Рассвет Водолея

Предисловие: По частям. ВАЖНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Если упоминание о домашнем насилии вызывает у вас негативную реакцию, не читайте вторую половину этой главы. _ _ _ Трубка свисала с телефона. Фредди подбежал к ней, поднял, прижал к уху и зажал пальцем другое ухо, чтобы заглушить шум рынка. — Роджер! — Привет. — Дорогой, — сказал Фредди, — наконец-то! — С улыбкой на губах он зажал трубку подбородком и обхватил рукой верхнюю часть телефона, наклонившись к нему в стремлении к невозможной в этот момент близости с Роджером. — Как дела? — Ну, — ответил Роджер, его голос был далеким и дребезжащим в ухе Фредди, — нормально. Фредди прикусил губу, не зная, как спросить. Он не был уверен, стоит ли спрашивать. — А ты… У тебя… — Я рассказал родителям вчера, — ответил Роджер, прекратив его борьбу со словами. — Как все… — начал Фредди и прервал себя, задаваясь вопросом, откуда Роджер звонит. — Ты дома? Ты можешь говорить? — Я вышел. — Ты в порядке? — Фредди поймал себя на том, что снова поднимает эту тему, потому что ему не нравились отрывистые ответы Роджера и безучастный тон его голоса. Наступила пауза. Фредди смотрел в направлении их киоска, его взгляд был расфокусирован, он нервно сжимал зубы. — Роджер, — потребовал он через мгновение. На другом конце линии раздался вздох. — Я не… Я не знаю. _ _ _ Они определенно перестарались с прощальными напитками, почти пустая бутылка виски на столешнице была тому подтверждением. Но потом они смешали жгучий виски и пряное сладкое имбирное пиво. Смесь улетучилась слишком быстро, и никто из них не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась. Фредди стоял на коленях, волосы волочились по подушке, одна рука была между его ног, и он так красиво стонал, когда подавался назад с каждым толчком. — О, черт, о, черт, — стонал Роджер под звуки шлепков кожи о кожу. — Ах, Роджи, о боже, — жалобно умолял Фредди, его голос охрип, — сильнее… Оо, черт! Где-то на заднем плане все еще играла пластинка Electric Ladyland, но ее заглушала череда громких стонов и восклицаний восторга. Фредди и в лучшие времена не отличался тихим поведением, а уж подвыпивший Фредди — и подавно, но, как оказалось, пьяный Фредди был просто нечто. — Ах! Да! ДА! Очертдаа… — Господи… Это было, откровенно говоря, и смешно, и невыразимо горячо. Роджер издал низкий стон, кончики пальцев впились в бедра Фредди, темп, в котором они двигались, был диким, неудержимым. — Чееерт… — Боже… ах! Боже мой! К звуку ударов изголовья кровати о стену добавился настойчивый стук снизу. На мгновение они сбились с ритма, наполовину задыхаясь, наполовину смеясь. — Я не думаю, что… это из-за музыки… они жалуются… — Роджер ухмыльнулся и сглотнул, покачивая бедрами, двигаясь теперь почти неторопливо, проводя рукой по спине Фредди и обратно к его заднице. — Плевать, — выдохнул Фредди, подаваясь ему навстречу, пытаясь заставить его снова двигаться быстрее, отчаянно нуждаясь в этом. — Ну же, пожалуйста… Фредди вскрикнул, когда Роджер шлепнул его по заднице. Второй игривый шлепок, менее неожиданный, вызвал у него стон. — Так требовательно, — выдохнул Роджер, растирая горячий участок кожи, который только что пострадал от его руки, и на несколько мгновений затих, позволив Фредди сделать всю работу. Фредди посмотрел на него через плечо, приподнявшись на локтях, полуприкрыв веки и хватая воздух ртом, когда он снова насаживался на член Роджера. Это было невероятное зрелище. Роджер хотел, чтобы оно навсегда запечатлелось в его памяти. — Наслаждаешься? — прохрипел он, прикусив губу, и еще раз звонко шлепнул Фредди по заднице. Резкий вдох, за которым последовал почти непристойно сладострастный стон, заставил его бедра дернуться вперед. К большому удовольствию Фредди, которому не нравилось, когда его оставляли без внимания. — Заткнись, Блонди, — звук его голоса был чем-то средним между хныканьем и рычанием. — Заткнись и трахни меня. Роджер был только рад подчиниться. Соседи, вероятно, уже ненавидели их, но ни один из них не был достаточно трезв, чтобы беспокоиться об этом. В темноте своей детской комнаты Роджер сильно прикусил губу, зажмурив глаза. Его воспоминания о прошедшей ночи были еще свежи. Все его тело напряглось как тетива лука, на грани разрядки. Сердце колотилось в груди, когда он быстро поглаживал себя. Его рот открылся в беззвучном стоне, когда он пролил горячую жидкость на руку и живот, держа салфетки в другой руке, чтобы все вытереть. После, когда он лежал с комком испачканных салфеток в руке, реальность казалась холодной, несмотря на летнюю ночь. Реальность, в которой осознание того, что утром ему предстоит очень серьезный разговор с родителями — вот что не давало ему уснуть. Что-то, с чем, вероятно, не поможет справиться даже хорошая дрочка. Хотя он решил, что попытка не повредит. Стук в дверь его спальни, каким бы тихим он ни был, заставил Роджера подпрыгнуть. Черт. Он бросил салфетки под кровать и быстро натянул пижамные шорты. Затем откинул одеяло с ног и встал с кровати, по пути к двери натягивая футболку. Когда он бесшумно открыл дверь, то встретился взглядом с голубыми глазами Клэр, темными в тусклом свете. — Привет, — прошептала она. — Привет, — Роджер отступил в сторону и впустил сестру, закрыв за ней дверь. Он подошел к своему столу и включил настольную лампу, в то время как Клэр села на кровать, теребя конец своей косы. — Думала, ты придешь поговорить, — сказала она тихим голосом, когда он сел к изголовью кровати, подогнув под себя одну ногу. — Да, прости, — Роджер притянул подушку к себе, прижав ее к животу. — Я подумал, что ты будешь спать к тому времени, как я поднимусь. Это, конечно, было не совсем правдой. Он так много хотел рассказать Клэр и о многом хотел ее расспросить — всего этого было так много, что оно переполняло его, и Роджер не знал, с чего начать. — Я не могла уснуть, — сказала ему Клэр. Роджер теребил кончик пера, которое торчало из подушки. — Я тоже, — он со вздохом взъерошил волосы. — В общем… завтра будет хреновый день. — Почему? Роджер встретился с ней взглядом. Наверное, он мог просто рассказать ей об этом. — Я бросил колледж. Еще в мае. Клэр вскинула брови, на ее губах появилась нервная улыбка, как будто она не была уверена, шутит он или нет. -… Что? — Да. — Серьезно? — спросила она, все еще не веря. — Да, — повторил Роджер, — я серьезно. — Мама и папа не знают…? Роджер фыркнул. — Очевидно, что нет. Его сестра посмотрела на него, совершенно пораженная, возможно, даже больше, чем кто-либо из его друзей в Лондоне. Роджер никогда не был бунтарем. Конечно, он был приколистом, возможно, иногда даже клоуном класса. Конечно, он участвовал во всех обычных школьных дурачествах и попадал в неприятности как с родителями, так и с учителями. Но ничего из этого не было особенно серьезными проступками. Это не сказывалось на его учебе, и в целом можно было сказать, что Роджер никогда не был проблемным ребенком. Совсем не из тех мальчиков, о которых беспокоились родители, на которых жаловались и с подозрением смотрели соседи и о которых учителя не могли сказать ничего хорошего, так как они проводили слишком много времени, шатаясь неизвестно где, нарушая правила и снова и снова оказываясь под ударами трости школьного учителя. Роджер не был таким. Поэтому он знал, что даже отращивание волос после его переезда в Лондон было воспринято отцом как своего рода бунт. Так оно и было, полагал он, в некотором смысле. Это был такой же «средний палец» обществу, как и рок-н-ролл, и рваные джинсы, и хождение по улицам босиком, и возмутительная мода. Роджер был вовлечен в движение битников и хиппи, как и многие подростки в большинстве стран мира, и хотя он не был экстремалом или политиком, он определенно чувствовал себя частью этого движения. Но только приехав в Лондон, он полностью воспринял этот дух. Он думал, что в основе всего этого лежит свобода. Свободная любовь, самовыражение, не связанное правилами общества, свобода быть искренним и настоящим. — Ты собираешься сказать им завтра? — спросила Клэр, казавшаяся теперь весьма обеспокоенной за него. Роджер кивнул. У него не было особого выбора. Он приехал в Труро вечерним поездом, чтобы избежать большого ужина со всеми, кого их мать сочла бы нужным пригласить, однако позже выяснилось, что вместо этого она пригласила их всех на обед на следующий день. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как рассказать родителям до прихода гостей, до того, как люди начнут задавать ему вопросы о его жизни в Лондоне. — Я собираюсь сделать это первым делом утром, — почесал он подбородок, нахмурившись. — Но сначала я хочу сказать папе. Как ты думаешь, мама пойдет в магазин? — Наверное, да, — подумала Клэр. — Я уверена, что она что-нибудь забудет купить… так всегда бывает. — А ты не против пойти вместе с ней? Клэр неуверенно посмотрела на него. — Пожалуйста, — сказал Роджер. — Я хочу постараться, чтобы это не превратилось в большую проблему. Через мгновение его сестра кивнула. — Хорошо. Когда она отвернулась, накручивая на палец конец своей косы, Роджер отложил подушку и придвинулся чуть ближе. — Поговори со мной. Клэр пожала плечами. — Папа будет… — Да, но на меня, — заверил ее Роджер, прежде чем она успела закончить предложение. — Он будет злиться на меня. Клэр покачала головой и взглянула на него, словно говоря: «Кого ты пытаешься обмануть, правда?» Они оба знали, что обычно никто не избегал мрачных настроений их отца, независимо от того, насколько сильно или слабо был к этому причастен. Роджер вздохнул и опустил глаза. — Как… — пробормотал он и кивнул в сторону спальни родителей. — Как вы жили все это время? Клэр снова пожала плечами и некоторое время молчала. Он боялся услышать ответ, но даже ее молчание причиняло боль. Потому что, по правде говоря, он уже знал. Он подозревал об этом почти после каждого разговора с семьей по телефону в течение последних пары месяцев, и вчера вечером его подозрения подтвердились. Ему хватило одного взгляда на грустные, усталые глаза матери в сочетании с наигранным энтузиазмом, который отец сумел изобразить по поводу его приезда. Это всегда поражало его. Неужели они действительно думали, что он не знает или не видит? Того, как его мать ходила по лезвию бритвы, следя за каждым своим словом, чтобы не сказать что-то не то? Мрачную тень страдания, скрывающуюся за едва заметной улыбкой на лице его отца? Когда Клэр тихонько вздохнула, Роджер обхватил сестру руками и притянул ее к себе. Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в его футболку. Как все это было знакомо. Сколько раз они переживали этот момент, снова и снова. — Я больше не хочу быть здесь, — хрипло прошептала она. — Я этого не вынесу. — Я знаю, — Роджер прижался щекой к ее макушке и закрыл глаза. Больше он ничего не мог сказать. _ _ _ — Что случилось? — мягко спросил Фредди. Последовавшее за этим долгое молчание заставило его сердце опуститься. — Роджер. — Фредди, — раздался сухой смешок. — Я не хочу об этом говорить. — О… — Прости. — Нет, все в порядке, дорогой, — Фредди прикусил ноготь большого пальца, с трудом пытаясь сообразить, что бы еще сказать, что было странно, учитывая, как сильно он ждал этого звонка. Но теперь его грудь сдавила тревога, и внезапно он потерял дар речи. Роджер ощущался за много миль от него, буквально и метафорически, и Фредди не знал, как преодолеть это расстояние. _ _ _ Как только за матерью и сестрой закрылась дверь, Роджер повернулся и посмотрел через дверной проем в гостиную. За ним была кухня, где сидел его отец, все еще просматривающий воскресную газету. Последние полчаса тянулись ужасно долго, и Роджер не знал, чем себя занять, пока его мать собиралась в магазин. Он просто хотел покончить с этим. Но теперь, когда пришло время, он чувствовал себя словно пригвожденным к месту. Это не имеет значения, напомнил он себе. Что бы по этому поводу ни сказал отец, это не имеет значения. Он был взрослым. Взрослым мужчиной. (Тогда почему же его желудок завязывался узлами, как у ребенка, который боялся признаться в проступке?) Роджер посмотрел на лестницу, испытав искушение подняться и закурить у окна своей спальни, но затем покачал головой, отбросив эту мысль, и направился в гостиную. Он остановился в дверях кухни, за которой, нахмурившись, сидел его отец, и взглянул на первую полосу газеты. «БОЛЬШОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ AIRBUS», соседний заголовок гласил: «ПОКУПАЙТЕ МЕСТНУЮ ПРОДУКЦИЮ ИЛИ ПЛАТИТЕ». — Папа, — тихо произнес Роджер. Отец неодобрительно хмыкнул, не поднимая глаз от газеты. Роджер подошел к кухонному столу и присел на свое обычное место, сложив руки на столе. — Папа. Должно быть, его голос звучал более настойчиво, потому что отец опустил газету и бросил на него быстрый, слегка укоризненный взгляд. — Хотя бы причешись перед приходом гостей, а? — проворчал он. — Да, я собирался… — Роджер заправил волосы за ухо. — Эм, мне нужно сказать тебе кое-что. Отец снова обратил на него внимание. Он буравил его взглядом, пока складывал газету. Роджер прочистил горло. — В общем, после того, как мы подписали контракт с Mercury Records… — начал он, изо всех сил стараясь звучать как можно увереннее и так, будто все это не имело большого значения. — Я подумал о том, что я… то есть, правда, я уже давно знал, что не хочу заниматься стоматологией. Так что я… я бросил. Вообще-то, пару месяцев назад. В наступившей гробовой тишине можно было услышать, как падает булавка. Кусая губы, Роджер выдержал взгляд отца. — Это что, шутка? — Нет. — Ты бросил колледж. Роджер кивнул. — Да. Мы… Скоро выйдет наша пластинка, и это… это то, на чем я хочу сосредоточиться, понимаешь, так что… Майкл Тейлор швырнул сложенную газету на стол и наклонился вперед, нахмурившись. — Эта твоя пластинка — она станет хитом, так ведь? — Ну, думаю, она может… — Би-би-си попросили вас выступить в их программе о поп-музыке, не так ли? — Top of the… нет, конечно, нет, я имею в виду. — Роджер просунул пальцы под воротник рубашки и провел ими по ключице. Она, гм, на самом деле выходит не здесь… пока, — тихо сказал он. — Только в США. Отец долго и размеренно смотрел на него и затем рассмеялся. Безрадостно, презрительно. Затем он покачал головой, проведя рукой по лицу. — Ты что, издеваешься? Господи Иисусе, Роджер! Серьезно? О чем, черт возьми, ты думал? — Послушай, — Роджер упрямо отказывался считать, что это было какое-то необдуманное, недальновидное, спонтанное решение. Потому что оно не было таким. — Дело не в том, получится у нас или нет, понимаешь? Я знаю, что не хочу быть долбаным дантистом, в любом случае! Я знаю, чем хочу заниматься, папа… — Думаешь, кому-то есть дело до того, чем ты хочешь заниматься! — рявкнул отец, прерывая его. — Мир устроен не так, скажу я тебе! Ты делаешь то, что, черт возьми, должен делать, чтобы иметь крышу над головой! Чтобы платить по счетам! Чтобы… Роджер закатил глаза и тут же пожалел об этом. — Думаешь, что знаешь лучше, да? — прошипел отец, сверля его взглядом. — А ну, закати еще раз глаза. Слабо? Давай. — Он свернул газету в руках и ударил ею по краю стола с такой силой, что зазвенели чашки. — ДАВАЙ! Роджер закрыл рот, настороженно глядя на отца. Ну что ж, вот оно. Всегда наступал момент, и он хорошо это знал, когда гнев отца достигал критической точки. Когда вместо того, чтобы быть просто громким и злым, он становился непредсказуемым и угрожающим. Роджер, опустив взгляд на стол, прикусил язык. Может быть, если бы сейчас он просто промолчал и не подлил масла в огонь, все закончилось бы скорее. — Ты думаешь, что у тебя все под контролем, да! Ну, ты — идиот, если так думаешь! — бушевал отец. Новая мысль, казалось, пришла ему в голову. — Твоя мать знает об этом? Роджер покачал головой. — Не ври. Ты все ей рассказываешь, я знаю тебя, вас обоих! — усмехнулся он. — Она, наверное, подумала, что это прекрасная идея! — Я еще не сказал ей! — возразил Роджер. — И мама тут не при чем, это было мое решение, ясно? Не втягивай в это маму. Отец сузил глаза, глядя на него. — Значит, ты лгал нам обоим? Не могу поверить! Все это время ты врал… СМОТРИ НА МЕНЯ, когда я с тобой разговариваю! Роджер поднял голову, на его лице была маска пассивного безразличия. — Ты, — отец, прищурившись, указал на него газетой. — Тебе все принесли на блюдечке с голубой каемочкой. Отправили в лучшую школу! — Знаю, но это не… — попытался Роджер. — Но это не достаточно хорошо для тебя, да? — Отец снова ударил газетой по краю стола, отчего Роджер невольно вздрогнул. — ДА?! — ЧТО, БЛЯДЬ, ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я СКАЗАЛ?! — крикнул Роджер в ответ, сжимая руки в кулаки на столе. Он оказался в ловушке где-то между яростью, чувством вины и страхом. Отец поднялся со стула, возвышаясь над ним, и Роджер немного отодвинулся назад, сложив руки на коленях. — О, ты не этого хотел, да? ДУМАЕШЬ, Я ЭТОГО ХОТЕЛ? Ломать спину изо дня в день ради такого неблагодарного сопляка, как ты?! Неужели ты думаешь, что можешь прожить всю жизнь, делая все, что тебе заблагорассудится? Бросить все, что мы тебе дали, вот так просто! — Ну, может быть… — начал Роджер и попытался прикусить язык, когда взглянул на отца, глаза которого горели гневом. — Может быть что? — прошипел мужчина. — Может быть, я не хочу стать таким, как ты! — выпалил Роджер. — Всегда, блядь, несчастным! И ты втягиваешь в это всех вокруг, потому что, не дай бог, кто-то может быть счастлив! Его слова повисли в воздухе на долю секунды, прежде чем отец поднял свернутую газету, и Роджер вскинул руку, лишь наполовину отразив удар, направленный ему в затылок. Ему удалось ухватиться за газету и попытаться вырвать ее из рук отца. — Какого хрена! Ударь меня еще раз — и я тоже ударю тебя! Его голос дрогнул на последнем слове. Он проиграл битву за газету и вскочил на ноги. Они стояли лицом друг к другу, и их разделял только стул. И хотя теперь они были одного роста, отец был крупнее и тяжелее, и какая-то часть Роджера все еще чувствовала себя такой же маленькой и загнанной в угол, как в детстве. — Хотел бы я на это посмотреть! — зарычал отец, снова поднимая свернутую газету, будто собирался заставить подчиниться непослушную собаку. Роджер инстинктивно сжался, не успев остановиться, и возненавидел себя за это. — Я так и думал, — усмехнулся отец. — Ты слишком много о себе возомнил! Когда Роджер выпрямился, он ударил его по голове так, что это можно было принять за игру. Но только это не было игрой. Это было злобно и унизительно, и Роджер стоял там, склонив голову и глядя на отца сквозь пряди волос, в то время как ужасная смесь гнева, разочарования и стыда, поднимавшаяся в его груди, стала непреодолимой. — Иди на хер! — почти зарычал он, даже когда его рука вытянулась и снова сомкнулась вокруг газеты, на этот раз так сильно и неожиданно, что ему удалось вырвать ее из рук отца. — Иди на хер и оставь меня в покое! — Придержи язык! — ИЛИ ЧТО?! Роджер швырнул газету на стол, где она опрокинула чашку и заставила зазвенеть чайную ложку. Он хотел, чтобы его голос не дрожал, не срывался и не предавал его, как в тот раз. — Мне похуй, что ты думаешь! МНЕ ПОХУЙ! — ТЫ, МЕЛКИЙ УБЛЮДОК! — Отец оттолкнул стул, стоящий между ними, с такой силой, что тот упал на спинку. Роджер отпрянул назад, ожидая пощечины. — НЕ СМЕЙ ТАК ГОВОРИТЬ СО МНОЙ В МОЕМ ДОМЕ! Чего он не ожидал и к чему не был готов, так это к тому, что отец схватит его за волосы и сильно потянет. — Ай! Блядь! Какого черта?! Опусти! Он безуспешно пытался вывернуться, схватив отца за запястье, когда тот подтащил его к кухонному столу и впечатал лицом вниз, дергая за волосы так сильно, что он вскрикнул. — Отпусти… аа! Папа, пожалуйста! Пожалуйста! — Ты — чертово позорище, вот ты кто! Роджер услышал и почувствовал, как рядом с ним открылся кухонный ящик, как раз в тот момент, когда отец вновь схватил его, накручивая на пальцы большую прядь его волос. — Бегаешь, как один из этих чертовых хиппи! Ты — гребанное стыдобище! Он понял, что отец держит в руках кухонные ножницы, за секунду до того, как услышал первый щелчок. Его охватила смесь ужаса и неверия, вскоре перешедшая в панику. — Нет! НЕТ! ПАПА, СТОЙ! — ЗАКРОЙ СВОЙ БЛЯДСКИЙ РОТ! — Отец кричал ему прямо в ухо, отчего Роджер вздрогнул и на мгновение закрыл глаза. — Я больше не потерплю этого, не в моем доме! Еще один щелчок и еще. Прядь волос упала ему на щеку. Роджер хотел закричать. — Как кто-то может принять тебя за настоящего мужчину! Когда ты выглядишь как баба?! Чем больше он сопротивлялся, тем крепче его хватали за волосы и тем сильнее прижимали к столу, пока наконец ему не удалось нанести сильный удар задней частью пятки по голени отца. Отец выругался и отпустил его, оттолкнув в ответ. Роджер не сумел удержаться и упал на пол, приземлившись на задницу. Инстинктивно он отодвинулся дальше, пока не уперся в дверцу духовки. Его ноги были слабыми и ни на что не способными, и он осознал, что дрожит и прерывисто дышит. Невозможно было описать словами удушающее чувство унижения, поглотившее его целиком. Он был слишком унижен, чтобы поднять голову, потому что чувствовал, как слезы жгут глаза. Твою ж мать, прекрати это. Потому что он чувствовал себя никчемным. Да что с тобой такое? Потому что он даже не мог постоять за себя. Слабак. Он подтянул колени к груди и провел дрожащими пальцами по волосам, нащупывая пряди, которые были короче остальных. Ему попадало и раньше. Его никогда не били по-настоящему, но ему доставалось. Не слишком часто. Ему влепляли пощечины, толкали, пинали, хватали за шею. И все же, почему-то именно произошедшее сегодня казалось худшим из того, что когда-либо делал с ним отец. Что было глупо, подумал Роджер. Это были волосы. Всего лишь волосы. На мгновение отец встал над ним, тяжело дыша. — А теперь посмотри на этот бардак. — В его голосе было что-то вроде намека на удивление, как будто он был озадачен своими собственными действиями. — Тебе просто нужно было до этого доводить, да! Просто нужно было! Господи… Он бросил ножницы к ногам Роджера, повернулся и, не говоря ни слова, вышел из кухни. Роджер услышал звяканье ключей, затем входная дверь открылась и захлопнулась. Он смотрел на пол, усыпанный прядями его волос, пока зрение не стало слишком размытым, чтобы видеть что-либо дальше, а затем сильно прижал ладони к глазам и некоторое время сидел в темноте. Пока бессильный гнев не прорвался сквозь шок и не вырвался на поверхность, вместе с отчаянным криком, застрявшим в горле. Но это был лишь полувсхлип, когда он поднялся, подошел к столу, взял кружку, из которой пил отец, и швырнул ее в стену. Та разбилась вдребезги, оставшиеся капли чая испачкали обои. Осколки фарфора упали на пол, и Роджер уставился на них. Отец разбивал их на части. Всех их. Иногда всех вместе, иногда по одному. Потому что он был сломлен. И терпеть не мог, когда кто-то вокруг него был целым. Снова и снова. На части. На части. На части. Сколько частей его исчезло, задавался вопросом Роджер, свесив руки по бокам и позволив знакомому онемению овладеть им. В ярком утреннем свете танцевали пылинки, падающие через окно вокруг него. Он оглядел кухню и пошел за веником. Он подмел фарфор и волосы, и навел порядок на столе. После направился в гостиную, открыл шкафчик, в котором хранился алкоголь, налил в стакан щедрую порцию виски и сделал несколько обжигающих глотков. Затем отнес стакан и ножницы наверх в ванную и бесцеремонно остриг волосы, оставив их настолько длинными, насколько это было возможно, стараясь лишь подровнять их. В итоге волосы оказались длиной чуть выше челюсти, вероятно, примерно так же, как выглядели в начале года. Когда он впервые встретил Фредди. Роджер вздохнул и отложил ножницы. Затем взял стакан с виски и сделал еще один глоток, рассматривая свои волосы в зеркале. Это выглядело ужасно. — — - — Я скучаю по тебе, — наконец сказал Фредди и удивился, как может скучать по Роджеру, даже когда разговаривает с ним. — Да… — медленно выдохнул Роджер. — Я тоже. Я просто… извини, я… Мне жаль. Не знаю, что еще сказать. — Скажи, что любишь меня, — почти шепотом произнес Фредди, натянув губу на зубы. — Я люблю тебя. — В этот момент он уловил первый искренний намек на эмоции в голосе Роджера, или так ему показалось. — Я люблю тебя, Фредди. — Я тоже тебя люблю, дорогой. — Пока. Звонок оборвался. С тяжелым сердцем Фредди повесил трубку и медленно побрел обратно к киоску. — — - Он слышал, как открылась входная дверь, слышал голоса матери и сестры внизу. Не было смысла прятаться, как бы он ни хотел запереться в ванной и остаться там в обозримом будущем. Не было смысла откладывать это. И все же он сидел на полу, прислонившись спиной к прохладной плитке у края ванны и потягивая виски. Прошло некоторое время, прежде чем кто-то начал его искать. До того, как послышались шаги на лестнице и голос его матери. — Роджер? Майк? — Он ушел, — отозвался Роджер через дверь ванной. Шаги ускорились, и дверь открылась. — Роджер, что ты… Ее взгляд переместился с него на волосы в раковине, на стакан в его руке и снова на его лицо. — Господи. Что случилось? Мать присела рядом с ним, и он не стал протестовать, когда она взяла стакан из его рук. Теперь это не имело значения. Он уже чувствовал обволакивающее действие алкоголя. Мягкая дымка, успокаивающий бальзам. — Роджер, что случилось? — Я сказал папе, — медленно произнес он, глядя на рисунок из цветов на тумбе под раковиной, — что недавно бросил колледж. Кстати, мам, — добавил он, прежде чем она успела что-либо ответить, — я бросил колледж. — Он повернулся и встретился с ее обеспокоенным, ошеломленным взглядом. Мать поднесла руку к губам, на мгновение опустив взгляд, пытаясь воспринять информацию, сложить два и два и все осмыслить. Затем она убрала руку и снова подняла глаза. — Когда? — Два месяца назад. — Ох, солнышко, — она придвинулась ближе и опустилась на колени рядом с ним, обхватив его руками и прижав к груди. — Почему ты сначала не пришел ко мне? Роджер хотел рассмеяться, потому что это казалось ему очевидным. Разве это было не так? — Я не хотел, чтобы тебе пришлось защищать меня, — тихо сказал он. Мать ничего не сказала. Только крепче обняла его. Роджер услышал ее тихий всхлип и нахмурился. — Нет, мама, пожалуйста. Пожалуйста, не плачь. — Он успокаивающе похлопал ее по руке. — Все уже позади. Я в порядке.