Мой милый снотворец

Всем нам известно, что Шестой клон отвечает за страх и печаль Создателя. Этот робкий мальчишка испугается даже своего отражения в зеркале, потому что «оно двинулось как-то странно». И что уж там говорить об невинных паучках, громких звуках, глубины… Но кое-что пугает Трефа больше всего, на ровне со смертью. Темнота. О, да Зонтик ненавидит темные углы в комнате или открытые двери ночью, сразу фантазия начинает баловаться, подрисовывая различных чертиков, что выходят из них. Вару, главный любитель пощекотать нервишки валета, конечно же пользовался этим: ночью прятался где-нибудь и издавал непонятные звуки, преследовал его каждый раз, когда тот выходил из комнаты за водой. Но, сколько бы Пиковый не кряхтел и не топал, заикой из Трефа у него так и не получилось сделать. Зато дерганным параноиком — да. Трефовый не любил темноту за её неизвестность, что может скрывать в себе препятствия или чудовищ из баек Пятого. А дома в ночной мгле очень темно, ведь домашние ближе к позднему вечеру зашторивают окна, да так плотно, что свет от фонарей, пытаясь проскользнуть вовнутрь, становятся светящимися пятнами на ткани. Зонтик постоянно забывает брать с собой телефон, когда выходит на кухню, отчего каждая такая вылазка превращается в игру на выживание… Однако сегодняшнюю ночь сложно описать, только одно слово возникает при мысли о ней. Странная. Всё началось с тяжёлого пробуждения: валет едва мог открыть глаза, а когда потолок, похожий на белую размазню, наконец предстал перед ним; он почувствовал тяжесть в теле, и как бы он не напрягал мышцы, перевернуться на бок у него всё не получалось. Находиться в меховом пледе душно, у снотворца ненароком создалось ощущение, словно его пытают, и всю ситуацию ещё усугубляло то, что он запутался в этом пушистом коконе. Вскоре сонная пелена ушла с глаз, яркие звездочки, исходящие из ночника, стали четче и усталость перестало сковывать тело творца — Зонтик наконец смог двигаться. Вот только даже после того, как он убрал с себя плед, ему всё ещё было жарко. Но вот что более странно: некое чувство невесомости медленно растекалось по его телу, кровать словно испарилась под ним и конечности вновь обмякли. Это непонятное чувство можно описать как осознание своей нереальности и всего происходящего вокруг тебя. Похоже на сон, абсолютно бессмысленный сон: всего-то твоя родная комната в ночной тьме и ты, смотрящий в потолок, еле дышащий из-за духоты. Ничего непонятно, но несмотря на это тревога не терроризирует творца. Да, он абсолютно не понимает происходящее с ним, и вполне вероятно страх перед неизвестным под грузом сонливости притупился, однако его больше заботит появившаяся тошнота. С легким головокружением сев на кровать, он аккуратно встал, сразу отлипнув футболку от мокрой спины, и посмотрел в окно, из которого, к несчастью, не дул ветерок — видимо предстоящий день будет жарким. После Шестой побрел на кухню, и вновь ещё одна странность — тьма не пытается как-нибудь напроказничать, поглумиться над нашим боякой. Коридор на первом этаже то ли удлиняется, то ли валет просто медленно идет по нему; и никаких посторонних звуков не слышно. Все двери закрыты, но в глазах валета они выглядели рисунками, имитацией. Что-то в подсознании твердит: всё это — сон, и сейчас какая-нибудь преграда повалит Зонтика на землю и переместит обратно в кровать, тоесть в реальность. Но этого не случилось, Зонт без проблем, даже не глядя по сторонам, а только в пол, дошел до кухни. Его привлек лунный свет, что он увидел боковым зрением. Видимо, на кухне окна не закрывали. Шестой посмотрел вперёд, и тут же внутри него всё закололо да с такой силой, что бедняга мог лишь шумно вздохнуть и ногами сделать шаг назад, якобы на готове бежать. Черный человекоподобный силуэт сидит прямо напротив него, и, кажется смотрит в ответ. Черты лица не видны, ибо человек, а может какое-то непонятное создание сидит напротив окна. — Ти-ише, друг мой, неужто не узнал меня? — знакомый убаюкивающий голос, кажется, помог Трефу вернуть дыхание вновь. — Д-Данте? — Трефовый, ещё не до конца вернувшийся в реальность, с широкими глазами спросил у друга. — Да, мой трусишка, — по голосу понятно, что Данте улыбнулся, но сделал это нисколько чтобы задеть Трефа, сколько расслабить его, дать понять, что всё хорошо. Неуверенно шагая на кухню, Зонтик продолжает смотреть на Мудреца, чье лицо стало чуть виднее. — Т-ты часто так рано встаешь? Тот положил кружку на стол: — Кто рано встает, тому бог подаёт, так что да. Не медли, садись и выпей со мной чаю, — Зонтик по его просьбе садится подальше, робко сложив руки на ноги. — По телевизору передавали жару, +30 по моему. У нас как раз холодный чай есть, прям как чувствовал. Поэтому этим днём страдать не будем. Хотя страдания — это пробуждение деятельности, но не думаю, что под духотой кто-нибудь захочет сворачивать горы. Зонт толком не слушал Третьего. Когда Данте наливал своему «почтенному гостю» чай, творец смотрел на мебель, очерченную лунным светом. Лицо Философа, которое было наполовину освещено, выглядит умиротворенно, оно и не удивительно, ведь спокойствие — постоянный спутник главного мудреца в этой «семейке». Третий, поставив чайник на стол, пододвинул кружку к Зонтику, после чего сел допивать свой. — Чай возвышает вкус и помогает достичь утонченности воли. Пей его почаще, друг мой. Он к тому же метаболизм улучшает. Зонт незаметно улыбнулся. Который раз Данте ему это говорит? — Хорошо… Треф в задумчивости перевел взгляд на окно. То головокружение, что присутствовало при пробуждении, прошла, как и жар. Теперь в сознании покоится легкая сонливость. — Я сегодня с таким странным состоянием проснулся… Мне было очень жарко, прям аж двигаться не мог. А потом мне показалось, что я парю и ещё чувство такое было, будто… — Зонт мгновенно забыл все слова, но заинтересованный взгляд Данте чуть подуспокоил его метающиеся в стороны мысли. — Я ненастоящий и всё вокруг меня ненастоящее… Незаметно для валета Данте перевел взгляд на свою кружку. — Ох, от утомления это… — подытожил он, пусть его не просили. — Мой милый друг, будь честен со мной. Скажи, как хорошо ты спишь? Шестой, как Бубновый и ожидал, замялся, стыдливо отвел взгляд куда-то на край стола. — В самом деле плохо… Я часто задумываюсь о вещах, которые тревожат меня или огорчают… Н-ну ты видел, как я при вас чуть не заплакал. Я-я, конечно, ещё вчера об этом с Феликсом обговаривал, но тебе я тоже расскажу. З-знаешь воспоминания о прошлом мне делают больно, даже очень. Я помню, как постоянно попадал под горячую руку в конфликтах, которые по большей части происходили из-за меня. Помню все оскорбления, злые взгляды в свою сторону. И сколько бы я не пытался быть полезным, меня всё равно ни во что не ставили, — Зонтик говорил много и почти не задумывался над своими словами. Кажется, всё за него говорила его израненная душа, у которой из старых порез вновь вытекла кровь. — Я хотел быть нужным. Хотел доказать, что не тряпка, но постоянно падал в глазах остальных… По ночам задумывался о своей нужности и плакал, потому что понимал, что создаю всем проблемы своим характером. Н-не понимаю, почему со мной всё так сложно… Уже сколько лет прошло, а со мной до сих пор почти никто не хочет иметь дело… У валета задрожали руки, Данте же поспешил накрыть своей ладонью чужую. Трефовый не плакал, просто понуро глядел на свою кружку, ждал, когда Бубновый скажет какую-нибудь краткую цитату, над смыслом которой задумается в далеком будущем. — Все наши характеры гипертрофированы до нельзя, ведь мы, как задумывалось, олицетворения эмоций нашего Создателя. Но кто же мог ожидать, что наша «личность» будет нам помехой? Из всех нас тебе досталось больше всего. Боязливый меланхолик в обществе холериков, флегматиков, гиперактивных сангвиников и глумливых шутов — сюр да и только, но, к сожалению, это наша реальность. Кто же, находясь в твоей шкуре, не будет ныкаться по углам, пока у каждого изо рта полыхает искристый огонь? А нам всем приходится выдавливать из себя то, что ожидается, хотя кого-то по-особенному консервативного, а может и просто узколобого, такое устраивает. Упрекать тебя за слезы мне нет смысла, ведь это сродни издевательству. Однако ты сам видишь, как твой «характер» тебя удручает, уже сколько гоняешь себя в раздумьях о своей нужности и ненужности, о наших заметных слепому различиях. Тут, конечно, стоило спросить, а надо тебе эти вечные гонения, но твоя предопределённая «натура», твой надоедливый сиамский близнец скажет: «да». Вот только… Устраивает ли тебя это самого, Зонтик? Хочешь ли ты лить слёзы за другого до конца дней своих? Зонтик с округленными глазами взглянул на «брата», а после, ещё раз в мыслях прокрутив его слова, медленно мотнул головой. Это вызвало улыбку у Философа. — Меня радует твой ответ. Как ты называешь себя? Зонтик? Голубой Зонт? Или может своим гордым «званием» — Трефовый валет? — П-просто Зонтик… — А где же Шестой клон Фёдора Нечитайло? — Н-не хочу так называться… — Ты отрекаешься от этого «звания», потому что оно к тебе больше не относится. И я тебя таковым не считаю. Зонтик в неподдельном удивлении смотрел на улыбчивого мудреца. У парня ступор, но не тот, что появляется при виде пауков. Что-то похожее на резкое осознание и медленное принятие сказанного. — Знаешь, ты растешь. В самом деле растешь. Смотрю на тебя настоящего, а потом вспоминаю прошлое и думаю: «А где же наш Шестой клон?». Но его нет, есть только наш любимый Зонтик. Конечно, как любому человеку, тебе ещё есть куда расти, мой друг. Ведь нет предела совершенству — ты, как творец, знаешь это, как никто другой. У Трефового сперло дыхание. — Ч-человек? — Кто для нас человек? Общество скажет, что это существо, живущее не под властью инстинктов, а самопознания. Однако чувствуешь в этих словах недосказанность? Так и есть, говоря о человеке, мы обязаны говорить о склонности к эмпатии, о том, что существо это моральное и свободное. И есть внутри нас оболочка — душа называется… Эх, душа человека — мировое чудо, верно ведь говорят. Мудрец чувствует, как под его ладонью сжались чужие пальцы. Совсем осторожно он поглаживает костяшки, после переводит взгляд на Зонтика, а тот, чуть раскрыв рот, смотрит на него, и виднеются в его очах слёзы, что медленно и незаметно скатываются вниз. Старший улыбается. Вот эти слёзы настоящие, выражающие признательность и благодарность нашего чувственного творца. — Это, наверное, то, что ты ожидал услышать за всё время, да? — паренёк в ответ кивнул. Большего говорить не было смысла. Им вдвоем всё понятно. И в таком приятном молчании они сидели, пока Владыку ночи постепенно менял рассвет, что своими лучами хватал черты лица ребят. Стоит им обернуться — они тут же увидят светло-желтый горизонт — приход раннего утра. Но спать из них никто не собирается идти, сонливость уже давно гуляет в комнатах остальных клонов. Душа Зонтика успокаивается, раны на ней затягиваются и где-то внутри появляется энергия, заставляющая творить и творить, однако, сколько бы идеи для картин не завлекали творца в комнату, желание посидеть в столь приятной обстановке утихомиривала бушующие мысли и просила остаться здесь. Сам наш герой задумчиво разглядывал шкафчики. Вскоре у них завязалась ещё одна беседа только о неважном, прям как наши герои любят. Чай допит, сонливость ещё где-то вдалеке, но тихие голоса, прерывающиеся на лёгкие смешки, не умолкают. Ребята приутихли лишь тогда, когда в коридоре открылась входная дверь…