Эмоции накаляются. Тела нагреваются от вспышки страсти. Голова идет кругом друг от друга, от бесконечных поцелуев — они не позволяют им закончиться. Нуждаются в этом, как в глотке воздуха. Они ворвались в комнату Чонгука, совсем позабыв про дверь. В порыве страсти не думается: разум полностью отключился. Имеет значение только желания друг друга.
По всей видимости, от некой ревности Киму попросту снесло крышу с ее верного места. Он действует столь страстно, что голова Чонгука кружится так, словно он в опьяненном состоянии. Возможно, это отчасти правда: он успел выпить несколько бокалов шампанского, с которым бегали слуги на подносе. Но странно, что ощутил этот опьяняющий эффект только сейчас. Совместно с собственным возбуждением это чувство обостряется, становится острее, как недавно наточенный нож. Против ли он? Ни в коем случае. Ему нравилось, как Тэхен поспешно ведет его спиной к кровати, как опрокидывает на мягкий матрас и устраивает руки в недалеком положении от его головы. Отстраняется на пару секунд и смотрит на него этими едва ли не светящимися глазами, где отражается огонек животного желания.
Под Тэхеном, даже еще будучи в одежде, хотелось расплавиться. Чон сгорал дотла, хотя к большему, чем просто поцелуи, они еще не переходили. Страсть преподавателя передалась и ему. И все бы ничего: процесс изучения друг друга вновь был чувствителен и эмоционален. Губы сталкивались, как и языки, будто в жарком танце, кожа покрывалась испариной, а постепенно одежда с двух тел сокращалась и сокращалась, пока и вовсе не оказалась, буквально вся до единого, на полу. Умные люди говорят, что из-за обильных эмоций, которые хлещут за края, можно забыться. Это стало той самой роковой ошибкой: они потеряли бдительность, потому что хотели друг друга до неумолимого тянущего чувства внизу живота. Оно напоминало натянутую веревку, что вот-вот разорвется.
Дверь была открыта. Знаете, как маленькая щелочка в деревянном заборе, куда можно было подглядеть за кем-то и увидеть довольно интересные вещи. Эта же щелочка стала для них прямой дорогой в Ад — а почему, узнается все позже.
Тэхен сминал широкими ладонями его упругие ягодицы, изучающе проводил самыми подушечками пальцев по оголенной распаленной коже. Грудь Чонгука шумно поднималась и опускалась, а когда он смотрел на Кима своим взглядом, — один на миллион такой, — тот готов был отдать свою душу Дьяволу. То есть, самому Чонгуку, потому что он был нереален: его тело было красиво. Каждый изгиб вызывал в пальцах необъяснимую дрожь, а у него, Тэхена, желание поскорее прикоснуться. И, конечно, не только это, но и оставить свои следы на каждом участке кожи, чтобы Чонгук запомнил довольно очевидное: он его.
Только его. И он больше не хотел бы видеть, извините за его французский, каких-либо куриц поблизости
со своим. Определенно, в Тэхене играли неконтролируемая ревность и собственничество, что происходило в первый раз. Он и не думал, что чувства могут быть настолько сильны: в груди как будто переворачивали сердце, тыкали в него чем-то острым, похожим на зубочистку, и медленно отрезали клапаны — сразу два: и двухстворчатый, и трехстворчатый. Только вот крови не было, потому что это ощущалось только на подсознательном уровне. Примерно так он описывал это чувство под названием «ревность» — колючей и неприятной.
— Ох, Тэхен… — сладко проскулил Чонгук, и у Тэхена голова пошла кругом. Хотя, кто бы сомневался: от обилия страсти, бешеной ярости и плюсом ко всему ревности удивительно, как он в принципе чувствовал себя в полном порядке. Потому что это было сущим потрясением для организма. Как мощный взрыв, от которого летят осколки чего-либо — может, кусков машин или стекла. Примерно так выглядело это изобилие эмоций на данный момент. Если у него носом кровь пойдет, то получится еще смешнее.
Чонгук был изворотлив, но это не означало, что он был против. Как раз-таки наоборот: он вытягивался под ним, кожа натягивалась на ребрах, делая их очертания четче, а и без того впалый живот становился как будто бы в разы меньше. Чон лежал с прикрытыми глазами (его длинные ресницы мило подрагивали), стопы ног заманивающе и провоцирующе скользили по бедрам и пояснице Тэхена. А он, в свою очередь, целовал каждый миллиметр кожи, как и хотел: он оставил невидимые отпечатки на груди возле сосков, на животе, на гладко выбритом лобке и на внутренних сторонах ляжек. Проходился губами и по одной из икр, оставив влажный след от поцелуя возле родинки на ней.
Было сущее удовольствие вот так ласкать Чонгука. Наблюдать, как его откровенные эмоции показываются на лице, как он кусает свои розоватого оттенка губы, как мило хмурится, как сминает пальцами простынь над головой, из-за чего она становится похожей на гармошку. Ему нравился сам Чонгук: его голос, его шепот, его тяжелое возбужденное дыхание. И его этот взгляд, влюбленный и одновременно пошлый — казалось бы, такие вещи даже не сопоставить, но Чонгук почему-то мог.
Свет едва ли попадал в комнату. Уличные фонари, что одиноко стояли во дворе, почти не достигали окна комнаты Чонгука. В темноте все становилось как будто интимнее и несуразнее: все свои грехи можно было раскрыть всего лишь на одну ночь. Пока никто не видит. Пока никто не застанет.
Тэхен хотел Чонгука. Не так, как пацаны, возраста примерно девятнадцати, хотели однокурсниц и пытались до них достучаться любыми способами, даже псевдо-прикидом бэд боя. То было животной страстью, практически ненормальной. Но при том, он знал: это будет не один раз и даже не два. И ему не надоест, если он переспит с Чоном, как это надоедало вышеупомянутым парням после полученного. Он был уверен, что будет желать его до последнего вдоха и выдоха. Никакое нормальное объяснение этому не подходило, но он и не старался подбирать. Тэхен был не против.
Может, в самом начале его еще посещали мысли о том, что все, что они делают — было неправильно. И если их застанут за горячим, то даже не будет адекватных оправданий. Сейчас же эти мысли давно испарились, потому что, очевидно, противиться естественному процессу было глупо: Ким влюбился и уже ничего не мог с собой поделать. Не было ни капли сомнений, что эта детская глупая влюбленность была невзаимной. Потому что по глазам Чонгука видно все без слов: он смотрел на него так, словно знал заранее, что они примерно через пять лет отправятся под венец, где разрешены однополые браки, возьмут мальчика и девочку из детского дома и будут жить долго и счастливо в их домике где-то в Нью-Джерси возле моря. Честно сказать, даже если бы у Чонгука возникла такая идея — ту, что представил Тэхен, — тот бы согласился.
Иногда в жизни возникает чувство, странное, но одновременно приятное: видишь человека и понимаешь — это тот, кого я искал. Тот, кто мне идеально по всем параметрам подходит. У нас так много общего, словно он второй «я». Такие люди, как правило, потом остаются с тобой на всю жизнь. Ким как раз и чувствовал этого человека в Чонгуке. Ему хотелось в это верить. И вовсе не хотелось думать о другом.
Он хотел отдать всего себя этому человеку. И он отдавал: в каждый поцелуй была вложена любовь вселенского масштаба. В каждом прикосновении таилось скрытое, но столь очевидное: «Хочу, чтобы этот момент продлился как можно дольше». Ким бы тонул и тонул в этих прелюдиях, до бесконечного целуя горячую кожу, до последнего бы, если честно — так, чтобы его губы стали синими, как свежие сливы. Однако, мысль норовилась пробить мозги: он не сможет так долго терпеть. Да и Чонгук тоже.
Их губы вновь столкнулись. От столь резкого действия они столкнулись передними зубами. Чонгук только улыбнулся в поцелуй, а руками прижал Тэхена к себе за шею столь сильно, что тот на короткое мгновение подумал, что задохнется. Он его понимал: стать ближе хотелось так, чтобы слиться воедино. Всего происходящего не хватало. Совсем. Это как запретный плод, как наркотики и алкоголь: пробуешь и хочется только больше. Также и хотелось насладиться им друг другом — прямо сполна, чтобы подавиться.
Ким, наконец, отстранился от разгоряченного тела. Жара подступила к шее, вискам и подмышкам. Возбуждение накатило необузданной волной, затопило их по голову и спасения не находилось. Разве что, только в разрядке, но она, кажется, не скоро. Ведь они только начали, а им еще предстоит на пути многое.
Тэхен выпрямился в спине и потянулся к прикроватной тумбочке. В последний раз, когда они этим занимались, Тэхен оставил упаковку презервативов и лубрикант в ящике, чтобы как в тот раз не пришлось, чем-то прикрываясь, как ребенок, вылезать из некой пещеры и идти за подобными вещами с надеждой, что никто не застанет. Более того, от Чонгука не хотелось отстраняться ни на секунду и оставлять его тоже. Даже на жалкие пару минут — точно нет. Он взялся за смазку и, щелкнув крышкой, тем самым открыв ее, выдавил себе на пальцы нужное количество. Потерев ее между пальцами, чтобы та согрелась и не предоставила дискомфорта, он, прямо и слишком откровенно смотря на Чонгука, что лежал перед ним открыто и без стеснения с полуприкрытыми глазами и раскинувшимися волосами по простыне, дыша столь тяжело и умирая от желания, наконец, прикоснулся к дырочке влажными пальцами. Тэхен приметил, как Чонгук с наслаждением прикрыл глаза и слегка откинул голову назад, из-за чего Ким теперь не мог видеть его эмоции. Он с легкой хрипотцой еле как выдавил из себя:
— Смотри на меня, Чонгук.
Это было горячо. Сводило с ума. Вышибало последнюю адекватность, что держалась словно на хрупкой ветке дерева над обрывом.
Чонгук, дернув кадыком, опустил голову в обратное положение. Его взгляд был туманным и блестящим. Тэхен точно видел, как он его хотел, и собственное возбуждение уже начало предоставлять неприятное покалывание. Сколько можно повторять, что он хотел Чонгука? По-безумному, возможно по-неправильному, но он хотел. Каждый его вздох — и Ким едва ли не скулил оттого, как хотелось оказаться внутри столь податливого тела. Как хотелось укусить за бусинки сосков, несильно их оттянуть и облизать. Как хотелось вбиваться в Чонгука до его задыхающегося крика.
Ким потерял счет времени. Он, несмотря на свое умирающее терпение, которое вот-вот могло потерпеть крушение и сорваться, аккуратно растягивал его пальцами — постепенно, так сказать, не спеша. Он не хотел навредить, напротив: предоставить лишь удовольствие. Поэтому, чувствуя легкую узость, что постепенно исчезала, Тэхен толкался в него пальцами осторожно. Чонгук сдерживал стоны. Его подавленные звуки раскаляли разум Кима только больше. Как бы голова не кружилась от возбуждения, Чонгук боялся слишком шуметь — кто-то мимо мог бы зайти и лицезреть не самый приятный для них вид.
Своими пальцами преподаватель чувствовал мягкие стенки. Когда те стали более податливыми, он стал входить и выходить ими усерднее, а из-за лубриканта начали возникать хлюпающие звуки. Чонгук под ним тихо скулил, словно собачонка, которому не давали еды. Одно зрелище за подобным приносило наслаждение. И, разумеется, гордость тоже брала вверх: только из-за Тэхена Чонгук такой… Такой податливый, отдающий себя всего, скулящий, желающий с ним близости.
— Мой… — шептал Тэхен низко возле чужого уха, цепляя колечко, воткнутое в мочку. Дыхание Чонгука было дрожащим и неуверенным, словно он и дышать боялся. Но, по крайней мере, Ким точно знал, что это было не самым настоящим страхом, а некой аккуратностью, чтобы никто не застал. — Обожаю тебя, — он оставил поцелуй под ухом, медленно спускаясь влажными губами к шее. Та слегка покрылась потом от адреналина, что выбросило в кровь. Сердце учащенно билось, словно стараясь выбить грудную клетку. Оттого Чонгук задыхался. От пелены наслаждения, что накрыла его с головой как пушистым одеялом.
Ким знал, что Чонгуку нельзя оставлять отметки на шее: его отец не поймет. Вспомнив про Мин-Дже, он задался в уме вопросом, как быстро он догадается, что сына попросту украли у него под носом под предлогом разговора. Наверное, он уже и без того догадался — в конце концов, прошло немало времени, чтобы заподозрить что-то. Но найдет ли их Мин-Дже? Интересный вопрос. Или станет ли искать?
Тэхен не хотел забивать голову такими мыслями, но они сами приходили к нему в мозг и не давали какое-то время покоя. Он отвлекался из-за этого, что было неправильно. Он поспешно выкинул их из головы и продолжил заниматься Чонгуком. Сейчас он в нем нуждался как никто другой.
— Тэхен… — от быстрого дыхания у него в горле пересохло, из-за чего даже шепот был сиплым. — Возьми меня.
Чонгук преданно посмотрел в его глаза. Ким мог поклясться самому себе, что готов в этих карих омутах утонуть. Запросто. Это было самым легким из всего возможного.
Губы преподавателя расплылись в короткой улыбке. Или, то была ухмылка, Чонгук не знает. Но Ким выглядел очень красиво. Одурманивал своим видом и кружил ему голову.
Впрочем, Тэхен не мог отказать. Чонгук был уже достаточно растянут и он уверен, что, если пальцы сменятся его членом, то уже никакой боли это не предоставит. Он аккуратно вытащил пальцы из горячего тела; они слегка сморщились, словно у старика, из-за смазки. Быстро расправившись с упаковкой презерватива, Ким распределил тонкий латекс по всей длине члена. После взялся за смазку и, вылив ее на член, откинул прочь. Кажется, она даже несильно врезалась в спинку кровати от такого броска.
— Веди себя аккуратно, Чонгук-и, — прошептал Ким и, закусив нижнюю губу, при том не отрывая неясного взгляда от человека, к которому наделен обожанием, приставил головку члена к разработанной дырочке. Он сначала потерся об нее, пытаясь поддразнить, что у него и получилось — Чонгук вновь издал приятный для ушей скулящий звук, пытающийся намекнуть, чтобы Ким поторопился.
Честно говоря, он и сам больше терпеть не мог. Яйца словно налились свинцом. Все-таки, наблюдать за Чонгуком было самым сексуальным зрелищем из всех существующих — это доказывал его крепкий стояк, к которому даже не прикасались.
Чонгук охнул и задержал дыхание, когда в него вошла головка члена. Ким наклонился ближе и, наконец, исполнил свое нестерпимое желание укусить Чона за сосок. Тот тихо посмеялся и откинул голову, вцепившись ногтями в кожу на спине Тэхена. Член проникал медленно, дразня и одновременно подготавливая. Несмотря на то, как сильно уже хотелось вбиваться внутрь, Ким держался. Правда, держался из последних сил. Влияние перебивало любую адекватность и отголосок разума о том, что дверь осталась открытой. В это мгновенье на любые мелочи, даже на такие, как щелочка в двери, было абсолютно наплевать. Они не могли им помешать или остановить; на них было просто все равно, словно этих изъянов не существует.
На улице потемнело сильнее. Наверное, было где-то уже десять часов вечера или даже больше — точное определение суток нельзя сказать. Но на небе, прямо как светлячки, загорелись звезды. Комната полностью ушла во мрак. Настолько, что ни Тэхен, ни Чонгук не видели лиц друг друга. Действовали на ощупь и на поводу своих инстинктов.
— Тэхен… — полустоном выдохнул Чон, зарывшись длинными пальцами в волосы преподавателя. Ему нравилось, как Чонгук называл его по имени. Вроде бы, ничего особенного, но это отзывалось приятным учащенным сердцем и дрожью в конечностях.
Скрип.
Скрип-скрип. Тэхен почувствовал, как Чонгук напрягся всем телом. Да и самого этот звук вдруг довольно напряг. Он остановился и повернул голову через плечо, боясь увидеть кого-либо,
твою мать, потому что они занимались несуразным. Но никого не было. Он пытался увидеть какой-то отчетливый силуэт, но нет. Никого не было, как и звуков больше не появлялось.
— Ты же тоже это слышал? — очень тихим шепотом уточнил Чонгук, смотря на него испуганными, как у кролика, глазами. Ким тяжело выдохнул и устало уперся лбом в голую грудь. Чонгук автоматически погладил его по кудрявым волосам.
— Думаю, показалось. Все хорошо.
— Может, нам все-таки стоит закрыть дверь?
Ким кивнул пару раз, соглашаясь. Он аккуратно двинул бедрами назад, тем самым заставив член с тихим чпоком выйти наружу.
— Ты прав.
Он неспешным шагом добрался до двери и закрыл ее на щеколду. Теперь было спокойно. Намного.
Только все самое хреновое их ждало впереди.
Зря Тэхен не догадался выглянуть за дверь.
Успокоившись, Тэхен вернулся к любимому человеку. Их губы сомкнулись и они продолжили на том, на чем остановились.
***
Отца едва ли не хватил инсульт, когда он услышал непристойные звуки из комнаты сына. Сначала он подумал, что Чонгук решил остаться наедине с какой-то девушкой, потому что из комнаты доносились его стоны.
Но то, когда он услышал… Это не поддавалось никакому объяснению, и он не знал, как это воспринимать.
«Тэхен…»
Было изначально понятно, чем занимался Чонгук. Но с кем конкретно — нет. И то, что он услышал, заставило его сердце нестерпимо заболеть. Половицы пола предательски скрипнули, когда Мин-Дже подошел поближе к двери и попытался посмотреть в маленькую щелочку, чтобы увидеть, что там происходило. Но было довольно темно: все-таки, уже вечер и время близилось к ночи, а свет в комнате не горел, словно оставшиеся наедине не хотели вызывать подозрения.
Так вот что за «разговор», мистер Ким.
Затем он услышал испуганный голос сына и довольно спокойный голос преподавателя:
«Ты же тоже это слышал?»
«Думаю, показалось. Все хорошо»
«Может, нам все-таки стоит закрыть дверь?»
«Ты прав»
Послышались медленные шаги. Мин-Дже встал за дверь от греха подальше. Ему повезло, что в длинном коридоре, где располагались двери к четырем комнатам (комната Чонгука, комната мистера Кима, подсобка и ванная), кто-то из слуг выключил свет. Наверняка, если бы так не повезло — Тэхен бы его заприметил.
Отец старался принять и понять произошедшее. А затем появилась ярость. Бешеная ярость, как у быка, перед которым вызывающе машут красной тряпкой, зная, что он набросится. Его тело дрожало от осознания, что его сын… Гей? Гей! Никчемный гей! Как такое было возможно, чтобы его сын ступил на такой грех? Разве так он его учил?!
Да и еще этот преподаватель… Мистер Ким. Сначала он вызвал доверие и расположил к себе, а тут вон как оказалось. Развратил его сына! Воспринять такое на пьяную голову было сложно.
На самом деле, он просто
не хотел это принимать.
Его глаза покраснели — точно бык, только в человеческом облике. Несмотря на свою злость, Мин-Дже медленно и тихо пошел по коридору, чтобы спуститься. А свой оскал попытался стереть с лица, чтобы гости не задались вопросом. Уже завтра… Уже завтра он сделает все правильно.
С такой мыслью Мин-Дже вернулся к гостям, натянув маску. Но по его глазам читалось, что он сбит с толку, что зол, что испытывал недопонимание. Только вот гости не замечали. Или просто не хотели замечать на столь хорошем празднике, чтобы не портить себе настроение.
***
Уже на следующее утро они проснулись вместе, по-прежнему в комнате Чонгука. По всей видимости, от безупречного секса они оба слишком устали, чтобы думать о том, что они, все-таки, не должны спать вместе. Чонгук еще не проснулся. Его волосы распались по наволочке подушки, а сам он сопел, как малое дитя. Ким улыбнулся. Наклонился и аккуратно поцеловал оголенное плечо; они даже не одевались. Их скрывало одеяло и спасала защелкнутая щеколда.
Тэхен прикоснулся ладонью к волосам Чонгука и аккуратно их погладил, боясь разбудить. Но Чонгук все-таки приоткрыл сонные глаза и на его губах расцвела улыбка. Было приятно проснуться в одной кровати, учитывая, что они этого никогда не допускали.
— Доброе утро, — еле разборчиво прошептал Чон. Ким расплылся в нежной улыбке и ласково чмокнул Чона в лоб.
— Доброе.
В эту же минуту кто-то постучал в дверь. Чонгук испуганно округлил глаза и, казалось бы, все сонное состояние улетело также быстро, как осенние листья на ветру. Он соскочил с кровати, едва ли не подвернув ногу от неуклюжего приземления на пол. Стал собираться. А Ким лежал некоторое время в ступоре, пытаясь понять, кого принесло в такую рань.
— Одевайся! — прошипел Чон тихо. Он напоминал нашкодившего школьника, не желающего, чтобы его застали на горячем. И так было. Разве что, исключив слово «школьник».
— Кто там? — пролепетал Чонгук тонким голосом. Скорее, от страха. Он уже успел натянуть домашние штаны серого оттенка и какую-то оверсайз футболку с принтом черепа.
— Это Пак Ын, — ответила девушка.
Чон расслабленно выдохнул. Слуга. Весь груз с плеч как упал. Тэхен одевался и уже готов был прятаться. Но Чонгук махнул рукой. Ничего ведь странного нет в том, что они, полностью одетые, сидели в его комнате, да?
Чон медленно открыл дверь слуге. Та посмотрела на него неуверенным взглядом, а затем кинула короткий взгляд за плечо, приметив преподавателя, что сидел на незаправленной кровати с сонным видом.
— Мистер Чон, прошу прощения, что побеспокоила… Господин Чон желает Вас видеть. Предстоит серьезный разговор.
У Чонгука екнуло сердце. И обычно, когда у тебя есть тайны от кого-либо, всегда при «серьезном разговоре» ты перебираешь варианты своих оплошностей. Собственно, этим Чон сейчас и занимался.
— Хорошо.
— Эм… Мистера Кима тоже, — робко добавила слуга.
Сонность и с Тэхена рукой смахнуло.
— Причину не сказал? — деловито поинтересовался Чон.
Женщина только отрицательно покачала головой и, попрощавшись, отправилась вперед по коридору, прямо к лестнице, чтобы спуститься.
Чонгук тяжело вздохнул и, закрыв дверь, прислонился к ней спиной. «Серьезный разговор» пугал его, потому что неизвестно, чего этот разговор касается. Какой именно его оплошности? Отец узнал, что мистер Ким подвозил его и друзей после пьянки в клубе? Было даже страшно представить, чего стоило ожидать. Чонгук почувствовал себя пятилетним ребенком из-за этого глупого страха. А вдруг отец просто решил предложить создать свой бизнес? Или, наконец, найти ему работу, потому что он и без того приличное время сидит на его шее? Если так и есть, то зачем присутствие Тэхена необходимо?
Чон посмотрел на Тэхена жалобным взглядом. От неизвестного пожирающего его чувства хотелось заплакать. Нервность было видно невооруженным глазом: по тому, как он кусает губы, как быстро дышит (сто процентов участилось сердцебиение), как теребит пальцами (а те, вероятно, покрылись холодным потом) край поношенной футболки.
— Успокойся, Чонгук. Не думай сразу о плохом. Договорились? — спокойствию Кима можно было позавидовать в тот момент. Потому что Чонгук чувствовал себя так, словно собирается идти на добровольный расстрел.
Ким неторопливо подошел к нему и посмотрел в глаза. Его взгляд был ясен, как погода. Одними глазами говорил, что волноваться сейчас не вариант. И Чонгук, конечно, расслабился. Как и в ту ночь… Потерял бдительность.
Они даже не стали проводить водные процедуры, чтобы привести себя в приличный вид. Они пошли сразу к отцу, чтобы выяснить, в чем дело. Когда Мин-Дже увидел их, его взгляд изменился. Стал злым. Его глаза едва ли не налились кровью, но он сдерживал свои порывы. А Чон все раздумывал, что они сделали не так…
— Присаживайтесь. Не забудьте закрыть дверь. Нас ждет серьезный разговор, — его тон был хладнокровным.
За панорамным окном в кабинете отца уже встало солнце и ярко освещало комнату. Кабинет был сделан в красно-черном стиле, а деревянный стол был полностью, «от» и «до» заставлен какими-то документами. Отец напоминал Чонгуку офисного планктона — эти бумажки, что всунуты чуть ли не в каждом углу, могли и с ума свести. Благодаря им кабинет стал не только «красно-черным», но и «красно-черно-белым».
Чон послушно закрыл дверь. Они с Кимом уселись напротив отцовского рабочего стола на мягкие стулья.
Отец деловито сложил пальцы вместе. Так обычно делали начальники, которые планировали отчитать своих сотрудников.
— Мистер Ким. Чонгук, — отозвался он.
Чонгук, и сам не зная почему, поднял виноватый взгляд. Тэхен по сравнению с ним выглядел невозмутимо и равнодушно.
Казалось, отец даже не мог подобрать слов, чтобы объяснить причину вызова. Он выглядел смущенно и недовольно. Под глазами, давно поблекшими к этому миру, появились темные синяки, будто этой ночью он и глаз не сомкнул.
— Мистер Ким, Вы уволены.
Теперь-то Ким и показал эмоцию: эмоцию удивления и одновременного негодования. Только он открыл рот, чтобы что-то сказать, как Мин-Дже махнул рукой, мол, можете даже не пытаться.
— Что? Отец, почему? — пролепетал Чонгук. — Он же хороший преподаватель! Мистер Ким всему меня обучил и… — возмущался Чон, практически задыхаясь, как его перебил громкий удар кулака об стол.
— Заткнись! — грубо отрезал отец. — Ты останешься на домашнем аресте до конца своих дней! Блять. Да я в жизни такого неуважения к родственнику не встречал! Как ты посмел, Чонгук?! — Мин-Дже раздул ноздри, как бык, а ярость, что он сдерживал, все-таки вырвалась наружу. Как плотину прорвало. А все из-за одной щелочки… Кто бы мог подумать, что из-за такой маленький щелки может прорвать плотину?
— Господин Чон. Что ввело Вас в такую ярость? — спокойно поинтересовался Тэхен. Они напоминали Чонгуку две разные стороны: огонь и вода, небо и земля. Только, кажется, такое бесстрастие Кима к ситуации Мин-Дже даже ввело в ступор.
— Можете не волноваться: то, что Вы заработали — я Вам выплачу. Пришлю на карту. Но одна деловая просьба, — он серьезно посмотрел на преподавателя. Хмурый, злой, со скрипящими зубами и дрожью во всем теле. — Не смейте больше видеться с моим сыном. Ни при каких условиях.
— Да что ты несешь, отец?! — теперь и Чонгук не на шутку разозлился. Он не понимал, что случилось, и почему он так себя ведет. — С чего ради?!
— Чонгук. Я уже записал тебя с утра на прием к психологу.
— Что?! — яростно вскрикнул Чонгук. — Ты совсем с ума сошел? Что с тобой не так? Объясни, что случилось, в конце концов!
Ким, честно говоря, был в откровенном ступоре. Да и Чонгука таким злым еще никогда не видел… Бросает в дрожь. Он хотел хоть как-то вникнуть в разговор, дабы Чоны не разорвали друг друга на месте прямо сейчас, но словно потерял дар речи.
— Геям необходимо лечиться. Это ненормально, — твердо сказал Мин-Дже.
Чонгук удивленно вылупился на отца, а затем на Тэхена, приметив, что он тоже был шокирован такой фразой. Замолк. Он слабым телом упал обратно на стул, с которого соскочил, когда начал кричать на отца из-за несправедливости.
— А Вам, мистер Ким, тоже бы пора взяться за голову. Вам уже четвертый десяток.
Такой наглости в голосе Тэхен еще никогда не слышал. Отцу Чонгука захотелось разрезать глотку, чтобы он раз и навсегда замолчал.
— Я все видел этой ночью.
Они словили недолгое молчание. Слов не было... Как же все так плохо для них сложилось? Потеряли бдительность, вот и результат.
— Я не пойду ни к какому психологу, понял? — злобно прошипел Чонгук, но глаз на отца не поднял.
— Пойдешь! Это надо лечить! Он испортил тебя! — отец махом указал на Тэхена. Тот нахмурился.
— Я сам хотел этого! — громко прокричал Чонгук. Отец резко встал из-за стола, настолько, что офисное кресло шлепнулось с грохотом на пол.
— Мне плевать, чего ты хотел! Я все время старался только ради тебя! Вот чем ты мне отплатил?! Прогнулся, блядь, под тридцатилетнего мужика! Да как тебе не стыдно?!
В кабинете витала ужасная атмосфера. От нее аж захотелось сблевать вчерашнюю еду.
— Ради меня? — наигранным спокойствием уточнил Чон. Стало не по себе. — Ради меня?! Что ты сделал, блядь, ради меня, скажи мне?! — он едва ли не рычал. — Забил на меня хер, когда матери не стало? Сидел, нахуй, в кабинете веками, перебирая свои сраные бумаги? Что ты, блядь, сделал ради меня, скажи мне?! — Чонгук настолько громко кричал, что изо рта брызгала слюна — как бешеный пес. Его голос сорвался от этого крика. — Да тебе, сука, всегда было на меня плевать! Всегда! — из последних сил заявил Чон.
Мин-Дже сидел в ступоре. В его взгляде промелькнула грусть — буквально на секунду. Ярость все равно взяла вверх. Но на сказанное Чонгуком он ничего не ответил.
— Ты вспомнил обо мне только тогда, когда мне исполнилось двадцать! Двадцать лет я ждал твоего ебучего внимания! Из-за тебя я толком даже не учился, — Чон смотрел на мужчину твердо и больше не боялся. Накопленное за года все-таки вырвалось, и этого нельзя было избежать. — Папочке было насрать, что его сыночек даже не знает элементарного этикета в свои двадцать пять. Да что ты! А как двадцать шесть исполнилось и нагрянул твой вонючий банкет, так сразу преподавателя нанял!
Отец молчал. А Тэхен вслушивался в каждое слово.
— Так что ты сделал для меня, отец? — спокойно, наконец, прошептал Чонгук. — Насрал на меня? Похвально. Это единственное, что ты сделал хорошо. Тебе всегда нужны были выгода, деньги, уважение. Ты такое любишь: когда любят тебя. И ненавидишь, когда все идет не по-твоему. Ты сраный тиран, понятно? Самовлюбленный, мать его, гомофобный тиран. Только знай… — он наклонился ближе к хмурому лицу Мин-Дже. — Только ты единственный себя любишь, никто больше. Все видят в тебе мешок, набитый деньгами. Ты обыкновенный засранец-пижон. И я больше в этом доме жить не собираюсь. Давно пора было свалить из этого дерьма. Возись теперь с ним сам. Вы все равно наравне.
Чонгук практически задыхался. Все выкрикнутое им било по дыхательной системе. На глаза даже навернулись слезы. Но нет, он не был расстроен: он был как никогда зол. Практически безумно. Наверное, от крика и полились слезы.
— Тэхен, пойдем, — он посмотрел на него заплаканными яростными глазами.
Тэхен встал и спокойно отчеканил:
— Запомните этот день, господин Чон, — глаза сверкнули злостью и презрением. — В этот день вы потеряли своего сына.
Они ушли, даже не обернувшись.
***
Чонгук не пошутил, когда сказал, что больше не собирается жить в этом доме. Где угодно, но не здесь. Он давно хотел съехать от отца, независимо от обстоятельств. И тут нашелся момент, когда знаешь, что, если уйдешь, то не остановят.
— Как чувствуешь себя? — Тэхен помогал ему собрать вещи, несмотря на то, что ему и своими тоже нужно заняться.
— Наверное, давление поднялось, и все, — бегло ответил он, скидывая все свои вещи в чемодан. Чон не знал, куда собирается, ведь ни наличных, ничего при нем нет. А карту отец сто процентов заблокирует: геям ведь не то что карту иметь нельзя, им даже дышать запрещено!
А Тэхен знал, куда его заберет: к себе домой.
— Ты много плохого ему наговорил, — делится своим мнением преподаватель. — Но поступил правильно. Поставил его обратно на место.
Тэхен отчасти чувствовал себя виновато. Ведь, если бы не его приезд, никто бы не поругался. Но с другой стороны, то, что уже случилось, никак не миновать. Прошлое исправить нельзя. И он уверен, что, если бы была такая возможность, то и Чонгук, и он поступили все равно по-прежнему. Плевать. Отец бы все равно когда-нибудь узнал. Вот перед этим мужчиной у него вины не было.
Ким тяжело вздохнул и отвлек Чонгука от складывания вещей своей фразой:
— Чонгук… Прости. Это, наверное, все из-за меня так произошло. Нам не стоило… — вина его душила ледяными руками.
Чонгук откинул футболку, которую складывал, и медленно подошел к Тэхену, опустившему голову. Он накрыл его щеки ладонями и заставил поднять на себя взгляд. Его этот преданный взгляд… Ни с чем не сравнить. Тэхен в него влюблен.
— Слушай, мой отец — тот еще гад, и его ничего не волнует, кроме денег и уважения, — спокойно произнес он, поглаживая большими пальцами щеки. Ким внимательно смотрел на него и слушал. — Ты действительно жалеешь, что мы влюбились друг в друга?
Ким закусил нижнюю губу и сипло вдохнул через нос. Чон в то время бегал взглядом по его лицу, боясь услышать: «Да, жалею». Но, слава Богу, не услышал.
— Ни в коем случае.
— Тогда все хорошо, — успокоил он преподавателя и аккуратно чмокнул его в губы. Тот мимолетно улыбнулся, скорее грустно, чем весело. Хорошего в их ситуации было мало. Затем Чон отстранился и продолжил собирать вещи. — Правда, я не знаю, где буду теперь жить.
— У меня, Чонгук. И это даже не обсуждается.
Чонгук остановился и глянул на него с искренним счастьем в глазах:
— Правда? — его тон высказывал восторг. Тэхен кивнул. Чонгук в ту же секунду напрыгнул на него с объятиями, и Ким обнял его в ответ. — Я так рад!
— Правда, у меня двуспальная кровать… Не смутит спать теперь со мной? — с улыбкой прошептал он, с любовью смотря то в глаза Чонгука, то на его губы.
— Издеваешься? — усмехается он. — Спать с тобой будет одним удовольствием. Только, пожалуйста, не закидывай на меня ноги во сне… Иначе я передумаю.
Тэхен отозвался хриплым смехом и поцеловал своего любимого в губы.
— Обещаю, что не буду.
Ситуацию они отпустили быстро. Может, и остался неприятный осадок, но их будущее совместное проживание этот осадок перекрывало. Теперь предстоял только переезд и, наконец… Счастливая жизнь вместе?
