***
Сборы не заняли много времени. Ганнибал не проявлял к составлению списка необходимого никакого интереса, а Уилл привык обходиться малым, к тому же большая часть его вещей все еще и так была на борту. Но как бы Грэм ни торопился покинуть наконец этот утомивший его город, сборы и обустройство яхты уже для двоих все равно заняли больше недели. Недели, за которую они крайне редко виделись с доктором Лектером, и совсем не имели времени для бесед. И чем меньше времени оставалось до их отплытия, тем сильнее Уилл ощущал странное волнение, почти беспокойство, нетерпеливо скребущееся под ребрами. Оно, впрочем, не имело ничего общего со страхом будущего, наоборот, его словно будоражило именно появление перспектив и жажда действий. Вероятно, что как раз поэтому когда-то давно, в их прошлой жизни, Ганнибал и предлагал ему просто уехать. Закрыть дверь в прошлое, забыть о Балтиморе и начать все с чистого листа выглядело бесконечно заманчивой перспективой. Сейчас у них снова был шанс перевернуть эту страницу и начать писать свою историю заново. Вместе. Как Ганнибал тогда и мечтал. Жаль, что ему понадобилось так много времени, добраться сюда — в ту самую точку, куда Лектер вел его с самого начала. Если бы Уилл решился на побег сразу, Эбигейл осталась бы жива, если бы он не пытался играть в игры с Лектером, Беверли, вероятно, тоже сохранила бы жизнь. Какие-то люди определенно бы умерли, но это были бы другие, незнакомые Грэму люди, а они и так умирают каждый день… Уилл встряхнулся и мотнул головой. Он становился циничным. Он не собирался думать об этом, только не сейчас, не тогда, когда они с Ганнибалом стояли на ресепшне, сдавая ключи от номера сотруднице отеля. Пора было таки закрыть эту книгу и оставить прошлое в прошлом, там, где ему самое место. Настало время идти вперед. Они добрались до пристани на такси. Уилл сдал автомобиль в прокат еще накануне вечером, и теперь они стояли с Ганнибалом на дощатом настиле причала, окруженные немногими оставшимися у них вещами. Солнце только поднималось над горизонтом, роняя в русло реки первые дрожащие блики — у них был целый день, чтобы выйти в море и проложить курс, но Грэму не терпелось поскорее взойти на борт и начать путешествие. Он подхватил принесенные сумки и двинулся в сторону своей яхты, прекрасно зная, что Ганнибал следует прямо за ним. — Это моя «Нола», — с улыбкой произнес профайлер, демонстрируя свое детище с гордостью, присущей любящему отцу. Ганнибал, прищурившись, смотрел вдаль, не обращая никакого внимания на лодку. Он и так с первого взгляда понял, кому она принадлежит. От яхты веяло добротностью и основательностью, присущей исключительно Уиллу Грэму — она выглядела не столь дорогой и изысканной, как прочие, но явно была доведена до совершенства в своей функциональности умелыми руками профайлера. Это было одним из тех качеств, которые Ганнибал в нем особенно ценил — Уиллу нравилось созидать. Грэм находил удовольствие в починке моторов, Ганнибал — в кулинарии, Лектер был охотником, Уилл — рыболовом — они были обречены стать друзьями, но профайлер почему-то решил иначе. Что ж, ему видней. «Ты назвал свое судно в честь города, который трижды пытался покорить мой великий тезка, так ни разу не преуспев? Символично. Что ж, смею заверить, что бастионы твоих фортов больше меня не прельщают» Доктор тихо вздохнул, бросил задумчивый взгляд на профайлера и первым взошел на борт. Через час они вышли в открытое море. Яхта летела вперед, расправив паруса, словно крылья. Она скользила по синеве водной глади, будто соревнуясь в скорости с чайками, парящими в бескрайнем куполе небосвода, и водную синь от небесной отделяла только тонкая выцветшая полоска на бесконечно далеком горизонте. Волны разбивались о борт, шелестя тысячей голубиных крыльев, и корпус судна тихо дрожал от их настойчивой ласки, отдаваясь мелкой рябью в ногах. Уилл любил это чувство. Любил ветер в волосах и соленые брызги в лицо, любил солнце, выжигаюшее плоть, и резкие крики чаек над головой, любил зыбкую почву яхтенной палубы и мозоли от веревок на руках. Ему нравилось ощущать, что он контролирует свою жизнь, что он укрощает стихию, подчиняя ее себе, и они временно идут бок о бок, на равных, соревнуясь в умении и силе. Грэм не питал иллюзий — сияющая солнечным светом лазоревая гладь, такая обманчиво умиротворенная, могла за секунду обернуться безжалостным шквалом, способным поглотить их маленькую лодку целиком. Море было способно как обласкать, так и погубить незадачливого мореплавателя. Оно простиралось от края до края, оставляя человека наедине с собой, баюкая скорлупу его судна в огромной ладони планеты, и только Бог взирал на него сверху, взвешивая человеческие грехи на весах, и мерилом им служило тонкое перо чайки, упавшее с неба. У профайлера хватало грехов, и главный из них делил с ним сейчас пространство этой лодки. И, вероятно, потому они и шли пока вдоль берега, не рискуя слишком от него удаляться. Уилл посмотрел в небо и усмехнулся своим мыслям. Рисковать не стоило. Грэм наметил маршрут до Сицилии, а значит им не имело смысла отходить далеко от берега. Это добавляло живописности маршруту и позволяло четко понимать, когда именно они смогут пристать к берегу чтобы пополнить запасы. Откровенно говоря, это было разумной предосторожностью — Уилл еще ни разу не отправлялся в путешествие с Ганнибалом и не мог предугадать, что понадобится привередливому доктору по пути. Ему казалось, что он взял достаточно, но его корабельная кухня однозначно уступала всему, чем когда-либо пользовался Лектер. Да и продукты… Они тоже были совершенно не те. Уилл пытался взять с собой хоть какие-то свежие фрукты и овощи, но компактность судна, его ограниченная площадь и отсутствие должного охлаждения вынуждали его быть не изысканным, а практичным. Как минимум, профайлер купил им вдоволь вина. Уилл так увлекся установкой парусов и прокладкой курса, что несколько часов только и делал, что сновал по яхте, проверяя крепежи и снасти, закрепляя канаты и осматривая такелаж, остановившись только когда время перевалило за полдень. Грэм узнал об этом, даже не глядя на часы. Солнце установилось ровно над судном, превращая мачту в некое подобие солнечных часов, а следом и желудок Уилла издал однозначный звук, намекающий на то, что пора было подумать об обеде. Интересно, Ганнибал уже нашел кухню? Интересно, он начал уже готовить? Былой доктор Лектер наверняка рассчитал бы подходящее время обеда, только ступив на борт, и сейчас уже завершал бы его приготовление, смешивая на плите последний соус — какой-нибудь там бешамель – изящными движениями растирая обжаренную муку, прежде чем смешать ее с порцией горячих сливок… Уилл сглотнул. Он скучал по стряпне доктора. Он до сих пор помнил вкус его «особого» мяса, и сейчас перспектива потребления этого мяса даже не особо его смущала. Если Ганнибал снова начнет готовить, он быстрее станет прежним собой. Если он вновь начнет творить свои кулинарные шедевры, Уилл безропотно вымоет всю понадобившуюся ему посуду. Если… Профайлер спустился в кухню, но та была пуста. Заглянул в каюту, но Лектера не было и там. Уилл поднялся на палубу и только сейчас заметил у борта небрежно брошенные доктором сумки. Ганнибал же обнаружился на самом носу корабля. Он сидел на дощатом настиле, откинувшись на упертые в палубу руки и свесив ноги через край, и любовался панорамой моря. Солнце, отражаясь от поверхности воды, как от зеркала, слепило глаза, и Ганнибал был вынужден щуриться, чтобы что-то увидеть. В ярком свете его обычно карие глаза казались по-кошачьи желтыми, а разбегающиеся у глаз морщинки придавали ему обманчиво мягкий вид. Ветер трепал его отросшую челку и серебристые пряди седины сверкали в россыпи его волос, словно бриллиантовые нити. Он был тут очень к месту, словно он тоже был диким и необузданным, как и морская стихия. Уилл почти видел, как это могло бы случиться в какую-то другую эпоху — далекий предок Лектера, стоящий на носу драккара в ожидании долгожданной полоски щедрой земли на горизонте, или его же пращур, рассекающий водную гладь, так же пристально смотрящий вдаль в поисках подходящего судна для разбоя… Глубоко внутри Ганнибал по-прежнему был первобытно-диким, и сейчас, отринув условности и стряхнув с себя налет цивилизации, он выглядел абсолютно другим — настоящим и несокрушимым, словно сама жизнь на Земле. Ганнибалу шло море, а морю шел Ганнибал. Он мог бы стать мореходом, рыбаком или смотрителем маяка, они могли бы поселиться в доме у самого побережья и вместе ходить в море на лодке. Уилл бы научил Ганнибала рыбачить, а еще объяснил бы, как быстро может опалить тебя солнце, когда ты на открытой воде. — Ты сгоришь или схватишь тепловой удар, — с озабоченной улыбкой произнес Грэм, подходя ближе. Он наклонился и положил прохладную ладонь на лоб Лектера, проверяя перегрев самым простым и логичным жестом. Но когда Ганнибал внезапно откинул голову назад и посмотрел Уиллу прямо в глаза, профайлер инстинктивно отступил на шаг, пряча руку за спиной, и пробормотал: — Обед будет готов через десять минут, и не ворчи, что это полуфабрикаты. Уилл ретировался на кухню недостаточно медленно, чтобы это можно было расценить иначе, чем бегство. Ганнибал неторопливо обернулся и посмотрел ему вслед. Реакция Грэма изрядно его позабавила. Замечал ли когда-нибудь Уилл, что ни разу не прикасался к нему по собственной инициативе? Он пожимал руки коллегам, он задевал плечом Джека, он обнимал Алану и трепал уши своих многочисленных псов, но он никогда не прикасался к Ганнибалу. За исключением того единственного раза, когда он обнял его, чтобы практически умереть. В той дрожащей агонии Грэма было столько христианского великомученичества и античной жертвенности, что Ганнибал до последнего не мог выпустить его из рук. Он смотрел в такое близкое и бесконечно далекое лицо и чувствовал себя древним карающим Богом. Уилл часто завуалированно обвинял его в том, что Лектер мнит себя сверхсуществом, способным карать и миловать, но в тот вечер уже сам Грэм сдался на его милость. Профайлер никогда не дотрагивался до Ганнибала по своей воле, и Лектеру до сих пор было безумно любопытно, боялся ли Уилл осквернить его своим прикосновением или же опасался принять на себя скверну, что нес его монстр. Они были едины лишь раз — в тот бесконечный момент, когда Лектер держал в руках добровольно сложенную к его ногам жизнь самого Грэма. Едины и абсолютно равны. Это было прекрасно. Лектер перевел взгляд обратно на воду. Теперь больше не было жертвы и божества — были только два человека на яхте посреди Тирренского моря. И теперь Уилл не боялся к нему прикоснуться. Если Ганнибалу не почудилось, сейчас все обстояло с точностью до наоборот. Лектер не смог толком расслышать этот странный, непривычный запах, исходящий от Грэма — Уилл исчез слишком быстро, а отголоски растворила вездесущая йодистая соль — но он был абсолютно точно уверен, что между ними что-то меняется. Меняется прямо сейчас. Уилл смотрел на него иначе, чем раньше, и Лектер видел в его глазах то, чего там просто не могло быть. Ганнибал догадывался, что Уилл чувствует неловкость из-за тех карандашных набросков, что он рисовал в своем номере длинными весенними вечерами, но не догадывался почему. В его эскизах не было никакого эротического подтекста, он рисовал Грэма обнаженным потому, что ценил классическую красоту его телосложения и изящество линий, так и просившихся под карандаш. Он был художником, хирургом, даже мясником — для него человеческая плоть имела ценность сама по себе, а не только как объект сексуального влечения. Он умел просто наслаждаться прекрасным и Уилл, насколько он его знал, был абсолютно таким же. Так почему профайлер теперь порой смотрел на него так, будто чего-то ждал? Чего он вообще мог ждать, когда сам так однозначно отверг все, что могло бы случиться между ними? Доктор смотрел на море, раскинувшееся от края и до края, и понимал, почему Уилл так сильно его любит. Море было прекрасно, переменчиво и строптиво, оно не давало тебе расслабиться, все время проверяя на прочность. Сегодня ты мог скользить на элегантной яхте по ласковой глади бирюзовой воды, мог нырять в прохладные мятные глубины лагун и составлять компанию черепахам, а завтра оно уже бросало тебя в волны шквала, вынуждая вспомнить, что человек на этой планете только гость, а вовсе не властелин. Море стало бы идеальным концом для таких, как они. Оно бы схлопнуло челюсти на их непритязательном судёнышке и похоронило их тела среди других монстров, таящихся в его глубине. Возможно, именно поэтому Уилл подсознательно выбрал путешествие по воде. Пока что, впрочем, природа была к ним вполне благосклонна, а значит единственное, что действительно угрожало жизни и здоровью Ганнибала — кулинария Уилла Грэма.***
Лектер думал, что лазанья, разогретая профайлером на обед, была отвратительна на вкус, но он жестоко ошибся. Паста, сваренная Грэмом на ужин, была гораздо хуже — настолько аль денте, что ее не смогли спасти ни соус песто, ни пармезан. Ганнибал, однако, никак не выказал неудовольствия, съев все, что было предложено, а потом молча вымыл посуду. Пища, в конце концов, была лишь топливом для тела, он предпочитал ей наслаждаться, но если подобное удовольствие было недоступно — ел, что было. Закончив, доктор снова вышел на палубу. Он не хотел мешать Грэму прокладывать курс, а заодно не хотел знать, куда именно они направляются. Ганнибал уселся на нагретые за день доски и посмотрел на бескрайнюю ширь — день умирал, неизменно сменяемый подругой-ночью — солнце уже исчезло в пелене вод, оставив после себя кроваво-алый отсвет на стыке неба и воды. Свет померк, уступая место тьме, и в бархатной синеве неба одна за другой вспыхивали звезды, похожие на хлебные крошки, указывающие им путь в ночи. Лазоревая синева моря окрасилась свинцом, и в вечерней тишине был слышен только тихий плеск волн, покачивающих их скромное судно. Холодало. Туман полз по воде, обращая их путь в мерное путешествие по реке Стикс, и Ганнибал сожалел, что не захватил с собой кисть и краски. Он мог бы написать эту ночь, эти молочные пряди мглы, спустившейся на воду, и яркие светлячки звезд над головой, но в отсутствие красок ему оставалось сохранить ее только в собственной памяти. Он все еще смотрел вдаль, когда в глубине судна что-то тихонько щелкнуло и заурчало, передавая едва заметную вибрацию в корпус их корабля. Уилл включил двигатель. Лектер беззвучно вздохнул. Приближалась ночь, наступал тот час, когда Ганнибалу придется спуститься вниз и лечь в одну с Уиллом кровать. Он не хотел торопить этот момент. Ему хотелось чуть задержать этот миг, эту ночь, полную магии моря, когда их яхта, сияя светом, качалась в чернильной поверхности вод, сама похожая на упавшую с неба звезду. Внезапно что-то тихо звякнуло, совсем близко, затем стукнуло об пол, и рядом с Ганнибалом на палубу медленно опустился Уилл. Он разлил по бокалам принесенное красное вино — пристойное, но Лектер определенно купил бы что-нибудь получше — и молча передал ему бокал. Ганнибал сощурился, наблюдая за ним, но Уилл не обращал на него внимания. Он задумчиво глядел в небо, разделяя на двоих умиротворение этой ночи, плеск волн и тишину. Молчание затягивалось, зависнув между ними, как туман над водой, но ни один из них им не тяготился. — Иногда, вечером, я выходил выгуливать псов, — в итоге медленно произнес Уилл, обращаясь скорее к самому себе, чем к Лектеру, — и смотрел в небо. Тьма блистала надо мной мириадами звезд, и мне казалось, что я проваливаюсь в бездну, глядящую на меня тысячей мерцающих глаз. Я думал о тебе в эти моменты. О том, что ты, возможно, в этот же самый миг смотришь на те же самые звезды. Это ощущение... утешало. Грэм сделал очередной глоток вина, и в ночной тишине Ганнибал отчетливо услышал как щелкнуло его горло. Снова воцарилась тишина, нарушаемая только мерным монотонным плеском воды. Доктор взял в руки собственный бокал, вдохнул букет и отпил. «Ты прав, дорогой мальчик, в каком-то смысле над нами всегда будут одни и те же звезды, в каком-то смысле я всегда буду от тебя не дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Мы были обречены на это с самого первого дня.» — Мы были обречены с самого первого дня, ведь так? — Уилл тихо вздохнул. — Ты дал мне прочувствовать то, от чего я бежал всю свою жизнь. Я ехал сюда, чтобы найти ответы на мучавшие меня вопросы, но оказалось, что я всего лишь искал себя самого, – Уилл улыбнулся, – того себя, которого ты унес с собой. «Так и есть», — безмолвно согласился Лектер, трогая губами бокал. Он снова отпил вина, и терпкая сладость виноградного сока омыла нёбо нотками дуба и росы с виноградной лозы. В винах Италии была вся ее суть — сладость и легкость, древность и глубина, свежий ветер, бескрайние поля и пыль ее дорог, впитавшиеся в вызревающий виноград. Вино было прекрасным, но чтобы оно родилось, виноград должен был умереть. Чтобы появилась бабочка, гусеница должна была окуклиться и исчезнуть, чтобы женщина стала матерью, она должна была это выстрадать. Ганнибал посмотрел на Грэма. Рождению всегда сопутствовала боль, трансформация требовала силы воли и мук, и рождение новой личности мало чем отличалось от физического процесса. Уилл наконец менялся, обретая истинную суть. Та скорлупа, которую когда-то на кухне пронзил ножом Ганнибал, теперь пошла трещинами и имела все шансы рассыпаться у него на глазах. Но, как цыпленок пробивает себе путь наружу только тогда, когда он к этому готов, так и Уилл должен был обрести себя сам. Когда-то Лектер опрометчиво решил вытащить его из кокона раньше срока, и это чуть не стало фатальным для них обоих. Теперь же ему оставалось просто терпеливо наблюдать. Они ещё долго молчали, смакуя вино и слушая мерный плеск волн о борт. Ночь заливала их лунным светом, мерцая светляками созвездий в окружившей их бескрайней темноте. Их тускло освещенная яхта казалась одинокой свечой, забытой в огромном шатре мироздания, а сами они – песчинками перед лицом Вселенной. Они словно остались во всем мире совершенно одни, и только полная луна служила свидетелем их незапланированного рандеву. Теплая ладонь неуверенно легла на бедро Ганнибала, и тот обернулся к Уиллу. Грэм всматривался в его бесстрастные черты, словно пытаясь найти в его лице какие-то ответы, но видел только острые скулы, бледную кожу и темные провалы глаз, придающие Лектеру сходство с повелителем мертвых. Это был не он, не тот Ганнибал из прошлого, которого он искал, не мифический Чесапикский Потрошитель или модный балтиморский психотерапевт. Этот человек был кем-то еще. И сейчас, сидя на темной палубе с этим, пока что почти незнакомым ему мужчиной, Уилл остро ощущал, как рассыпаются осколками все его прежние стремления. Месть казалась чем-то далеким и практически нелепым, присмотр за Ганнибалом – странным, желание получить ответы на все свои вопросы и наконец зажить, как прежде – невероятно бессмысленным. Все текло и менялось, как меняются ситуации, обстоятельства и сами люди. Они с Ганнибалом тоже изменились достаточно сильно, чтобы попытаться снова найти дорогу друг к другу. Когда-то Лектер считал, что они обречены на дружбу, а Уилл был уверен, что на вражду, но теперь у них был шанс придумать что-то еще — третий вариант, устраивающих их обоих. Уилл тихо вздохнул. Они были так близко — он и Лектер — на полутемной палубе, освещенные только светом луны, потерянные между небом и землей, баюкая позабытые бокалы в руках, что Уиллу невольно подумалось, что этот их ночной разговор удивительно похож на свидание. Руку, положенную Грэмом доктору на бедро, мелко покалывало от ладони до пальцев, но Уилл не спешил ее убирать. Что будет, если он рискнет поцеловать Лектера? Не как любовник, а как друг, которым он так и не смог ему стать. Что, если он просто коснется губами теплой кожи в уголке шероховатых губ, оставляя символ своей симпатии на чужом лице? Что случится тогда? Ганнибал примет этот жест и поймет его правильно, или сочтет его поцелуем Иуды? Лектер смотрел в ответ так пристально и нечитаемо, что Грэм в итоге не рискнул это выяснять. Вздохнув, он чуть сжал бедро доктора и кивнул в сторону каюты: — Пойдем спать. Я включил двигатель, до утра мы не собьемся с пути. В ту ночь Ганнибал уснул первым. Уилл же еще долго лежал без сна, прислушиваясь к мерному дыханию Лектера, лежащего в его кровати. Он лежал бок о бок со своим заклятым противником — Чесапикским Потрошителем, маньяком и каннибалом, водившим за нос весь Балтимор, и думал только об одном. О том, что стоит подоткнуть ему одеяло, чтобы доктор не замерз, если к утру станет прохладно.***
На третий день они увидели на горизонте остров Сицилия. К этому времени их корабельный быт обрел некое подобие порядка. Обычно Ганнибал вставал первым и сразу же исчезал в ванной, оставляя Грэма заправлять постель и идти на кухню, чтобы поставить кофе. Потом в душ шел Уилл, а Лектер присматривал за поднимающейся кофейной пенкой, мешая ей сбежать из джезвы, и они садились завтракать. Завтрак по прежнему состоял преимущественно из яиц и сыра, но, к счастью, омлет было очень сложно испортить, поэтому получалось довольно съедобно. Грэм стал добавлять к нему тонкие ломтики пряного прошутто и свежие томаты, так что выходило почти как в том отеле, где они прожили вместе целый месяц. Вот только с обедами и ужинами дела обстояли куда хуже. Уилл не умел готовить ничего кроме рыбы и собачьего корма, и, откровенно говоря, не хотел этого уметь. Желание наконец поесть по-человечески, а еще необходимость пополнить припасы вынудили Уилла заложить курс не мимо острова, а прямо к нему. Они держали курс на Сицилию, и итальянская земля наступала на них в ответ, оставляя для прохода судна узкий канал между полуостровом и островом. Две части одной страны лежали по обеим сторонам Мессинского пролива, словно мифические Сцилла и Харибда, охраняющий вход в Ионическое море. Когда прибрежный город Мессина стал виден невооруженным глазом, Грэм уверенно направил свою яхту прямо к нему. Им было жизненно необходимо ощутить под ногами твердую почву, немного размяться и нормально пообедать, а еще профайлеру стоило сменить гардероб. Уилл покидал Балтимор в самом начале весны, которую в здешних краях легко приняли бы за зиму, посему из летней одежды у него имелись только футболка-поло да одни приличные хлопковые шорты, которые и были на нем прямо сейчас. Носить брюки и клетчатые рубашки он больше не мог, по крайней мере, не днем, когда солнце припекало по-южному невыносимо. К тому же, у него не было ни кепки, ни шляпы, а значит Грэм имел все шансы рано или поздно схватить солнечный удар. Ганнибал, к сожалению, не умел управлять яхтой и не смог бы пристать к берегу в случае чего. У Уилла, конечно, имелась на борту рация, а значит и возможность запросить помощь, но он предпочитал продумывать экстренные ситуации заранее и не допускать их. К тому же профайлеру не хотелось лишний раз привлекать внимание властей к своему спутнику. Он искал Ганнибала так долго вовсе не для того, чтобы теперь потерять его по собственной глупости. Пришвартовавшись, Уилл еще раз проверил концы швартовочного троса на кнехте и первым двинулся в сторону города, не дожидаясь Ганнибала, все еще смотрящего в сторону воды. Эта поездка была призвана встряхнуть Лектера, но вместо этого она встряхнула его самого. Уилл чувствовал себя непривычно бодрым и удивительно живым, больше не перетаскивая свое тело из одного дня в другой, а проживая каждый из них. Ему нравились волны и качка, хлопки парусов над головой и ветер в лицо, непредсказуемость их пути и возможность сойти в ближайшем порту. Его манили сахарно-белые стены Мессины, укрытые карамелью черепичных крыш, искушали ароматы витающие над городом, и его неповторимый средиземноморский дух, дразнили крики вездесущих чаек и суровые окрики рыбаков в порту. Это была просто жизнь, реальная и без прикрас, но такая настоящая, что ее хотелось пить щедрыми горстями, как воду из родника. Именно о подобном и мечтал когда-то Уилл, покупая дом в лесу и заводя псов. — Давай же, Ганнибал, — позвал Уилл, оборачиваясь к Лектеру с искренней улыбкой. — Я хочу успеть купить себе пару футболок и спрятаться в лучшем ресторанчике до того, как наступит жара. Доктор только вздохнул и молча пошел следом. Он не разделял энтузиазма профайлера, хотя прекрасно его понимал. Уилл слишком долго жил под гнетом других, он привык пытаться соответствовать и не справляться, и это сделало его замкнутым, раздраженным и злым. Ганнибал всегда считал Уилла веселым человеком, переживающим невеселые времена, и поэтому искренне ценил его умение не унывать и сохранять оптимизм. И в теперешнем Грэме доктор не видел никакого диссонанса с прошлой его версией, просто отвалился еще один кусочек скорлупы. Нейтральность Ганнибала, его молчание и ненавязчивость позволили Уиллу впервые за долгое время услышать самого себя, а не прочих, и это захлестнуло его. Уилл сейчас вел себя как человек, долго просидевший на антидепрессантах и наконец отменивший их прием — он долгое время намеренно сохранял эмоциональный вакуум, впуская внутрь только чувства и мысли других, и теперь, внезапно обретя способность чувствовать самому, не знал, как контролировать собственные эмоции и тонул в этом шквале, реагируя остро и резко, без фильтров и цензур. Это был сложный период для Грэма, но он должен был пройти через него, и пройти самостоятельно. Ганнибал вовсе не собирался нарушать свое молчание только чтобы возобновить их терапевтические беседы. Он был уязвим перед обаянием эмоционального Уилла точно так же, как сам Уилл был уязвим перед шквалом обуревающих его чувств. Лектер очень четко понимал, что это всего лишь одна из стадий освобождения Уилла, и его радость от присутствия Ганнибала, какой бы искренней она ни казалась, была просто радостью свободного человека, не имеющая никакого отношения к нему. Рано или поздно эмоциональная буря схлынет, Уилл научится жить в гармонии со своим внутренним миром и обуздает перепады настроений, терзавшие его сейчас. В его жизни вновь наступит штиль, и Ганнибал совершенно точно не собирался быть тем кораблем, чьи обломки на утро выбросит последними волнами этого шторма. Только не в этот раз. Он предпочтет переждать эпицентр циклона в порту, а не гоняться за светом луны, неверно принятым им за маяк. Уилл был так же далек от него, как в первый день их знакомства, не стоило обольщаться и принимать его дружелюбие за флирт. Через полчаса блужданий по городу они нашли подходящий магазин мужской одежды, и Уилл вошел внутрь со скорбным выражением лица. Он отчаянно не хотел приглашать консультанта, понимая, что не сможет избавиться от его назойливого внимания до самого конца, но это был единственный способ купить одежду быстро, не проводя тут целый день. Грэм любил простые, добротные и удобные вещи, а еще его фигура обладала достаточным рельефом, чтобы ему приходилось подбирать фасон и размер, если он хотел, чтоб одежда сидела свободно и не сковывала движения. Именно поэтому он искренне ненавидел ходить по магазинам и именно поэтому занашивал любимые вещи до дыр. Он скорбно вздохнул и поднял глаза, намереваясь позвать продавца-консультанта, когда увидел, что тот уже удаляется от них в сторону касс. Рядом с непроницаемым выражением лица стоял Ганнибал и придирчиво перебирал висящее на вешалках. Уилл не ожидал, что доктор позарится на что-то из ассортимента этого магазина, это была совсем простая одежда, пусть и прекрасного итальянского качества. Она не была сшита на заказ, подогнана вручную или привезена из последней коллекции в Милане — простая одежда для простых людей. Не более. Когда Ганнибал отдал Грэму первую партию, все встало на свои места — Лектер просто решил помочь ему одеться. Доктор методично перебирал содержимое магазина, передавая Уиллу отобранные вещи, и Грэм молча стоял рядом, послушно ожидая, когда процесс подойдет к концу. Для профайлера было сказочным облегчением не выбирать себе ничего самостоятельно, и он вполне доверял вкусу Ганнибала. Как оказалось, не зря. Когда Уилл вошел в примерочную кабинку и надел первую из футболок, она обняла его, как родного. Тонкие брюки из совершенно немнущегося льна сели на профайлера именно так, как он любил, не сдавливая и не болтаясь, оставляя достаточный запас свободы для того, чтобы он мог делать в них все, что угодно. Шорты были немаркими и имели карманы на все случаи жизни, футболки сочетались и с шортами, и с брюками, и приятно оттеняли глаза. Но самым удивительным было не это — Уилл не сомневался в прекрасном вкусе доктора — впечатляло то, что все вещи имели безошибочно нужный размер. Ганнибал ждал Грэма у кассы. Он уже скучающе смотрел в сторону выхода, но от профайлера не ускользнуло, что на стойке лежал еще один пакет, несколько кепок и пара упаковок белья. Расплачиваясь, Уилл невольно усмехнулся — когда их отношения с Лектером изменились настолько, что они вместе покупают себе трусы? Мысль была странной, но не вызывала особого дискомфорта. Выходя следом за Ганнибалом на залитую солнцем улицу, Грэм нашел в себе силы тихо пробормотать: — Спасибо, ты мне очень помог. За продуктами они не пошли. Было слишком жарко, истома летнего зноя уже коснулась улиц, и благоразумные итальянцы разбрелись кто куда, пережидая полуденное время в тени. Город практически вымер, и только в кондиционированной прохладе баров да ресторанов по-прежнему царило оживление. Уилл и Ганнибал выбрали заведение ближе к воде. Они сидели под раскидистой сенью навеса открытой террасы, а в каких то десятках метров от них на солнце искрилась бирюзовая рябь залива, усеянная белыми телами чаек. На мир надвигалось лето, а с ним жара, и в этой непривычно-солнечной атмосфере юга оттаивал и сам Уилл. Он больше не дергался при виде подошедшего официанта, не хмурился, когда кто-то слишком громко говорил, он привыкал к обществу и к контактам, завернутый в молчание Лектера, словно в броню. Грэм долго не понимал, почему ему внезапно вдруг стало так легко и спокойно, но оказалось, что причина его комфорта сидит прямо перед ним. Ганнибал мог влиять на людей, не произнося ни слова, легко подавляя их одним только видом и энергетикой. И, находясь рядом с Уиллом, он невольно служил буфером или барьером, через который тот мог воспринимать этот мир куда спокойнее. Профайлер настолько привык к молчанию доктора, что отсутствие слов было для него столь же органично, как когда-то его бесконечно-менторский тон. Впрочем, Ганнибал легко справлялся молча. Он заказал обед на двоих, просто указав официанту на понравившиеся ему блюда, и Уилл даже не стал брать папку меню в руки. Он доверял вкусу Лектера в пище и в вине, он доверил ему выбирать себе одежду, он доверился ему настолько, что теперь спал с ним в одной постели. И эта вынужденная близость привела к тому, что, случайно коснувшись Лектера под столом, Уилл не сразу понял, что теперь прижимается голенью к его ноге. Заметив же это, профайлер только ухмыльнулся, покачал головой и долил себе еще вина. Нога осталась на прежнем месте. Белое вино урожая прошлого года было таким освежающим и легким, что первая бутылка опустела очень быстро. Они заказали еще одну, а потом третью. Легкие закуски сменились основным блюдом, за ним последовали устрицы и десертные сыры. Они дегустировали все по очереди, словно пытаясь компенсировать дни, проведенные на пайке Грэма, и заранее готовясь терпеть его стряпню еще какое-то время. Им абсолютно некуда было теперь спешить. У Лектера больше не было пациентов, у Грэма студентов, у них не было дома, друзей и коллег, не было даже питомцев, способных отвлечь на себя внимание — у них не было никого, кроме них самих. Несмотря на обильную пищу и продолжительное время обеда, Уилл все же сумел захмелеть. Он болтал ни о чем и смеялся, не замечая, как удлинняются тени, как солнце сменяет жар на уютное тепло, а улицы наполняются десятками людей, вышедших прогуляться по вечернему городу. Ганнибал не мешал Грэму, искренне наслаждаясь обедом. Он позволил себе забыть обо всем на эти несколько часов их уютной затянувшейся трапезы, решив подарить себе этот день, этого Уилла, этот город, радость и смех, тепло итальянских улиц и устриц с белым вином. Именно о чем-то подобном он когда-то мечтал, воображая их совместный побег из промозглого Балтимора. Они вернулись к пристани, когда уже стемнело. Фонари зажглись вдоль тротуаров рукотворными светляками, а лавки, в которых можно было бы пополнить запас свежих овощей и фруктов, закрылись до утра. Ни один из них не хотел ночевать на берегу, в отеле, где им пришлось бы искать причину, чтобы лечь вместе в одну кровать. В эту ночь они остались у берега и не стали выходить в море. Уилл был для этого слишком пьян. Грэм спустился в каюту, чтобы отнести покупки, а Ганнибал остался на палубе, привычно занимая место на носу корабля. Он смотрел вдаль на темное море и наблюдал, как ночное светило рисует сияющую дорожку на чернильной ряби воды. Вечер был слишком хорош, чтобы Лектер был готов его закончить, и он стоял на палубе, бесцельно любуясь природой вокруг. Впервые в жизни он так сильно не хотел, чтобы наступал новый день. Уилл возник у него за спиной, точно безмолвная тень, и подступил ближе, окутывая Ганнибала ароматом геля для душа и пресной воды. Профайлер стоял так близко, что его дыхание щекотало Лектеру кожу, заставляя зажмурить глаза. — Это был чудесный день, — пробормотал Уилл и коснулся шеи Ганнибала щекой. Он потерся носом о кожу за ухом и глубоко вздохнул. У Лектера встали дыбом волоски на руках. Уилл пах возбуждением и желанием, он щекотал кожу доктора губами, то ли целуя, то ли шепча что-то еще, а потом время остановилось — Грэм сделал шаг вперед, обогнул остолбеневшего Лектера и прижался ртом к его губам. Это не было поцелуем в прямом смысле этого слова, это было пробой пера, это было эмоциями, взявшими верх над разумом, это было тоской пьяного человека. …Пьяного человека… Лектер резко шагнул назад. Как бы сильно он ни хотел узнать, каково это – целовать Уилла Грэма, это должно было случиться, когда они оба будут в здравом уме и трезвой памяти. Он хотел, чтобы это было результатом искреннего влечения, а не следствием избытка алкоголя и эмоциональной бури, терзавшей Уилла. Доктор развернулся и молча спустился в каюту. Оставшись на палубе один, Уилл обнял себя руками и медленно осел вниз на шершавые доски, упираясь в них лбом.***
Ганнибала совершенно не удивило то, что утром он проснулся в открытом море. Он не знал, когда именно Грэм отшвартовался и покинул порт Мессины — тогда же ночью или на заре — но было очевидно, что решение он принял сразу же после их спонтанного поцелуя. Наверное, это было и к лучшему. Судя по их прошлому опыту и нынешней ситуации, ни один из них не смог бы найти в себе достаточно сил и терпения, чтобы попытаться разобраться с проблемой словами. Просто закрыть глаза на произошедшее они бы тоже не смогли, а значит оставался всего один вариант — Ганнибал бы покинул яхту, оставляя Грэма путешествовать в одиночку. Профайлер избрал иной путь. Он предпочел запереть их обоих на судне, отрезая им возможности к отступлению, и решив посмотреть, к чему это приведет. Это был единственный способ сохранить их обоих вместе и продолжить тот путь, по которому они сейчас шли. Это было совсем нетипично для Грэма, обычно предпочитающего уклоняться от подобных проблем. Лектер оказался прав, Уилл действительно менялся и рос над собой, пусть и не так быстро, как доктору бы хотелось. А это заслуживало того, чтобы еще немного понаблюдать. Умывшись, Ганнибал вышел в кухню, полагая обнаружить там Грэма, но его не было, как не было и кофе, который обычно варил именно он. Лектер достал джезву, отмерил нужное количество ложек, залил все водой, и неспешно подогрел получившуюся смесь. Он несколько раз заставил кофе подняться шапкой пены, позволяя зерну отдать весь вкус и только потом, сдобрив его щепоткой черного перца, разлил по чашкам и вынес их наверх. Уилл действительно оказался на палубе, но, вопреки ожиданиям доктора, он вовсе не предавался самокопанию, а увлечённо рыбачил. Купленная вчера кепка прикрывала его голову от солнца, и отросшие кудрявые вихры смешно выбивались из-под нее у ушей. Ганнибал молча сел рядом и протянул Грэму кружку. Уилл так же молча ее взял, и несколько минут они провели в тишине. Лектер искоса посмотрел на профайлера, но тот был слишком занят, преувеличенно внимательно изучая линию горизонта. Поплавок игриво колыхался в синеве вод, не подпрыгивая. Очевидно, пока не клевало. С яхты было невозможно ловить нахлыстом, и Уилл был вынужден использовать удочки для обычной ловли, однако это не помешало ему уже что-то добыть. Рядом с профайлером стояло ведро, и в нем периодически что-то резко плескало, но со своего места по другую сторону от Грэма Ганнибал не мог разглядеть, что именно. — Я решил, что нам нужно уехать, — сказал Уилл, все так же гипнотизируя взглядом горизонт. — И я решил куда. Я хочу посетить Тель-Авив. Полагаю, ты не будешь возражать. Лектер промолчал. Уилл вздохнул, и, не дождавшись реакции, тоже снова умолк. Они оба смотрели вдаль, словно отсутствие зрительного контакта строило между ними безопасную стену. Внезапно удилище дернулось и задрожало, леска напряглась и зазвенела, и Грэм моментально вскочил на ноги, хватая удочку в руки. Следом за ним вскочил и Ганнибал. Они вытащили улов вместе, азартно толкаясь локтями и мешая друг другу. Уилл в какой-то момент сунул удочку Лектеру, схватил сачок и, подцепив улов, смог вытащить трепыхающуюся и отчаянно сопротивляющуюся крупную рыбу на палубу. Они оба запыхались и промокли, но напряжение, повисшее между ними пару минут назад, растаяло утренним туманом. — Я смотрел карту, у нас не будет возможности пополнить припасы до самой Греции, — Грэм, отдышавшись, ухмыльнулся и сунул рыбу в ведро, — поэтому на ужин камбала. И я искренне советую тебе помочь мне ее приготовить, если ты ожидаешь чего-то съедобного . Я умею готовить рыбу, но только речную, которая водится в Вирджинии. Лектер молча согласно кивнул. Так на их корабле и воцарилось не только некое подобие порядка, но и зачатки взаимопонимания. Это было куда большим, чем они оба могли ожидать. Они начали готовить по очереди, и Лектер впервые за долгое время вспомнил, как наслаждался этим в свое время, а еще больше наслаждался тем, что имеет возможность смотреть, как тот, кто до сих пор ему дорог, с аппетитом уплетает приготовленное.***
Через неделю Нола вошла в территориальные воды Греции. Грэм хотел зайти в порт Афин, чтобы не только посетить столицу, но и пополнить припасы, но когда он рассказал об этом Ганнибалу, тот почти никак не отреагировал. Это было странно, ведь насколько профайлер помнил по прошлому опыту, доктор всегда тяготел к античной культуре в целом и греческому этносу в частности. Поразмыслив об этом, Уилл понял, что Ганнибал прав. Крупный портовый город, полный туристов, явно был не тем местом, где им стоило появляться в компании друг друга, и не только потому, что их могли узнать. Все было гораздо проще и банальнее. За полтора месяца совместного проживания они привыкли к этой спокойной, тихой жизни. Крупные города, шумные площади и культурные центры были чем-то совсем другим, тем, что способно было снова вбить очередной клин в это их мирное сосуществование. Им вполне хватало простой пищи, тишины моря во время штиля, и купола возвышающегося над ними небосвода. Они миновали Афины и решили зайти в порт первого же острова, что попадется им на пути. Это оказался Андрос. Он возник на фоне синевы безоблачного неба древней зеленой черепахой, вынырнувшей из морских глубин, чтобы немного передохнуть на мелководье. Уилл смотрел на величественно надвигающийся на них остров, и у него захватывало дух. Он не ждал и не искал того места, где он хотел бы остаться — оно внезапно нашло его само. Он рассматривал холмы и взгорья, усеянные вековыми лесами, заливы и бухты, испещренные уединенными пляжами с чистейшим песком, он видел белые тела соборов, вздымающих в небо золоченые головы и лабиринты портовых городков. Он видел древность и прогресс, историю и современность, объединившиеся на земле этого забытого богом, а, может быть, наоборот, благословленного им острова. Здесь верилось в легенды и мифы, здесь мог запросто блуждать в своем лабиринте Минотавр, а Зевс в образе золотого быка мог красть прекрасных дев. Уилл с удовольствием остался бы именно здесь, если бы их путь не лежал в Тель-Авив. Они пополнят припасы и двинутся дальше, навстречу всем ветрам, где время оборачивается вспять и рождаются новые боги. По крайней мере, Грэм думал так, заводя яхту в порт. Они уже миновали скалистые берега из желтого песчаника, поворачивая к центру городка Андрос, когда у них на пути возник белый маяк. Он стоял посреди спокойного моря, как стойкий оловянный солдатик, несущий свою бессменную службу на каменистом теле прибрежной скалы. Он был похож на шахматную пешку, забытую тут Богом во время создания вселенной, и Уилл вдруг с кристальной ясностью осознал, что их шахматная партия подошла к концу. Их путь завершился. Очевидно, это понял и Ганнибал. Когда они причалили к берегу и пришвартовались, Лектер сошел на причал с совершенно особенным выражением на лице — он обернулся и ярко улыбнулся Грэму — впервые с того момента, как Уилл вошел в его гостиничный номер.