***
— И всё-таки, я не понимаю, как можно было докатиться до такого... Сал перевёл на тётю пустой взгляд, уже порядком задолбавшись слушать её ворчание по поводу поступков Генри. Она и отец никогда не ладили, и Дженни не упускала случая промыть сестре мозги насчет возможности развода. Естественно, это лишь ухудшало отношения сестер, поэтому вскоре тетя совсем отстранилась от семьи, а после смерти Дианы её имя и вовсе перестало звучать в стенах дома. И теперь для женщины было огромнейшей радостью с видом а-ля "я же говорила" отчитывать уже "ушедшего" вслед за женой недруга. — А ты чего молчишь? — наконец прервала поток негатива Джейн. — Совсем не рад мне, да? Хорошо тебе с этим пьяницей жилось? — Называй отца по имени. Я тебе очень рад, просто... мне нужно привыкнуть, — выкрутился Фишер, не меняя интонации. Сейчас хотелось просто найти какой-нибудь обрыв и прыгнуть в него. "Прям как в объятия Ла..." Совсем как в снег. Женщина пожала плечами, больше не задавая никаких вопросов и продолжая говорить о себе. Сал уже не удивлялся, что он, как обычно, в разговоре только слушает. Знакомо. Они добрались до немного серого, как казалось, домишки. Он был блеклого оттенка, с тяжёлыми дверьми и парочкой страшных на вид окон. Хотя такие, наверное, есть во многих домах. Но, на ничем не выраженную радость Салли, у тёти окна были вполне приличные, а квартира, расположенная на четвёртом этаже, довольно просторная, но неуютная. Правда, был один огромнейший плюс. — Со своей комнатой можешь делать всё, что угодно, — серьёзно заявила Дженни. — Хоть бомбы там закладывай. Я в неё заходить не буду, так что можешь что-нибудь поменять. Это было заманчивым предложением. Вот отец никогда не поощрял все эти "уродства", а точнее, украшения, которые периодически появлялись в комнате Салли, но держались максимум неделю, ведь ворчание Генри способствовало их удалению. А здесь можно было делать все, что душе угодно. Наверное, даже стены разрисовывать... всё равно идеальным ремонтом в помещении и не пахло, жалеть нечего, зато какой-никакой уют прибавится. В комнате же никто не жил, тётя выбрала себе другую. Поэтому плакаты, стикеры, гирлянды, рисунки, огромные надписи и яркие цвета снова врывались в голову. Вот только душе было угодно лишь разорваться на части. Парень поставил чемодан в угол комнаты, выпуская Гизмо из переноски и тяжело вздыхая. Снова одиночество. Никаких друзей, знакомых... новые и старые лица и просто тоска. Хотя зачем всё это, если всё в очередной раз повторилось? Он спас его, вытащил из болота, был рядом и помогал, но в итоге разбил. С другой стороны, он ничего не сделал. Это Сал снова проявил слабость, полюбил и ожидал того же от человека с другими стандартами. — Лучше бы я был нормальным. Как все... — прошептал Фишер, слыша треск своего сердца. Джонсон всего лишь стал таким же, как тот, кого проклинал и говорил, что никогда так не поступит. Неосознанно растоптал, потому что собственная любвеобильность когда-нибудь погубит голубоволосого, и винить в этом он сможет только себя. Ведь другие не виноваты, что такого невозможно полюбить. Зато такой любит. Салли стащил с себя толстовку, бросая на кровать, и подошёл к окну, глядя на серое небо. Безусловно, оно мало чем отличалось от того, которое юноша привык наблюдать по утрам из Апартаментов, вот только то было роднее. А это — чужое. В этом городе он родился, но сейчас ощущает себя не в своей тарелке. Теперь к нему никто не прибежит по первому зову, не поддержит и не поделится переживаниями. Теперь он совсем один.***
— Ну, а что потом? Пятисекундное молчание. — А потом он сказал, что любит меня. Чашка падает из рук с громким звоном, и Тодд смотрит ошарашенно, смешно хлопая глазами. Очки нелепо покосились на лице, а во взгляде будто бы виднелось перекати-поле. — Охренеть можно... — справедливо высказался он, проверяя упавшую посуду на целостность. — А я это... я вот так и знал! — Ну, на самом деле это и правда было заметно... — с видом знатока произнёс Нил, похлопав своего парня по плечу. — Ты его взгляд вообще видел? Ларри насупился, понимая, что друзья на все сто уверены в том, что он сообщил о взаимности и они с Салли расстались на хорошей ноте. Вот только придется им немножко разочароваться... — Всё не так хорошо, как вы думаете... — Да нам и так понятно, что он не отменил отъезд и покинул тебя, драматично пообещав вернуться, — закатил глаза рыжеволосый, вызывая у Нила одобрительный смешок. — Ничего, вы наверняка еще встре... — Я его отшил. Кареглазому захотелось зажмуриться, чтобы не видеть ошарашенных взглядов, в которых удивление вскоре сменяется разочарованием. Моррисон выглядел так, как будто Джонсон сообщил ему о благополучии Трэвиса. Даже немного хуже. — Ты... что сделал, прости?! — воскликнул друг, подскакивая с места и топая ногой. — Извинился перед ним. Дал понять, что невзаимно, — угрюмо отозвался Ларри, вызвав ещё бо́льшую волну негатива со стороны Тодда. — Какой же ты идиот! — слишком громко крикнул тот, смахивая протянутую было руку Нила со своего плеча. — А ты о последствиях не подумал, как обычно? — Я... — Только спустя несколько часов ты пожалел и опять сидишь тут перед нами с видом святого мученика, как будто это не ты во всём виноват? — Да я не... — Не понимаю, как вообще можно такого полюбить, — процедил Моррисон, медленно опускаясь обратно. Шатен замер, неестественно выпрямляясь на стуле, и наконец поднял на друга стремительно меняющийся взгляд. Карие глаза потемнели, будто бы становясь холоднее, и вид парня тоже стал отстранённым. Тодд нервно сглотнул, осознавая смысл своих слов и реакцию, вызванную ими у Джонсона, и произнёс каким-то слишком тихим голосом: — Извини. Никакой реакции. Нил напрягся, понимая всю сложность ситуации и готовясь к тому, что их сейчас, как и всегда, просто выставят за дверь. Так бывало частенько, когда друг злился. А сейчас он, кажется, и вовсе не в лучшем состоянии. — Я не это имел в виду, — продолжил чуть громче очкарик, надеясь на то, что Ларри хотя бы немного успокоится — промолчать означало выразить отсутствие стыда за свои достаточно оскорбительные слова. Тот неожиданно спокойно кивнул, что послужило ещё менее хорошим знаком, и встал, слегка приподняв кончики губ в подобии улыбки. — Думаю, нам лучше продолжить разговор в другой раз. А сейчас... вам пора. Моррисон нахмурился, уже собираясь поспорить, но его остановило лёгкое прикосновение Нила к ладони. Тот будто предупреждал, молча отговаривал от неверных и рискованных действий. Поэтому рыжеволосому пришлось без лишних слов подняться, едва слышно прощаясь, и покинуть подвал вместе с парнем.***
Русоволосая девушка медленно кивала в такт каким-то наставлениям от главврача, а в её руке была заветная справка. Её выписывали. Раньше назначенного срока, потому что, по словам психолога, состояние Эшли "нормализовалось", и она "вполне готова вернуться к прежней жизни". Это не могло не радовать, как и то, что всё это благодаря одному человеку, который был с ней всё это время. Благодаря тому, от кого она ожидала этого меньше всего. Кемпбелл наконец распрощалась с врачом, направляясь в сторону выхода. У неё до сих пор были смешанные чувства по поводу всего произошедшего за последние несколько недель, но особенно выделялись радость и благодарность. Конечно, её навещали Тодд и Нил. Ларри больше не приходил, и сердце всё ещё болезненно саднило. Однако чуть ли не каждый день её навещал другой человек. Тот, кто, кажется, выразил свою расположенность и желание помочь, и она действительно доверилась ему. Да, снова. Но теперь уже она была уверена. Или хотела быть. Трэвис. Он сидел с ней по несколько часов, разговаривал, смешил и смеялся сам, хотя ещё пару месяцев назад она ни за что бы не поверила в то, что такой, как он, может быть искренним. А он был. Его лицо вновь посветлело, и парень улыбнулся. Впервые девушка увидела его улыбку... не насмешливую или злорадную. Настоящую. — У тебя красивая улыбка, — вырвалось неожиданно у Кемпбелл. Фелпс замер. Медленно перевёл на неё взгляд, и улыбка сползла с его лица. Эмоции стали какими то нечитаемыми. — Я редко улыбаюсь, — признался он. — Повода обычно нет. Но ты... Трэвис замолчал, глядя с опаской, будто бы боясь, что над ним сейчас посмеются. Пару минут колебался, сомневаясь, стоит ли заканчивать фразу, но взгляд Эш, переполненный любопытством, заставил его продолжить. — Ты заставляешь меня улыбаться. И это было взаимно. Каждый раз, когда медсестра сообщала о визите, пациентка улыбалась. По-настоящему. Забывала о своей травме. Забывала обо всём. Он уже ждал её на улице. Обернулся, а затем расплылся в радостной улыбке. А затем неожиданно сделал рывок вперёд, утягивая Эшли в объятия. Её обнимал Трэвис Фелпс. Человек, которого она когда-то ненавидела всей душой, а теперь считает самым близким. И она уже сомневалась, что готова думать о Ларри каждую секунду, ведь теперь он должен потесниться и освободить в её голове немного места для другого.