О девочках и волках

Лаванда лежала на холодной земле, не в силах оторваться от мира, который был страшнее и удивительнее любой сказки. Она смотрела, как в предзакатном небе, на котором совсем недавно взошло солнце, кружили уродливые птицы, похожие на больших стервятников. Кьярмис, лежавшая рядом с Лавандой еще мгновение назад, стремительно взмыла ввысь и присоединилась к своим сестрам. Лаванда представляла себе, как сейчас там, наверху, Кьярмис рассказывает о ней другим птицам. Ей это было приятно. Лаванда прикрыла глаза, сознание ее уползало в спасительное забытье. В те редкие моменты, когда Лаванда приходила в себя и обретала способность мыслить, все ее мысли были очень простыми. Холод сковыривал их по кусочкам, оставляя только самое необходимое: я жива, я здесь не одна, я не должна бояться. Воспоминания последних дней слились в калейдоскоп прерывистых туманных фрагментов. Лаванда помнила, как нашедшие ее в лесу девушки куда-то ее вели, затем поили согревающим отваром, и как они пели. Песнь их, многоголосая и убаюкивающая, лилась монотонно и непрерывно, пока Лаванда не провалилась в сон, из которого, казалось, так и не выбралась. Все последующие воспоминания Лаванды были размыты и мало ей понятны. Вот какая-то девушка расчесывает ее волосы, а Кьярмис сидит напротив Лаванды и поет ей; вот ее опять поят чем-то горячим и терпким, а затем она кружится в бесконечном танце с другими девушками и будто бы даже поет с ними на неизвестном ей языке. А в следующий раз, когда Лаванда осознает себя, она идет куда-то вместе с остальными, в руках у нее тяжелый мешок. Лаванда раскрывает мешок — он полон костей, больших, видимо, какого-то крупного животного. — Куда мы идем? — спрашивает Лаванда. — На мельницу, — отвечает ей Кьярмис. — Пора делать муку. Хруст костей, перемалываемых каменными жерновами, теперь тоже становится частью непрерывно звучащей песни. Одно объединяет все воспоминания Лаванды — образ Кьярмис, будто та всегда была радом. Ее большие лучистые глаза были так же холодны, как у остальных, но отличались живостью и заинтересованностью во взгляде. — Вставай, Лаванда, — сказала Кьярмис, беря Лаванду за плечи и приподнимая. — Пора. Ловиатар с сестрами вернулись. Лаванда послушно поднялась. Кьярмис и еще одна девушка, кажется, Куутар, облачили ее в длинное белоснежное платье. Лаванда опустила взгляд, рассматривая себя, когда Куутар провела по платью рукой и белую ткань прошили золотые нити. Напоив Лаванду чем-то горьким и обжигающе-горячим, Кьярмис и Куутар привели ее на поляну, где уже ждали их сестры. Лаванда стояла посреди окаменевшего от мороза бесснежного леса и силилась разглядеть причудливые очертания предметов. Зрение не желало обретать четкость, все плавало и переливалось перед глазами. Вдруг сознание Лаванды начал заполнять гул, словно доносившийся издалека. Лаванда закрыла глаза. Гул разрастался, обретал мощь и, казалось, стремился заполнить собой все пространство. Лаванда резко распахнула глаза и поняла, что источник этого гула — утробные завывания раскачивающихся из стороны в сторону девушек. Перед вновь обретшим ясность взором Лаванды разворачивалась чарующая и пугающая картина. Облаченные в черные, до земли достающие мантии, в коронах из скалящихся волчих голов, они раскачивались в такт своим завываниям. Некогда красивые лица было не узнать — вместо них из-под волчьих голов выглядывали остроклювые серо-синие морды, покрытые причудливыми чешуйчатыми узорами. В центре поляны виднелся громадный силуэт. Чужак. Вмурованный по колено в землю и раскачиваемый в такт гулкой песни-вою какой-то невидимой силой, он не выказывал никаких признаков сознания. Замерев и не рискуя даже моргать, Лаванда пыталась вместить в себя увиденное. Гул неожиданно оборвался. Все присутствующие на поляне замерли, даже силуэт чужака перестал раскачиваться, словно затих колыхавший его тело ветер. Все, казалось, готово, но ничего не происходило. Все присутствующие, включая полупогребенного чужака, внимательно смотрели в небо, словно облака — вестники готовности — подадут им сигнал. Лаванде казалось, что она вот-вот потеряет сознание, когда на плечо ей легла холодная тяжелая рука. — Готова? — спросила предводительница, которую Лаванда не видела с момента их первой встречи. Сколько времени прошло с тех пор? Часы, дни или целые года? На голове предводительницы красовалась огромная волчья голова белого цвета. — К чему? — спросила Лаванда, избегая смотреть на головной убор своей собеседницы. Предводительница улыбнулась, отчего лицо ее, отбросившее неземную красоту, отпечатавшуюся в памяти Лаванды, словно ненужную более маску, исказилось в хищной гримасе. А существовала ли вообще та красота за пределами одурманенного сознания Лаванды? — Распрощаться с болью и страхами, обрести вечную красоту. Разве не за этим ты пришла? — Да, — согласилась Лаванда. — Тогда спешу обрадовать тебя, осталось совсем недолго. С этими словами она вложила в руку Лаванды обжигающе холодный тяжелый предмет и, крепко держа Лаванду за плечо, повела ее в центр поляны. Другие девушки-птицы, расступаясь, пропускали их. Предводительница остановила Лаванду в нескольких метрах от закопанного в землю чужака. Лаванда рассеянно вертела в руках тяжелый предмет, оказавшийся отлитым из металла заостренным клыком размером с две ее ладони. — Осторожно! — сказала предводительница. — Он очень острый, а кровь из раны, нанесенной им, невозможно остановить. Лаванда нервно сглотнула. Тревожное предчувствие, охватившее ее, как только она оказалась на поляне, затрезвонило во всю мощь, рискуя перерасти в неконтролируемую панику. — Послушай, Лаванда, — сказала предводительница уже спокойнее и увереннее, чем снова напомнила Лаванде профессора Макгонагалл. Она присела перед Лавандой, словно та была ребенком. — Мы очень хотим тебе помочь, но и ты должна постараться. Магия может вернуть тебе красоту и покой, но магия требует платы. — Но чем я могу заплатить? — Не ты, милое дитя. Зверь заплатит. Зверь отобрал твою жизнь, и теперь ты отберешь жизнь зверя. — Она крепко сжала руку Лаванды, в которой лежал металлический клык. — Зверь отравил твою кровь, и кровью зверя ты омоешь незаживающие раны. Изопьешь первую кровь, бьющую из раны еще живого зверя, а вместе с ней его жизнь и силу, остальное земля, оберегающая нас, заберет. — Глаза говорившей восторженно заблестели. — Не бойся, инстинкт и наша песнь, доносимая ветром, подскажут тебе, что делать. Предводительница встала, отошла на полшага в сторону и выжидательно уставилась на Лаванду. Лаванда нерешительно топталась на месте. — Чего ты боишься? — мягко прошелестела ей на ухо Кьярмис, показавшаяся из-за спины предводительницы. Ее лицо, к большой радости Лаванды, не потеряло человеческого облика. Лаванда молчала. Мысли в ее голове беспорядочно метались. Она чувствовала, что вот-вот заплачет. — Чего ты боишься, Лаванда? — Я... я... — Лаванда опустила голову и сморгнула выступившие слезы. Да что же это такое?! Она ведь никогда она не была беспомощной плаксой! — Не знаю, — нервно дернув плечом и смахнув очередные предательски не унимавшиеся капли с глаз, ответила Лаванда. Кьярмис не отводила от нее участливого взгляда, развязывавшего язык лучше любых слов. — Боюсь, что никто не полюбит меня такой... — глотая слезы, произнесла Лаванда дрожащим голосом. — Такой... со всем этим, — сказала она, обведя рукой изуродованную половину лица. — Боюсь, что буду до конца жизни со шрамами! Что шрамы будут вечно болеть! Что мне будет снова и снова сниться, как он нападает на меня, а я ничего не могу сделать! А наутро снова буду просыпаться вся в крови! — выкрикнула Лаванда и разрыдалась, спрятав лицо в ладони. Дав ей несколько минут на то, чтобы выплакаться, Кьярмис подошла на полшага ближе, взяла руки Лаванды в свои и нежно улыбнулась. — Лаванда, посмотри на меня. Лаванда отворачивала заплаканное лицо. — Ну же, посмотри на меня, — повторила Кьярмис. Сморгнув последние слезы Лаванда посмотрела в лицо Кьярмис, в очередной раз поразившись ее красоте, красными мокрыми глазами. — Тебе не стоит бояться. Ведь мы уже любим тебя. И если ты того пожелаешь, мы всегда будем вместе. Ты ведь хочешь остаться с нами, со мной? Вместе? — Вместе, — отозвалась Лаванда. — Сижаари, — сказала Кьярмис и коснулась губ Лаванды коротким поцелуем. — Сестры. — Сестры, — повторила Лаванда. Кьярмис улыбнулась ей, Лаванда чувствовала, как обретает спокойствие и уверенность. Но тут поляну сотряс полный злобы и отчаяния вопль, за которым последовал поток незнакомых Лаванде слов. Пришедший в себя чужак был явно недоволен своим положением и, бранясь и дергаясь, безуспешно пытался выбраться. — Тупа киини! — рявкнула старшая утробным голосом. Но оборотень продолжал кричать и скалиться. Тогда около десятка девушек окружили его и, взявшись за руки, вновь запели. Песня их продолжала литься, пока по горло не ушел оборотень в земную зыбь и не набились ему в рот песок и мох так, что не мог он более говорить. — Надеялся полакомиться моими дочерями, скверное ты отродье?! — насмешливым высоким тоном обратилась предводительница к погребенному узнику. — С каких это пор полярные волки позволяют себе шататься по нашим землям? Ты далеко забрел, но земля добра и великодушна. Она примет твою кровь заместо извинений. Сейчас, когда игра между царившей здесь смертью и привнесенной Лавандой и оборотнем жизнью захватила всех участников, Лаванде вдруг открылось то, с чем она пришла сюда. Больше она не мерзла. Ей было нехорошо, она была не в силах пошевелиться, но холод больше не беспокоил ее. Зверь умолк. Девушки-птицы стали покидать поляну. — Мы будем неподалеку, — прошелестел голос предводительницы из-за спины Лаванды. — Но в миг платы крови ты должна быть со зверем один на один. Как тогда, но только на этот раз прольется кровь зверя. Тяжело дыша и борясь с оцепенением, Лаванда огляделась, чтобы убедиться, что на поляне не осталось никого, кроме нее и оборотня. Тот не сводил с нее полного злобы и насмешки взгляда. Дрожа как осиновый лист и крепче сжимая в руке клык, словно это могло придать ей уверенности, Лаванда начала крохотными шагами приближаться к нему. Сейчас, когда она подошла ближе, не осталось никаких сомнений, что перед ней оборотень. В его лице, больше походившем на морду, в хищных глазах было пугающе мало человеческого. Перед ней был зверь, который, в этом можно было не сомневаться, убил десятки, если не сотни, таких, как она. Решив, что подошла достаточно близко, она остановилась. Колени ее коснулись холодной земли рядом с головой оборотня. Насмешка и презрение в его глазах постепенно уступали место страху, и Лаванде понравилась эта перемена. Сейчас, впервые за несколько лет, она не гнала от себя воспоминания о той кошмарной майской ночи. Наоборот — она словно подпитывалась ими. Образ Грейбека, скалящегося окровавленной пастью, навечно отпечатавшийся в памяти Лаванды, сейчас придавал ей уверенности. Глубоко вдохнув, она занесла клык над головой. — Я бы не стал, — раздался негромкий голос откуда-то со стороны. Лаванда дернулась, отпрянула от закопанного по шею оборотня, повернула голову и увидела потревоживший ее источник звука. Всего в паре метров от нее, примирительно выставив ладони вперед, стоял худощавый юноша и виновато улыбался. — Прошу прощения за то, что потревожил, но, право же, не стоит вам этого делать.