных. Где не умирают молодые мужчины и женщины, где нет ни нежити, ни демонов, и никто даже не знает, как они выглядят на самом деле и на сколько жутких видов подразделяются. Он увидел Жизнь. И впервые от всей души захотел написать портрет Командора. Настоящий. Он почувствовал, что это, должно быть, будет лучшая его работа. *** Это была плохая идея. Нет, это была очень-очень плохая идея. Вольжиф корил себя за нее всю дорогу, но не сворачивал, продолжая упорно чесать вслед за крестовым походом. На почтительном расстоянии, ориентируясь только по свежим следам на старом торговом тракте, но все же шел. Теребил в кармане пестик, украденный из рук Уголька напоследок, и шел, шел… Сначала он держался невидимости, но потом понял, что никто не следует за ним по пятам. Оказавшись тогда в Язве наедине с собой, он первым делом попытался вернуться в Кенабрес, но измененная порчей пустыня оказалась к нему куда более враждебна, чем он только мог себе предположить. Каждая травинка, каждый кустик и каждая мелкая зверушка воспылала дикой любовью к тифлятине и попыталась им перекусить. Еще никогда в жизни ему не было так осторожно… страшно. Ему было до жути страшно одному. Городской мальчик. Воришка. Не пустынный сталкер, не охотник и не закаленный боями воин, просто заблудившийся карманник. Что он может против одичавшей флоры и сошедшей с ума фауны Язвы? Да ничего. Максимум — не помереть слишком быстро. И это Вольжифу пока удавалось. Решение следовать за походом казалось ему самым логичным — ну построит командиру глазки, ну поизвиняется, даже готов пасть перед ней ниц и нести какой-нибудь бред, мол, бесы попутали, и вообще это ни разу не он. Вот вообще он тут не виноват! Уголек, конечно, бросится его защищать и выпросит-вымолит прощение, и он, как прощенный и помилованный, спокойненько займется тем же, чем занимался до налета гаргулий. С чистой совестью и совершенно приличной биографией. Ему ведь дадут амнистию? Конечно, дадут. Уголек все устроит, ее кто угодно послушает. Даже сам Вольжиф иногда осторожничал рядом с ней, будто пропитавшее ушастую голову ведьмы всепрощение можно подхватить как какую-нибудь простуду. Так Вольжиф уличный тифлинг, род человеческий в серьез не воспринимающий с молодых рогов. А там крестоносцы, все такие моральные и правильные! И целая королева, которая этих крестоносцев олицетворяет. Все же хорошо будет, нужно только догнать поход и броситься в командирские ноги!.. Когда со стены полетел первый снаряд, Вольжиф снова принялся осторожничать. Голоднючий, уставший, спавший под крышей в последний раз в каком-то заброшенном доме (его потом оттуда выгнал какой-то безумный отшельник, у которого и припасов-то толком не было), смотрел, как отдохнувшие румяные крестоносцы падали под напором демонов, разлетались на кровавые ошметки, и пятился, пятился… пока не потерял крестовый поход из виду совсем. На самом деле он не спиной вперед пятился, что же он, дурак, что ли, спиной вперед по Язве разгуливать. Лицом вперед пятился. И телом тоже вперед. И вообще бежал, сверкая пятками, так попятиться захотелось… Картины боя за врата города все еще стояли перед его глазами. Он пытался избавиться от них много-много часов, трясясь в кое-как сооруженном шалашике на дне глубокого оврага, и совсем боялся показать из него нос. И не показал бы, так бы там и сидел, да голод в конце концов дал о себе знать: пришлось выбираться и искать пропитание, уже более-менее привычно разделываясь с саблезубыми зайцами, разводя костер, поджаривая на нем жилистое горьковатое мясо, а после уплетая его и совсем не чувствуя вкуса. Зайцы, по крайней мере, были съедобны. И не так страшны, как ядовитые облезлые лисы, конкурировавшие с Вольжифом за этих зайцев. Нужно было куда-то идти, но куда? От командира и ее друзей явно ничего не осталось, как и от королевы, и от всяких других хороших знакомых. От Уголька, наверное, тоже уже ничего не осталось… впрочем, нет. Вот от Уголька точно все осталось, и ворона ее противная жива до сих пор. Они же блаженные! У какого умника на Уголька рука поднимется? Вольжиф гнал от себя мысли, что поднимется. И поднималась, и не раз — и никакая блаженность не спасала. Он просто не верил, что недожаренной ведьмы больше нет, отказывался так думать, теребя в кармане треклятый керамический пестик, скользя пальцами по гладкой прохладной поверхности… и иногда почесывая им между рогов. Чесалось ужасно. Нужно было найти тракт снова, выйти на него и добраться до Кенабреса — хоть как-то, правдами-неправдами, но пробиться в город, оставшийся, до кучи, без собственной ячейки его дорогой Семьи. Можно будет открыть новую… карманный портал барахлил, но иногда выдавал Вольжифу необходимую воду и какие-то яблоки в обмен на обнаруженные в язве «ценности» и запас блестящих монеток, все еще звеневший по обычным, непортальным карманам. Последней заначкой был говорящий кинжал, Финн, который с момента их славного побега… тактического отступления, да, в общем, с этого момента он почти не разговаривал, выдавая только реплики о том, что «рогатый мальчишка должен вернуться к друзьям, и не дело было вообще их бросать». Вольжиф ему не отвечал, но все равно сходил с ума, если Финн молчал слишком долго. Поглощенный поисками пути обратно, Вольжиф умудрился прозевать ловушку; петля на его ноге затянулась так легко и гладко, будто сам Вольжиф ее и поставил. Хорошо, добротно сделали!.. Или в отчаянии он слишком потерял бдительность, и коварные враги этим воспользовались. Что же, надо сначала на них посмотреть, прежде чем паниковать. Вольжиф подтянулся, зацепляясь пальцами за подхваченную веревкой ногу, вскарабкался на ветку тощего деревца, к которой она была привязана, и легко избавился от петли. И затаился, ожидая, когда же неведомый охотник явится по его душу. Может, получится разжалобить его слезливой историей о разрушенной родной хате и убитой семье, и это ведь будет почти никакая не ложь… Но сразу, как только поблизости показались гуманоидные фигуры, Вольжиф понял, что слезливые истории их совсем не проймут. Зато проймет совсем другая, неслезливая, даже по-своему гордая. Плотно сжав в пальцах Луну Бездны, Вольжиф спрыгнул на землю и призвал синюю тень. Культисты встали как вкопанные, уставившись на Вольжифа в суеверном страхе. — Восславьте Полумесяц Бездны, несчастные! Ибо пророк его говорит с вами! — сурово пророкотал Вольжиф, призывая себе на помощь всю возможную убедительность мира. И невозможную тоже, замешанную на личном обаянии и богатом жизненном опыте. Несколько секунд культисты молчали — их было не меньше десятка, одни с оружием, другие без оного, но явно одаренные магически. Серьезные дядьки и тетьки, как ни посмотри, но потрепанные и явно давно поселившиеся в Язве. Они пялились на него, на его рога, хвост, на колышущуюся за спиной тень… и наконец-то пали ниц. — Мы нашли вас, о владыка! Мы наконец-то вас нашли!..