Тогда иди и просто выслушай его.
Легко сказать «выслушай». Вряд ли он вообще захочет что-то рассказать, а тем более мне. Я всего лишь та, кого он хотел затащить в постель последние полторы недели, может не стоит обманываться? Уж он-то вряд ли сейчас хочет увидеть меня, только не меня.Что-то я раньше не замечала за тобой такой любви к самобичеванию.
Знаешь, а я вот не удивлена, что он так тебя возненавидел в первую встречу. Ты абсолютно не думаешь о чувствах других. Неэмпатичная, эгоистичная…Какие прелестные слова в мой адрес, ммм…
Нравится? Прекрасно! Тогда, может, последние слова заставят ее задуматься о том, что нельзя делать так, как она хочет. Ты точно такая же как и его бывшая.Не сравнивай меня с ней, — она тут же зарычала, ощетинилась, и я почувствовала, как волоски на моих руках стали дыбом от звуков ее голоса в моей голове.
Пока она злится и ворчит, сажусь прямо по середине поляны на пень и достаю сигарету, но не зажигаю, а начинаю просто жевать фильтр. Курить не хочется, но занять себя чем-то — да. Говоришь, что она полная сука, а сама со мной делала то же самое. Заставляла ощущать и делать то, чего я не хотела. Захочешь, и я брошусь к нему на коленях, вся такая послушная и возбужденная. Может, все же это полезно, что Марко запретил тебе высовываться. Она фыркает, а я лишь закатываю глаза. Я и не ожидала, что она поймет. Это же не ее лишают воли. Но мне казалось, что если она так любит защищать Хейла, то хоть что-то поймет, увидит со стороны как выглядят подобные махинации, но все было без толку.Это разные вещи. Я подталкивала тебя к нему, он нам подходит…
Нет, ты лишала меня воли. И его тоже лишали. Небось, Мария заставляла его сходить по ней с ума, а в перерывах между половыми актами шептала ему на ухо «Джаспер, убей его для меня, сожги деревню, оторви всем нахрен головы», — передразниваю голос той, кого я даже ни разу не видела и не слышала. — И он делал. И тебе ничего не стоит взять и заставить меня убить кого-то, а затем прыгнуть к нему в постель.Гра…аррр…
Кривлюсь от громкого звука, что разрывал черепную коробку, и понимаю каким-то шестым чувством, что волчица серьезно обиделась. Тут же внутри меня становится как-то ноюще пусто, словно часть меня в один момент исчезла, умерла. Больше не ощущалось чужого присутствия в голове, точнее я раньше и не замечала ее, пока не почувствовала сейчас эту холодную пустоту. Неужели она все это время была рядом и ни разу не покидала меня? Черт… Мычу, недовольно раздербанивая табак в руках. Должна была поговорить с Джаспером, а вместо этого выбесила свое второе «я». Вообще я не хотела на нее наезжать, но ей, несомненно, полезно будет подумать о том, что она вообще творит. Все познается в сравнении, вот может хоть так поймет, насколько она была не права, перехватывая контроль моего тела на себя. Мне бы хотелось, чтобы она поняла… Но я не знала, как еще объяснить ей свою точку зрения, не сравнив ее с Марией. Да, это казалось болезненным, но действенным и нужным. Как-нибудь отойдет, я надеюсь, ведь раньше она никогда так сильно на меня не обижалась. Погруженная в разговор с ней, я и не заметила, как мандраж по поводу неизбежного разговора с вампиром начал потихоньку отступать. Черт, а она все же права. Я тут самобичеванием занимаюсь вместо того, чтобы наконец собраться с силами и наконец найти его. Нужно просто догнать Хейла и придумать, что сказать, на месте. Ведь чем дольше я задумываюсь над этим, тем меньше во мне уверенности. Тут же решительно подрываюсь с места, не думая ни о чем, и наконец следую за ним. Не знаю, как далеко он ушел: его след петляет, иногда выводя меня на очередные разрушения от его рук. Но все же наконец его запах приводит меня к домику на дереве. Здесь его аромат превращается в сплошную кашу, не позволяя понять, куда он пошел дальше. Мне явно стоит потренироваться над тем, чтобы улавливать самый свежий след. Я прислушиваюсь, пытаясь понять, внутри ли он домика, но вампиры не дышат, и сердце у них не бьется, так что это заранее провальная попытка. Громко выдохнув, я все же подпрыгиваю и почти бесшумно приземляюсь на настил. Дверь в его уединение открыта, и через проем видно, как Хейл лежит на огромной кровати, устремив свой взгляд в потолок. Откуда здесь вообще взялась кровать? Несмело вхожу внутрь и мнусь на пороге, осматривая комнату. Места здесь совершенно не было: все свободное пространство теперь занимал собой огромный разложенный диван, а не кровать: теперь я заметила мягкую обивку из-под края простыни. Запах свежевыстиранного белья приятными нотками защекотал нос, мои глаза сами наткнулись на несколько небольших букетов полевых цветов в аккуратных вазах на небольшом столике и подоконниках, на свечи разных размеров, мягкий коврик на полу и плед крупной вязки. Я удивленно раскрыла рот и нахмурилась, обводя комнату взглядом снова и снова. Приятное ощущение тепла самовольно начало разливаться в груди от осознания того, что он побеспокоился о своем холостяцком гнездышке, что прикупил диван специально для особого случая. Все это показалось мне довольно милым, но в хорошем смысле этого слова. Не как синоним робости и горящих стеснительных щек, а как синоним твердой и взрослой заботы. Обычный жест, который доводит тебя до какого-то странного транса удовольствия, когда приятные мурашки появляются на коже головы. И все это заставляет тебя давать таким вещам бо́льшую значимость, чем дал бы кто-либо другой. Мне всегда нравилась безмолвная забота. Может, поэтому я так и застыла, пытаясь скрыть улыбку, что не была уместна в этот самый момент. Весь этот уют настолько выбил меня из колеи, что я потерялась, пытаясь понять, что мне делать и чувствовать дальше. И все же в какой-то момент я наконец отмираю и делаю глубокий вздох. Джаспер даже не взглянул на меня за все это время, все так же лежал, устремив взгляд в потолок. Жажды убивать в чертах его лица не было, видимо, он уже выплеснул всю агрессию на деревьях и теперь просто думал о чем-то важном. Я восприняла это как хороший знак, поэтому осторожно присела на краешек дивана, разгладив при этом хлопковые простыни. Поерзала несколько секунд, устраиваясь поудобнее, попыталась открыть рот и сказать что-то, но мысли абсолютно не шли в голову. Действовать по обстоятельствам у меня тоже не особо получалось. Раздраженная я просто откинулась на кровать, сбросила кеды и устроилась рядом с ним, подперев рукой голову. Осторожно осматривая его профиль из-под опущенных ресниц, я отмечала каждую деталь, пытаясь понять, чего ожидать от Хейла. Его лицо было холодным и сосредоточенным, между бровей залегла глубокая складка, а в уголке губ виднелось небольшое красное пятно, за которое я и уцепилась. — У тебя кровь вот здесь, — опасливо тянусь к его лицу рукой и стираю каплю, едва касаясь его губ и подбородка своим пальцем. Не откусит же он его от злости в конце концов? — Кого ты убил? — небрежно интересуюсь. Я знала, что лося или оленя, кем бы он там ни был, просто мне нужно было ухватиться за что-то, чтобы начать разговор. Хейл поворачивает в мою сторону голову и выгибает бровь. Да, знаю, вопрос не особо подходит для беседы, но что-то получше мне в голову не приходит. — Первую или вторую положительную из пакета, — наконец отвечает он. Эта хорошая новость: значит, он не был голодным. Человеческая кровь всегда делала его добрее. — А ты знаток, — нервно кривлю губы в улыбке, радуясь тому, что он вроде не собирается убить меня одним своим взглядом. Вместо этого он даже слегка усмехается и снова отворачивается. — Их больше всего сдают, так что логично, что твоя подруга прислала не редкую группу крови, а те две, которые имеет больше семидесяти процентов населения США. Ну да, звучит и вправду логично. Это все, что я могла бы ответить, но прикусила язык из-за пресности и ненужности очевидного. Вместо этого после его слов наступила тишина, от которой хотелось спрятаться. С минуты две я просто глядела на его замерший профиль, на то, как он не моргает, не дышит и не шевелится. Но очень быстро смотреть на него становится невыносимо трудно, и я наконец ложусь рядом. Диван оказывается очень мягким и удобным, а от соприкосновения с подушкой и вовсе хочется закрыть глаза и провалиться в сон. В голову начинают лезть странные мысли о том, что я, наверное, испачкала идеально белые простыни своей не особо чистой одеждой, хотя Хейл вообще лег на кровать в обуви, так что я решила не думать сейчас о чистоте. Моя рука случайно касается его ладони, когда я убираю свою с живота и кладу рядом. Ледяные пальцы слегка вздрагивают, но он не спешит разрывать случайный контакт. Тогда я осторожно переплетаю наши пальцы и крепко сжимаю его ладонь, собираясь с мыслями, которые напоминали мне хаос в бескрайней пустоши. — Знаешь, — наконец начинаю говорить, но мой голос срывается, и я прочищаю горло, — я скажу сейчас то, что думаю, не потому что хочу высказаться, утешить тебя или промыть тебе мозги. Ты и так знаешь, что я не «мисс вселенское понимание», и вся эта сверхъестественная хрень мне тяжело дается. И я, наверное, последний человек, по твоему мнению, кто смог бы тебя понять. Но есть вещи, которые я могу понять даже больше, чем ты думаешь, — шумно сглатываю, ощущая, как он до боли сжимает мою ладонь. От такой долгой прелюдии у него сейчас небось начнет болеть голова и лопнет терпение, поэтому решаю высказать все как можно быстрее. — Я знаю, какого это, исполнять приказы против своей воли. Хотя это было со мной лишь однажды, но это был один из самых неприятных опытов в моей жизни. И я знаю, какого чувствовать, как тело предает тебя, когда кто-то вопреки твоей воли заставляет тебя ощущать… эммм, возбуждение и… Да и не только его в общем-то, — ворчу, закатывая глаза. — Мы похожи, Джаспер, — вот та мысль, которую мне хочется до него донести, — больше, чем ты думаешь. И чтобы ты не натворил под аффектом от ее эротического дара, назовем его так, — это не твоя вина. Фуух. Слегка улыбаюсь, довольная тем, что смогла подобрать хоть какие-то слова и не растерялась. Пусть они и казались скомканными, без красок и разглагольствований, но я более чем уверена, слушать длинные речи он бы не стал. Я и вправду думала, что его вины во всем случившемся практически нет. Для общего психологического состояния лучше свалить ее на другого, чем постоянно мучить себя этим чувством. Но лишь в том случае, когда объективно твоей вины во многих вещах практически нет. А он и вправду не был виноват в том, что творила с ним Мария. Я же не виновата в том, что волчица пожирает людей в полнолуние. Не буду же я сидеть целыми днями и корить себя за то, что стала оборотнем. Да и вампиры вроде не винят себя за убийство животных, а кто-то — в убийстве людей. Как и многие люди не ругают себя за употребление мяса, а волк не плачет над растерзанной овечкой… Ну, в общем продолжать можно бесконечно. Вот только почему, от понимания всего этого я все равно чувствую толику вины? Видимо, от нее так просто не избавиться, и на это тоже уйдут месяцы, а может и годы. Но вечно внешне угрюмый и суровый Хейл не казался мне тем, кто будет собственноручно пожирать себя изнутри виной. Он не был тем, кто терзает себя, скорее всегда помнит и никогда не забывает. Если он о чем и беспокоился, как по мне, так больше о реакции семьи. Это казалось мне единственно верной мыслью. Поэтому добавляю спустя несколько безмолвных минут: — Твоя семья поймет. И все, что слышу в ответ, — недобрую усмешку. Не особо многословно, но лучше, чем вообще ничего. Не видеть его эмоций, как ожесточается или расслабляется его лицо — было морально и физически тяжело. Будто разговариваю с тенью. Казалось, что поставь между нами ширму, и кто-то из нас окажется на исповедальне. Мне просто жизненно необходимо было видеть его, а не эту пологую крышу и гвозди. Не желая и дальше гипнотизировать потолок, я резко сажусь на диване и оборачиваюсь к нему, желая еще что-то сказать. — Проблема в том, — тут же начинает говорить Джаспер, высвобождая свою руку из моей и кладя ее себе под голову, — что ты не можешь это побороть. У тебя смягчающие обстоятельства, а я должен был как эмпат распознать ее дар, научиться сопротивляться и уйти от нее раньше. — Пффф, — фыркаю, используя излюбленное выражение чувств волчицы. С кем поведешься… — А вот и могу, Марко сказал, что могу. Просто пока не умею. И уйдут годы на то, чтобы научиться полностью контролировать свое тело и договариваться с ней. Это не делается быстро. Вот и ты двигался с той скоростью, с которой умел. И ушел тогда, когда наконец был готов. — Марта, — он наконец переводит на меня недовольный взгляд и тоже садится, да так близко, что между нашими носами остается не больше десяти сантиметров. — Ты оправдываешь то, чего не знаешь. — Тогда расскажи мне, — непроизвольно наседаю, подсаживаясь еще ближе, но это приводит к негативному эффекту. Хейл тут же морщится и отстраняется, добавляя между нами дистанции. В его взгляде поселяется отчужденность, лицо ужесточается, не выражая больше предрасположенности к разговору. Он не долго обдумывает свои слова и раздраженно с едкой ноткой бросает: — Вот осталась бы там и узнала все, зря только пошла за мной. Я цокаю и сердито складываю руки на груди, мелко щурюсь, а он тут же довольный эффектом кривит губы в ухмылке. — Марко бы не выдал твой секрет, ты это и сам видел. Он помог тебе что-то там понять и осознать, но вслух он ничего не сказал и за твоей спиной не стал бы этого делать. — Только из-за твоего дружка обо всем еще узнал и мой брат, — Хейл ненавистно оскалился и посмотрел куда-то поверх меня. — А Эдвард наверняка уже все всем растрепал в своих антиутопичных красках. Он давно мечтает от меня избавится и такого момента не упустит, а Калленам нельзя знать об этом. Это положит конец всем нашим отношениям. Тогда тем более ему надо было не убегать, а рассказать свое видение произошедшего. Если его брат хотел избавиться от него, то наверняка еще приврет что-то, настроит всех против него, и потом Джасперу будет труднее вернуть доверие семьи. Вот чего я понять не могла, так это то, почему он был так спокоен. Вроде злость плескалась где-то в глубине его взгляда, но он не пытался ничего исправить. Не пытался оправдаться, да даже не орал и не крушил ничего, просто смирился со всем этим. Хочет, чтобы все полетело к чертям собачим? Я не понимаю. — Почему ты так спокоен, Джаспер? — Месть — блюдо, которое нужно подавать холодным. А с Марией — ледяным. Я обдумываю то, как изощренно буду убивать ее. Это ты хотела от меня услышать? — он усмехается и смотрит на меня не по-доброму. Смотрит самыми черными затворками своей души и ждет, что я отвечу. Я невольно поджимаю губы. Конечно, не этого я ожидала услышать, но зато теперь вижу знакомого мне Джаспера. Хотя нет, не так. Я вижу его настоящего: расчетливого, жесткого и безжалостного. Без масок и прикрас. Его желание убить бывшую не вызывает во мне каких-то сострадательных ноток в ее сторону. С учетом того, скольких он из-за нее убил, — она этого более, чем заслуживает. Не по себе мне становится от мыслей о том, что он решит с ней сделать до ее кончины. А она не будет быстрой, это и так понятно. Будет пытать ее? Хотя, нет, вампиры практически не испытывают боли, так что эту мысль я сразу отбрасываю. Что бы он ни решил сделать — это будет что-то явно изощренное и мерзкое. — Что ж, ладно. Пусть страдает и умрет, — пожимаю плечами, будто мне нет до нее никакого дела, но Джаспер явно не был доволен моей реакцией. Он начинает злиться и сжимает ладони в кулаки. — Что? Хотел, чтобы я тебя начала отговаривать? А вот и не буду. Она это наверняка заслужила. Хейл тут же стремительно и резко встает с дивана и в один большой шаг подходит к противоположной стене. Смотрит куда-то вдаль за окном, а затем достает из кармана зажигалку и поджигает ею стоящую на подоконнике свечу. Как только она окрашивает собою все пространство вокруг, на его идеальном профиле начинают играть зловещие тени. Я совсем не понимаю, что с ним происходит, поэтому приподнимаюсь и подползаю на коленях к краю кровати. Вытяни я руку и чуть наклонившись вперед, то вместо воздуха смогла бы почувствовать его твердость. Как же все-таки здесь было мало места. Коморка. Но почему-то теперь она ощущалась не такой чужой, как раньше, а даже родной и уютной. Спустя пару минут моего гипнотизирования его спины Джаспер поворачивается ко мне лицом и присаживается на подоконник, вытягивая ноги вперед. Он засовывает руки в карманы и уверенно смотрит мне в глаза. — Я расскажу все. Но прежде облегчу тебе задачу. Если станет невмоготу, — кивает подбородком в сторону выхода, — то дверь там. Можешь не говорить ничего, просто свалишь и все. И все? Ну уж нет. Все, что он сейчас делает, — пытается настроить меня против него. Я прекрасно это вижу и чувствую, но пусть не надеется, что я просто так возьму и сбегу. — Лучше начинай. А то лишь нагнетаешь, — язвлю в ответ, показывая, что меня не так просто напугать. Его пальцы достают тонкую трость сухоцвета из вазы, колос пшеницы, и он зажимает его между зубов, пожевывая. Я уже не в первый раз замечаю, что он так делает, когда нервничает. То зубочистку, то сигарету в рот возьмет. Поэтому тут же приготовилась серьезно слушать и стараться не позволять не тем эмоциям выступить на моем лице. С мыслями-то и совладеть можно, но вот первая мимическая реакция бывает часто произвольной и неконтролируемой. — Я делал много ужасных вещей, Марта. На войне не бывает святых людей, это ты должна понимать, — его взгляд остановился на мне и словно лазер в одно мгновение прожег насквозь, а от замогильного голоса у меня тут же пошли по телу мурашки, — но есть вещи, которые даже я всегда в себе презирал. Те, которым нет оправдания. Моя новая вампирская жизнь, что оборвала человеческую, мне претила, однако я был солдатом и привык исполнять приказы. Поэтому охотно вверил свою жизнь в руки Марии, не зная, что еще я мог сделать со своей вампирской сущностью. Я не знал альтернатив, не знал, что на севере живут более цивилизованные вампиры, а еще я был юнцом, что не знал женской любви, теплоты, мягкости вашего тела и обаяния. Коварства, — он зло усмехается, качая головой. — Поэтому она так быстро покорила меня, пленила. Теперь я понимаю, что все это был лишь ее умелый ход, рассчитанный на десятилетия вперед, тогда же я видел в ней лишь потерянную девушку, что нуждалась в моей защите. И чтобы защитить ее, огородить от ужасов войны и насилия, я делал для нее и за нее все. Брал на себя слишком много, чтобы ей не пришлось переступать через себя и очернять ее хрупкую, светлую душу. Она казалась мне невинным ангелом, но на самом деле она была самым настоящим дьяволом, что превратила меня в свою марионетку… Он вдруг замолчал, а вместе с этим затихло и введение в его историю. Колос в зубах явно не помогал ему отвлечься, и он выбросил его на пол. Его пальцы тут же нащупали в кармане пачку сигарет, и он достал одну, прикуривая. Дым за несколько секунд укутал вокруг все в серую мутную пелену, заставляя меня завороженно смотреть сквозь нее на Джаспера. Я ожидала, что дальше он плавно подведет меня к самому тяжелому, рассказывая обо всех тех ужасах понемногу. Но вместо прелюдии Хейл выплюнул всю правду в ночной воздух, как что-то мерзкое, от чего он хотел побыстрее избавиться и не мог это больше терпеть. Он рассказал все сразу. — Я насиловал женщин, человеческих женщин, когда стал вампиром, — его слова словно пощечина заставили мои щеки вспыхнуть от понимания того, насколько все было серьезно. Больше он ничего не сказал, словно давая мне время сделать неправильные выводы и убраться от сюда куда подальше. Его взгляд в этой нагнетающей паузе изучал меня, и от него нельзя было спрятаться. Теперь я жалела, что он стоял напротив меня так близко, имея возможность наблюдать за моими эмоциями. Я и представить не могла, что сейчас отобразилось на моем лице. Ужас? Осуждение? Мне казалось, что я не чувствовала ничего, кроме глубокой вязкой пустоты. — Сначала, — он наконец продолжил, а я выдохнула, понимая, что не дышала все это время, — это было просто похоже на игру. Ей было скучно, и она приводила их, чтобы разбавить нашу сексуальную жизнь. Они ублажали ее, а затем становились вкусным десертом. Я не ревновал, скажу честно, в этом было что-то особенное… возбуждающее, — мне показалось, что он сдерживал себя в словах и выражениях, чтобы не спугнуть меня еще больше, но я не была напугана, еще нет, лишь завороженно слушала его рассказ. — К тому времени мы перепробовали с ней столько всего, а ее ненасытная душа и тело требовали всегда большего. Она была неугомонной и экспансивной. Поэтому скоро ей стало мало лишь небольших прелюдий, тогда Мария стала позволять им провести с нами лучшую ночь в их жизни, полную удовольствия и страсти. А в конце мы убивали их, выпивая всю кровь до последней капли. Они никогда не страдали, я всегда забирал всю боль и страх, даря спокойствие в последние секунды их жизни. Но однажды все изменилось. В одном из сражений мы практически потерпели поражение: потеряли всех новорожденных, но все равно отвоевали земли, которые вдвоем не смогли бы удерживать. И в тот день другой клан их тут же отобрал, они из далека наблюдали за исходом битвы и подобрали лакомый кусочек. Нас они не тронули, мы успели сбежать и ушли в подполье. Чтобы как-то справиться с тем, что мы потеряли за одну ночь все земли, она обратила сразу двадцать новорожденных вампиров за раз, а одну строптивую девчонку оставила нам на десерт, чтобы отвлечься. Мария не была в настроении, она была в ярости, поэтому, когда та не выказала ей должного уважения, мексиканка взбесилась, отвесила ей пощечину. Я попытался погасить нарастающий огонь в них обеих, но мои попытки не привели к должному результату. Девчонка горела желанием жить, горела страхом и отчаянием. Она вырывалась, и не хотела подчиняться даже под угрозами болезненной смерти. В итоге она просто плюнула Марии в лицо, доводя ту до бешенства. Вампирша не удержала своего гнева и приказала мне жестоко с ней расправиться, желая наблюдать за ее мучениями. Я никогда не применял насилия к женщинам, поэтому отказался. Не хотел делать ей больно, понимая, как легко перейти эту границу и как хрупко человеческое тело… Но чертово желание накатило на меня с такой силой, что я забыл про все светлые чувства, что когда-либо испытывал. Мария похоронила их под похотью, похоронила мои остатки человечности. Я просто сорвался и потеряв контроль, взял ее силой. Крики и слезы, вопреки здравому смыслу, только сильнее разозлили меня и заставили желать ее еще сильнее. Я сделал ей больно, очень больно. Сломал что-то, но даже это меня не остановило. А когда я закончил и понял, что наделал, на меня обрушилась такая ненависть к самому себе, что я готов был убить Марию собственными руками. Помню, как повернулся к ней, желая оторвать ей голову за то, что заставила меня это сделать, за то, что во мне проснулось что-то отвратительное, чего я никогда в себе не видел. Но она смотрела на меня такими испуганными глазами, говорила, что я напугал ее, забилась в угол и просила прощения за то, что попросила меня наказать человеческую девчонку. Я опешил, и мой гнев по отношению к ней тут же начал угасать. Мария говорила, что это ничего и мы со всем справимся. Я был так занят собой, что не замечал, как горело внутри нее ликование, что она так отчаянно пыталась в себе похоронить. Джаспер замолчал, затушив сигарету о стену. Он сделал всего две затяжки, все остальное время она тлела в его пальцах, окрашивая все вокруг табачным дымом. Под тяжелым впечатлением от его откровений я не знала, что ответить. Смотреть ему в глаза было тяжело, поэтому я уставилась вниз на свои ладони, пытаясь понять, что думаю и чувствую после всей этой истории. Было понятно, что не он желал сделать больно тем девушкам и не он сорвался, а ее дар заставил его так поступить. Но все же насилие и вправду было тем, что никто бы в здравом уме не стал бы оправдывать. Но я почему-то оправдывала, потому что понимала, как трудно противиться навязанным чувствам. Я догадывалась, что это был не конец истории. Он сказал, что насиловал женщин, во множественном числе, значит это было не один раз, и после этого случая Мария как-то смогла привязать его к себе. Черт, да она просто идеальная искусительница. Отличная идея — сделать из него монстра и сказать, что только она сможет его понять. Хочешь — не хочешь, но с такой останешься, боясь оказаться один на один со своей темной стороной. Осознавать все это было противно и тянуще больно. Рациональная часть мозга говорила держаться от Хейла подальше: проблема с насилием в нем никуда не делась за эти годы. Он столько раз выходил из себя при наших встречах, что это был вопрос времени, когда он сделал бы мне действительно больно. Но интуиция и внутреннее чутье говорили об обратном: он пытался с этим бороться. Элис он не тронул ни разу за эти годы, в этом я была уверена. Она бы не стала это терпеть, да и она сама говорила, что научила его быть нежным… Джаспер менялся, а после всей этой правды изменения наверняка начнут как снежный ком накапливаться. Особенно когда он понял, что это она заставляла его желать этих женщин. — Как ты… как ты смог остаться с Марией после всего, что она сделала? — я поднимаю на него свой взгляд и вижу, как дергается его кадык. — Это сейчас я знаю о том, что произошло на самом деле. Тогда я был потерян. Я не знал, что делать дальше, думал, что чертов насильник, больной на всю голову. Я никогда бы не тронул ту девушку против ее воли, я знал об этом, я понимал, что что-то не то… Но не успел я ничего из этого обдумать, как она повторила то же самое еще раз. Снова привела кого-то, и вопреки моему желанию возбуждение вновь накрыло меня с головой. Такое, что делает тебя первобытным человеком, не позволяя думать ни о чем кроме мягкого тела и долгожданной разрядки. Это сродни безумию, такое никто не ощущает, это невозможно и нереально… Я думал, что она просто открыла во мне ту темную сторону, что всегда была во мне, и я просто не знал о ней. Со временем я смирился, она заставляла меня делать это не так часто, видимо, знала, что я сорвусь. Приводила их может раз в год или два. Называла это жертвоприношением зверю. Но ее это вгоняло в такой восторг, что я даже не понял, когда это начало ей нравится. Видимо, что все же в первый раз и до ее умелого цирка с испугом. Его затылок с грохотом опускается на оконную створку, заставляя меня вздрогнуть. Он пытается пристроиться на подоконнике, но его тело словно зудит изнутри, не давая возможности принять подходящую позу. Это мельтешение выглядит так по-человечески, словно он и не был никаким вампиром, а обычным юношей, что испил от судьбы самого злосчастного вина. — Ты не виноват, Джаспер. Это все ее дар, — к моему удивлению мой голос звучит твердо и искренне, хотя я все еще чувствую тяжелый осадок. Но не смею его и вправду винить во всем этом. — Я насильник, Марта, — он поворачивает ко мне голову и наблюдает за моей реакцией. Его губы стиснуты, а брови сведены так, что даже трещинка появляется между них. — С каких пор люди оправдывают насильников? — Ты хочешь, чтобы я убежала отсюда, визжа от того, насколько ты ужасен и аморален? — на мой вопрос Джаспер лениво ведет плечом, словно ему все равно. — Ну так вот этого не будет. Я уже сказала, что есть вещи, которые я могу понять. Злорадный смех слетает с его губ, и он резко подлетает к кровати, заставляя меня испуганно отпрянуть. Видя страх в моих глазах, он довольно усмехается. А вот тут уже я начинаю злиться. Это ничего не значит. Он просто напугал меня и все. — Увы, но все так же не горю желанием сбежать, — язвлю в ответ и смотрю на него уверенно, задирая голову так высоко, что начинает затекать шея. Тогда он заводит свою руку за мою спину, обхватывает за затылок, но не больно, а аккуратно и властно, и приближается так близко, что мое сердце невольно начинает биться как ненормальное. Он снова пугает меня, и снова специально. — Я обратил на тебя внимание только потому, что ты на половину человек. Такая же с виду хрупкая, пахнешь восхитительно, - отталкивающим и насмешливым голосом он впечатывал мне эти слова в голову. - Не обманывайся, что с тобой все по-другому, ты просто пакет с кровью, который нельзя к моему сожалению высосать до последней капли, но можно поразвлечься. Будь ты вампиром, мне было бы до лампочки, Марта. Я бы даже на тебя не взглянул. Ты не в моем вкусе. Совершенно. — Вот как? — тут же слетает с моих губ. Будь я обычным человеком, то наверное бы слезы выступили на моих глазах, губы бы задрожали, и я бы прикусила изнутри щеку, чтобы не расплакаться. Не уверена, смог бы он разбить мое сердце, но точно поселил бы в нем смуту и обиду. Я бы разозлилась, ударила его в грудь и высказала что-то нехорошее. Но я не была человеком, я была оборотнем. В ответ я лишь громко смеюсь ему прямо в лицо, вызывая у него недоумение. Да, Джаспер, я тоже кое-что умею. — Ты забыл, что я чувствую ложь за версту? А в твоих словах нет ни доли правды. — Твою ж… Он утробно зарычал, впечатывая меня в диван и нависая сверху. Его руки жестко сцепили мои ладони над головой, а вес его тела неприятно сильно впечатал в обивку, не позволяя спокойно дышать. — Джаспер, — хриплю, пытаясь вырваться, но его стальная хватка не дает мне этого сделать, — если ты хочешь, чтобы я ушла, то так и скажи. Я уйду. — Я хочу, чтобы ты ушла, — рычит прямо в лицо. Снова лжет, и я непроизвольно улыбаюсь, сквозь неприятные ощущения. Он снова прокалывается и понимает это, стискивая зубы еще сильнее. Он хочет, чтобы я осталась… Какие же отношения между двух людей становятся простыми, когда ты знаешь, что человек напротив тебя хочет. Пусть даже Хейл не признается, и ты узнаёшь об этом от обратного. Пока он мысленно на меня злится, я все же решаю играть по его правилам, чтобы Джаспер и вправду не передумал. Я и так знатно выбесила его, не попавшись на откровенную ложь. — Ты не даешь мне встать, как же я уйду? — снова начинаю елозить под ним, ощущая, как его член начинает оживать. Я тут же замираю и выпячиваю глаза, понимая, что нам обоим этого сейчас не надо. Я бы вряд ли смогла после всего, что он рассказал… Может позже… Мне вообще нужно подумать… Черт, сейчас не лучшее время вообще о таком думать. Однако чувствую, что он все твердеет и твердеет, и меня накрывает липкое сомнение. Если это помогло бы ему почувствовать себя лучше, то может… Я закусываю губу. В фильмах всегда после тяжелых моментов двое занимаются сексом. Для многих это как глоток воздуха, даже не свежего, а зудяще необходимого. Им словно до одури нужно ощущать другого, чтобы почувствовать себя живым, вот только мы были не в фильме, а в реальной жизни, где он только что рассказал мне, что насиловал женщин против своей и их воли. Я пытаюсь понять, смогла бы ли я сделать это сейчас, смогла бы расслабиться и не думать о тех бедных девушках… Что я вообще чувствовала после всего этого к нему? Отталкивал ли он меня как мужчина? Так, нет, все, хватит! Прошло слишком мало времени, я даже не могу нормально думать, не то, чтобы решать что-то. Это подождет. Пока я хмурюсь, он все же встает с меня и садится на край дивана. Я смущенно одергиваю край футболки, что задрался и оголил низ живота, и осторожно пристраиваюсь рядом. И все же понимаю, что я точно не готова к какой-то глубокой физической близости. Но и не чувствую, что он отталкивает меня. Просто мне нужно время все это принять. Но мне хочется показать, что мое отношение к нему не изменилось. Что правда не оттолкнула меня. — Джаспер? — осторожно зову его, кладя ладонь на его щеку. Он нехотя поворачивает голову в мою сторону, и я тут же поддаюсь вперед, докасаясь до его губ своими, невесомо, едва ощутимо. Всего лишь на насколько секунд, а затем утыкаюсь носом куда-то ему в скулу и наполняю легкие его запахом. От этих действий Хейл дергается, но не отстраняется. — Что ты делаешь? — хриплый выдох, почти что шепот, слетает с его губ. — Не знаю, — перемещаю ладонь с его щеки на затылок и утыкаюсь своим лбом в его. Мы оба запутались, не знаем, что чувствуем и почему. Виноваты ли внешние обстоятельства или нас действительно друг к другу тянет и без них? Но мы могли бы разобраться в этом, попробовать шагнуть дальше. Могли бы попытаться построить отношения, и посмотреть, что получится. Об этом я и говорю ему и прошу, чтобы он не уезжал. Джаспер сквозь силу отстраняется и смотрит на меня виновато, склонив голову в бок. Значит, все уже для себя решил? Прекрасно! Ну и пусть уезжает. Я резко поднимаюсь с места и начинаю ходить взад-вперед по узкой свободной дорожке от двери до противоположной стены. Надеюсь, оно того стоит: вернуться к ней и снова попасть в ее сети. А он и вправду попадет, я была уверена в этом на все сто процентов. Если он тогда не смог совладать с натиском ее дара, то где шанс, что и сейчас не сорвется? Да еще и тем более после того, как один за другим по швам трещит его выдержка: сначала убил кого-то в Сиэтле, потом перешел на донорскую кровь… А, как выразился Эмметт, со стояком у него жуткие проблемы. Так что Джаспер сорвется и снова станет ее эротическим рабом на побегушках. Да! Наверняка ляжет с ней разок в постель, чтобы подобраться поближе и убить, а дальше она снова включит свое коварство, и он пропадет. У него нет шанса, ни единого! Я говорила ему об этом прямо, в живописных красках, пылая негодованием и смотря, как меняется в эмоциях его лицо. — Удачи, — язвительно бросаю ему в лицо напоследок, — делай, как знаешь, Джаспер Хейл! — с этими словами я выхожу из домика и спрыгиваю на землю. Стоило ли вообще от нее уходить, если спустя так много лет он снова вернется к старым привычкам? Вот зла на него не хватает. Если все же уедет, то надеюсь, что он хотя бы догадается взять с собой друзей. И чего я так вообще злюсь? Ну выбрал он бывшую и отмщение, мне-то какое дело? Значит не нужны ему никакие отношения, больно и мне надо. Пока не разберется с прошлым голыми руками, его, видимо, не отпустит. А просто забыть и двигаться дальше для такого как он — не вариант. И о чем я вообще думала, когда просила его не уходить? И так было понятно, что первым же делом он понесется туда на своих двоих. Может, еще денек полежит на кровати, представляя приятные для него картины отмщения, а затем и двинется в путь. У самой кромки поляны чувствую, как его пальцы сжимают мое предплечье, и останавливаюсь, нехотя разворачиваясь к нему. За всей этой злостью я и не услышала, как Джаспер двинулся следом за мной. — Я не могу остаться в Форксе, — ну конечно, он не может. Закатываю в ответ глаза, — но я могу пожить в Сиэтле у Питера и Шарлотты. Мы могли бы видеться по выходным там, а в будни, если не устанешь от моего общества, я бы приезжал по вечерам и мозолил бы глаза тебе и твоему брату. Его попытку пошутить я не особо оценила, но все же чуть расслабилась. Однако у меня была идея получше: — А как насчет того, чтобы вернуться домой, поговорить со своей семьей и посмотреть, что будет дальше? Может, они поймут тебя и примут. Лицо его тут же перекашивается, становясь кислым и болезненным. Давить на него было опасно, но мне хотелось, чтобы отношения у них все же наладились. Может, не сегодня, но хотя бы завтра или через несколько дней он пересилит себя и сможет поговорить с ними? Не будет же он оставшуюся вечность бегать от них, боясь их реакции? Тяжелый вздох срывается с его губ, и он сквозь силу кивает. Черт возьми, я не узнаю его. И это Джаспер Хейл? Согласился остаться и поговорить, стоило мне просто попросить? Не верю, что он может быть таким сговорчивым, что он вообще может позабыть о мести и остаться. Я точно сейчас не сплю? У меня на душе тут же становится намного легче, и я улыбаюсь ему в ответ, говоря, что если он захочет, то схожу с ним за компанию. Не сдерживаюсь и подхожу ближе к нему, чуть приподнимаюсь на мысочках и целую. В этот раз поцелуй выходит не таким целомудренным, сначала даже пылкий и протяжный, медленный и тягучий, напоминающий накат серых волн. Но затем я чувствую, как его губы твердеют, и он начинает отвечать словно через силу, будто ему не приятно, и Джаспер отстраняется. Отодвигает меня за локоть и заставляет держать дистанцию. — Неужели тебя совсем не волнует, что я делал? — интересуется он. — Нет, — смотрю ему прямо в глаза, чтобы он видел, что я и вправду не настолько сильно беспокоюсь по этому поводу. — Меня больше волнует твоя сестра, которая умеет видеть будущее, и неконтролируемая волчица, которая пугает меня своими кровожадными планами. — Тебе не стоит доверять мне, — предупреждает серьезным тоном. А я и не собиралась делать это на сто процентов. У меня есть своя голова на плечах. Но тем не менее я все равно доверяла ему. Я знала, что когда он злится, то любит кого-то прибить к стенке, повалить и пригрозить убить. Это было его излюбленным способом запугивания, но не больше. И каждый раз, когда мы оставались наедине и у нас был шанс переспать, он терпеливо ждал, пока я скажу «да» и останавливался, когда я говорила «нет». В тот первый раз в его домике он отпустил меня. И не воспользовался шансом, когда к нему подкатывала волчица, даже в реке он терпеливо наблюдал и держал дистанцию, старался быть нежным. И вчера… Каким бы злым, недовольным и расстроенным он ни был, но почему-то я чувствовала, что он не сделает этого против моей воли. Я киваю, соглашаясь с ним: пусть от этого ему станет легче. Но для себя я точно решила, что могу ему доверять. Пусть и не безоговорочно и всеобъемлюще, но он заслуживает доверия.