Рассвет Водолея

Краткое содержание: Ужин с семьей Булсара.   _ _ _ В доме пахло свежими цветами, кулинарными специями и морским бризом, проникающим через открытые окна. Слышался звон фарфора и хрусталя, когда Ниша, новая горничная, накрывала на стол. Фарруху она нравилась. Она часто улыбалась и щекотала его метелкой из перьев, если он подбегал к ней, пока она убиралась. Фаррух думал, что она нравится ему больше, чем Сабина — няня, которая заботилась о нем большую часть времени — потому что та часто сердилась, когда его оставляли одного с ней. Но прямо сейчас Ниша была занята. Все казались очень, очень занятыми, суетились и готовили все к званому ужину. Фаррух, конечно, не знал, что его родители устраивали официальный прием, на который были приглашены несколько коллег его отца из Верховного суда. Все забыли сообщить Фарруху о важности этого события, потому что ему, в конце концов, было всего четыре года. Сабина забрала его на большую часть дня, но теперь, когда он был дома, волнение захлестнуло его. Он знал, что происходит что-то праздничное, и ему немедленно и отчаянно захотелось принять в этом участие. Фаррух бегал по дому, пока Сабина готовила ему ужин. Крошечные босые ножки стучали по каменным плиткам пола, и его выгоняли почти из каждой комнаты, в которую он входил, пока он не подошел к двери спальни своих родителей и не заглянул внутрь. Его мать сидела за туалетным столиком с замысловатой резьбой, одетая в платье цвета спелых плодов рамбутана. Блестящий материал каскадом стекал по бокам стула. Она закончила наносить пудру на лицо и взяла помаду, тщательно подкрасив ею губы. Взгляд Фарруха был прикован к ее серьгам, маленьким драгоценным камням в форме слезы, сверкающим в солнечном свете, падающем через окно. Его мать увидела его в зеркале и улыбнулась. — Бета, приручи кари рахью чо? (Дорогой, что ты делаешь?) Фаррух хихикнул и спрятался за дверью, выглядывая из-за нее. Джер засмеялась и повернулась обратно к зеркалу, прикусив нижнюю губу, а потом поймала его любопытный взгляд в зеркале и послала ему воздушный поцелуй. — Мамочка! — Фаррух широко улыбнулся ей, вцепившись в ручку двери и качнувшись обратно в комнату вместе с дверью. — Тум баху сундара лаге че! (Ты такая красивая!) — Спасибо, душечка, — ответила Джер по-английски, выжидательно подняв брови перед зеркалом. — Не за что, — прилежно ответил Фаррух, хотя и несколько смущенно, но почти тотчас же разразился громким исполнением «Бее, Бее, Черная овца» и побрел на кухню. Накормленный и вымытый, Фаррух был нарядно одет по велению матери, чтобы выглядеть презентабельно перед прибывающими гостями в течение всего лишь получаса, прежде чем его снова раздели и уложили в постель, намного раньше, чем он обычно ложился спать. И хотя Сабина заверила его, что пора спать, и пригрозила ему шлепком по заднице, если он этого не сделает, Фарруха ей было не обмануть. Последние лучи солнечного света все еще пробивались сквозь шторы, когда он лежал без сна и слушал музыку, голоса и смех из гостиной. Он слышал, как люди ходили туда и сюда по коридору, а затем звуки собрания переместились дальше, в столовую. Сабина заглянула к нему раз или два, и он жмурился, притворяясь спящим, а потом услышал, как няня попрощалась с его матерью и ушла. Через некоторое время, бесконечно любознательный по отношению к тому, что происходит в других комнатах, и совершенно не в силах заснуть в летнюю жару, Фаррух вылез из кровати и на цыпочках подошел к двери. Долгое время он просто стоял там, слегка приоткрыв дверь, и прислушивался к мириадам звуков. Но в конце концов, ободренный тем фактом, что никто не собирался его проверять, он выскользнул из своей комнаты и на цыпочках пошел по коридору. Дверь в спальню его родителей была открыта. Фаррух зашел внутрь и включил свет. Там, на туалетном столике в открытой шкатулке мерцали и сияли драгоценности его матери. Красочные и яркие. Как сокровище. В столовой Ниша как раз закончила наполнять бокалы вином, когда заметила его. К сожалению, у нее не хватило присутствия духа сразу же прогнать его обратно. Вместо этого она громко, удивленно вскрикнула, и весь стол повернулся, чтобы посмотреть, что ее так напугало. Раздались вздохи и недоверчивый, неловкий смех, когда родители Фарруха и их гости увидели его, стоящего в дверях в одних пижамных штанах и всех ожерельях его матери. Ее белые кружевные перчатки были на его руках, натянутые до локтей и покрытые красными пятнами. Последнее было результатом размазанной по его лицу губной помады. — Смотри, я красивый, — гордо заявил он по-английски, улыбаясь от уха до уха, и это было все, что он успел сказать, прежде чем мать вытолкнула его из комнаты. Он сразу понял, что попал в беду, по тому, как она дернула его за руку и больно сжала ее. Когда она потащила его в ванную, он уже был в слезах. Мыло жгло Фарруху глаза, а она вытирала ему лицо, не переставая ругать его. — Что с тобой не так? Почему ты не в постели? Почему ты не спишь? Как ты смеешь? Невероятно. Непослушный мальчик. Непослушный. Что с тобой не так? Не успела она вернуть его в спальню, уже не украшенного ее драгоценностями, но все еще благоухающего ее дорогими духами, которыми он надушился, как в комнату вошел его отец и попросил ее позаботиться о гостях. Фаррух никогда раньше не видел, чтобы отец был так зол на него. И никогда раньше его не били ремнем. Но все когда-то бывает впервые. _ _ _ Все еще полусонный, Роджер сел в постели, принимая миску с хлопьями, которую ему сунули в руки. — Э-э, спасибо, — пробормотал он, — Тебе не обязательно делать это. — Пари есть пари, — пожал плечами Фредди и побрел в ванную. К тому времени, когда он вернулся, только что из душа, с полотенцем, обернутым вокруг бедер, Роджер доел хлопья и стоял у раковины, ополаскивая миску. Он оглянулся на Фредди, который просматривал свою одежду, ища что-нибудь подходящее. Ссора, которую они устроили прошлой ночью, оставила горький привкус у него во рту, и хотя все, казалось, было в порядке, Роджер не чувствовал, что это на самом деле так. Он отставил миску в сторону, вытер руки о пижамные шорты (им еще предстояло обзавестись кухонным полотенцем) и сел на кровать Фредди, наблюдая, как тот одевается. — Во сколько мы собираемся сегодня вечером к твоим родителям? — спросил он и почти сразу же пожалел, что заговорил об этом, когда Фредди издал скорбный стон, откинув голову назад и в ужасе уставившись в потолок. — Часов в шесть или около того, — вздохнул он, застегивая брюки. — Эй, — тихо сказал Роджер, потянувшись и хватая его за руку. Его рука скользнула вниз, чтобы сжать ладонь Фредди, — Да ладно, это не может быть хуже, чем встреча с моими родителями. Фредди встретился с ним взглядом, позволяя усадить себя на кровать. Но вместо ответа он наклонился к плечу Роджера, крепко сжимая его руку. — Может, мне не стоит идти? — предложил Роджер, пытаясь скрыть разочарование в голосе, — Просто иди один, скажи им, что я не смог прийти. Раз уж ты так из-за этого нервничаешь… Фредди поднял голову, чтобы посмотреть на него. Казалось, он действительно на мгновение задумался над этим. Роджер опустил глаза, глядя на их соединенные руки, гадая, почему его так беспокоит, что Фредди не нравится идея о совместном обеде Роджера и его семьи. — Дело не в тебе, — тихо сказал Фредди и поцеловал его в плечо. Ласково, виновато. — Я знаю, — пробормотал Роджер. Так и было. Он действительно знал. Но по какой-то причине ему не стало от этого легче. — Никаких отговорок. Ты идешь, — сказал ему Фредди, — Я действительно не хочу слушать весь вечер, что мне слишком стыдно приводить друзей. Роджер не смог сдержать легкой улыбки. Когда Фредди пошевелился, чтобы встать, он осторожно потянул его обратно, подняв на него глаза. — Что? — спросил Фредди. — Я действительно сожалею о прошлой ночи, — тихо сказал Роджер. Все это при свете дня казалось довольно глупым, если подумать. Фредди сжал его руку с улыбкой на губах. — Было и прошло, дорогой, — сказал он ему и чмокнул Роджера в губы. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, все еще держась за руки. Роджер наклонился и снова поцеловал его. На этот раз как следует. Одними губами, мягко и медленно. Каким бы невинным он ни был, поцелуй вызвал в нем теплую дрожь возбуждения. Фредди издал легкий довольный стон, улыбнувшись, когда они отстранились друг от друга. — Мне нужно почистить зубы, — пробормотал Роджер. — Иди. Фредди шлепнул его по заду, когда он встал, чтобы уйти в ванную, и Роджер оглянулся через плечо с легкой ухмылкой. — Что я получу, если сегодняшний вечер пройдет великолепно и твои родители полюбят меня? — Мою руку и сердце! — рассмеялся Фредди, а Роджер фыркнул и, нырнув в ванную, покачал головой. — Это не то, что я имел в виду! — ответил он. Фредди все еще от души смеялся в другой комнате. _ _ _ Снаружи проносились одинаковые ряды домов. Везде белые эркеры, круглые трубы и коричневый кирпич. Колеса заскрипели по рельсам, когда поезд выехал из-за поворота. Был час пик, но вагон практически опустел, когда они подъехали к окраине Лондона. Места освободились, и они сели рядом друг с другом пару станций назад. — Не поднимай тему раздела*, — ни с того ни с сего сказал Фредди, схватив Роджера за запястье и заставив его слегка подпрыгнуть, — Боже милостивый, пожалуйста, не заговаривай о разделе. — О… разделе, — сказал Роджер, слегка повышая тон в конце, как будто боялся на самом деле задать вопрос. Фредди посмотрел на него и понял, что Роджер понятия не имеет, о чем он говорит. — Индии, — решительно сказал Фредди. — О, да… Верно, — медленно кивнул Роджер, на мгновение уставившись в пространство и выглядя так, словно отчаянно пытался вспомнить урок истории. Фредди подавил улыбку и похлопал Роджера по запястью, прежде чем отдернуть руку. — Неважно, дорогой. Сойдя на станции Фелтем, Фредди почувствовал себя не в своей тарелке. Но опять же, так было и задолго до того, как он уехал. Когда они оставили станцию позади и вместе пошли по дороге, Фредди рассеянно задался вопросом, что противоположно принадлежности. Отторжение? Отвращение? Последнее казалось немного чересчур, но можно было с уверенностью сказать, что в Фелтэме он никогда не чувствовал себя как дома. Фредди нервно выкурил две сигареты за десять минут ходьбы, отбросив вторую в сторону, когда они свернули на Гладстон-авеню. Надо сказать, что Роджер держался просто замечательно учитывая, что Фредди явно становился все ближе к нервному срыву по мере того, как они приближались к дому его родителей. Роджер шутил и болтал, как обычно, делая вид, что ничего не замечает. Фредди был благодарен за это. Он никогда так сильно не хотел держать Роджера за руку и в то же время никогда так не боялся прикоснуться к нему или даже подойти слишком близко, как тогда, когда в поле зрения появился дом его семьи. Какая-то часть его хотела истерически смеяться. Смеяться и хохотать над тем фактом, что каким-то невероятным образом он добровольно привел своего… ну, проще говоря, своего парня на ужин, чтобы познакомить с родителями. Из всех маловероятных сценариев, которые Фредди мог себе вообразить, этот, безусловно, входил в пятерку лучших. _ _ _ Когда ему было одиннадцать с половиной лет, Фредди (чье настоящее имя было Фаррух, но который начал думать о себе как о Фредди, как и многие другие мальчики в школе Святого Петра, принявшие свое английское прозвище вместо имени, данном при рождении) провел несколько недель своей жизни, живя в абсолютном, безжалостном, парализующем страхе. И все из-за одной фразы, которую он никак не мог выбросить из головы. Неизбежная, как ему казалась, катастрофа нависала над ним, как Дамоклов меч, омрачая каждое мгновение его бодрствования и преследуя во сне. Одно предложение. Последние слова, которые сказал ему его лучший друг Риши, прежде чем перестать с ним разговаривать вообще. В течение многих недель. Слова, которые Риши прокричал ему. Почти как запоздалая мысль, когда он бросился бежать. Подальше от него. Оставив Фредди там, где он упал, в грязи на обочине, несчастного и униженного. — Я всем расскажу! Самой ужасающей частью этой угрозы было то, что Фредди понятия не имел о серьезности своего проступка. Но он подозревал, что его судьба была бы ужасной, если бы Риши рассказал всем, что произошло в тот день. Его причудливый юный разум обезумел от страха. Если бы Риши рассказал об этом одноклассникам, его наверняка высмеяли бы и стали избегать. Как будто его отвратительные зубы уже не делали его достаточной мишенью. «Эй, Баки! Баки лошадиная морда! " По крайней мере, мальчики в его классе знали его и вполне ему симпатизировали. Они не дразнили его так жестоко и безжалостно, как некоторые другие учащиеся, которые не знали его лично и видели только чудовищный прикус. Что бы они сейчас кричали ему через двор? Какие оскорбления они будут шипеть ему на ухо в коридорах, когда прижмут его к стене? — Баки педик! Если даже Риши, милый Риши, который всегда был рядом, чтобы помочь ему подобрать книги, когда они были выбиты у него из рук, чтобы взять его за руку и осадить тех, кто отпускал грязные глумливые насмешки в его адрес, чтобы отшутиться и сказать ему «Черт с ними со всеми», если даже он сейчас не мог на него смотреть, как Фредди мог надеяться, что остальные его друзья не отрекутся от него в тот же момент, как узнают? Каждый тихий разговор в коридоре вызывал у Фредди подозрения, каждый шепот и каждый взгляд, направленный на него в классе и вне его, заставляли его задыхаться. Знали ли они? Они уже знали? Что, если они знали? Что, если они говорили за его спиной, планируя сыграть с ним жестокую шутку? Неужели его вот-вот загонят в угол? Оплюют его? Изобьют? Но еще хуже была мысль о том, что может с ним случиться, если Риши расскажет учителю. Он слишком хорошо знал, что смех и дерзость в классе сами по себе могут легко привести к одному или двум ударам тростью. Что с ним сделают? Насколько тяжким было его преступление? Что, если оно требовало отчисления? Если бы это было так, что ж, тогда его семья будет поставлена в известность. Сперва его бабушка и дедушка здесь, в Бомбее. А потом его родители. С ним было покончено. Он не мог дышать. Он изо всех сил старался быть внимательным в классе. Он плакал, пока не засыпал, уверенный, что на следующий день все рухнет. Он просыпался от кошмаров, обливаясь холодным потом. Его постоянно тошнило, потому что мысли без конца прокручивались в голове, и он не мог проглотить ни кусочка. Ему хотелось выцарапать себе глаза, потому что, несмотря ни на что, он не мог перестать смотреть на Риши, который полностью игнорировал его, и каждый раз его сердце билось немного быстрее и разбивалось на миллион кусочков одновременно. После двух недель прерывистого сна и почти без еды у Фредди началась лихорадка, которая продолжалась несколько дней. В конце концов его отправили на больничный на неделю, которую он провел в доме своих бабушки и дедушки, где его вылечили горячим бульоном и молитвой. Возвращаться в школу было все равно, что идти на собственные похороны. Возникло странное чувство покорности судьбе. Что бы с ним ни должно было случиться, оно случится, и он ничего не мог с этим поделать. Но Риши никогда никому не рассказал о поцелуе и о признании в любви, которое ему предшествовало. Много недель спустя он сказал Фредди, что никогда этого не сделает. К собственному удивлению, Фредди не почувствовал облегчения. Он вообще ничего не чувствовал, по крайней мере, в течение некоторого времени. _ _ _ Роджер понятия не имел, о чем так беспокоился Фредди. Булсара были совершенно очаровательными людьми. Во всяком случае, все они были довольно спокойны и не засыпали его слишком большим количеством вопросов. Мама Фредди, казалось, просто была очень рада, что ее сын пришел на ужин. Хотя, как и Фредди, через некоторое время они немного оттаяли, и прежде чем он это осознал, Роджер уже слушал рассказы об их жизни в Стоунтауне. — Помнишь, как однажды рано утром Ниша открыла дверь и закричала? И мы все прибежали? — Кэш усмехнулась, обменявшись взглядом с матерью, — Но это был всего лишь Фредди, вернувшийся на каникулы на день раньше, и она сказала, что он так вырос, что напугал ее! — Ну, напугать Нишу было нетрудно, — сказала миссис Булсара, с улыбкой покачав головой и взглянув на Фредди. — Кто такая Ниша? — спросил Роджер, стараясь не вычищать свою тарелку целиком, видя, что все остальные едва доели половину своих порций. Либо он был очень быстрым едоком по сравнению с ними, либо еда была действительно хорошей. Еда была действительно вкусной. — Хочешь еще? — спросила миссис Булсара, почти прочитав его мысли. — Да, пожалуйста, еще немного, если не возражаете, — с радостью согласился Роджер. — Ниша была одной из наших горничных, — сказал ему отец Фредди, когда мать Фредди взяла его тарелку и исчезла на кухне, — Она была милой девушкой, и пробыла с нами долгое время. Брови Роджера взлетели вверх. — Одна из ваших горничных? — Их было только две, и одна из них технически была моим воспитателем, — уточнил Фредди, едва заметно закатив глаза. «Это все равно на две горничные больше, чем было в детстве у меня», — с иронией подумал Роджер. — Не говори так, будто у нас была целая армия слуг, папа, — тихо добавил Фредди. Его отец указал на него вилкой. — У тебя была очень счастливая жизнь на Занзибаре, Фредди. — Нет, у вас была, — Фредди встретился взглядом с отцом, выражение его лица было замкнутым, граничащим со скукой, — Я был в Бомбее с нанабапой и нанимой. Отец некоторое время смотрел на него, но ничего не сказал. Роджер сделал обоснованное предположение. — Твоими бабушкой и дедушкой? Фредди повернулся к нему и тут же нахмурился, уставившись в свою тарелку, внезапно осознав. — Да, боже… прости, — он скорчил гримасу, явно недовольный собой, — Моими дедушкой и бабушкой. — Не волнуйся, — сказал Роджер, ободряюще улыбнувшись ему. Странное слово на языке, которого он не понимал, вряд ли было оскорблением в его сторону, как, по-видимому, думал Фредди. Родители Фредди говорили с акцентом, но их английский казался Роджеру безупречным, а Фред и его сестра говорили даже грамотней, чем он. Между тем, Роджер мог бы, пожалуй, лишь кое-как связать вместе пару фраз на французском, так что если у кого-то и были причины смущаться из-за недостатка лингвистического мастерства, то, вероятно, это должен был быть он. — Вот, держи, дорогой, — миссис Булсара вернулась с его тарелкой, улыбаясь. Роджер поблагодарил ее, и некоторое время все ели молча. Он украдкой взглянул на Фредди и сумел на мгновение поймать его взгляд, что было своего рода подвигом, потому что Роджер мог сказать, что Фредди твердо решил не смотреть на него сегодня вечером без крайней необходимости. «Все в порядке, — Роджер попытался передать послание, насколько мог, одним взглядом, — Все идет хорошо, правда?» Фредди прикусил верхнюю губу и вернулся к еде. — Ты почти закончил колледж, не так ли, — отец Фредди, сидящий во главе стола, взглянул на сына, — У тебя есть какие-нибудь планы по поиску работы? — Да, — ответил Фредди, и на этом все. Его отец сухо рассмеялся. — Молчание красноречивее слов, разве не так? И снова Фредди ничего не сказал, вместо этого вяло ковыряясь в своей еде. Но его отец был настойчив. — Все, что я хотел бы знать, — это какую работу ты надеешься получить со степенью в области искусства. В последнем слове прозвучало нечто большее, чем намек на неудовольствие, и Роджер внезапно почувствовал, что это сильно напоминает ему собственного отца. Стыдящий. Унижающий. Может быть, все отцы были одинаковыми. — Не каждый может преуспеть в том, чтобы изо дня в день сидеть за письменным столом, — пробормотал Фредди рядом с ним. Роджер едва удержался, чтобы не фыркнуть от смеха, решив вместо этого сделать несколько больших глотков воды. Однако мистер Булсара отвернулся от Фредди и смерил его строгим взглядом. — Могу я спросить тебя, Роджер? Ты разговариваешь так со своим отцом? Роджер посмотрел на него широко раскрытыми глазами. — Э-э… — Папа. Не надо, — почти прошипел Фредди. — Пожалуйста… — прошептала его мать, успокаивающе положив руку на плечо мужа. Кашмира перестала жевать, наблюдая за всем происходящим широко раскрытыми глазами, в то время как Фредди встретился взглядом с их матерью, теперь остановившимся на нем. — Фредди, — произнесла она, каким-то образом умудряясь казаться умоляющей, разочарованной и одновременно расстроенной. Искра вызова в глазах Фредди погасла, и они снова наполнились безразличием. Он повернулся к отцу, не глядя на него. — Прости. — Не извиняйся передо мной, — мистер Булсара пренебрежительно махнул рукой, явно все еще взволнованный, — Посмотри, в какое неловкое положение ты поставил своего друга. Ты должен извиниться перед ним. Роджер понял, что застыл с вилкой на полпути ко рту. Он опустил ее, прочищая горло. Так. Возможно, все шло не слишком гладко, но если он мог бросить Фредди спасательный круг, он сделает это. — На самом деле, — сказал он, — я просто подумал, насколько Фредди здравомыслящий, правда. Все, что он делает в эти дни, — это трудится над своей дипломной работой. Я даже не могу уговорить тебя пойти выпить, а, Фред? — Роджер взглянул на Фредди с кривой улыбкой, заметив замешательство на его лице, и быстро продолжил, его тон был подчеркнуто пресыщенным, — И это ужасно досадно, потому что я провожу большую часть своего времени между пабом и Кенсингтонским рынком с тех пор, как бросил колледж. Он небрежно принялся за еду и практически чувствовал на себе взгляды всех присутствующих. Наживку заглотила Кэш. — Ты бросил колледж? — тихо спросила она, в ее голосе звучали одновременно ужас и тайное восхищение. — Ага, — Роджер пожал плечами, глядя на нее с уверенной ухмылкой, — чтобы сосредоточиться на моей группе. Почти уверен, что мы скоро добьемся успеха, так что кому нужен колледж, правда? Если бы неодобрительные взгляды могли убивать, родителей Фредди обвинили бы в убийстве. Тем временем Кашмира смотрела на него взглядом, который он хорошо знал, что было слегка забавно. Роджер был почти уверен, что мог бы пригласить ее на свидание прямо там и тогда, и у нее возникло бы искушение уйти с ним под руку. Хотя думать так о сестре Фредди, даже в шутку, было просто странно. Взгляд Роджера на мгновение скользнул по нему, заметив изумленное выражение его лица. Губы Фредди слегка дрогнули. Быстро взглянув на родителей Фредди, которые обменялись испуганными взглядами, и Кэш, которая улыбнулась и опустила взгляд в свою тарелку, Роджер едва заметно подмигнул Фредди. Это вызвало усмешку, которую Фредди очень старался подавить. — Говорят, реклама приносит хорошие деньги, — заговорил мистер Булсара, нарушив неловкое молчание, — И она теперь повсюду. Я уверен, что им всегда нужны иллюстраторы. — Фредди, когда церемония вручения дипломов? — спросила миссис Булсара. Когда разговор перешел к окончанию Фредди колледжа и снова к его будущему, он предстал в значительно более выгодном свете. И если даже родители Фредди теперь думали о Роджере плохо, по крайней мере, они этого не показывали. По окончании ужина, к большому удовольствию Роджера, были рассказаны новые истории о жизни Фредди до Лондона. Фредди убежал, чтобы немного поиграть на пианино, когда принесли фотоальбом, хотя это не отвлекло внимание так, как он надеялся. Вскоре после того, как Фредди сдался и вернулся, чтобы присоединиться к Роджеру на диване, они впервые с момента их приезда оказались одни. Миссис Булсара и Кашмира исчезли на кухне с грязной посудой, а его отец только что извинился и ушел в ванную. Фотоальбом все еще лежал открытым на кофейном столике. — Фаррух? — Роджер наклонился ближе к Фредди, его голос был тихим, а кончик языка мелькнул между зубами. Фредди мученически вздохнул, закатив глаза почти до самого затылка. — Пожалуйста, пожалуйста, не надо. — О, нет, я думаю, ты не понимаешь, — ухмыльнулся Роджер, — Не могу поверить, что я не знал твоего настоящего чертова имени все это время! Фредс, я тебе этого никогда не забуду. — Но это не мое имя, — запротестовал Фредди и бросил на него взгляд, в котором было такое искреннее недовольство, что улыбка Роджера дрогнула. — Не волнуйся, — пробормотал он, переосмысливая свой игривый подход, и добавил, слегка пожав плечами, — Ты всегда будешь для меня Фредди, — он очень коротко похлопал Фредди по колену, — Фред. Фредерик. Фредстер. Фредди фыркнул и выдавил улыбку, его голова повернулась в сторону Роджера, как будто он хотел бы положить ее ему на плечо. Роджер тоже хотел бы этого. — Ты всегда будешь моим Фредди, — сказал он ему очень тихо и слегка пошевелил бровями, потому что, Господи, это было самое милое и в то же время нелепое, что только можно было сказать, и он не мог сделать это с серьезным лицом. Фредди ничего не ответил, он просто улыбнулся, пристально глядя на Роджера в течение долгого мгновения, выражение его лица стало намного более расслабленным, а глаза нежными и задумчивыми. Роджер почувствовал легкое прикосновение костяшек пальцев Фредди к тыльной стороне своей руки и ответил тем же жестом. Только намек на близость, но от этого в его груди разлилось тепло. Замок на двери ванной щелкнул, и они инстинктивно отодвинулись немного дальше друг от друга, как раз в тот момент, когда Кэш вернулась с кухни. Роджер повернулся к ней и заметил мать Фредди, стоявшую позади нее в дверях и смотревшую прямо на него. Однако, когда он посмотрел на нее, ее взгляд быстро переместился на Фредди. — Фредди, пожалуйста, помоги мне убрать посуду. Коротко кивнув, Фредди направился на кухню. _ _ _ Все трое были наказаны одинаково, поскольку ни Фредди, ни двое старших мальчиков не хотели раскрывать, что именно произошло в раздевалках той ночью. Пять ударов тростью, звонки и официальные письма их семьям, отстранение от учебы. Возможно, последнее было лишним, учитывая тот факт, что это был конец семестра, но пропустить последнюю неделю, которая была полна общественных мероприятий и прочего веселья, но почти полностью спорна с академической точки зрения, было слишком совершенным наказанием, чтобы не наложить его. Фредди было все равно. Он знал, что не вернется в школу Святого Петра после этого лета. В пятнадцать, почти в шестнадцать лет, он был хорошо известен и любим большинством своих сверстников, и ему было грустно расставаться со своими друзьями. Но теперь он хотел уйти и никогда не возвращаться. Его бабушка с дедушкой и дядя в Бомбее, конечно, были потрясены всем этим. Но и он, должно быть, выглядел жалким зрелищем — синяки, фингал под глазом, разбитая губа, — потому они не были слишком к нему строги. Или, может быть, дело было в том, что они никогда не видели, чтобы он так мало улыбался, или не слышали, чтобы он говорил так мало, как в дни, последовавшие за его отстранением. Однако к тому времени, когда Фредди прибыл в Стоунтаун почти две недели спустя, он уже не выглядел избитым и потрепанным, и его первый день возвращения в родительский дом после восьми лет отсутствия, не просто на каникулы, а навсегда, был наполнен только криками и упреками. Фредди просто опускал голову, без следа неповиновения, не сопротивляясь, испытывая к себе такое же отвращение, как и его родители, разочаровавшиеся в нем. В конце концов, он сам навлек это на себя. Он сам был виноват. Как и его учителя и директор, отец Фредди тоже был особенно расстроен тем, что Фредди не сказал, как произошла ссора. За эти годы Фредди несколько раз попадал в передряги, но он действительно был не из тех, кто ввязывается в драки. И до сих пор он, конечно, никому не ломал нос. Его мать по большей части молчала, внимательно и задумчиво наблюдая за ним, в то время как отец просто бушевал. Утром своего второго дня дома, как только Кашмира ушла в школу, а отец был на работе, Джер нашла Фредди в его комнате. Он слышал, как все ушли, слышал их приглушенные разговоры, лежа в постели, наблюдая, как ветер треплет занавески, и прислушиваясь к отдаленному шуму волн. Все это было так знакомо и в то же время так чуждо ему. Он пытался заставить себя встать, когда вошла его мать и присела на край кровати. — Бета… Фредди повернулся, чтобы посмотреть на нее, и медленно принял сидячее положение, уклоняясь от руки, которую она попыталась положить ему на плечо. — Прости, что я не был на завтраке, — тут же извинился он. — Разве ты не голоден? — спросила его мать по-английски. Прошли годы с тех пор, как Фредди говорил с ней на гуджарати, или с кем-либо еще, если на то пошло. Однако это не отбило до конца у нее охоту время от времени пытаться это сделать. — Нет, спасибо, — ответил он и снова отвернулся к окну. — Фредди, — тихо сказала его мать. На этот раз ее рука нашла его, нежно обхватив за щеку. А потом она задала единственный вопрос, который ему еще никто не задавал, во всяком случае, не с какой-либо степенью искренности. — С тобой все в порядке? Он посмотрел на нее, поморщившись, его нижняя губа едва заметно задрожала. Но для матери этого было достаточно. — О, душечка, — вздохнула Джер, заключая его в крепкие объятия, и впервые с той ночи в раздевалке Фредди поддался слезам и заплакал. Его мать держала его, как ему показалось, очень долго. — Расскажи мне, что случилось, — наконец сказала она, поглаживая его по затылку, — Скажи мне. — Я не могу, — всхлипнул он ей в плечо, — Я не могу… П-прости… Она села рядом с ним, пригладила пальцами его волосы и подождала, пока он не стал дышать ровнее. — Тогда просто ответь мне да или нет. Плечи Фредди напряглись, и он замер, как будто боялся пошевелиться. — Эти мальчики… Ты хорошо их знал? Фредди судорожно вздохнул и покачал головой у нее на плече. — Они были старше, да? — Да, — прошептал он. Последовала долгая пауза. Фредди понял, что даже после всех этих лет, даже после бесчисленных каникул, проведенных почти в одиночестве в школе — интернате, потому что он не мог поехать домой («Может быть, в следующий отпуск, денег мало, может быть, зимой, может быть, может быть…») аромат духов его матери все еще напоминал о доме. И он не мог вспомнить, когда она в последний раз вот так держала его в объятиях. — Неужели они… хотели чего-то от тебя? — наконец спросила она, и ее тон был почти таким же, как у директора, когда Фредди допрашивали об инциденте. Что вы делали в раздевалках в такой час? За исключением того, что в ее голосе была забота и доброта, и в этот момент он внезапно и горячо понадеялся, что, возможно, она поймет. — Фредди… Он шмыгнул носом и слабо кивнул ей в плечо. Джер резко выдохнула, прижимая его немного крепче. — Они собирались причинить тебе вред? Фредди тихо всхлипнул и снова кивнул. Его мать обратилась к Господу на своем родном языке страдальческим шепотом, взяв его за плечи и отстранившись, чтобы посмотреть на него. — Так вот что случилось? — спросила она, — Ты пытался остановить их? Фредди не поднял ни головы, ни глаз, но еще раз слегка кивнул. — О, мой дорогой мальчик, — она снова притянула его к себе, и он не мог видеть слез в ее глазах, но слышал их в ее голосе, — Они… Фредди, они причинили тебе боль? Она снова взяла его за плечи, отстраняясь, на этот раз почти встряхивая. — Посмотри на меня! Они причинили тебе боль? Фаррух, мане джаваба апо! (Ответь мне!) — Н-нет! — выдавил он, глядя на нее сквозь слезы, полностью осознавая, что она говорила не об ударах, пинках и синяках. И что она знала, что он понимал, о чем она. Она пристально посмотрела ему в глаза, а затем вздохнула с облегчением и отпустила его плечи. — Слава Господу, — пробормотала она, доставая из кармана носовой платок и вытирая им его лицо, — Слава Господу. О Фредди, как это случилось? Как ты мог попасть в такую беду? Что ты там делал? — Я… — его голос был едва слышен, глаза были прикованы к скомканным простыням рядом с ним, — Я думал, что там будет только один из них. Рука матери замерла, прижавшись к его щеке, а затем медленно опустилась. Он почувствовал, как у него сжалось в груди, и он не мог дышать, не мог произнести ни слова. — Что ты сказал? — медленно прошептала она. Фредди чувствовал, как у него сжимается сердце, а в горле застревает комок. — Фредди, ты тайком выходил, чтобы встретиться с одним из тех мальчиков? — спросила его мать с резкостью в голосе, которой раньше не было, — Наедине? Фредди не мог ответить, внезапно онемев. Он чувствовал слабость, тошноту, странное покалывание и онемение одновременно. — Мане джута на боло. (Не лги мне.) Фредди почувствовал, что кивнул так незаметно, что даже не был уверен, заметила ли она, но в следующий момент он понял, что заметила, потому что она ударила его по лицу. Это была не очень сильная пощечина, но она заставила его подпрыгнуть, на мгновение вырвав его из состояния полнейшей паники, в которое он погружался по спирали. Он посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, инстинктивно потирая щеку. На ее лице было написано разочарование, явный ужас и смятение. — Бхагавана тамане мадада каре че (Да поможет тебе Господь), — прошептала она, качая головой. Фредди снова начал всхлипывать, закрыв лицо руками, бормоча извинения сквозь слезы. — Не плачь, — сказал ему Джер, убирая руки, поднимая лицо и заставляя его посмотреть ей в глаза, — Тебе повезло. Тебе повезло, Фредди. Господь смилостивился и предостерег тебя, ты понимаешь? Это был знак, предупреждение для тебя. Фредди кивнул, кусая губы. — Послушай меня теперь, — она крепко держала его, и он не осмеливался отвести взгляд, — Ты поступил правильно. Ты никогда, никогда и никому не должен говорить об этом ни слова. Никогда, ты слышишь меня? Он снова кивнул, шмыгая носом и стараясь не разрыдаться. Ей не нужно было беспокоиться, потому что он не собирался никому рассказывать об этом до конца своей жизни. — Это все от дьявола, Фредди. Не позволяй ему ввести тебя в искушение. Не позволяй ему развратить тебя. Ты видишь, куда он может привести тебя, если ты позволишь ему? Ты никогда не должен позволять ему. Поклянись мне, что ты этого не сделаешь. Поклянись в этом! — Я клянусь, — ответил Фредди хриплым шепотом, и это было обещание, которое он сдержал. До того дня, когда много лет спустя юноша с красивым лицом, заразительной улыбкой и растрепанными русыми волосами взял его за руку и поцеловал. _ _ _ Складывая чистые тарелки на верхнюю полку кухонного шкафа, Фредди слышал, как Роджер разговаривает в гостиной. По большей части с Кэш. Его мысли блуждали, пока мать рассказывала ему что-то о семье по соседству, которая только что переехала из Бомбея. Фредди кивал, слушая вполуха, пока его мать не остановилась рядом с ним с полотенцем для посуды в руке. — Фредди, — сказала она и не продолжила, пока он не остановился и не посмотрел на нее. В ее глазах была проницательность и что-то еще, чего он не мог понять. — Что? — спросил он, слегка приподняв брови. Медленно и неуловимо взгляд его матери метнулся в сторону гостиной, прежде чем вернуться к нему. — Ты снова взялся за свои старые трюки? — спросила она резким тоном. Фредди уставился на нее, а его желудок ухнул в бездонный колодец.