Когда взойдёт кровавая луна

Переступив каменный выступ широкого камина в холле родового поместья и окунувшись в запахи, привычные с детства, — я чувствую некое подобие расслабленности и умиротворения. Как ни крути, я родился и вырос в этом огромном доме, впервые сел на метлу в зеленеющем саду и упал с неё там же, едва не лишившись мозгов от удара затылком о землю, сломав запястье, — в общем, после этого я очень полюбил полёты. Эти каменные стены хранят в себе тайны, коим сотни лет: они приветствовали первые крики младенцев этого рода, что появлялись на свет в муках достойнейших женщин, носящих эту фамилию, и эти же стены слышали последние стоны умирающих представителей древнейшего во всей Магической Британии рода. На протяжении веков поместье вбирало в себя жизнь множества поколений чистокровных волшебников, впитывало их силу, боль, радость и утраты… Я ощущаю связь с этим местом — не только магическую, но и внутреннюю, незримую, нерушимую. Во мне течёт древняя кровь, что насыщалась силой рода, по капле собирая могущество, концентрируя магию в её чистом, без лишних примесей, виде — первозданном, а оттого таком неизменном спустя столько сотен лет. Прочная цепочка, состоящая из звеньев чистокровных представителей этого рода, тянется сквозь века — удерживая, скрепляя — вызывая благоговейный трепет. Малфои требуют к себе должного уважения, но, в первую очередь, они должны сами уважать свой род: гордиться своими предками и высоко держать голову — ибо они достойны этого. Достойны быть венцом священных двадцати восьми. — Добро пожаловать домой, хозяин, — тоненький писклявый голосок прерывает мои размышления, призывая опустить глаза на домашнего эльфа. Киваю в знак того, что домовик услышан, и мельком оглядываю свою одежду на предмет незамеченных следов пепла или летучего порошка — чистота каминов в Малфой-Мэноре не вызывает сомнений, но вот камин одного из борделей — совсем другое дело. Дрожь отвращения пробегает по моему телу, зарождаясь где-то в области грудной клетки, распространяясь секундными спазмами мышц по плечам, и я, встряхнув руками, сбрасываю с себя это неприятное ощущение. Поднимаю взгляд на низкорослое существо, что сложило тоненькие руки на груди, всем своим видом демонстрируя услужливость, и лишь мимолётного движения моих глаз, обращённых на него, достаточно, чтобы эльф продолжил говорить. — Леди Малфой в малой гостиной, хозяин, — движение огромных, словно крылья летучей мыши, ушей, привлекает моё внимание, и домовик, опустив влажные глаза в пол и понизив голос, продолжает говорить: — Вместе с леди Гринграсс и мисс Гринграсс. Ну что ж, мама никогда не примет сторону поражения, судя по всему, и стоит отдать ей должное — упорство леди Малфой непробиваемо в своём стремлении найти достойную представительницу среди чистокровной знати, что украсит роскошную платиновую корону рода, увенчанную тремя чрезвычайно редкими, уникальными в своём роде зелёными бриллиантами, четвёртым камушком — не огранённым поначалу, но несомненно обработанным со временем под чутким руководством Нарциссы. — Можешь идти, — проговариваю слова на автомате, пытаясь придушить в себе нарастающее чувство недовольства, что перемежается с тихим возмущением, грозя слиться воедино и создать нечто такое, чего Нарцисса не приемлет в присутствии других людей. Она вытравливала это из меня на протяжении многих лет — буквально с первого крика, покинувшего мои лёгкие, что разбился о стены родового поместья, извещая о появлении наследника. Удобряла почву неизменными убеждениями, роняла семена высокомерия, и, когда хрупкий, несмелый стебелёк детского осознания мира прорвался сквозь рыхлый, благодаря её же стараниям, грунт — ограждала этот росточек собственными руками от ветра чужого влияния, что легко мог сломить неокрепшие побеги, так бережно и так внимательно взращенные ею. Следила, выискивала, а найдя, безжалостно выщипывала мерзкий сорняк, посмевший появиться на грунте детской непосредственности — чистой, как и кровь в жилах. Нарцисса истребляла, пресекала на корню неугодное растение, не допуская распространения и, не дай Мерлин, потери хоть одного семени, что может дать жизнь новому сорняку, грозившему заглушить все её старания. Название этому сорняку «протест». Поправляя на ходу манжеты рубашки, пересекаю холл и, внутренне собравшись, вхожу в светлую комнату, освещённую десятками свечей в серебряных канделябрах — начищенных до такой степени, что мерцающие блики неприятно режут глаза. Идеальная чистота. Мои шаги заглушает персидский ковёр ручной работы, что на несколько тонов темнее портьер, и туфли практически утопают в длинном ворсе, но даже это не спасает меня от внимания трёх особ, что в один момент — весьма комичный — повернули головы в мою сторону. Маска на моём лице не покрывается мелкими трещинами, отображая истинные чувства, в глазах нет места вихрям неповиновения, изо рта не вылетает ни одного непочтительного слова. Как утомительны эти наигранные манеры… — Драко, — Нарцисса грациозно поднимается с вычурного диванчика, способного уместить человек пять, но, конечно же, Астория и миссис Гринграсс расположились напротив, восседая на точно таком же. Моя мать благоухает цветочным жасминовым ароматом с едва уловимой ноткой ванили — тонким и деликатным — обманчиво ненавязчивым. Я знаю, что, выйдя за пределы этой комнаты и покинув Малфой Мэнор — могу почувствовать запах её духов в самый непредвиденный момент — такой себе вид обонятельной галлюцинации. — Мама, — наклоняю голову для приветственного поцелуя в щёку Нарциссы, мазнув взглядом по её лицу, и, остановившись на голубых глазах, слегка прищуриваю свои. — Я думал у нас сегодня семейный ужин, судя по твоей записке. Всё же нечто проскальзывает в моём голосе, так как чистые, словно капля морской воды под летним солнцем, глаза матери на долю секунды темнеют неодобрением и лёгким укором. — Я подумала, что нам стоило бы разбавить семейный ужин лёгкой беседой, — на её лице расцветает мягкая улыбка, и Нарцисса, оборачиваясь, дарит её двум женщинам, сидящим с чашками в руках, прежде чем снова посмотреть на меня, — тем более Люциус сегодня не сможет присутствовать на ужине, и мне не хотелось бы утомлять тебя разговором исключительно со своей матерью, Драко. Она делает едва заметное ударение, произнося моё имя — чуточку понизив голос и изменив интонацию — так, что посторонние уши не смогут уловить лёгкое колебание и сквозящее предупреждение, но мне прекрасно известен этот тон. Когда она застукала меня в шестнадцать лет в саду, подпирающего стену сарая для хранения рабочего инвентаря — у неё был точно такой же голос. Думаю, это было вызвано тем, что моя идеально выглаженная рубашка была выдернута из пояса штанов, ширинка расстёгнута напоказ, и весь мой вид буквально вопил о дурных манерах и некультурности. Конечно же, вид Пэнси с задранной юбкой, дёргающей ремень моих брюк в то время, как я перебирал жёсткие завитки в её трусах, перекатывая комочек нервов, мысленно матерясь — мои пальцы всё время норовили соскользнуть: то ли от отсутствия опыта, то ли от силы её желания — сыграл немалую роль. Так что да — мне известен этот тон. Мне так хочется закатить глаза, но я сдерживаю этот детский порыв и обхожу Нарциссу, дабы поприветствовать сидящих на диване дам. — Добро пожаловать, миссис Гринграсс, — почтительно склоняю голову и перевожу взгляд на молодую девушку, что младше меня на пару лет. — Астория. Её лодыжки сведены вместе и чуть-чуть смещены в сторону — весьма выгодное положение для демонстрации красивых ног. Интересно, как долго Астория сможет игнорировать боль от того, что мышцы сводит из-за неудобного положения? Руки прижаты к корпусу, но не зажаты — размещены на бёдрах, а спина идеально ровная, будто к её плечам привязали палку — безупречная осанка. Юная Гринграсс опускает глаза, вперив их в пол, прикрывшись густыми смоляными ресницами, как по мне, слишком густыми и длинными, чтобы быть натуральными. Весь её вид кричит о благовоспитанности и пристойности — само совершенство, ведомое родителями, которые то и дело демонстрируют своё дитя, словно лошадь редкой породы — ухоженную, холёную, но всё же лишённую собственного выбора. Она создана привлечь и очаровать, вызвать интерес и желание защитить, с одной лишь целью — произвести на свет себе подобных. И это всё так наигранно, так искусственно — притворно-неестественно — вся эта показательная порядочность. Астория Гринграсс весьма жаловала член молодого конюха, сквиба из конюшен собственного отца, так что сравнение с лошадью в каком-то смысле иронично. — Астория, ты выглядишь, — как же бесит эта напускная скромность, — обычно. И вот оно — проблеск ярости, что проявляется в резко поднятых глазах, пускающих язвительный дротик колючей проволоки стервозности, с заточенным кончиком свирепости, что призван рассечь кожные покровы и пустить смертельный яд в кровоток, отравляя организм, вынуждая задыхаться в агонии, раздирая горло в попытке вдохнуть. Хорошая попытка, но всё же недостаточно, дорогая — меня таким не проймёшь, но вот конюх наверняка оценил бы. Бедняга. Стук фарфоровой чашки о блюдце за моей спиной и тихий возглас леди Гринграсс вынуждают прекратить созерцать занимательную картину: когда сущность человека обнажается в своём истинном, первозданном виде. — Как обычно, замечательно, конечно же, — улыбаюсь, не без удовольствия отмечая сжатую челюсть Астории и неравномерно покрывшуюся красными пятнами кожу. Этот вечер маячит передо мной развевающимся флагом, поднятым во имя скуки и впустую потраченного времени. Присаживаюсь в единственное кресло, мысленно готовясь к очередному нудному разговору о погоде, еде и, дракл его знает, о чём ещё. Чисто из праздного любопытства осматриваю Асторию, мысленно раздевая: бледная кожа в зоне декольте, не целованная солнцем — наверняка такая же молочная и ровная под этими тряпками, что облепили девушку, словно в попытке задушить — в попытке привлечь мой взгляд к женским прелестям, если говорить правду. Небольшая грудь — и я уверен, соски-то у неё бледно-розовые — цвета конфет Берти Боттс такого же оттенка. Никогда не любил сладкое. Скорее всего, она симулирует оргазмы с таким же успехом, как и играет роль благовоспитанной девушки. А ещё, думаю, она стонет высоко и протяжно, повизгивая и скуля. Это как трахать громовещатель, упаси Мерлин. Гляжу на неё, постукивая указательным пальцем по верхней губе, и продолжаю мысленный анализ, представляя, как губы Астории надрачивают мой член в попытке доставить удовольствие, а её язык проходится по длине ствола и… Ничего не чувствую. Ну, я честно пытался, так что… — Драко, — голос матери вынуждает посмотреть на неё, — выпьешь чаю? — Нет, благодарю — я выпил чашечку перед тем, как пришёл, — образ шлюхи, старательно облизывающей меня, так некстати предстаёт передо мной, что приходится моргнуть, дабы изгнать это видение. — От большого количества чая, — смотрю в глаза матери, — у меня болит голова. Игнорирую сжатые губы Нарциссы и, пресекая на корню очередной взгляд неодобрения — перевожу тему. — Почему отец не дома? — Незапланированное собрание — авроры выследили очередного беглеца, и Люциус безотлагательно направился в Министерство, чтобы организовать операцию для поимки изменника. Обычная штатная ситуация — в скором времени в одной из резерваций станет на одного заключённого больше — если этот некто переживёт встречу с Тёмным Лордом, естественно. — Эти грязнокровки и предатели крови вообще не заслуживают быть возвращёнными в страну, — миссис Гринграсс прерывает полёт моих мыслей, и её голос воспринимается скрипом мела по поверхности учебной доски. — Они даже ниже домовиков — этих маленьких кривоногих уродцев, настолько жалких, что даже знать их имена является ниже чести и достоинства любого высокородного представителя аристократии. Ну до чего же противный голос, Мерлин — неудивительно, что мистер Гринграсс предпочитает проводить время вне дома — любой бы на его месте сбежал от этого скрежета, натурально вскрывающего виски… Щёлкаю пальцами, привлекая к себе внимание не только пылающую жаром в своих речах миссис Гринграсс, но и домашнего эльфа, появившегося с тихим щелчком по правую сторону от меня. — Что Вам угодно, сэр? — эльф кланяется, хоть я и не смотрю в его сторону, наблюдая за тем, как мать Астории следит за моими действиями, и самодовольный блеск её выцветших глаз — от осознания того, что я разделяю её взгляды — приносит мне лёгкое удовлетворение. — Огневиски, — всего несколько мгновений, и домовик возвращается с подносом на голове, естественно, серебряным, и стаканом односолодового огневиски с двумя кубиками льда — как я и люблю. Неспешно забираю стакан, растягивая губы в тонкой улыбке, и, убедившись, что рот миссис Гринграсс разъезжается в ответном жесте — перевожу глаза на эльфа, всё ещё стоящего возле меня. — Ты, — и когда маленькие ручки опускают поднос, перехватывая поудобней, а большие глаза вопросительно вглядываются в моё лицо, добавляю: — Можешь идти, Ганси. Уже давно виски не чувствовался так приятно на моём языке — насыщенно, и так восхитительно пощипывающее, хотя, возможно, яркость вкуса этому напитку придаёт сдавленный кашель миссис Гринграсс, вызванный тем, что глоток чая попал не в то горло — какая досада. Ставлю стакан на ближайший столик и поднимаюсь с намерением покинуть этот театр с никудышными актёрами и попытаться спасти этот вечер, проведя его в более приятной компании. — Леди, — смотрю на трёх женщин, но не останавливаю взгляд ни на одной из них. — Так как отец сегодня не может провести этот восхитительный вечер с нами — не смею навязывать своё присутствие, — слышу, как мать резко выдыхает через нос, но это никак на меня не действует. — Уверен, вы хорошо проведёте время за ужином. Хорошего вечера. — Я провожу тебя, Драко. Конечно, мам — конечно же, ты проводишь. Покидаю пределы гостиной, направляясь в сторону камина, не удосуживаясь даже подождать Нарциссу, гневно вышагивающую позади. Лишь достигнув холла, замедляю шаг и позволяю ей настигнуть меня. — Что это за поведение, Драко? — она не скрывает своего негодования, позволяя ему наполнить до краёв свои глаза и вылиться в виде обвиняющих слов, призванных утопить в раскаянии. Но я уже давно не тот мальчик, что следует за взмахом руки своего родителя — доверчиво и слепо — пребывая в уверенности, что так и должно быть. — Я не люблю, когда меня пытаются подловить, — позволяю гневу выйти наружу, — но ты из раза в раз проворачиваешь подобные вещи — мне надоело. Не собираясь выслушивать очередные нравоучения — обхожу мать, направляясь к камину, но Нарцисса Малфой не из тех, кто позволяет уйти, не дослушав её до конца. — Твои друзья уже давно женаты, а некоторые даже обзавелись детьми, — она буквально сдерживает себя, чтобы не повысить голос. — Ты же прожигаешь жизнь в публичных домах, унижая себя связями с непотребными девками, рискуя опозорить нашу фамилию. Слова матери бьют в спину в попытке уколоть побольнее, но причиняют едва ощутимый дискомфорт, вызванный упоминанием того, что я могу «опозорить нашу фамилию». Эти слова вынуждают обернуться и посмотреть на неё. Я не допущу, чтобы род Малфоев был запятнан — никто не смеет полоскать моё имя в досужих сплетнях и ставить под сомнение честь моего рода. Никогда. Но не Нарциссе решать, как мне поступать и как мне жить. — И что, женитьба отвадит меня от «непотребных девок»? — яд в моём тоне истинно малфоевский, не иначе как семейная черта. — В таком случае очень странно наблюдать уважаемых господ, пребывающих в браке, что выстраиваются в шеренгу к очередной доступной койке, не успевшей остыть от предыдущего носителя уважаемой в обществе фамилии! Мать ахает в возмущении, прикрывая рукой рот, широко раскрыв глаза. Но всё же ей достаточно пары секунд, чтобы прийти в себя и натянуть маску хладнокровия — и это тоже семейная черта Малфоев — носить маски, скрывая истинные чувства. — Не смей вести себя неуважительно по отношению к своей матери. Наконец, достигаю камина и, зачерпнув горсть летучего порошка, поднимаю глаза на пылающую гневом женщину, так тщательно скрывающую свою суть. — Подумай о своём уважении ко мне, мам, когда в следующий раз надумаешь устроить подобную встречу без моего ведома. И словно пытаясь доказать свою непокорность, но на самом деле просто следуя своим желаниям, произношу адрес, что, несомненно, вызовет очередной приступ возмущения у достопочтенной леди Малфой. — Нотт Мэнор. Зелёное пламя поглощает меня, застилая глаза и не позволяя увидеть реакцию Нарциссы на моё перемещение. *** Холл поместья Тео Нотта встречает меня приятной тишиной и сгустившимися сумерками, что разбавлены светом свечей, и, в отличие от моего дома, эльф не приветствует меня, но нет сомнений — хозяева уже оповещены о моём прибытии. Внезапный смех разбивает спокойную обстановку, задавая курс передвижения, и я, зная планировку этого особняка как свои пять пальцев, безошибочно иду на звуки. Блейз Забини, Тео Нотт и Пэнси, в девичестве Паркинсон, беззаботно и непринуждённо разместились возле горящего камина, то и дело разбавляя смех и разговоры весьма внушительными дозами алкогольных напитков. — О, посмотрите кто к нам пожаловал, — Блейз размахивает непростительно полным стаканом бурбона в мою сторону, рискуя пролить жидкость на собственные брюки. — Лакомый кусочек всея Британии. — Заткнись, Мерлина ради, — беззлобно проговариваю я, направляясь к ближайшему столику с хрустальным графином, выискивая глазами ёмкость со льдом. — Ты же должен ужинать со своей семьёй, разве нет? — Тео хмурится недоумённо. — Или ты на сегодня исчерпал лимит терпения и сбежал прямо перед сменой первого блюда? Закатываю глаза и сажусь в свободное кресло, наконец позволив себе расслабиться. — Нарцисса устроила очередной вечер сватовства, — Блейз давится напитком, а я морщусь от вида жидкости, что покидает его нос, разлетаясь в стороны — ну и мерзость. Хорошо, что я сижу на расстоянии. Тео натурально ржёт, потому что другого определения его смеху я дать попросту не способен, и очередное воспоминание о лошадях за один вечер — это слишком. Делаю глоток огневиски, буквально кожей чувствуя на себе напряжённый взгляд. Он скользит по моим рукам, застывая на мгновение на пальцах, что удерживают запотевшее стекло, а потом, словно опомнившись — исчезает, но стоит мне сделать очередной глоток, как взгляд чужих глаз возвращается. Пэнси. Выдержанный, ароматный напиток с высоким градусом ощущается на языке обыкновенной водой — безвкусной и пресной. Хотя, существует вероятность, что я банально сжёг свои рецепторы. Этот вечер всё так же утомителен… — Уверен, если бы женщинам было позволено командовать армией — Нарцисса возглавила бы войско — её напору можно позавидовать, — ворчит Блейз, приводя себя в относительно приемлемый вид, позволяя мне смотреть на него, не испытывая брезгливости от внешнего вида. — Но она не в курсе, видимо, — Тео задумчиво протягивает слова, перекатывая бурбон на донышке своего стакана, — что Драко Малфой скорее заавадится, нежели даст свою фамилию той, которая не отвечает его недостижимым требованиям, — он бросает на Пэнси короткий взгляд и возвращает глаза обратно к стакану. — Той, что недостойна быть рядом с ним всю оставшуюся жизнь. Интересно, специально ли Тео говорит такие вещи перед своей женой? Видит, как буквально на секунду Пэнси дёргается так, будто он её ударил? Знает, что ей больно слышать такое? И замечает ли, как она в один глоток опустошает бокал вина? Конечно же он знает, видит и замечает… Рука Блейза замирает на полпути, так и не донеся стеклянный сосуд ко рту, и атмосфера в комнате нагревается до напряжённой скованности, буквально в секунду изменив градус. Прекрасно — может, хоть это придаст вкус этому дню, что длится бесконечно долго… Едва слышный хлопок аппарации и появление домовика с письмом в руках разбивает сгустившийся воздух и будто запускает мир в движение. … к сожалению, не сегодня, увы. Тео хватает конверт и, бегло пробегая взглядом по чернильным строчкам, цокает недовольно, привлекая всеобщее внимание. — Дракл побери, завтра нужно отправиться к маглам, — Нотт комкает письмо, выбрасывая пергамент вглубь комнаты, и тот исчезает, не достигнув пола. — У Арабеллы день рождения, и я не могу пропустить пятилетие собственной дочери из-за очередной поимки беглого волшебника. При упоминании дочки он вскакивает из кресла, направляясь к окну, сжимая руки в кулаки — расстроен. — Тео, я могу пойти вместо тебя, — говорю спокойно, не видя в этой ситуации никакой проблемы. — Надеюсь, твои оболтусы не принесут проблем, ты же знаешь как я не терплю отсутствия дисциплины. Тео разворачивается, и я буквально вижу, как его глаза светлеют от осознания того, что он сможет провести целый день со своим ребёнком. — Я ручаюсь за каждого из них, Драко, — он говорит слишком быстро, чтобы я поверил в это, но выбора у меня особо и нет. — Спасибо тебе — я твой должник. — Сочтёмся, — хмыкаю себе под нос, попутно наполняя очередной стакан огневиски. — Мерлин, главнокомандующие резерваций Британии прикрывают друг другу задницы — это так не по-слизерински, — голос Блейза лишён чёткости, и это знак, что ему пора прекратить лакать алкоголь словно воду в знойный летний день. — Я тронут. Иногда Блейза полезно игнорировать. — Дорогая, — Тео обращается к Пэнси, слегка понизив голос, — может, тебе на сегодня хватит? Я не смотрю на неё, не разговариваю с ней, не реагирую на её взгляды. С тех пор как она вышла замуж за Тео семь лет назад — Пэнси перестала для меня существовать как женщина. Она — жена моего лучшего друга, мать его ребёнка, и я готов прийти ей на помощь по первому зову, если понадобится, но на этом всё. — Я сама буду решать, когда мне хватит, — раздражённый голос неприятно бьёт по ушам, и я, не намереваясь быть свидетелем семейных разборок, выхожу из комнаты, направляюсь на улицу. Сумерки сгустились, и тени таятся по углам, потревоженные лишь бликами газовых фонарей, что освещают подъездную дорожку. Огромная луна, подёрнутая красноватой дымкой — единственное светило, занявшее небосвод сегодня — даже россыпи звёзд не видать. Большой ореол оранжево-красного оттенка окружает лунный диск, вызывая ощущения тревожности и внутреннего беспокойства. Тихие шаги за моей спиной откликаются во мне жужжащим напряжением и ноткой едва-едва уловимого раздражения. Прошло семь долгих лет с тех пор, как Пэнси стала миссис Нотт, но каждый раз, стоит ей перебрать сверх меры — она теряет чувство собственного достоинства, проявляя завидное постоянство, пытаясь мне что-то доказать — несмотря на то, Салазар, что я давно забыл о тех недоотношениях, что основывались исключительно на диком сексе озабоченных подростков. Но Пэнси всё никак не может отпустить, видимо. — Кого на этот раз Нарцисса прочила тебе в невесты? — мягкий голос совсем не похож на тот, что я слышал, покидая гостиную. Он раздаётся раньше, чем появляется его хозяйка. — Асторию, — отвечаю коротко, надеясь, что она уйдёт. Но это Пэнси. — Надо же, — хмыкает девушка, — даже до Гринграсс очередь дошла. Пэнси не ждёт ответных комментариев — она слишком хорошо меня знает. — Паркинсоны более устойчивы в обществе и занимают куда более выгодные должности в Министерстве, но, — она делает паузу, — миссис Малфой отвергла мою кандидатуру в качестве твоей жены в своё время. В её голосе звучит давняя обида, приправленная горечью, присыпанная прахом несбывшихся надежд — и такое происходит, мать его, каждый раз, стоит ей подловить меня наедине. Когда закончится этот вечер, а? — Пэнси, ты обижена не на Нарциссу, а на меня, — даже не смотрю на девушку, продолжая держать взгляд прямо. — Это я отказал твоим родителям в женитьбе, — тон моего голоса звучит выше, несмотря на то, что я спокоен, в общем. — Где твоя гордость, Пэнс? — я терпеть не могу её вечные пьяные претензии. — Мои слова никогда не изменятся — спрашивай ты хоть миллионы раз, ответ всё тот же — я никогда не любил тебя… — Я любила, — голос Пэнси срывается до тихого, едва различимого шёпота. — Отдала всю себя, — понимаю, что она нуждается в том, чтобы я смотрел прямо в её лицо, но не делаю этого, — но ты так жестоко поступил со мной, Драко. Не знаю, что должен чувствовать после этих слов — раскаяние, вину или сожаления — мне неизвестен алгоритм. Потому что я никогда не был на месте Паркинсон — и никогда не буду. Поэтому её слова не вызывают во мне отклика, не причиняют боли — не ранят. — Ты любила не меня, Пэнс — ты любила само понятие «любовь», наслушавшись глупых сказок и начитавшись идиотских романов, — этот разговор чувствуется затхло и тоскливо, но я всё же вынуждаю себя его продолжать, потому что это необходимо. — Я не женился ни на тебе, ни на другой, потому что быть в браке — это значит принадлежать кому-то, — поворачиваю голову к ней, прямым взглядом врезаясь в её блестящие глаза, в очередной раз пытаясь донести истину, — а я никому не принадлежу, Пэнси — никому, кроме себя. — Неужели ты не испытывал ко мне ничего, кроме похоти? — она заламывает руки в попытке унять подрагивающие пальцы, но мой мозг фиксирует эти движения на сплошном автоматизме — хладнокровно и равнодушно. Отвожу глаза, делая большой глоток водянистого огневиски, раздражённо отмечая, что лёд уже растаял. — Мерлин, — она продолжает шептать. — Ты ведь даже не боялся, что мои чувства к тебе остынут, — судорожный вдох как повторяющееся осознание. — Господи, неужели ты всегда был таким чёрствым? — Глупо бояться потерять то, во что не веришь, — я намерен закончить этот абсурдный разговор, переводя его в более важное русло. — Тео очень привязан к тебе, — выдыхаю слова в прохладный воздух. — Стоило бы больше уделять внимание ему, а не пустым размышлениям о том, чего никогда не было. Она молчит, наконец-то, а я думаю о том, что пора бы возвращаться домой — завтра предстоит нелёгкий день. Лёгкий порыв ветра всколыхнул её волосы, вынудив поднять голову вверх, да и застыть в таком положении. — Ты знал, что существует поверье? Сжимаю крепче стакан, даже не повернувшись к Пэнси, непозволительно близко стоящей возле меня. Даже не собираюсь ничего отвечать. — Говорят, что небесный дракон, охраняющий чертоги богов, столетиями наблюдал за луной, восхищаясь её светом, мечтая искупаться в бледном свечении, что она дарила ночью. Он наблюдал тихо и скрытно, взращивая в себе желание завладеть луной, да так, чтобы она дарила свой свет лишь ему одному. Дракон хотел, чтобы никто не имел власти над луной — никто, кроме него. Но его мечта ускользала раз за разом от попыток её ухватить — сменялась солнцем, а в особо тёмные ночи вообще не появлялась на небосводе. И тогда он решил, что, если не может владеть — уничтожит. И дракон разорвал луну на части, не имея возможности заполучить её полностью, отрывая кусок за куском, раздирая тело — страдая от осознания того, что ей невыносимо, мучительно больно от его жестокости, но не в силах остановиться, пока луна не покрылась кровью полностью. И когда он понял, что морда его залита алой кровью той, которую он невыносимо хотел — взвыл от ужаса собственных деяний. От горя и осознания собственной вины дракон рассыпался на тысячи мелких частиц, что усеяли тёмный небосвод. Он уничтожил себя, чтобы быть вечным напоминанием: слепая жажда обладания приносит лишь разрушения в итоге… Ветер, будто прислушиваясь к словам Пэнси, утих, спрятавшись в широких кронах деревьев, трусливо слушая слова древней сказки. — Кто твоя луна, Драко? — Пэнси отступает от меня, подарив этим движением возможность дышать. — Кто бы она ни была — мне уже жаль эту девушку. Мерлин, какой же бред несёт эта женщина… — Ты пьяна, Пэнс — возвращайся в дом, — говорю тихо, с удивлением отмечая, что мой голос понизился практически до шёпота. — Разумеется, Драко, всё именно так — я пьяна, но завтра буду трезвой, а вот ты останешься таким же — бесчувственным, холодным и неспособным любить, — её голос стихает, как и шаги, но Пэнси бросает последние слова, с таким сокрушением, что даже мне становится не по себе: — Надеюсь, ты никогда не найдёшь её — потому что ничего, кроме страданий, ты дать не в силах. Позволяю себе ещё несколько мгновений тишины, бездумно всматриваясь в темнеющую неровность хвойного леса, окружающего поместье Ноттов, практически сразу выбросив из головы пьяные речи Пэнси. Вот только когда я возвращаюсь в дом, мои глаза без разрешения устремляются ввысь, впиваясь в алый круг, освещающий небеса сегодняшней ночью. Кто твоя луна, Драко? Неконтролируемая дрожь морозными касаниями пробегает по моему позвоночнику и оседает где-то в области груди холодным комком непонятного предчувствия и навеянной чужими словами тревогой. Дракл тебя побери, Пэнси, с твоими вечными драмами…