Moments

Есть всего две вещи, которые Силко терпеть не может. Когда все идет не по плану и... когда все идет не по плану. Он тяжело вздыхает и трет переносицу указательным и большим пальцами, надеясь, что глухая, ноющая боль в виске не перекинется на искусственный глаз, потому что тогда придется готовить новую дозу, а он никогда — ни-ког-да — не превышает назначенную Синджедом дозировку. Меньше всего хочется превратиться в мутанта и потерять остатки разума, хотя если все так, как рапортует Севика, то сотни нервных клеток только что погибли в неравном бою со стрессом. — В смысле, крысы? Она нервно жмет плечами и сгибает механические пальцы в кулак, будто не знает, чем себя еще успокоить: — Ну... это Заун, Силко. Здесь полно крыс и других грыз... — Ты хочешь сказать, что мы уже раньше теряли поставки из-за гребаных крыс, так что ли? — мигрень усиливается, левая половина лица немеет, сдаваясь перед болью. — Или я что-то не так понял? Пятнадцать ящиков, Севика. Пятнадцать! Покажи мне этих крыс, которым внезапно захотелось перекусить сраными ионийскими книжками, которые, между прочим, к завтрашнему вечеру обещались быть последним лотом на аукционе, мне нужно кое-что спросить у них! Он запоздало понимает, что повысил голос, а это недопустимо — голове от этого еще хуже — и зло скрипит зубами, затыкаясь. Откидывается в кресле и краем глаза замечает съежившуюся тень на балке, посверкивающую синим. — Скажи мне, что мы найдем им замену к утру. Севика оживает и голос ее отнюдь не внушает никакой надежды: — Я постараюсь. Еще что-то? Силко качает головой, отмахивается ладонью, мол, иди, и ждет, пока сверху на него не рухнет клубок из жадных ладоней, теплых прикосновений и синих кос. Джинкс — единственное, что может хоть как-то успокоить его мигрень, и он с готовностью подставляет ее поцелуям лицо. — Ты выглядишь не очень, Силли, — она хрипло шепчет ему на ухо, оставляет поцелуй на насквозь пронизанном болью виске, смеется, ероша его идеальную прическу. — Тяжелый день? Я знаю, как все исправить, — ее гибкое тело сворачивается клубком на его коленях, идеально подстраиваясь. Но несмотря на всю заманчивость этого предложения — подхватить Джинкс под бедра, чувствуя, как она цепляется за него, вонзая разноцветные коготки в плечи, чтобы не свалиться по дороге в спальню, утащить ее туда и рухнуть на постель, тут же закрывая глаза, и где-то на грани сна и полуяви наслаждаться ее смешливым бормотанием, пока она рассказывает, как изобрела очередную бомбу, от которой все пилтоверцы передохнут — он не может. Потому что аукцион состоится завтра вечером в любом случае, но вот отсутствующие дорогущие фолианты обойдутся Силко втридорога. Потому что никто не ведет дела с тем, кто нарушает слово, а он пообещал, что сраные ионийские книжки будут. Дерьмо! — Прости, — нехотя он размыкает кольцо объятий, что поддерживает Джинкс, не давая сползти с его коленей. — Я должен закончить дела, а потом уже думать об остальном, — аккуратно Силко спихивает ее с себя, и Джинкс скрещивает руки на груди, строя обиженную гримаску. — Силли Силко, — в ее глазах вспыхивают сиреневые искорки, давая понять, что она действительно недовольна, а не притворяется. — Твоя работа тебе дороже меня! Готов помереть за своими ебучими бумажками, чтоб их! — Джинкс! — одергивает ее Силко. — Следите за языком, юная леди! — боль немного прошла, словно ее прикосновения и впрямь оказались целебными, и он находит в себе силы выпрямиться и с тихой ненавистью снова глянуть на эти самые ебучие бумажки, чтоб их, как весьма правильно, хоть и неприлично выразилась Джинкс. — Давай поговорим позже, может, после аукциона? Она сверкает глазами, молча выражая все негодование мира — а ведь ему и взаправду больше всего хочется схватить Джинкс в охапку и не отпускать, упасть на кровать и с закрытыми глазами просто лежать, носом втягивая ее запах, свежий, сладковатый, к которому прилипли нотки железа и пороха. Пока не отрубится. А потом показывает ему язык, кривясь от души, и уходит. Для разнообразия не через балку, а хлопая дверью, что ведет вниз, в бар. Дерьмо! И ведь она права — у него все шансы сгореть на работе, прямо сегодня, потому что нужно из ниоткуда достать редкие ионийские книги, чтоб его!

***

К следующему вечеру Силко готов повеситься на собственном шейном платке — до того хреново, но книги к аукциону он все же добыл. Заняло всю ночь и часть утра, Севику, еще десяток головорезов, и две разбитые механической рукой коленные чашечки, шесть коренных зубов — и вуаля! Они лежат у него на столе, посверкивая вычурными золочеными надписями на корешках. Прямиком из коллекции, которая их хозяину еще нескоро понадобится, если он вообще когда-нибудь захочет взглянуть на ионийский алфавит. Но боль в голове усиливается, надсадно пульсируя, отдаваясь разноцветными вспышками под здоровым веком. Как будто лоб обхватило невидимым обручем и сдавливает изо всех сил. А Джинкс рядом нет — она дуется, наверняка разнося что-нибудь в своей мастерской. Силко удрученно вздыхает, понимая, что нужно было либо меньше ее баловать, либо теперь наверстывать, хотя простыми извинениями с Джинкс не обойтись. Она все равно что оголенный провод, за который опасно хвататься рукой, потому что никогда не знаешь, когда шибанет. И все же он любит ее, и это неизменно, даже если однажды она попросту добьет его своими капризами. — Все готово, можно выдвигаться, — в кабинет заглядывает Севика. Осторожно, потому что в прошлый раз Джинкс швырнула ей в лицо бомбочку со слезоточивым газом, видимо, надеясь таким образом избавиться от соперницы. К сожалению, тогда пришлось эвакуировать всю Последнюю Каплю — часа полтора ждали, пока газ выветрится. — Да, — Силко кивает, соглашаясь, и прячет фолианты в чемодан. Остались мелочи — напоследок он все равно кидает взгляд наверх, где, увы, нет даже намека на синеву кос — пережить четыре часа аукциона. А потом его мертвое тело отнесут Джинкс, и она о нем позаботится. Идеально. Но чего он не ожидает — так это тяжелого толчка, трескающейся плитки под ногами и осыпающегося на плечи (и дорогое пальто) песка и пыли с потолка. Здание встряхивает снова, еще раз — в основном все кричат, вскакивают со своих мест, разбегаясь прочь, а Севика тут же набычивается, словно сможет и потолок при надобности удержать, если он вздумает обрушиться Силко на страдальчески ноющую голову, и тащит его прочь. — Книги... — только успевает он вспомнить, когда стены начинают поедать трещины, а Севика уже даже не ждет его решения. Они успевают выскочить из рушащегося здания в последнюю минуту — ебучие фолианты, из-за которых (в большей степени) его мозги сейчас превращаются в фарш от боли, конечно же, остаются под обломками. — Вот дерьмо, — меланхолично замечает Севика. — Кажется, аукцион того... — она взмахивает ладонью, будто отрезает голову, а потом тянется за сигарой, чтобы успокоить нервы. — Ну и что теперь? Силко хочется выматериться, долго, с наслаждением, чего он не позволял себе уже очень давно, и в основном из-за Джинкс, потому что плохой пример — это очень заразительный пример, но он не может. Как и завернуться и уйти, в Последнюю Каплю, или даже в мастерскую Джинкс, чтобы упасть там в какое-нибудь продавленное от старости грязное кресло и просто, закрыв глаза, слушать, как она подпевает в такт своим дурацким молодежным пилтоверским песенкам, мастеря очередную бомбу. Потому что в толпе — участники неудавшегося аукциона плюс толпа зевак — он замечает клиента. Которому и нужны были эти сраные ионийские книжки, те самые, что сейчас погребены под камнями. А это значит, что, кажется, еще одну ночь он проведет вдали от Джинкс. Она снова будет злиться. И, вероятнее всего, сойдет с ума. Силко перехватывает сигару Севики и затягивается, сильно, пока глотку не сводит от горького дыма, и с ненавистью трет висок, онемевший настолько, что можно о него тушить эту сраную сигару, не почувствуешь: — Зови сюда наших. Пусть начинают откапывать. Чтобы до утра управились.

***

В Последнюю Каплю он заваливается уже после полудня, весь в пыли — кажется, она въелась в легкие — и представляющий свою голову гнилым арбузом, что вот-вот треснет и расплескает мозги по столешнице. Дрожащей рукой Силко набирает полный шприц Мерцания, подносит к глазу, но не может примериться, чтобы нажать и наконец хоть на немного покончить с болью. Потому что всем этим занималась Джинкс, а ее тут нет. Ни в баре, ни тут, на балке — палец соскальзывает, и игла с хрустом вонзается в тонкую кожу под глазом. — Дерьмо! — Силко отшвыривает шприц прочь, и тот жалобно звякает, ударяясь о что-то, прокатывается по полу и застывает возле книжной полки. Чертовы фолианты — ну да, он вернул их, но какой ценой! — Дерьмо-дерьмо-дерьмо! — он уже не сдерживается, рычит, трет лицо ладонями, пытаясь хоть как-то отрешиться от боли. — Чтоб меня, эти треклятые книжки и... где ее носит... Джинкс... — Ш-ш-ш, — оглушенный болью, Силко не сразу понимает, что слышит ее. — Я тут, — звяканье шприца, легкая поступь, а затем к его телу прижимается тепло, мягкое, обволакивающее. Джинкс влезает ему на колени, аккуратно, заставляет отнять от лица ладони, проходится пальцами по вискам. — Я же говорила, Силли. Тебе нужно отдохнуть. Тебе правда, — с нажимом повторяет она, — нужно отдохнуть. В её руке сиреневым маревом сверкает шприц, каким-то чудом не разбившийся, а затем с тихим хрустом игла входит прямиком в зрачок. — Сейчас немножечко поболит... — Джинкс льнет к нему всем телом, когда Силко сводит от спазма, проносящегося через все жилы, — и станет лучше. Вот так... Она ждет, пока он не затихнет, а потом прижимается губами к его щеке, оставляя невесомый поцелуй. — Одним Мерцанием тут не обойдешься, — шепчет она, отшвыривая пустой шприц куда-то на столешницу. — Как насчет выходных? Никакой работы, никаких дурацких бомб, только ты и я, спрячемся ото всех проблем. И от Севики, — Джинкс смешно морщит нос, как будто Севика ее злейший враг. — Не могу, — выдыхает Силко, пока может. Пока не сдался и не согласился на ее безумнейшее, но такое заманчивое предложение. Он давно обещал показать Заун на рассвете, при первых лучах солнца, что льются вниз золотистым водопадом, озаряя вечную тень города. — Мне нужно работать, Джинкс. Она сужает глаза, и радужки заливает неистовой сиренью: — Опять?! — Да, — устало кивает Силко. — Как хранитель Зауна я несу ответственность за все мои обещания и поступки, так что мне нужно завершить сделку. — Книги? — в этот раз Джинкс даже спихивать с колен не надо, она сама взвивается в воздух изящной змейкой, в долю секунды оказываясь уже на столе. С ногами — с каким-то наслаждением сбрасывая на пол несчастный пустой шприц, от чего он все же не выдерживает и лопается. — Ну ладно, — выражение ее лица сложно уловить, тем более, что синяя челка развевается в воздухе флагом, но вот тон вполне себе понятен. — Джинкс... Джинкс! — вообще-то нужно как следует отчитать ее за разбитый шприц, но Силко почему-то чувствует себя виноватым. Тем более, что она действительно помогла ему — боль в виске прошла, и мир наконец выглядит нормально. Но ее уже нет. А он не может отправиться за нею вдогонку — сделка есть сделка, и ее нужно выполнить.

***

Севика остается караулить снаружи, пока Силко направляется к клиенту, ожидая выручить за эти чертовы книги чертову уйму денег, как минимум. — Я надеюсь, мы разберемся со вс... — остаток слова вязнет у него в зубах при виде мужчины, усевшегося в кресле. Его голова запрокинута назад, обнажая широкий, от уха до уха порез, обнаживший трахею. Кровь совсем свежая, еще даже толком не высохла. На столе забрызганные алыми каплями — деньги. Ровно столько, сколько Силко планировал выручить за книги. Тот, кто прикончил этого бедолагу, явно не собирался красть их. Силко чертыхается. Долго, с наслаждением, позволяя себе помянуть всех своих почивших родственников до, наверное, десятого колена. Сделка есть сделка, и он забирает деньги, оттирая въевшуюся в бумагу кровь и снова цедит ругательства сквозь зубы — у него на одного клиента, хорошего, пусть заебавшего вкрай, но хорошего, меньше. И он знает, кому сказать за это спасибо.

***

Ее нет в мастерской, не видели в Последней Капле, ни внизу, в баре, ни наверху, на балке. Так что остается последний вариант. К этому времени у Силко больше не остается сил на новое сражение, или выволочку — а Джинкс ее заслуживает — он вваливается в свою спальню, чувствуя себя настолько уставшим, насколько это вообще возможно. Оглядывается — постель разворошена. Касается ладонью и чувствует остатки тепла, а затем идет на шум. Из-под двери ванны слышится плеск воды, тихое мурлыканье, и по полу разливается тонкая полоска света. — Джинкс? — он толкает дверь, ни капли не удивляясь, что та не заперта. Джинкс выныривает из воды, отфыркиваясь, роняя на пол капли воды с волос, и смотрит на него, сжавшись в клубок в ванне. — Привет, — хрипло шепчет она, и ее голос самую малость звучит виновато. — Ну и зачем? — остатки здравомыслия позволяют Силко не пялиться на ее белые плечи, выступающие из пены, на острые ключицы и синеву волос, затопивших воду длинными лианами, а даже отвести взгляд. На минуту, на больше его не хватит. — Ты... — она хмурится, шикает в пустоту, отпугивая очередного призрака, что живет в ее голове, — я боялась за тебя, — Джинкс закусывает губу, подаваясь вперед, выныривая из пены и обнажая еще больше белизны кожи, даже не задумываясь о своей наготе. — Тебе нужно отдыхать! Что если... если с тобой что-то случится? Что тогда будет со мной... Силко не особо думает — все и так вышло из-под контроля, и еще одна глупая мысль или поступок ничего не исправят — просто шагает к ней. Раскрывая руки, подхватывая Джинкс, рывком ныряющую в его объятия. Она вся мокрая как русалка, облепленная волосами, теплая, голая. И вжимается в него так, словно никуда никогда не отпустит. — Прости, прости... — она прячет лицо на его груди. — Я, наверное, снова все испортила. Расплескала всю воду по полу, залила дорогущую рубашку и брюки мыльной пеной, убила одного бедолагу, подорвала аукцион и испортила ионийские книжки, да. — Все хорошо, правда, — Силко вздыхает, наслаждаясь прикосновением ее тела, что льнет к нему, заставляя чувствовать себя живым. Здесь и сейчас. — Бывает. Я не злюсь. Он и правда больше не злится. Есть только одна вещь, которая всегда была и будет важна — Джинкс. — Пойдем в постель, — предлагает он и тут же подхватывает ее под бедра, чуть не подскальзываясь на мокром полу, но все же держит крепко. Джинкс смеется — тихо, довольно — прижавшись щекой к его груди, а затем принимается елозить в его руках, тянясь к шее, оставляя там шутливые поцелуи-укусы. — Ты, наверное, устал и очень хочешь спать, да? — тянет она, терзая его горло зубами, мягко, оставляя засос. — Ебучие книжки тебя доконали? — Джинкс, — по привычке одергивает ее Силко. Они умудряются вписаться в дверь, не расшибившись, и теперь он ускоряет шаг, направляясь в спальню. — Не волнуйся, на тебя меня хватит. Ну, я надеюсь, — когда-нибудь именно она все же доконает его, но здесь и сейчас он мягко опускает ее на постель и принимается расстегивать пуговицы промокшего насквозь жилета, чтобы отшвырнуть его прочь за ненадобностью, как и остальную одежду. Иногда все идет не по плану, и... это определенно не так уж и плохо.