Одна из нас

«Я больше не стану повторять.» «Дело твоё.» Не сказать, что жизнь Дины и Джэй-Джэя стала спокойнее после возвращения в Джексон. С хозяйством проблем не было. Родители Джесси до поры до времени были рядом. Буквально в одном доме. Всячески помогали с воспитанием внука, по дому и прочее-прочее-прочее. Но вот на душе девушки всё было куда сложнее. Она всё скучала по той, что сделала ей так больно. Невыносимо больно. Ведь когда девушки обжились на ферме, то у Дины были надежды. Надежды на новую, а главное спокойную и размеренную, жизнь. Вдалеке от городского шума, от заражённых. Так ещё и с любимой женщиной и сыном. И когда все её надежды разбились на множество мелких кусочков… Она была разбита. Однако продолжала оставаться сильной. Хотя бы ради Джэй-Джэя. Ведь он был и остаётся для неё всем. Первой скончалась свекровь. Причина проста и банальна: сердце не выдержало. Девушка никогда не забудет тот ужасный миг, когда к ней подбежал собственный сын и, ничего не понимая, с улыбкой заявил: «Бабушка упала и не может встать». Через некоторое время умер и Робин — отец Джесси. Иммунитет мужчины и так был ни к чёрту. А на фоне мрачных событий и того ухудшился, подведя его. Робина настигла пневмония, от которой его уже не сумели вылечить и спасти. Очередные похороны. И всё за пару месяцев. Но Дина продолжала оставаться сильной, да невозмутимой. Только изредка тихо плакала по ночам, пока мальчик спит. На кладбище она появлялась достаточно часто. Ухаживала за могилами Джесси, Джоэла, родителей Джесси и Элли. Девушка была уверена, что та мертва. Ведь в другом случае рыжая точно бы вернулась. Даже несмотря на их ссору, что символизировала их расставание. Вместе с Джэй-Джэем она частенько бывала в пустующих домах Уильямс и Миллера. Гуляла вместе с сыном по коридорам, рассказывала ему о них. А мальчик, в свою очередь, слушал рассказы матери лишь с удовольствием. Даже пытался рисовать их. Лучше всего выходил Джоэл. Каждый раз, как Дина видела эти рисунки, слёзы сами подкатывали, вырываясь наружу. Но она мужественно сглатывала ком в горле и хвалила его, гладя по макушке. Особенно её добивали детские наивные вопросы Джэй-Джэя, что иногда спрашивал: «А они вернутся? Элли вернётся?». Её он помнил лучше всех. Девушке даже не нужно было описывать рыжую — её внешность, нрав, характер. Ведь мальчик делал это за неё. В мельчайших деталях. В частности ему запомнились её веснушки. «Такие как у тебя, мама?» — говорил он. «Да, только немного светлее и ярче. Будто звёзды на небе.» — отвечала она, наблюдая, как ребёнок пытается нарисовать портрет Элли. Он помнил, как она с ним возилась. Помнил, как с ним играла. Как с ним на груди загоняла овец. Всё это помнил. Чему Дина сама удивлялась. Пугалась. Но радовалась. «С тобой было бы куда лучше, Джоэл…» — весьма часто мелькало у неё в голове перед сном. Сном, с которым у девушки были первое время жуткие проблемы. Самый тяжёлый период для них был, когда дом опустел, оставив лишь мать с ребёнком. Мария — наверное, если бы не она, то девушке пришлось бы совсем уж туго. Женщина любила Дину, словно дочь родную. Ровно также она отзывалась и об Уильямс, которую они хоть и похоронили, но в глубине души всё же надеялись, что она жива. Все праздники они проводили строго втроём — Мария, Дина, да Джэй-Джэй. Женщина тосковала по Томми. Также, как Дина по Элли. Оба поступили в корне неправильно: бросили свой дом, свою семью, своих близких. Причинив невероятную боль своим любимым. И ради чего? Ради того, чтобы в очередной раз погрузиться в нескончаемый круговорот мести. Однако Мария всё же рассказывала мальчику про Томми. Естественно, лишь в хорошем и позитивном ключе. Всё-таки ребёнку ни к чему знать лишние — мрачные подробности. К тому времени, как Майк наткнулся на рыжую, у них всё более-менее наладилось. Жизнь заиграла новыми красками, практически оставив прошлое позади. А хорошие моменты из прошлого — приятными воспоминаниями. Хоть и где-то в глубине души Дине до сих пор дико не хватало её. Когда девушка услышала робкий стук в дверь, то решила, что это Мария. Или кто-нибудь ещё. Поэтому не особо спешила подходить порогу, играя с сыном, что возомнил себя космонавтом. Даже шлем пытался соорудить, но, психанув, бросил всё в самом начале. — Я сейчас. Погоди минутку. — поднявшись с коврика, она, не торопясь, направилась по коридору прямиком ко входу. Надев тапочки, девушка, ничего не предполагая и даже не смея, спросила: «Кто там?», а, не получив ответа, всё-таки открыла дверь, которую в тот же миг подхватил морозный сквозняк. При виде до боли знакомой милой мордашки дыхание её замерло, а сердце будто бы и вовсе отказалось работать. Дина не могла поверить своим глазам. Она представляла её возвращение. Далеко не раз. Представляла, как влепит звонкую пощёчину и прогонит прочь. Как разрыдается от боли, что наконец разорвёт её на части. Как даже на порог не пустит. Но стоило девушке взглянуть в зелёные глаза рыжей, как от злости ничего и не осталось. Сплошное облегчение и умиротворение. Она дождалась. Дождалась её. И теперь больше ни за что не отпустит.