***
17 октября, 18:57. Тренировочная площадка Токийского техникума. Джунпей чуть вздрогнул. Очередной удар прилетел в плечо. Старик из клана Зенин совсем его замотал – сил на поддержание духа почти не осталось, да и физически мальчишка не готов был продолжать сражение, однако отец Маки – как удалось узнать от нее самой несколько дней назад – не давал ему передышки. – Ещё раз, – раздался суровый и беспрекословный баритон Оги, ни разу за сражение не обнажившего свою катану. – Я... – Ёсино хотел высказаться, но не сумел, и, закусив губу, покорно опустил голову. Позади раздались размеренные шаги – Идзити направлялся к одному из своих нынешних начальников, чтобы оповестить того о гибели Годжо Джусэй. Зенин жестом отдал приказ о перерыве, и юноша едва не свалился на землю без сил, удержавшись лишь благодаря проявившимся вдали силуэтам однокурсников. – Наконец-то, – слишком радостно произнёс голос старика позади, заставив мальчишку вздрогнуть и непроизвольно вжать голову в плечи, чуть повернувшись к разворачивающемуся разговору. Прибывший помощник директора и его нынешний заместитель направлялись в зал совещаний. – То, что проклятье было развеяно – прекрасно. То, что ее труп был уничтожен до вашего прибытия – кошмарно, – причитал «учитель», коим этого мага язык не поворачивался назвать. Сатору отстранили от обучения учеников, однако позволили появляться на территории техникума, давая мнимую свободу действий, явно страшась его. Ученики это знали, и все равно тайно продолжали занятия с ним, когда позволяло выкраенное в обед или в ночь время. – Её? – испуганно прошептали губы, и Ёсино едва вскрикнул, когда чья-то увесистая ладонь легла на плечо. – Тише, это лишь я, – Итадори старался улыбаться, но улыбка эта давалась ему с трудом. Зенин и Идзити почти что одновременно обернулись на звук, но помощник, видно, настоял на необходимости обговорить случившееся с директором, и Оги пришлось согласиться, проводив неродивых учеников строгим взглядом холодных беспристрастных глаз. – Тебе уже известно? – голос Кугисаки дрогнул. Девушка крепко сжимала ладонь Итадори, боясь отпустить даже на миг. Позади, совсем рядом, молчаливо возвышался Фушигуро, глядящий куда-то в сторону, словно в пустоту. – О Джу-чан?.. Джунпей и сам не понял, когда по щекам заструились слезы – сразу же или в тот момент, когда он всё же осознал сказанное, скрючившись и припав к земле. Когда несколько теплых рук в мгновение ока принялись его утешать, мягко обнимая. Когда над ухом раздался взволнованный шепот: – Там был учитель, – голос Юджи не дрожал, звучал уверенно, смело, – прости, нужно было обыграть всё так. – Он осторожно поднял взгляд к беседке выше по лестнице, в тени которой виднелся силуэт самого мерзкого члена клана Зенин – Наоя. – Чтобы они поверили в наше горе. – Ч-то?.. Юджи слабо улыбнулся, прижимая его ближе, утыкаясь лбом в его взмокшее после тренировок плечо. – Мы скоро свидимся с Джу-чан, нужно только подождать. А пока... делай вид, что она мертва. До тех пор пока учитель и Нанамин не поймут, что с ней случилось.***
– Спишь? Нанами замер у порога, оперевшись здоровой рукой о косяк. Пара уставших глаз сквозь линзы смотрела на ребенка, свернувшегося на кровати, в ужасе шепчущего что-то в пустоту. На тумбочке мелко подрагивал теплый светильник в форме котенка, принесенный несколько дней назад собственноручно Сатору – Кенто сообщал обо всем, что происходило с его сестрой, в том числе и о ее появившемся страхе темноты. Я медленно повернула голову. Пара пустых глаз вперилась в мужчину, взволнованного невозможностью помочь подопечной. – Нет, – сухо отозвался собственный голос, и я поднялась на дрожащих руках, принимая сидячее положение. – Вновь кошмары? Снотворное больше не помогает? – Маг прошел в помещение и, получив одобрительный кивок с моей стороны, опустился на край кровати, осторожно касаясь пальцами горячей щеки. – Ничего не удается вспомнить даже из кошмаров? – Я... не хочу вспоминать, – качнула головой, откидываясь обратно на подушки. Нанами устало вздохнул, начав осторожно поглаживать меня по руке, изредка задевая бинты на ладони – последствия нашего последнего разговора, случившегося утром пару дней назад. С тех пор события, стертые из моей памяти, мы не обсуждали. Сошлись на том, что я сама расскажу, когда буду готова, но они невольно проявлялись сами, проникая в мои сны, обращая их в кошмары. И даже это я не могла вспомнить, проснись я утром или резко, посреди ночи. Нанами и всех, кто был занят моим восстановлением, это беспокоило не меньше отсутствия способностей. – Хочешь о чем-то поговорить? – он не настаивал, лишь пытался занять бесконечное свободное время. – Как там ребята? Юджи и остальные. Я постоянно задавала этот вопрос. Каждый день. Не понимаю сама, почему раз за разом спрашивала одно и то же, даже зная, что не смогу получить новый ответ на свой вопрос. Мне с ними никак нельзя увидеться. И я это знаю. Но всё равно лелею себя надеждой. – У них тренировки усилились, – Нанами отвечал спокойно, даже не думая юлить. – Вроде как, никому это не нравится, но пойти против решения Зенин никто не смеет. Осторожно кивнула, подверждая, что внимательно слушаю. – За Итадори особая слежка, сама знаешь – он Сосуд, и должен был погибнуть уже давно. – Как и я. – Ты – не первый случай безконтрольного ученика в Техникуме, был еще один. Тебе ведь знакомо имя – Оккоцу Юта? – Да. Вопреки ожиданиям, отозвалась довольно неуверенно. Почему-то в памяти не возник искомый образ – лишь смутный серо-белый силуэт. Я не могла вспомнить ни очертаний второгодки, ни его способностей – совершенно ничего. – С ним прибыло и проклятье Особого ранга, которое было опасно для окружающих его людей. Ничего схожего не замечаешь? – Нанами чуть наклонил голову на бок, замечая слабую задумчивость на моем лице. – Это проклятье... оно..? – Можно сказать, Оккоцу сумел его подчинить. – А мое..? – Исчезло. Но, возможно, если ты вернешься к занятиям... – Нет! – выкрикнула вдруг, сжав резко простынь под пальцами. Голова загудела от смутного вихря незримых мыслей. – Я не настаиваю, – мигом раздался мужской голос, Нанами слабо поглаживал меня по руке, словно боялся ранить одним лишь прикосновением к грубым шрамам, усыпавшим бледную кожу подобно акне у подростка. – Лишь предполагаю, что могло бы произойти. Если ты не захочешь вернуться к прежней жизни – никто не посмеет тебя заставить. На это я уже не ответила – не было желания и сил. Мелко подрагивая, еще некоторое время молча лежала, обняв одеяло, прижимая его к груди. Маг первого уровня не уходил, даже не собирался. Он сидел ровно, не отводя взгляд от моего лица, будто изучая каждую морщинку, ожидая слёз или следующих эмоций, но ни того, ни другого не было. Его грудь медленно вздымалась, плечи чуть отходили назад при том движении, и ткань, напоминающая об отсутствии части руки, чуть колыхалась. И рано или поздно я должна была задать этот вопрос, мучавший меня не один день, вот и сейчас он грыз меня заживо: – Ваша рука – моя вина? Кенто тяжело вздохнул, чуть распрямляя плечи. – Ты ведь и сама знаешь ответ, зачем же спрашивать? – Я хочу услышать его от вас. – Нет, это не твоя вина. Не бери на себя слишком много. – Неожиданно Нанами слабо улыбнулся, убирая здоровую руку, и, уперевшись в край кровати, поднялся на ноги. Мне почему-то стало невероятно тоскливо – пальцы сами потянулись к теплу, но я вовремя одернула себя, осознавая границы дозволенного. – Если бы я был расторопнее – не пострадал бы. Не стоит винить себя в том, в чем изначально не было твоей вины. Он остановился в дверях, быстро убедился, что ночник работает стабильно, и, улыбнувшись вновь, всё также слабо и несколько устало, поставил точку в разговоре: – Тебе нужно отдохнуть. Если что-то понадобится – ты знаешь, я за углом. Через пять часов тебе нужно принять лекарство, я постараюсь разбудить осторожно – не как в прошлый раз. – Да, – опустила взгляд в простыни, – спасибо. Я попробую... Я понимала, что он делает всё это не по своему желанию; что ответственность за другого человека просто не дает ему выбросить меня на съедение магам и Старейшинам, но совесть (если она всё ещё была жива) не позволяла мне быть неблагодарной. Уголки губ дрогнули в подобии кривой улыбки, и, лишь увидев ее, Нанами наконец осилился покинуть комнату, скрывшись за дверью, оставляя ее открытой. Время шло. Одно число сменялось другим. На календаре красным был обведен Судный день, приближение которого означало конец мира магов. И я больше не могла ничего изменить. Я всё больше сожалела о том, что натворила, и в один день, двадцать пятого числа октября месяца, попыталась закончить собственные мучения, вот только Нанами успел меня остановить, когда я на кухне пыталась перерезать вены затупившимся ножом для фруктов. Он не ругался, не спрашивал, почему я это совершила, молчал и тогда, когда перевязывал свежие раны. Я доставляю одни лишь проблемы. Мы не разговаривали до самого ужина. Я молча сидела в комнате, как обычно глядя в пустой потолок на протяжении нескольких часов подряд. Мысли разъедали истерзанный разум, точнее то, что от него осталось, но я не могла уловить ни одной. Это ощущение вызывало тошноту. Совершенно беспомощна. В дверь тихо постучали. На пороге комнаты стоял измотанный мужчина с небольшой картонной коробкой, словно из какого-то кафе. Я даже не подумала повернуться – было стыдно за случившееся утром. Ему вновь пришлось беспокоиться. – Могу я войти? – довольно спокойно и, казалось, приободряюще уточнил гость. Слегка кивнула, принимая сидячее положение, поплотнее запахиваясь в красный плед, под которым виднелась одна лишь длинная серая футболка. Кенто подошел ближе, но, вопреки ожиданиям, не сел рядом, как обычно, сглаживая волнение разговором – нет, он остановился рядом, протягивая ту самую коробку, источающую слабый шоколадно-кофейный аромат. – Что это? – подняла глаза, не решаясь забрать угощение. – Небольшое утешение. Ты ешь всё меньше, вот я, – он чуть замялся, – и подумал, что сладкое могло бы тебя порадовать. Ошибся? – На лице его проскочило легкое замешательство. Я постаралась выдавить из себя улыбку, но вышло скорее жалко, чем мило, потому пришлось поскорее обхватить пальцами подношение и осторожно открыть крышку, обнаруживая внутри приличный кусок муссового шоколадного торта и черную пластиковую ложку. На душе отчего-то стало теплее. Гость не спешил уходить, ожидая моего вердикта. Осторожно обхватила чуть дрожащими пальцами ложку и, сглотнув подступающий ком, отломила кусочек мягкого трехслойного мусса, отправляя в рот. По языку растеклась неприторная сладость, разбавленная мягкой кофейной нотой от бисквита. По щеке медленно скатилась сначала одна слеза, потом другая, и вот я уже не понимала, от чего так болит в груди. Режет, колет, рвет. – Джусэй? – Нанами беспокойно коснулся плеча. Я не подняла головы. – Джусэй! Торт упал на пол, пачкая его в сладкой массе. Мужчина встряхнул меня за плечи, пытаясь привести в сознание, однако и это не помогло. Разум погрузился в воспоминания. Болезненно-сладкие, горько-счастливые. Первое свидание в жизни, тот ночной разговор с Сатору по телефону, его ласковый шепот, мягкие и одновременно с тем уверенные движения, осторожные, местами настойчивые прикосновения, добрый взгляд, теплые слова... Я вспомнила, как ждала его, жаждала его объятий, там, в непроглядной тьме сырого плена. Ждала, что он придет и спасет меня. Представляла, как он улыбнется и скажет: «Я здесь, всё уже закончилось.» Но боль не кончалась, раны лишь появлялись, а разум раз за разом разбивался на мелкие осколки, обращая меня в бессознательное чудовище, полное ненависти к себе, к окружающим и миру, неспособное дать отпор тем, кто причинял мне страдания. Кровать чуть прогинается под чьим-то весом. Меня резко дергают за руку, прижимая к широкой груди. Ощущаю тягучий сладковатый аромат, напоминающий... фруктовый пирог. Вздрагиваю всем телом, кусаю губу, плотно сжимая, сдерживая громкий, надрывистый стон. – Исчезни! Убирайся! – кричу, отталкивая «братца», но все действия пусты – словно горох о стену. Его крепкие руки обнимают меня, не пошло, осторожно, бережно. Пальцы сжимают воздушную ткань пледа, не давая ей упасть с плеч. Дыхание опаляет макушку, заставляя вздыматься в воздух белоснежные пряди с редким черным цветом. Он молчит, а я продолжаю его толкать, царапать, бить. – Я тебя ненавижу! Уходи! – Крики не смолкают, но Сатору, кажется, всё равно. Объятия не размыкаются, и я уже открыто плачу, утыкаясь лбом в его плечо, опуская руки. У меня нет сил сражаться с ним. – Пожалуйста... прошу... исчезни. Я не хочу больше думать о тебе... Это всё из-за тебя... Потому что тебя не было рядом... Всё из-за тебя... – Ты права, – он впервые подает голос, и я ощущаю, как меня переполняет гнев на саму себя за сказанное. – Ты пострадала из-за меня. Потому что меня не оказалось рядом в нужный момент. Из-за меня ты лишилась сил. Из-за меня ты боишься спать в темноте. Из-за меня ты готова была проститься с жизнью, покончив с собой. – С-Сатору, – голос дрожит. Прости. Я не должна была. Ты не виноват... Это все моя вина. – Ты права. Вини меня, но только не себя. Хватка слабеет, и его пальцы плавно скользят по плечам, касаясь бледной шеи, поднимаясь выше, к щекам, заставляя взглянуть на собеседника – он улыбается, искренне, тяжело, болезненно, но взгляд остается таким же теплым, каким я его и запомнила. – Ты не понимаешь, – щеки пылают, – мне здесь не место, – громко всхлипываю, ощущая критическую нехватку воздуха. Мысли путаются. Сердце болезненно сжимается в груди. – Не говори так. Юджи, Нобара... – Они погибнут из-за меня! – срываюсь вновь. – Из-за того, что я переворотила к чёрту весь сюжет! Из-за того, что по своей же слабости не смогла остановить его! Всё тело дрожит. Сатору взволнованно заглядывает в мои глаза. – Я не из этого мира!