Белое дело, чёрная навь

Я отказываюсь судить о движении германского национал-социализма по тем эксцессам борьбы, отдельным столкновениям или временным преувеличениям, которые выдвигаются и подчеркиваются его врагами. (...) Мы советуем не верить пропаганде, трубящей о здешних «зверствах», или, как её называют, «зверской пропаганде». Есть такой закон человеческой природы: испугавшийся беглец всегда верит химерам своего воображения и не может не рассказывать о чуть-чуть не настигших его «ужасных ужасах.» И. А. Ильин, “Национал-социализм. Новый дух”, 1933 г.

За окном давно стемнело, когда за Ёлгиным наконец пришли. — Мсьё Ференц и мсьё Назар приглашают вас к беседе. Аннабель — сама вежливость, взгляд в пол, лицо безмятежно. Но Ёлгин чуял переливы скрытой насмешки. Он ничего не имел против девичьего веселья, пусть себе балуется, но было бы вдвойне приятнее знать его причину. Он растолкал Непряхина, чтоб тот следил за камином — помещение большое, протапливать долго, — и последовал за провожатой. Не спросить ли у неё что-нибудь каверзное, и чтоб поумерить её довольство, и чтоб хоть немного прояснить обстановку? Личная жизнь мсьё Назара Ёлгина мало заботила, а вот от его политической ориентации напрямую зависела сейчас судьба отряда. Происхождение теперь мало что значило, Ульянов вон тоже из дворян. Как и немалое число анархистов и националистов, сосланных в Сибирь при царе. Конечно, мсьё Назар явно не поляк и, судя по обращению с сёстрами, к идейкам уравнять мужчин с женщинами и призывам брататься с низшими сословиями не склонялся, но мало ли… Спрашивать не пришлось: по закону фельетонного жанра, до него донеслась пара реплик из-за двери кабинета, куда его вели. Правда, уловил он их благодаря упыриной остроте слуха, а не роковому стечению обстоятельств, и говорившие не обсуждали никаких страшных тайн: — Ferka, uralkodj magadon, — увещевал кого-то мсьё Назар всё с тем же мягким акцентом. — Ne aggódj. Magammal hoztam a táblát. Венгр! Ёлгин не понимал этого языка, но узнал его: наслушался от красных партизан, к которым венгерские военнопленные бежали из лагерей, присутствовал при расправах союзников-чехов над “мадьярскими штыками Ленина”. И именно венгерские гусары в красных бриджах и синих ментиках разбили казачью сотню самого Ёлгина. Значит, мсьё Назар юлил, когда переложил вопросы связи с колчаковцами на своего управляющего. Управляющего ли? Пресса полнилась рассказами о зверствах мадьярских карателей, и сам командующий Сибирской армией Гайда говорил, что русский красногвардеец — слабый противник, а вот мадьяр — опасный. Если худшие опасения Ёлгина верны, ему будут дурить голову и дальше… Чтобы что? Тянуть время, пока подоспеет подмога? Аннабель без стука и доклада распахнула перед ним дверь. Кабинет уютный, обжитый: книжные полки, стол и три кожаных кресла вокруг него, одно из них для гостя. Мсьё Назар тут же поднялся навстречу, и как бы невзначай встал между Ёлгиным и третьим участником сцены. — Добрый вечер, — перешёл он на русский. — Ференц, это господин офицер… — Штаб-ротмистр Ёлгин, Варлам Родионович, — представился Ёлгин не по всей форме. Во-первых, обойдутся, а во-вторых, номера части у него уже не было. Руки не подал: слепец бы не заметил жеста, а Ференцу незачем, тот и встать не удосужился. Нет, на солдата этот длинноносый сорокалетний горбун, согнутый в три погибели, не походил вовсе. Скорее уж на цыгана, с дюжиной колец чернёного серебра на сцепленных в замок руках. Он кутался в чёрную шубу — ничего красного и синего, — и в душе горел ровной тихой ненавистью, не пытаясь увидеть в Ёлгине кого-то кроме врага. — А это Ференц… Лучше просто Ференц. Присаживайтесь, пожалуйста. Подайте чаю, — последнее мсьё Назар адресовал Аннабель, не переходя на французский. Чувствовалось, что языковая чехарда в этом доме была не случайностью, а некоей игрой с собственными правилами. А ещё хозяин повторно не назвался, и на этот раз точно не из рассеянности. Отметив это, Ёлгин решил пока не настаивать — успеется. Повисла короткая пауза. Ференц разглядывал Ёлгина с интересом дремлющего в реке крокодила, мсьё Назар не мог видеть никого и в своём неведении остался преисполнен спокойствия, а Ёлгин наблюдал за обоими, лениво просчитывая возможности атаковать. — Значит, вы хотите пересидеть тут снегопады и уйти живыми, — русский у Ференца был приличным для иностранца. Успел же где-то выучить. — И вам это обещали. Ёлгин пожал плечами. — Я также просил связаться с нашими представителями, — напомнил он. — Ваших тут поблизости нет, они дальше к востоку, до Иркутска пойдут, — Ференц не врал. Но, разумеется, белые для него были “ваши”, не “наши”. — Насчёт прочего… я тут доску шахмат нашёл. Вы как, играете? — Простите, но меня интересует только жизнь и безопасность членов моего отряда, — отчеканил Ёлгин. — И я пришёл сюда обсуждать условия их освобождения. Ференц склонил голову, двинул бровями, что-то прикидывая в уме, и вдруг вспыхнул чистой радостью, никак не вязавшейся с последовавшим предложением: — Как скажете. Тогда пусть это и будет условием: отыграйте их у меня. — Что, простите? — Ференц… — попытался урезонить горбуна мсьё Назар, но тот уже увлёкся сочинением правил турнира. — Вас десять. Те, кто уйдёт отсюда через десять дней, останутся живы. Каждый вечер вы, как командир, будете играть со мной партию на одного из пленных. Выигрываете — он гарантированно будет отпущен. — А если проигрываю? — Ёлгин понял, что имеет дело даже не с карателем и садистом, а с безумцем. Не только дикость идеи, но всё поведение Ференца, его перевозбуждённая мимика, переливы души, болезненно-яркие и слишком частые для взрослого человека, говорили об этом. — Отдаёте чью-то жизнь или свободу мне, сами решите чью, — весело улыбнулся Ференц, будто планировал шалость, а не убийство человека. — Зорюшка, скрепи наш уговор. — Да когда же ты успокоишься? — мсьё Назар и сам не верил, что Ференц уймётся. — Посмотри на меня. Вспомни, что ты только что обещал. Русский не был родным ни одному из них, но мсьё Назар продолжил на нём, а не перешёл на венгерский. Он хотел, чтоб Ёлгин понимал, что происходит. И Ёлгин понял. По тому, как разом смягчились черты лица у Ференца, стоило тому послушаться и перевести внимание с пленника на хозяина — нет, на своего Зарю-Зорюшку. По тому, с какой нежностью цыганские пальцы погладили плечо слепца, успокаивая, как осторожно, но настойчиво они затем обхватили его ладонь и раскрыли её, принуждая всё-таки протянуть Ёлгину руку для скрепления уговора. И по тому, как мало сопротивления было оказано. — Обещал предложить игру без увечий — и предложил. Теперь слово за ним. Ференц действительно заправлял здесь всем, и некому было его остановить. Назар — никакой ему не господин, всего лишь юноша, попавший под дурное влияние душевнобольного. Значит, мирного решения не будет, с таким не договоришься. Уступи сумасброду раз — тут же придумает что-нибудь ещё, чтобы продлить и укрепить свою власть над попавшими в его лапы людьми. Если намерен убивать и калечить, то так или иначе найдёт повод, как ни старайся с ним по-хорошему. Нужно действовать прямо сейчас. И протянутая рука Назара, удерживаемая Ференцем, тут как нельзя кстати. — Отпустите его, — процедил Ёлгин. — Будь по-вашему, я согласен. Ференц отпустил. — Не надо, — успел выдохнуть Назар, ощутив рукопожатие Ёлгина. Рывок. Заломить руку, разворачивая. Нож к горлу — прижать лезвие плашмя на мгновение, чтоб слепец почувствовал металл и не глупил. Шаг от стола, прикрываясь заложником. Это было просто. Стоило провернуть это ещё тогда, при первой возможности, а не полагаться на честное слово. Ференц остался сидеть как сидел. Руки на столе, приподняты ладонями, показывая, что пусты — вот и замечательно. Псих или нет, а горбун действительно к Назару привязался и не хотел ему навредить. — Значит, так, — Ёлгин вновь почувствовал желание попробовать назарову кровь, так заманчиво она пахла сквозь кожу. Заложник, на удивление, не испытывал страха, но вёл себя послушно. — Сейчас вы будете вызывать своих людей по одному. Пусть разоружаются, а потом отступают в тот угол, у меня на виду… Глубоко в подколенную ямку впилась игла. На самом краю видимости мелькнула метёлка хвоста. Ах ты ж тварь! Нож полоснул по шее — а попал по серебру колец. Ференц успел: в долю мгновения он уже стоял, перегнувшись через стол, сам невероятно длинный, и длинной же рукой схватился за лезвие. Вырвал и пропал. Сжать бы заложника, сломать бы рёбра, но предательская дрожь от отравы уже покатила по телу. Руки ослабли, и Назар выскользнул из захвата куда-то в сторону. Ёлгина повело. — Ферка, стой! Мир кувыркнулся, и Ёлгин осознал себя уже на столе. Уставился на балки потолка, ожидая, пока те прекратят кружиться. Лежать хорошо, действие яда сойдёт через минутку-другую. Если бы только у него были эти минуты. Это когти Ференца у Ёлгина на шее: тот не душил, просто удерживал добычу. И никакой он не горбун: не нуждаясь больше в маскировке, он расправил спину и широкие плечи, обронив где-то шубу. Тело Ёлгина стало вялым и медленным, но мысли текли по-прежнему быстро. Он догадался, кто перед ним ещё до того, как два странно ажурных рога поднялись над головой навца. Белоглазый Ференц сел на край стола, взял теперь уже Ёлгина за руку, заставил выпрямить пальцы — не то, чтобы ему потребовались на то усилия, — и сунул их себе в рот. Ёлгин уставился в полном изумлении: как такое понимать? Ощущения докатывались волнами, обгоняя и перекрывая друг друга. Тепло и влажно. Вид зубов, входящих в плоть. Хруст костей — сначала звук, будто они чужие, и только потом, запоздало — боль. Ференц загнал откушенные пальцы за щеку и кончиком нечеловечески длинного языка принялся лакать кровь из раны, не давая ей затянуться. — Оставь его! В лицо навцу швырнули горстью красных ягод. Тот моргнул, белые глаза потемнели вновь до человеческих карих. С лёгким недоумением кота, которого отгоняют от законной добычи, поглядел на россыпь рябины, принюхался: точно она. Вздохнул, нехотя отпустил, наконец, покалеченного Ёлгина и, отряхнувшись, встал. — Заря, он мой. Он напал на тебя, угрожал оружием и чуть не ранил этой самой рукой. Ёлгин считал, что вспоротое горло — это было бы не просто “ранил”, но не стал влезать с уточнениями. Сейчас его больше занимала иная мысль: успеет ли прийти в себя настолько, чтоб хватило на ещё один удар. — Он согласился на твой уговор, — Назар добрался до своего кресла и сел. — Варлам Родионович, он хочет вас убить. — Тоже мне новость. Размякшие было мышцы постепенно приходили в тонус. Ёлгин лежал неподвижно, не выдавая своего состояния. — Вас защищал закон гостеприимства. Ференц не мог напасть первым, и потому спровоцировал вас нарушить его, что развязало ему руки. Он будет провоцировать вас снова и снова, именно вас. Он знает, что вы такое и не намерен с вами мириться. Его так трудно отвлечь от охоты, вы бы знали! Пожалуйста, не поддавайтесь, в следующий раз я могу не успеть. — Что мешало вам раньше об этом сказать? Упыря от человека и другой упырь не всегда отличит, но навь распознавала немёртвых безошибочно — и по возможности избегала, боялась и пряталась. Конечно, нечисть не терпела присутствия лунной святости, но чтоб напасть на её носителя наглость нужна немалая. — Вы вломились сюда по своей воле, вас сюда не звали. Важно теперь другое: если он загрызёт вас до того, как вы отыграете своих людей, по уговору они уйдут в рабство на ту сторону. А вот этого, Ференц, мы с Малахеем допустить не можем. Ёлгин прикрыл глаза. Уж лучше бы и правда к красногвардейцам в засаду попали, чем это. Люди не умеют истязать бесконечно, любая пытка рано или поздно кончится. И убить они могут лишь единожды — а затем свобода, душа вернётся к Солу. Навь же уродовала плоть и замуровывала в ней душу, обрекая на вечные муки во тьме. — Колотовкин, которого вы подстрелили, мёртв, или… — Мёртв, безоговорочно. Малахей сколотит ему гроб, но хоронить сами будете. Ёлгин кивнул. Значит, хотя бы один из отряда избежал страшной участи. Снова открылась дверь. — Ваш чай… Куда ставить? — Аннабель не смутил хвостатый и рогатый чёрт посреди комнаты. Значит, прислуга в курсе дела. Ференц схватил Ёлгина за грудки, поднял и легко уронил в кресло, освобождая стол. — Этот поживёт ещё какое-то время, — пробурчал он. Аннабель, не изменившись в лице, поставила самовар — чуть поменьше того, какой подали казакам. Значит, вот для кого это пёстрое платье. Чёрт уже начал переодевать их, играясь. Какими путями бы обитатели дома ни оказались в этой глухомани, тут они попали во владения лесного царька. Отрезанные от мира безлюдьем, снегом и лесом, полным нечисти, куда бы они делись? Бежать некуда и не на чем — уж не остались они лишены транспорта тем же способом, что и отряд — лошадей? На душах Назара и его домочадцев не было навьих меток — значит, они не продались чертям окончательно, пока держались. Даже имён своих полных не называли — есть такое старое поверье, что в присутствии нави это возбраняется, иначе чёрт получит власть над судьбой человека. Но от чёрта, вхожего в дом, так просто не избавишься, и Ференц вился тут, искал ключик к каждому. По шажочку, по капельке заманивал в свой тёмный хоровод. Ладно Назар — он просто не успел, но ведь и сестрицы ни словом не обмолвились, когда в ловушку угодили посторонние люди! Нет, если подумать, их даже можно в чём-то понять: они не готовы были вот так сразу довериться неизвестно кому, когда вокруг война, разруха и человек девке зверь. Что ласковый чёрт к тебе лезет, что толпа душегубов — так и так страх и гибель. Чёрт хотя бы согласия ждёт, а казаки могли и не спросясь. Не все готовы терпеть ради спасения души. Ференц выложил на блюдце обглоданные фаланги, будто сливовые косточки. Шубой он накрыл кресло, и сидел теперь, возвышаясь над своим варварским подобием трона, шевелил — нет, не рогами, а пушистыми усищами, как у жука или мотылька, расставлял фигуры на доске. — Прямо сейчас? — Ёлгин решил, что прикидываться притравленным далее бессмысленно, и принял более удобную позу. — А чего зря время терять? Я играю чёрными, — сообщил черноволосый чёрт в чёрной одежде с чёрным шитьём. Мог бы и не говорить, выбор и так был очевиден. Ёлгин привычно потянулся к пешке правой — теперь трёхпалой. Забылся: рука не болела, на упырях зарастает быстро. Пошевелил оставшимися большим, безымянным и мизинцем, примеряясь, как половчее взять фигуру. Сделал ход. Значит, что у них было? Десять дней и слова Улы про одно оставшееся капище. Был ли это намёк? Придётся выяснить. Партия шла влёт: Ёлгин быстро просчитывал диспозицию, Ференц будто и вовсе не тратил на это время. Если отыгранных отпустят и оставят в покое хотя бы на пару дней, то они успеют дойти до капища и извести его. Ослабит ли это Ференца? Наверняка. Может, именно на это и рассчитывал Назар, когда решил прикрыть казаков законом гостеприимства… — Шах, — объявил Ференц. — И мат. Ёлгин уставился на доску. И правда, шах. Он прокрутил в памяти все ходы: нет, подлога не было, чёрт не умыкнул и не переставил ни одной фигуры. Разыграл незнакомый Ёлгину гамбит. Он только что проиграл жизнь или свободу одного человека. — Ну что, выбирайте, кого, — чёрт долил себе чая. — Ференц, — устало вздохнул Назар. — Мы это уже обсуждали. — Я помню, Заря. Я сдержу слово. На самодовольную ухмылку чёрта неприятно было глядеть. — Выкладывайте, что задумали, — процедил Ёлгин. — Не тяните. — Вы согласились на уговор, и я сегодня одержал победу. Но я готов обменять выигрыш на кое-что другое. — Что же вам нужно? — Жизнь и свобода одного вашего человека останутся неприкосновенны, и он сможет беспрепятственно покинуть этот дом, — Ференц выдержал паузу. — Если вы выкупите его собой на эту ночь. Обещаю: если будете беспрекословно послушны, физического вреда я вам более не нанесу. Ёлгин глядел в обманчиво-спокойные глаза чёрта и не понимал его. Упустить человечью душу ради ночи развлечения? Безумец. Впрочем, как и вся прочая навь. Или… — Вы ведь с самого начала на это закладывались, — Ёлгину стоило немалых усилий сдержать злость. — Весь этот турнир для того и придумали. Поставить противнику намеренно неприемлемые условия — старо, как война, Великую именно так и развязали. Провокация удалась, Ёлгин повёлся и напал, и если бы не Назар — этим бы дело и кончилось. А далее, если противник согласился — продолжать игру, шантажируя его и выставляя условия всё более и более тяжёлые. Как только Ёлгин опять не выдержит — Ференц победит. Если всё стерпит — будет чёрту потеха. Но что теперь делать? — Будьте вы прокляты. В обмен на жизнь и свободу казака Овчинникова я предлагаю вам до рассвета… свои услуги.