***
Черта с два Ран Хайтани уходит. Ни хрена, блять, подобного. Он заявляется на порог квартиры Мицуи тем же вечером — на устах привычная нахальная улыбка, волосы собраны в высокий хвост на затылке, а на плечах сидит бирюзовый костюм из броката. Тот самый. — Ты охренел? — яростно шипит Мицуя сквозь зубы, выходя на лестничную площадку прямо в домашних тапочках и спешно прикрывая за собой дверь. Из квартиры доносится приглушенный звук телевизора — Луна и Мана обустроились в гостиной с домашней работой, параллельно смотря какое-то идиотское ток-шоу. У Мицуи под ребрами растекается липкий страх. — Что ты здесь делаешь? Ран лениво вытягивает шею, пытаясь разглядеть через щель в двери то, что происходит внутри, но та резко захлопывается. — Пришел пригласить тебя на ужин, — просто отвечает он. Мицуя оттесняет его к краю площадки и взрывается: — Где ты вообще достал мой адрес? Боже, псих! — Это не такой уж и большой секрет. Ему казалось, что это противное чувство осталось в оставленом позади прошлом — тревога за сестер и за то, что кто-то может подобраться к ним, чтобы получить рычаг давления на Мицую. Но нет, вот оно снова — возвращается к нему спустя девять лет в лице чертова Рана Хайтани. Мицуе хочется скинуть его с этажа прямо сейчас, лишь бы он не смел приближаться ни на метр. — Я ведь сказал уже, что никуда не пойду с тобой. Ран невинно жмет плечами и выдает: — Ну, я решил попытать счастья еще раз, вдруг в домашней обстановке ты будешь куда более сговорчивым. — В домашней обстановке я могу с легкостью тебя прикончить, и никто не посмеет помешать мне. — Да не злись ты так, я просто хочу отблагодарить тебя за проделаную работу, — и он показательно проводит пальцами по лацканам пиджака, заставляя ткань красиво переливаться в свете подъездного освещения. — Простого «спасибо» было достаточно, — раздраженно выдыхает Мицуя, напряженно прикрывая веки. — Мицуя, я не уйду, пока ты не согласишься, — миролюбиво отвечает Ран, но в тоне его сквозит незримая угроза. Мицуя это чувствует и снова едва не задыхается под волнами страха. Он что, манипулирует им? Словно в довершение ко всему, входная дверь за его спиной отворяется, и по лестничной площадке прокатывается обеспокоенный голос Луны: — Такаши, все в порядке? Ты кричал? Мицуя пулей бросается назад, подлетает к двери и заталкивает сестру обратно: — Все в порядке, это по работе. Вернись в квартиру и не выходи оттуда. В ее больших сиреневых глазах мелькает отголосок страха. Сдержано кивнув, Луна спешит спрятаться обратно, а Мицуя захлопывает дверь и тяжело прикладывается к ней лбом. — Знаешь, это было даже обидно, — хмыкает где-то позади Ран. — Ты так боишься за своих сестер, будто я какой-то кровожадный маньяк, который убивает невинных девочек. — Ты — псих, мне этого достаточно. — Ауч. Ну так что насчет ужина с психом? Мицуя глубоко выдыхает — горячее дыхание его паром оседает на поверхности железной двери — и бросает коротко через плечо: — Подожди меня на улице. Дождавшись, пока Ран с довольным видом покинет их площадку, Мицуя возвращается в квартиру и, спешно заверив сестер, что все в порядке, на скорую руку приводит себя в порядок. Прихорашиваться ради этого психа он не собирается, но осознает, что они, скорее всего, поедут в весьма приличное заведение, так что надевает свою лучшую рубашку и кое-как укладывает волосы. Когда Мицуя выходит на улицу, Ран ждет его прямо на подъездной дороге около черного Мерседеса последней модели. Машина богато ловит блики уличных фонарей на своих плавных изгибах и совершенно не вписывается в обстановку их скромного спального района, как, в принципе, и сам Ран, выглядящий дорого и изысканно в дизайнерской одежде. — Я думал, ты заказал костюм для особого мероприятия, — хмуро бросает в его сторону Мицуя, проходя к машине. Ран коротко улыбается и галантно открывает ему дверцу пассажирского сиденья: — Это оно и есть. Мицуя падает в кожаное кресло, раздраженно закатывая глаза. Осознание снисходит на него вместе с хлопком дверцы автомобиля: этот ублюдок планировал все с самого начала. До ресторана они едут в гробовом молчании. Ран, словно кожей чувствуя напряжение Мицуи, даже не лезет к нему с разговорами. Лишь включает на полную громкость какую-то западную музыку и вжимает педаль газа до упора. Неоновые панорамы Токио за тонированными окнами растекаются в сплошные линии и полутона. Ресторан — вот сюрприз — находится в Роппонги. По-прежнему храня молчание, Ран и Мицуя покидают машину и заходят в какой-то глянцевый небоскреб, что золотым свечением утопает в ночном небе города. Так же молча едут в лифте, слушая назойливую джазовую мелодию, и выходят лишь на последнем этаже. У Мицуи отнимается язык, когда он видит, что они одни. Накрытые кристально-белыми скатертями столы пустуют, как и расставленные вокруг них бархатные стулья. У стены стоит сверкающий рояль и одинокая сцена, посреди помещения возвышается грузный мраморный фонтан, струи которого бесшумно обрушиваются вниз прямо с потолка. У Мицуи в глазах рябит от изобилия роскоши и блеска, что даже не сразу получается как следует осмотреться. — Почему мы тут одни? — отчего-то шепотом рычит он в сторону Рана. Тот встает рядом с ним и просто отвечает: — Не хотел, чтобы нам мешали. А что, тебе нужны зрители? — Мне вообще нихрена не нужно. Ран насмешливо пожимает плечами и ведет его к дальнему столику, расположенному прямо у широких панорамных окон во всю стену. С этой точки весь Токио координатами ярких огней оказывается как на ладони. Пока Мицуя идет через весь зал к их столику, он вдруг вспоминает, что Ран — член опаснейшей в Японии преступной группировки, отсюда и вся эта скрытность. Не то чтобы он когда-либо забывал об этом, но сейчас осознание особенно ярко бьет по глазам, даже ярче, чем дюжина висящих под потолком хрустальных люстр. Когда они, наконец, усаживаются за столик — Ран изначально порывается отодвинуть Мицуе стул, но тот предусмотрительно награждает его тяжелым взглядом, не позволяя это сделать, — к ним подходит официант с двумя кожаными переплетами меню. — Что будешь заказывать? — дежурно интересуется Ран, отодвигая в сторону приборы. — Твою голову на серебряном блюде, — огрызается в его сторону Мицуя. — А еще меня называет психом, — неодобрительно цокает языком Ран, но глаза его загораются азартным огнем. Мицуя с досадой осознает, что прямо сейчас дает ему именно то, чего тот так желает — он играет по заранее установленным правилам, лишь подогревая интерес Рана. — Нам, пожалуйста, яннику средней прожарки, тарелку сашими и гюнтаяки на роме. — Что будете пить? — учтиво спрашивает официант, склоняясь чуть вперед. Ран кидает вопросительный взгляд на Мицую, но тот показательно дергает головой и отворачивается в сторону окон. — Принеси нам вина на свое усмотрение. Официант уходит, и Мицуя остается один на один с тишиной и Раном. Тот, видимо, по-прежнему чувствует исходящее от него напряжение и понимает, что лучше не лезть. Поэтому, даже когда им приносят вино, они продолжают молча сидеть напротив друг друга, не произнося ни слова. Мицуя упрямо смотрит куда угодно, только не на Рана. Ран же наоборот смотрит прямо на него, и от этого взгляда под кожей что-то неприятно зудит. Звук разливающегося по хрустальным бокалам вина успокаивает. Воздух тут же насыщается фруктовыми терпкими нотками. Когда официант, вежливо поклонившись, уходит, Мицуя молча протягивает руку к бокалу и вливает в себя чуть ли не половину содержимого. — Воу, полегче, — впервые за долгое время подает голос Ран. — Не стоит столько пить на голодный желудок. Мицую прошибает невиданным ранее упрямством. Дерзко глядя в глаза напротив, он снова хватает бокал и допивает плескающееся на его дне вино. Ран весело ухмыляется, снисходительно качая головой, и молча доливает. Желудок окутывает приятное тепло. Мицуя понимает, что совершил ошибку, почти сразу же, но гордость никогда не позволит ему признать это. Вместо этого он делает еще один глоток. К моменту, когда приносят еду, у него уже медленно плывет голова. Губы и лицо начинают потихоньку неметь. На еду смотреть совсем тошно, но Мицуя все же заставляет себя поесть хоть немного, абсолютно не чувствуя вкуса. Печальное упущение, мелькает отстраненная мысль у него в голове, потому что ресторан кажется хорошим и еда у них, должно быть, на высшем уровне. Ужин они заканчивают в уже ставшем привычным молчании. Весь вечер Ран не сводит с Мицуи заинтересованного взгляда, и в какой-то момент это даже перестает напрягать. Наверное, Мицуя все же пьян. Черт бы побрал это вино и его упрямство. — Все, ты доволен? — наконец спрашивает он у Рана, когда официант забирает опустевшие тарелки. — Теперь оставишь меня в покое? Осторожно пригубив вино, Ран медленно склоняет голову набок. Мицуя предвидит его ответ еще до того, как тот открывает рот. — Нет, — разносится над их столом четко и хлестко, словно приговор. Или призыв к действию. Мицуя резко вскакивает с места — ножки его стула со скрипом проезжаются по мраморному покрытию пола — и подлетает к Рану, хватая его за отвороты собственноручно сшитого пиджака. Тот отчего-то с легкостью ему поддается и через секунду оказывается прибитым к глянцевому покрытию панорамного окна. Стекло едва не прогибается под его весом с глухим стуком. Мицуя яростно смотрит в глаза напротив и мечтает о том, чтобы оно исчезло, а он наконец смог отправить этого ублюдка в свободный полет с семидесятого этажа. — Успокойся, Мицуя, ты пьян, — лениво растягивая гласные, произносит Ран. Мицуя в ответ дергает его на себя и снова что есть силы прикладывает к стеклу. Хоть бы треснуло, ну же! Но оно не поддается. — Я готов убить тебя сейчас, — рычит Мицуя, приближаясь к уху Рана. — Не стоило оставаться со мной наедине без охраны. — С чего ты взял, что они не наблюдают? — Ран осторожно поднимает свободную руку и холодными пальцами разворачивает голову Мицуи чуть вбок и вверх. Из дальнего уголка, опасно мигая красным, прямо на них смотрит камера. И словно в подтверждение слов Рана, в тот же момент за спиной раздается топот шагов, а затем и щелчки возведенных затворов. Вопреки здравому смыслу, Мицуе не страшно. Продолжая крепко сжимать в кулаках лацканы чужого пиджака, он оборачивается через плечо, чтобы наткнуться разъяренным взглядом на полдюжины охранников в черном, что шеренгой выстроились в паре метров от него, целясь из пистолетов. — Отошел! — кричит один из них — тот, что стоит посередине, — но его прерывает спокойный голос Рана: — Все в порядке. — Он лениво машет рукой, подавая им знак уйти. — Я сам справлюсь. На лицах охранников не вырисовывается ни намека на удивление. Они лишь молча возвращают оружие в кобуру и чинно разворачиваются, чтобы уйти. Когда в зале больше никого не остается, Мицуя снова возвращает свое внимание к Рану. — Ну и что ты собрался делать со мной? — насмешливо тянет тот, перехватывая его лихорадочный взгляд. На Мицую в один момент наваливается усталость. Выпустив лацканы пиджака из рук, он как-то обессиленно роняет их по швам, отступая на шаг. Ран все это время внимательно наблюдает за ним — как хищник за жертвой. Кружится голова. Ярость клокочет внутри, отравляя все токсичными парами. Мицуя не знает, что им движет, когда в следующий момент он снова накидывается на Рана, припечатывая его к стеклу. Чтобы поцеловать. Ладно, поцелуем это сложно было назвать. Инертное столкновение — вот самое подходящее. Губы Рана острые от соуса — ядовитые. Этот вкус отрезвляет, и Мицуя, прошибленный осознанием, уже спешит отпрянуть, когда Ран, словно только этого и ожидающий, резко дергает его на себя, меняясь положениями. И вот уже Мицуя прижат к стеклу, пока Ран с яростной отдачей вылизывает его рот, смыкает пальцы на плече и часто дышит через нос. Мицуе отчего-то не мерзко. Рот Рана теплый, влажный, и от этого туго тянет в паху. Оторвав его руку от себя, Мицуя разрывает поцелуй, но только для того, чтобы податься ниже и провести горячим языком по татуировке Рана на шее. Кадык его в ответ на это судорожно дергается. Запустив одну ладонь в волосы Мицуи на затылке, плотнее прижимая к себе, второй он тянется вниз и оттягивает пояс его брюк. Длинные пальцы ловко расправляются с застежкой ремня. Мицуя чувствует холодное прикосновение к низу живота, мгновенно напрягая мышцы, ощущает, как чужая ладонь без промедления проскальзывает в тугие боксеры, и громко выдыхает, когда собственный член, болезненно дернувшись, оказывается в крепкой хватке. Оторвавшись от шеи Рана, он снова смазанно целует его то ли в губы, то ли в подбородок, и тоже тянется в ответ к его ширинке, но ему не позволяют этого сделать. С силой развернув Мицую на месте, Ран поворачивает его к себе спиной и припечатывает лицом к стеклу. Хватка на члене исчезает — Мицуя еле сдерживает раздосадованный стон, — но почти сразу же возвращается обратно после того, как Ран рывком стягивает его брюки вниз, оставляя висеть на уровне колен. Ощущая трение жесткой ткани о кожу, Мицуя едва поворачивает голову набок и цедит сквозь зубы: — Попробуй только испачкать костюм… Раскатистый смех Рана звучит прямо над ухом. — Как скажешь, — шепчет он насмешливо, после чего слышится шорох одежды, а еще мгновения спустя Мицуя чувствует, как чужой твердый член проезжается по его ягодицам. — Так лучше? В ответ он может лишь громко выдохнуть и крепко зажмуриться в попытке не застонать. Происходящее сейчас кажется абсолютным сюром — Мицуя едва стоит на ногах, прижавшись разгоряченным лбом к холодному стеклу, пока обнимающий его со спины Ран Хайтани рвано надрачивает ему одной рукой, потираясь пахом сзади, и пылко целует в затылок. Где-то на задворках сознания мелькает воспоминание о висящей в углу камере, что продолжает наблюдать за ними, но Мицуя совсем не чувствует стыд — лишь заводится еще сильнее. В голове вообще ни единой мысли не осталось. Все, что ему хочется сейчас — это получить разрядку, и как можно скорее. В какой-то момент все вокруг перестает существовать. Остается лишь запотевшее стекло со смазанными отпечатками рук Мицуи, его истекающий естественной смазкой член, дергающийся от каждого прикосновения Рана, и сам Ран — тяжело дышащий за спиной, продолжающий поступательные движения бедрами и потирающийся эрекцией о его ягодицы. Ими правят лишь животные инстинкты и какое-то нездоровое влечение, лихорадочными пятнами проступающие на оголенной шее и лицах. Когда Мицуя понимает, что уже близко, Ран понимает это тоже по тому, как влажно и тяжело становится в его ладони. Свободной рукой развернув его лицо к себе, он впивается в его губы развязным поцелуем и толкается языком так глубоко, как только позволяет их положение. Мицуя давится, кусает его язык в ответ и задерживает дыхание. Перед глазами плывут яркие круги и они становятся лишь ярче, когда он с протяжным стоном кончает прямо в ладонь Рана, что по инерции продолжает двигаться еще несколько секунд, и забрызгивает белесыми каплями стекло. Рану позади нужно еще с полминуты, чтобы прийти к финишу — прямо перед этим все его тело охватывает судорога, и он еле находит в себе силы, чтобы стянуть со стола салфетку и испуститься в нее. Следующая минута сопровождается послеоргазменным звоном в ушах и подрагивающими ногами. Немного придя в себя, Мицуя спешно подтягивает штаны, игнорируя неприятное липкое ощущение в области паха, и оборачивается к Рану. Тот лениво протирает руки салфеткой, откидывает ее на стол и смотрит прямо, без капельки смущения или неловкости. — И стоило тратить столько времени, если по итогу ты сам накинулся на меня? — тянет лениво, застегивая брюки. Мицуе ему даже нечего ответить. Он лишь устало прикрывает глаза, тяжело выдыхает, и говорит: — Отвези меня домой. Ран не сопротивляется.***
Когда черный Мерседес с едва различимым шорохом останавливается у подъезда, Мицуя торопливо отстегивает ремень безопасности и тянется к двери, но длинная рука Рана перехватывает его поперек груди. — Не так быстро, — ласково воркует он, а потом притягивает к себе его лицо и мягко целует. — Я позвоню тебе завтра или ты снова будешь строить из себя недотрогу? Мицуя выдыхает в его губы и молчит. С Раном было хорошо — очень, вопреки здравому смыслу. Конечности до сих пор покалывает от крышесносного оргазма. Напряжение последних месяцев больше не отзывается болью в висках и натяжением в шее. Но, блять, что же он творит? Мицуя может продолжить «строить из себя недотрогу», осознавая, что Ран в любом случае не успокоится и все по итогу снова закончится спонтанным сексом. А может принять правила игры и пустить все на самотек, ожидая, когда тот наиграется и оставит его в покое. Мицуя в обоих случаях и выигрывает, и проигрывает одновременно. Так есть ли смысл сопротивляться? — Позвони через неделю, — наконец говорит он, сохраняя за собой иллюзорное право выбора, и выходит из машины прежде, чем Ран успевает что-то сказать. Всю дорогу до подъезда и даже после Мицуя чувствует его пристальный взгляд затылком.