Любимый друг или просто любимый?

Я смотрел, как она вертелась и крутилась на кухне, как белка в колесе. Белка, что ненавидит и не умеет готовить, но пытается. Бросает все свои силы на старания, но всё напрасно. Что-то подгорело на сковороде, что-то она уже не сможет оттереть от кастрюли. Будет грустить из-за этого, в очередной раз называя себя никчёмной, а её многострадальный большой палец обзаведётся новыми кровавыми следами острия ножниц. Она очень ранимая. Я следил за ней взглядом, замечая любую мелочь, как её манера держать нож, аккуратную хватку, которой она сжимает ручку кастрюли, пытаясь сдвинуть тяжёлую тару. Для всех эта девчонка была невидимкой, юркой и тихой мышкой, что пробежит мимо, а ты и не заметишь. О ней не помнили, не думали. Она страдала и мучилась, мечтая стать частью общества. Осознание того, что она не выдержит среди людей, ей не давалось. Моя девочка была неплохой, она была просто другой. Прямолинейной и простой, хитрой и сложной. Её мысли, чувства и желания менялись слишком часто, чтобы кто-то мог это понять и осознать. Её по-детски маленькая ручка выпускает ложку из цепких, на удивление длинных пальцев и та падает на плиту, разбудив шумом безмятежно спящего кота. Кота, которого эта добрейшая душа притащила домой с улицы, в ливень. Кот был тощий, почти как она, с ошалевшими глазами и чутка диковатый. Не подпуская меня, он без конца жался к ней, прося ласки. Общими усилиями, кое-как мы довезли его до ветеринара, а потом, спустя пару дней, всё так же с трудом забирали. Отдавать это чёрное чудо-юдо она наотрез отказалась, вцепившись в него как в родного. В итоге мы с котом поладили из-за единственного, что есть у нас общее - любви к этой несносной девочке, что очень любит спорить. Не всегда, но на удивление часто. Когда она не хотела спорить, то обычно доверчиво жалась к моему боку, заглядывая в глаза и без слов прося решить все проблемы и закончить дела. - Дай я, ты слишком устала, - мой голос звучит спокойно, не предвещает ничего плохого, но она вжимает голову в острые плечи, смотря затравленно. Ясно, сейчас ей надо позволить остаться одной, не подходя близко. Не пугать, постоянно напоминая о своём присутствии. - Хорошо, - отвечает она тихо, пытаясь проскочить мимо меня, не задев в узком проходе нашей маленькой квартирки. Странная, пугливая и смелая. Безумно сложная, но любимая. Эти мысли крутились у меня в голове, пока я спасал наш ужин. *** - Серёж... - окликнул меня тихий голосок. Я не спеша повернулся, пытаясь угадать её мысли. В каком она сейчас настроении? О чём думает, чего хочет? - Да? - я решил быть мил с ней, пока не смогу точно понять её состояние. - Мне страшно. Обнимешь? - время вечер, мы не ужинали и я очень голоден, но послушно сажусь на старый, скрипучий диван в гостиной, прижимая её к себе и привычно зарываясь носом в непослушные волосы непослушной девочки. Моя милая. Требует постоянного внимания. Не осознает этого факта в полной мере, но прекрасно понимает где-то на периферии сознания. Ненавидит себя за это, начиная ненавидеть ещё и за постоянные попытки найти в себе очередной минус. Загоняет себя в замкнутый круг. На кухне стыл суп, а я думал о том, как же сильно люблю свою головную боль. Задумавшись, целую её куда-то в верхний хрящ ушка, чувствуя губами маленький металлический шарик, на удивление тёплый. Та, кого я прозвал лягушкой за постоянно низкую температуру, смогла согреть что-то помимо моего сердца? Возможно, когда-нибудь у неё получится и изменить что-то. А пока я буду следить за этим большим ребёнком. Почему я вообще решил позволить ей быть своей головной болью? Наверное, потому что люблю.