Schwerin ist ein großartiger Ort

      Едва не порвав полы плаща, я из окна, по дереву, спустился на землю. Через главную дверь меня бы уже не выпустили, а других вариантов я не знал. Наверное, общайся я с кем-то кроме Диди, знал бы, как выбраться отсюда, но, увы, выбор пал на комфорт в общении. Его отсутствии. Да, бывали такие неудобные ситуации, или когда, например, срочно нужно было что-то списать, кроме как к Диди обратиться больше не к кому, а этот сапог всю ночь вместе со мной пил, слушал «Nocturnal depression» и плакал. Повезло, конечно, что у него есть пара источников тем для рефератов, конспектов, последних новостей и далее всего прочего, того, что мне не особо нужно.       И сейчас, спустившись на скользкую грязь, едва не упав в болото, появившееся, или, как говорил сосед Ульрих — замесившееся, под окном, я пошёл к забору. Сначала по культурным дорожкам, а потом обходными тропами за деревьями, под каменными оградами, к месту, где за фанерой была спрятана дыра — мой выход. «Полик, Полик, Полик, сейчас приду» — повторял я про себя, шагая по тротуарам.       Увидев «выход» я сразу вспомнил все шутки про смерть. Про то, что единственный выход — окно. Но нет, дырка в заборе — путь к счастью.       Я пробрался на улицу и быстрыми шагами стал удаляться от консерватории. С погодой мне не везло — буря не унималась. Ливень, ветер, холод… Всё это осталось. И мешало.       Редко срываясь на бег, я следовал выученному маршруту. Хоть телефон и был при мне, я всё равно толком не чувствовал и не знал, сколько времени прошло. Но когда ноги стали замерзать, я всё же посмотрел на время — было уже три ночи. Мне оставалось идти не так много — минут двадцать пять.       Чувствуя, как постепенно меня пробирает холод, я вспомнил, что не хотел одеваться. «Если бы не Диди, я бы уже околел…»       Да-да… Мой швед, когда узнал, что я иду к Хайко, заставил меня очень тепло одеться. А я ведь хотел тащиться в такую даль в кроссовках на тонкий носок. «Где мой разум?» «Надо будет поблагодарить его… Может купить чего-нибудь? Приготовить?»       Мысли о благодарности Диди постепенно перетекли в тот самый вопрос: «Где мой разум?», пока я шёл, можно было заняться чем-то полезным. Избавить себя от ещё одной темы для внутренних дискуссий и обеспечить себя сном на одну ночь. «Это то самое чувство, которое я испытывал с… Твою святость… С Тиллем. Вот я маленький, глупый, безотвественный. Безответственный не потому что плохой, а потому что меня ничем и никто не нагружает. Тилль давал мне деньги, еду, возил нас куда надо и не надо. Везде со мной таскался. Рядом с ним я чувствовал себя защищённым. До поры до времени…»       Я понял, что отклонился от изначальной темы рассуждений. «Тилль давал мне возможность быть маленьким мальчиком от которого требуется только хорошо покушать, хорошо поспать, хорошо сходить в туалет и просто быть. В наших отношениях с Паулем я Тилль, а он мальчик. И иногда мне хочется чтобы кто-то похвалил меня за то, что я поел и поспал. Больше не надо, только за сон и еду. А Диди — он гиперответственен. Он заботится обо мне, даёт почувствовать себя мальчиком. Прекрасно, чëрт возьми! Зачем я вспомнил этого Линдеманна?!»       Теперь я злился на себя, ведь такое приятное чувство как «я снова маленький милый ребёнок» связано с Тиллем. Всё было хорошо, но я всё испортил. «Диди лучше Тилля! Эта ассоциация с ним! Только с ним!» — думал я, пытаясь вернуть в голове прежние установки.       Но, подходя к университету я смирился с тем, что и Диди, и Тилль давали мне чувствовать себя маленьким и свободным, да, я благодарен им. Где-то в глубине души обоим.       Окончательно все факты я принял, уже стоя у закрытых ворот университета Солнышка. «Университет Солнышка… Универ «Солнышко», консерватория «Ромашка» и ПТУ… Какие-нибудь… Не знаю» — к ПТУ я ничего не придумал.       Но нужно было вернуться к проблемам насущным. Воротам. Сами они были закрыты, но рядом с коваными воротами была открытая калитка. «Буква «б» — безопасность!»       Я прошмыгнул мимо будки охранника, обойдя её сзади, укрываясь плащом, пробежал к аллее и, лавируя меж стволов сосен, цепляясь капюшоном за колючие лапы, стал искать корпус Хирше.       Пока я шатался меж домов, где-то в подсознании сравнивая количество, глубину и вязкость болот с тем, что было на территории консерватории и тем, что было в Шверине, больше думал, что на самом деле благодарен погоде. Ведь если бы была лунная безоблачная ночь, один фиг я бы прошёл мимо охраны. А так сторож вряд ли даже на экраны камер смотрел. Не мог ни один нормальный человек ходить где-то сегодня.       Поблуждав ещё чуть-чуть я наконец-то, во-первых вышел из этого тёмного леса, во-вторых: «Вот! Нашёл!»       Это был нужный дом. Я подошёл к нему, вытерев перед этим сапоги о мокрую траву и помыв подошву в луже. Долго думать, что делать, не пришлось. По пожарной лестнице я поднялся на уровень нужного этажа, по какому-то декоративному непонятно зачем к стене прилепленному парпету, едва удерживаясь за скользкий карниз, подобрался к балкону, который выходил из коридора, подтянулся, перелез через каменные перила и встал перед стеклянной дверью. Открыть дверь, ведущую в общий коридор было несложно. Её совсем не запирали.       Это, конечно, неправильно, но я не мог жаловаться. Было бы очень обидно, если бы она оказалась закрыта, а я бы не смог вскрыть замок не то что без ущерба, совсем никакими способами.       Я зашёл, остановился на одной единственной ступеньке и выдохнул. «Тихо, света нигде нет, движения не видно, красных огоньков тоже… Покурить хочу!»       Из внутреннего кармана плаща я достал сигареты и зажигалку. Ту самую, которую чуть не проиграл в автоматах. Раскуривая табак, которому погода не пошла на пользу, я вспомнил, что мы вообще ставили тогда с Кристофом.       Выпустив клубы дыма в оставленную щель, я широко и блаженно улыбнулся. — Кристоф-Кристоф. Кристофин… «Помню, было несколько раундов в гонках. Я лишился зажигалки, стакана энергетика, принёс чипсы, которые, вроде как, нельзя было есть за автоматом. Мда… Я вернул зажигалку очень скоро, а потом? Снова проиграл и Кристоф попросил сходить с ним за мятными конфетами. Но когда мы почти пришли, Шнай остановился». — Поцелуй меня, — прошептал я, трогая свою шею. «Когда-нибудь встретимся, я обязательно его поцелую ещё раз…»       Оставив совсем свежие воспоминания, я сосредоточился на сигарете. Всё бы ничего, но оказалось, что двери не просто не закрыли… — Эй, ты кто? — спросил у меня, по голосу, парень. «Verdammt…»       Внушив себе, что в этом плаще и сапогах я выгляжу как минимум подозрительно, а значит, хотя бы на уровне подсознания, страшно, я спросил: — А ты что тут забыл в столь поздний час?       И для пущей эффектности и резким движением руки вздëрнул полы плаща, осыпая плитку маленькими каплями воды. «Была бы замедленная съёмка и лучи света на плащ — я был бы бесподобен!..» — Я… А я… «Что-то не так!»       Я обернулся и увидел студента с пачкой сигарет в дрожащих руках. «Ох-х, ну слава Богу!» — Ты покурить? — спросил я, влажными пальцами потушив свою сигарету за спиной.       Студент кивнул. — Ты меня не видел, я тебя не видел. По рукам? — я протянул ладонь. — Так… А кто ты? — спросил мой случайный собеседник. Я бы сказал, лишний свидетель… — Гулял я. А через главный вход не пройти. Ладно, парень, я спешу. — проходя мимо, я хлопнул его по плечу. — Не пались.       Сделав пару шагов и спохватившись, я остановился и, чтобы не оставлять никаких ненужных следов, снял сапоги, оставшись в одних, на удивление, сухих, носках.       Немного пошатавшись по абсолютно тёмному коридору, я заметил приближающийся свет фонаря, немного запаниковал и ускорил шаг. За несколько секунд я нашёл заветную цифру: «106» и остановился напротив двери нужной комнаты. «Закрыл или нет?»       Я обернулся и осмотрелся. Никакого намёка на свет не осталось. Можно было оставить панику. — Хм-м-м…       В такой ситуации кроме как проверить, делать было нечего. Я осторожно опустил ручку до упора вниз. «Открылась, поразительно…»       Я удивлялся и радовался всей душой такой удаче.       Так же осторожно, надеюсь, тихо, я вошёл и закрыл за собой дверь, сильно жмурясь. Потом я повернулся и, прекратив создавать в ушах непонятный шум, увидел свет и услышал голоса. «Интересно…»       На миг я задумался, не ошибся ли комнатой, но быстро отбросил сомнения, ведь услышал голос Пауля.       Сняв всю верхнюю, мокрую, холодную одежду, я прокрался к приоткрытой двери.       Хайко сидел за столом напротив какого-то парня, похожего на скина. Только вот был незнакомец в розовом свитере и ободке с ушами на лысой голове. Странный тип. — … Да ладно тебе, Пауль. Забей, — он коснулся его раскрытой ладони. — Да не могу я! Год начаться не успел — у меня уже завал, у меня уже проблемы, Панк! Я… Я уже поступил, я уже сдал экзамены, перевёлся, сдал хвосты, вот, вот! Вот, твою мать! Всё в порядке, но я не могу избавиться от чувства, что я всё порчу, что я ничего не делаю, что меня никто не любит, что я просто!.. — Стой, стой, стой! С чего ты взял что тебя никто не любит? — Да потому что! — Откуда у тебя это в голове взялось?! Пауль! — Не знаю, Панкрац, не знаю… Я ненавижу людей, которые не делают чего-то идеально, которые допускают ошибки, на которых смотришь и думаешь: «Дебил ты тупой, да пойди и просто выучи эту физику!», а я не могу! Я знаю, какие чувства вызывают тупые люди и знаю, что ко мне так относятся!       Скин встал из-за стола и, подойдя к Хайко повернув на себя, вцепился в худые плечики. — Нет! Если ты не понимаешь — надо забить! Задолбать всех или забить! Пауль, знаешь вот! Я тебя люблю. Да, я люблю тебя! И я не отвернусь просто потому, что ты завалил физику.       Хайко зажмурился, слëзы потекли по щекам. Он мягко улыбнулся. — Да, но я всё равно ненавижу себя. Ничего не поменялось, а порезы никуда не делись. «Какие порезы?!» — меня передёрнуло. — Хайко, у тебя в жизни достаточно людей, которые правда любят тебя. Ты не должен ни учить физику, ни быть самым умным в группе, ни работать по специальности. Ты должен просто жить, чтобы те, кому ты важен, любили тебя. — … Я сегодня гулял с Рихардом.       Мы с Панкрацем превратились в слух. — Мне кажется почему-то, что что-то не так. Знаешь вот, паника на ровном месте. Любовь угасает.       Я резко выдохнул в кулак, выгоняя из лёгких весь воздух. Стало больно и физически и морально. «Нет, почему?..» — Мне кажется, он со мной из жалости. Ну вот… По привычке. Я стал частью его жизни, и он не хочет ничего менять. Я просто, как приготовить завтрак, выйти на пары, в магазин за пивом. Как лечь спать, как поставить будильник…       Панкрац отпустил его, поглаживая по рукам. — Тут я уже не помощник. Тебе надо поговорить с ним.       Пауль кивнул, отнимая свои ладони у неко-скина.       Я понял, что разговор подходит к концу и надо свалить из коридора. «Пойду к кровати. Если Панк уйдёт — всё будет хорошо. Если они завалялся в спальню — будет много вопросов».       Меня не покидало противное ощущение. Я не должен был слышать это, не должен был молча стоять, приходить тоже не должен был. И чувства… Куда они угасают?       Сидя на кровати, я боролся с отвращением к себе и страхом. «Всё равно это неправильно…» — Пока. Без глупостей, Хирше!       Из коридора донёсся лёгкий смех Пауля. — Хорошо, пока, Панкрац. Спасибо тебе за терапию.       Я услышал, как Хайко закрыл дверь и замкнул её. «А вещи? Он их не увидел?..» — но с этим мне вполне повезло. Или нет. Тайна здесь была чем-то хорошим или плохим?       Полик пошумел кастрюлей и стих, а у меня появилось желание исчезнуть или спрятаться. Только бы Пауль не видел меня, не говорил со мной, не плакал, не доказывал, что я не люблю его, что это всё обыденность.       Поль всё так же оставался на кухне и начал мыть посуду. Немного отсрочил нашу встречу, которой я теперь не хотел. Я понимал, что должен поговорить с ним, объяснить всё, убедить, что всё в порядке, но разве сейчас это надо делать?       Чтобы немного отвлечься, я по привычке начал хрустеть пальцами и оглядываться.       Пауль говорил, что соседа у него нет, но каждый раз, когда я был тут, то автоматически начинал искать чужие вещи, вторую кровать, какие-то признаки того, что он тут не один. Конечно же, я ничего не находил.       Сердце болело, в голову не шла кровь, лёгкие не принимали воздух, сильнее сжимаясь каждый раз, как я пытался вдохнуть.       Закрыв глаза, чтобы… Да чтобы что-то, я не заметил, как вошёл Пауль. Он включил свет. — Твою мать! Ёбаный Круспе! — громко прошептал он, хватаясь за грудь и сползая по дверному косяку.       Из-за света я вздрогнул и ударился локтем об изголовье кровати. — Ёбаный Круспе, — передразнил я, потирая локоть. — Привет…       Пауль выпрямился, смахнул с лица волосы и недоверчиво посмотрел на меня, поднимая указательный палец. — Ты что тут делаешь, и что ты слышал?       Желание провалиться сквозь землю усилилось. — Я…       Хайко взмахнул левой рукой, а пальцами правой сжал переносицу. — Пойдём на кухню, думаю, нам есть о чём поговорить. — Хэ-эй!.. Может просто полежим рядом? Вместе, — жалобно протянул я. Разговаривать не было никакого желания.       Но Пауль уже ушёл. «Последний раз в своей жизни я послушал желания этого тупого мышечного узла!» — злился я на сердце и чувства.       Когда я зашёл на импровизированную кухоньку, увидел, как Пауль большими глотками пьёт шнапс. — Ты что делаешь?! — я подбежал к нему и отнял бутылку. — Ничего. Т-так, давай, садись. Что б-будешь, чай, кофе? — Тебя ругать буду! — я взял его за руку и, понимая, что Хирше сейчас полетит, отвёл в спальню.       Пауль сел на голую простынь, а я на скомканный откинутый плед. — Ну, давай. Каким образом ты додумался прийти сюда сегодня? Как ты сюда попал? Что ты слышал и чего хотел от визита? — ещё чётко проговорил Пауль. — Я захотел увидеть тебя. Просто снова заскучал. Решил прийти. А-а-а… Что дальше? — спросил я перебирая пальцами бахрому. — Как ты сюда попал? — Пауль повторил. — Охранник у вас так себе, дальше пожарная лестница, потом парапет, балкон, коридор и твоя открытая дверь, — я снова замолчал, ожидая следующий вопрос.       А вот Пауль ждал, что я что-то запомнил. Но потом, ещё раз промассировав переносицу, он тихо заговорил: — Что ты слышал и чего хотел? — Слышал, что ты не понимаешь физику, думаешь, что тебя все ненавидят и переживаешь из-за своей ничтожности в этом мире, что ты режешься… А ещё… Чего я хотел — так это твоего тепла. Сказал же — просто побыть рядом.       Хайко молча смотрел на меня, выжидая.       Я не смог выдержать этот взгляд. — «Любовь угасает»! И это причинило мне боль. Потому что ты не привычка в моей жизни. Ты — моя жизнь. Мы уже многое пережили, и я с уверенностью могу сказать, что, Пауль, ты тот человек, с которым я хочу провести всю свою жизнь! — меня прорвало и понесло на эмоции. Я говорил громко, но не поднимая глаз.       Когда я замолчал, Пауль долго-долго не двигался, будто даже не дышал, а потом пододвинулся ко мне. — Это очень странно. Я знаю, что ты любишь меня, я знаю, что сам люблю тебя. Но я боюсь, очень боюсь, что эта уверенность может быть ошибкой. Такой же ошибкой как та, что была на контрольной.       Я притянул к себе своё Солнышко, не упуская возможности пошутить: — Такой же ошибкой как та, что была в кровати моих родителей двадцать лет назад. — Круспе. Не смешно! — он ударил меня в грудь и оттолкнул.       Я повалил Хайко на кровать, ложась рядом, закидывая ногу на его бёдра. — Всё, всё, не злись. Расскажи, пожалуйста, почему ты режешься? Это… Это ужасно, опасно и может очень плохо отразиться на дальнейшей жизни. Разве возьмут куда бы то ни было юриста со шрамами? Хайко, мальчик мой, зачем? — я уронил голову на его грудь.       Он погладил меня по волосам. — Детство вспомнил. Просто как-то… Не знаю. Я начал переодеваться, а потом что-то пошло не так, — он пожал плечами.       Я поднял взгляд. — Не надо так. Пауль, пожалуйста. — Ничего не обещаю, — он усмехнулся. «Надо уже что-то делать».       Но было очень неловко, я теперь не понимал, что делать, говорить, думать? Вроде бы всё было хорошо, вернулось на круги своя, мы обсудили что хотели, убедились, что никто никого не бросает, но… «Оу!..» — Пауль, что за Панк с тобой сегодня был? Почему ты ему обо всём рассказал, а мне нет? — Рихард, — вздохнул Хайко. — Панкрац мой одногруппник. Он пришёл ко мне чтобы занять кофе, а у меня была тоска. Он спросил, что со мной, а я начал рассказывать. И знаешь, Ричи, это очень нехорошо. Ты буквально ворвался ко мне и подслушал разговор. Не знаю вот, тебе не стыдно?       Я громко сглотнул и закашлялся. — Я так не хотел. Мне правда стыдно! Честно! И я же не обвиняю тебя ни в чём, я просто спросил, почему ты оставил меня крайним. Эти проблемы ведь не после нашей прогулки начались? Давно ещё. Мне тревожно за тебя. Не знаю, как тебе помочь, но я сделаю всё, что ты мне скажешь. Понимаешь?       Хайко сильнее сжал мои плечи. — Дурачок. Я ведь тоже о тебе думаю. У тебя есть свои проблемы и переживания. Панкрац мог бы помочь мне и дать списать эту грёбаную физику. А ты нет. Просто добавлю тебе нервяков. Оно надо? Не особо. Вот сейчас ты мне помогаешь. Поддерживаешь морально. — Ясно… Дай я тебя поцелую что ли?..       Пауль широко улыбнулся и откинул голову на подушку. — Давай.       Привстав на локтях, я подполз чуть ближе к лицу и поцеловал мягкую щёку. — Я доволен. А теперь спать, — Пауль приставил указательный палец к моим губам. — Слушаюсь.       Только я удобно лёг, а голова коснулась подушки, как вся усталость свалилась на меня. Так хоть адреналин какой-никакой был, а сейчас я… «…Так устал…»       Почти сразу я уснул, ослабив объятия.       В какой-то момент, наступивший совсем быстро, в сознании стало почти полностью пусто, как вдруг его заполнил тихий шёпот. — Ришаник, спишь? «Как двигаться?..» — Мньет… М… Не… Жив. Не сплю…       Хайко посмеялся. Я приоткрыл глаза и увидел, что он сидел на краю кровати спиной ко мне. — Мньет, — передразнил он, повернувшись и поглаживая кончиками пальцев мою щëку с грубой едва отросшей щетиной.       Я окончательно проснулся, перехватывая его запястье и целуя отдельно каждый палец. — Чувствую себя английской принцессой, — тихо сказал Пауль.       Впервые за пару недель моё сердце до краёв переполнилось нежностью. — Ты мой маленький принц, чудесный мальчик, — я встал и обнял его крепко-крепко. — Чего ты пришёл, Ришаник? — медленно проговорил он, поглаживая мою спину. — Погода эта…       Стало немного не по себе от того, что он спросил одно и то же уже не первый раз. С другой стороны такой подход можно было понять. Когда мы разговаривали, я был на эмоциях и в неком аффекте от увиденного и услышанного, а сейчас мы поговорили и успокоились — значит я дал бы другой ответ, более вразумительный и чёткий. — Я хочу быть с тобой. Пока я могу быть рядом — я… Странно получается. Тавтология. Ну, я буду рядом, пока могу быть рядом.       Хайко взял меня за подбородок и, притянув к себе нежно поцеловал в губы. Я вспомнил, как ещё в школе я считал поцелуи за вечер. Потом я перестал это делать, потому что сбивался. А сейчас?.. «Сегодня сколько было? Не помню… Больше пяти».       Пауль просунул в мой рот язык. Было как-то некомфортно, мне бы хотелось сначала почистить зубы. Но Хайко проблема гигиены сейчас была безразлична. Или нет, но он не видел выхода, а значит и смысла переживать.       Он, продолжая целовать меня, не давай возможности вздохнуть, спустился ладонями, постукивая по коже короткими ногтями, к пояснице, а потом, оттянув резинку хипсов, завёл одну руку под неё и провёл двумя пальцами по складке, раздвигая ягодицы. «Боже, мой десятый класс… Помню, как мы решили посмотреть новую часть чего-то у «Marvel», но по итогу занимались вот этим… Ах-х-х…»       Пауль убрал руки от моей задницы, вытирая их о ткань футболки на моей спине. Потом он облизнул два пальца (по телу пробежала дрожь, и я почувствовал какую-то брезгливость. Отвращение. Я бы, да, сделал так, но это я и Пауль, а не Пауль и я) и теперь приставил влажный ноготь к коже, намекая на то, чтобы я подался вперёд, открывая ему путь к моему сжатому до предела сфинктеру. — Ты чего так напряжён? — спросил Пауль пересаживаясь на мои колени, раздвигая ноги. — Я не готов ещё… На следующей неделе буду, сейчас — нет. Прости.       Пауль не убрал руку, пытаясь промассировать промежность. — Я не хочу анала, просто немного позабавиться. Не бойся, — усмехнулся он.       Пока Хайко трогал меня везде, кроме паха (что было досадно-обидно, обидно-досадно), я держал его за мягкую попу, чтобы он не свалился с моих колен.       Моё до смерти уставшее тело всё же отреагировало на ласки. Пауль это почувствовал и, поëрзав на бёдрах, а потом потеревшись о мой член, встал напротив меня на колени. — Что думаешь? — спросил он. Глаза его блестели. — Ты мне все системы отключил, Солнце… Давай ты просто встанешь на четвереньки? — Выебешь меня? — он нахмурился.       Я покачал головой из стороны в сторону, поджав губы. — Нет.       Хайко приподнял брови. Он уже собрался вставать, но вдруг: — А пойдём выпьем чего-нибудь? — Хайко… — Нет-нет-нет, пойдём. Потрахаться ещё успеем. Сейчас времени всего ничего. Полчетвёртого.       Мне оставалось только смириться с отсрочкой того, что обычно ей не подлежит.       А Полик был счастлив. Даже не знаю почему.       Придя на кухню, я понял, что хочу что-нибудь съесть. Не хотел и резко вдруг проголодался. Оглядывая столешницы на предмет какого-нибудь сухого завтрака, простого хлеба или печенья, я затосковал по Кристофу. А ещё кое-что резко стало мне очень интересно.       Пока Хайко возился с чайником, я отошёл в спальню и взял с тумбочки телефон. — Алло?.. — прохрипели в трубку. — Привет, Дум. Как ты? — Рихард… Грёбаных три часа грëбаной ночи… — Да мне интересно стало, ты бы приготовил мне что-нибудь поесть сейчас. Кристоф, сейчас.       Повисло молчание. Мне показалось, что Шнайдер завершил вызов, заблокировал меня во всех соцсетях и выкинул телефон в окно. Но нет, он просто «прогревался». — Если бы ты пришёл и правильно попросил, я бы не отказал. Всё? — Да, спасибо. Прости, что разбудил, я хотел, но не хотел. Сладких снов. — Ой, ну если ты будешь будить меня и заставлять вставать раньше члена, а потом говорить «сладких снов», то я, конечно, не против, — он явно широко заулыбался. — Без фанатизма, Шнайдерсон. Ещё раз спокойной тебе ночи. — Допиздишься, Дикке. Спи покойно, любалю тебя, — он просто отлично сыграл отвращение от произношения последних слов. — Я тоже любалю тебя.       Мы одновременно усмехнулись на том и распрощались. Открыв заметки я нахмурился. «Дикке, вот жук!»       Но не время обижаться. Тем более разговор завершился и не было смысла припираться с самим собой. «Диди готовил бы только если бы я был при смерти, а ему прижало бы поесть» — отметил я в заметках после записи про Кристофа. — Дальше, — я сталь листать телефонную книгу.       Людей оказалось не так много. В смысле — очень мало. — Алло. Риша, ты? — спросил голос, полный восторга. — Да, Уола, это я. О! Песня такая есть! — оживился я. — Не такая, но я думал, что там поётся: «Мама, это я», но вот как-то, ха-ха! — Да-да! Если то о чëм я подумал, то эта… — он громко пощëлкал пальцами. — Мать!       И Уолахфрид криво, но по-русски запел: — Но, мама, это яд! Это яд! Мама, это яд! Это яд!       Мама, это — твои слезы в ампулах,       Мама, это — твоя кровь в вине!..       Я поддержал: — Мама, не пей! Мама, это яд!!!       И потом мы продолжили вместе. Я судорожно вспоминал текст, но уверен был, Уола тоже боялся оплошать. — Все равно — СПИД или рак,       Грядущее — пепел, прошлое — мрак.       Срази меня гром, если это не так!       Непознанный бог, который внутри,       Сам поставит точку над 'i'       В тот день, когда завершится твой жизненный путь…       Закончив и как следует просмеявшись, мы вернулись к вопросу. — Я спросить хотел: приготовил ли бы ты мне что-то прямо сейчас? — Вроде как если бы ты жил со мной или по соседству и пришёл сейчас? — Именно. Вот ты спал, а я не позвонил, а разбудил тебя со словами: «состряпай пожрать». — Ты бы так не сказал. Это во-первых. Во-вторых — если бы ты помог, я бы не отказался. Да я бы при любом раскладе не отказался. — Понял, спасибо. Что ж, Уола, пока, спокойной ночи.       Он промолчал и бросил трубку.       В комнату вошёл Пауль и спросил, долго ли я собираюсь тут петь и с кем-то разговаривать. Пообещав скоро вернуться, я снова остался наедине с телефоном и терзающими разум сомнениями. Я ничего бы не потерял от этого звонка, да и уже всё должно было пройти, но нет.       Нет, я не смог позвонить Линдеманну. — Вот он я.       Пауль обернулся. — Я видел, как ты осматривался тут, вот, держи, — он протянул мне бутерброд с крилем, а потом указал рукой на стол, где стояла тарелка с ещё парой таких закусок — И штука вкусная и воспоминания приятные. Давай покушаем, выпьем чаю и пойдём что-нибудь сотворим.       Сидя за столом, Пауль не притронулся к чашке, а я быстро поел, но не стал запивать бутерброды.       Вот так: заварили себе чай и в итоге не выпили. Хайко посмотрел на него пустым взглядом и встал, чтобы убрать. — Поль.       Когда Пауль поставил чашки, я взял его за руку и резко прижал к горячей груди, задрав свою толстовку. — М-м-м, понятно, — протянул он, снова целуя меня. — Хорошо, я не буду больше мешать. Пойдём.       Но мы остались на месте. Пауль повёл бровью. — Давай думать, что делать, — он убрал руку с груди и спустил её к паху, расстегнув ремень и, протиснув ладонь ниже, сжал мошонку. — Н-не знаю, — я прогнулся в пояснице и наклонился к нему, упираясь лбом в плечо. — Ч-что х-ха-ах-х… Х-хочешь… — возбуждение никуда не уходило и сейчас подошло к пику. Я был настолько измотан, что… «Тут два проверенных варианта: я кончу сейчас или могу не кончить вообще».       Пока я думал, как оказался между Сциллой и Харибдой или же между «слишком рано»-«слишком поздно», Пауль трогал меня, где ему только угодно было. — У тебя ведь ещё не до конца зажило всё, — он прогладил двумя пальцами промежность, а потом попробовал косвенно простимулировать простату, надавливая на одну точку и делая круговые движения. — Сказал, что не готов, ты ведь про рану говорил? — Да, про неё. Я, как бы это?.. Нет ещё, но если ты хочешь… Д-да что же т-ты делаеш-ш-шь… Ах-х-хмф… — Мне кажется, запросто можно обойтись и без «этого». Знаешь, Рихард, — он сильно надавил на точку пальцами, одновременно с этим голосом делая упор на имени. — Мне очень нравятся твои бёдра, можно в них толкнуться? Для разнообразия. — К-конечено… Что захочешь, честно-честно…       Пауль достал руку из моих штанов и пальцем поманил в спальню, демонстративно шагая походкой от бедра. Это смешило нас обоих. — Ну пойдём-пойдём, — я расплылся в улыбке, принимая условия игры.       Хайко быстро убежал, а я мягко и неспешно последовал за ним.       В тёмной комнате, освещаемой редкими вспышками молний, я его не увидел. Только я прошёл дверной косяк, как Пауль накинулся на меня сзади, поймав в одеяло и посмеиваясь. — А-а-а-а! Ты меня схватил! Поймал, а-а-а!.. — думая, что Хайко крепко держит меня, я начал падать. — Стой! — он не держал меня, но потом попытался схватить за плечи, но в итоге мы оба упали.       Мы лежали на полу и смеялись. Я совсем скоро выпутался из мягких пут и обнял Пауля, поглаживая его по голове от макушки к затылку. — Не ушибся? — я чмокнул его в щёчку. — Живой, — усмехнулся он. — Так, ну всё! Давай к делу, — я понимал, что это может быть последняя волна возбуждения.       Пауль замер, глядя в темноту, приподнимаясь надо мной. — Чего? — смутился я. — Соседи. Интересно, мы их не разбудили?       Я легко опустился обратно на одеяло, оставшееся на полу, и сложил руки за голову. — Если бы разбудили, они бы дали о себе знать. Правильно?       Пауль кивнул.       Вспышка молнии озарила его лицо.       Раскат грома заставил нас поëжиться.       И вдруг на всю комнату раздалось:       «De entede Tøsens Hiemkomst       Hun vaer i mørck Skog faren vild       Sneens Tepper hafde bredet sig hen       Paa Stien hiem — hendes eeneste Ven».       Это звонил мой телефон. Точнее один конкретный человек, любитель «Ulver», «Svart», «Nocturnal depression», «Dødheimsgard» и всякого рода DSBM, по совместительству тот, кто убьёт меня… — Что за Дид? — спросил Пауль, подавая мне телефон. — Сосед по комнате, он раньше звонил, но не был записан у меня, — ответил я Паулю, а потом Хольм-Далю. — Алло?       Дид явно был чём-то недоволен. — Алло?! Что алло, дебил?! Ты почему ни сообщения не написал, ни позвонил, ничего вообще не сделал! Я тут лежу в темноте, переживаю, где ты есть, а ты, твою мать, не удосужился подумать обо мне! — Сколько от тебя внимания в последнее время… Ну так я у Полика. Всё хорошо.       На этом разговор был окончен, а в голове почему-то возникла ассоциация «Хольм-Даль — Хольмичек — Гроувичек», как Голтард говорил… Только вот в моей голове это звучало голосом Шушу Персидаля… «Как там его? Сэр Перседаль Сэдлигроув!»       Сразу вспомнилась слитая концовка первого сезона, и стало грустно. «А второй сезон далеко ли ушёл?.. За что они так? Даже не послушали его. Они, эти протагонисты, помогают тем, чьего имени не запомнят, а тут даже не разобрались…» — ожидая вопросов от Хайко я, как про между прочим, вспомнил о мультике. — Чего он хотел? — спросил Пауль, слишком рано прерывая мою скорбь, которую я бережно нëс с самого детства. — Спросил, не подох ли я, пока шёл к тебе, Поличек. «Поличек, Хольмичек, Гроувичек… Что я творю. Хоть бы не было как с Христофорусом, ещё одной альтернативы имени я не вынесу». — Мы всё отвлекаемся и отвлекаемся. А дело ведь не в Шверине. Времени не так много, — напомнил Пауль. Да, тот Пауль, который пошёл пить чай, сказав, что времени предостаточно.       Но я не стал напоминать об этом. Лишние перепалки ещё никому не шли на пользу. — Да. Да-да-да, — стал повторять я, поднимаясь с пола и шагая к кровати.       Пауль убрал одеяло и, подойдя ко мне, осмотрел с ног до головы. — У тебя есть смазка? — спросил он. — Н-нет… А у тебя тоже?..       Хайко немного задумался, но потом махнул рукой. — Это не анал, можно и на сухую. Снимай штаны.       Я выполнил просьбу и стянул джинсы вместе с бельём.       Напряжение в паху никуда не делось, разве что немного спало. Я взял член и попытался подрочить, но Пауль ударил меня по руке, сказав, чтобы я прекратил.       Хайко быстро избавился от ненужной одежды и лёг рядом со мной. — На боку это делать надо, — он перевернул меня. — Ты как хочешь, спиной ко мне или лицом? — Лицом к тебе я уже был. Хотя спиной тоже… Та ну, давай спиной, — я отвернулся. — Или может коленно-локтевую? Ляжки у меня толстые и трахать так удобнее.       Я предлагал это без всякой задней мысли.       Хайко отвёл взгляд, но потом снова посмотрел на меня и с готовностью кивнул.       Немного размяв затëкшее тело, я встал в нужную позу, нарушая негласные правила, сильно сжимая бёдра, вместо того, чтобы расставить ноги пошире и прогнуться в пояснице.       Пауль стал себе надрачивать и размазывать по головке сперму, при этом одной рукой поглаживая мои ягодицы. — Сейчас, сейчас… Пять секунд, — сказал он, хоть я ничего не спрашивал и не говорил о времени.       Мне показалось, что движения Пауля какие-то слишком медленные, рассеянные, начал было гадать, что с ним, но вспомнил про шнапс на кухне. «Хоть бы не свалился на пол, ей-богу».       Ещё минута ожидания, и Пауль коснулся моего бедра кончиками пальцев. — Можешь ногу в сторону отвести? Чуть-чуть.       Кивнув, я разлепил ляжки и расставил ноги. Вдруг кожи коснулось что-то горячее и шершавое. Я обернулся через плечо и увидел, как Пауль лижет меня.       Это было очень приятно и даже неожиданно, учитывая, что он хотел просто трахнуться. «Хотя, это должно быть вместо смазки». — Начну? — спросил Полик.       Я кивнул, снова сводя ноги вместе и, почувствовав горячую плоть, приставленную к коже, сильно сжал бёдра.       Пауль одобрительно промычал и подался тазом вперёд, протискивая член. Вспомнив, что да как, он поводил им немного вверх, как можно ниже, а потом резко приблизился к промежности.       Тело замерло в ожидании чего-то приятного. Но я понимал, что ничего не перепадёт, ведь межбедренный секс приятен, исключительно, когда «верхний» этого хочет. Единственное — я мог себе подрочить. «Вообще не так круто, как анальный секс, но… Если сравнивать это с дрочкой ладонью — лучше так. С человеком» — думал я, ставя себя на место Пауля. Без смазки, без отдачи, некомфортно, неудобно. Надеясь, всё же, на благосклонность и понимание своего мучителя, я потянулся в изнывающему члену. — Руки за спину! — скомандовал Пауль, только я прикоснулся к себе.       Пришлось выполнять. Опираясь на левое плечо и щёку, я убрал руки, беря себя за предплечья. Поза не очень удобная. Была бы, если бы Хайко не держал меня. — Погоди чуть-чуть, — тяжело вздохнул Пауль, наращивая темп фрикций. Он вводил по самыми яйцами, придерживал меня и не давал мне кончить. Везде успевал.       Когда он начал вбиваться слишком сильно и резко, я, боясь остаться к утру без шеи, выставил руки перед собой, немного приподнимая голову и, покрутив ею, вернулся в изначальную коленно-локтевую. — Чуть… Чуть… — продолжал напоминать Пауль.       Вдруг он резко вынял член и, раздвинув ягодицы, провёл горячей головкой по складке и промежности. Не видя хорошо скрытой паники, он, войдя на всю длину, руками сильно сжал мою задницу. «Хот-дог… Фак…»       Через пару минут равномерных «потрахиваний» одну руку он оставил на месте, а вторую завёл под меня. Конечно же, мне стало интересно, что будет? Хайко взял мой член, истекающий смазкой и ловко надел на него кольцо.       Из груди вырвалось жалобное, полное боли и отчаяния «нет». — Тише-тише, — Пауль немного сжал головку и указательным пальцем провёл по вене. «Тише-тише», да… Я совсем стих.       Хайко, не получив должного результата, спустился вниз, обратно, чтобы продолжить размазывать сперму меж моих бёдер. Я потерялся в пространстве, засыпая и где-то на задворках сознания удивляясь этому. Сколько прошло времени я не понимал, но явно не пять минут. Пауль излился, делая завершающие толчки в моё безвольное тело и тихо постанывая. Хотя, скорее, просто тяжело дыша. Это не назвать оргазмом, это было, скорее всего, именно семяизвержение без каких-то приятных сопутствующих ощущений.       Он так и стоял надо мной, опустив голову к пояснице, сжимая руками ягодицы, не собираясь вынимать. — Чего-то как-то… Никак, — вздохнул он, отстраняясь.       Это он хоть что-то испытал, а мне-то всё равно было. Я ничего не чувствовал, разве что как сперма текла по ногам. Поэтому я понятия не имел, как это «никак» комментировать.       Тишина. — Ну ты чего? — спросил я, глядя через плечо. — Знаешь, это вот называется слитый оргазм. Фигня. — Ладно…       Я встал и, стараясь как-то подтереть сперму руками, чтобы не попало на пол, пошёл в ванную. — Постой! — Пауль вскочил вслед за мной, но остался возле кровати. — Куда ты?       Я замер в дверном проёме, недоуменно глядя в прояснившуюся темноту. — Мы ведь не закончили, иди ко мне, — он распростёр руки, приглашая к себе. — Солнышко, нам бы поспать хоть немного… Ну, со мной потеряно, тебе бы поспать. — Нет, ну вы посмотрите на него! — сказал Полик недовольно, подпирая бока кулачками.       Я умильно улыбнулся и подошёл к Паулю, обнимая его. — Ты у меня такой хорошенький. Хорошенький мой мальчик, м-м-м… — Давай приступим, а потом, как ты сказал, спать.       Я согласился, ложась на кровать. От меня требовались локтевая и спокойствие.       Пауль дал мне пару сухих салфеток и вернулся к кровати. Он долго ничего не делал, просто глядя на меня и то, как я вытираюсь, кидаю салфетки в пакет возле стола и тоже замираю. Но потом Хайко, мотнув головой, хлопнув себя по коленям, встал за мной.       Я ждал обычной дрочки, но Пауль пошёл гораздо дальше…       Он прошёлся языком от коленного сгиба до начала левой ягодицы, потом правой, потом ещё круг и ещё. Сделав так раз восемь, он нежным поглаживанием по внутренней стороне бедра развёл мои ноги.       Когда Пауль чмокнул кольцо мышц, я вздрогнул. — Ты же не сделаешь этого? — я нервно усмехнулся, оборачиваясь.       Пауль ничего не ответил и, смерив меня пошлым взглядом, засунул язык внутрь на всю длину. — Т-ты чего?!       Хайко лизнул меня и поднял лицо. — Тихо. «Хорошо… Как скажешь».       Пауль снова начал меня вылизывать. Единственное что я чувствовал — смущение… Печально.       Я не верил, что так скоро, но Пауль решил, видимо, дать мне кончить. Он провёл средним и безымянным пальцами по промежности и надавил на центр, вызывая волну тепла по телу.       Я сильнее прогнулся и немного расслабился, давая ему больше пространства для ласк. Паулю было принципиально важно сделать что-то своим языком… Он лизнул мои яички и взял в рот, потом выпуская и снова облизывая. Вот это уже было приятно.       В какой-то момент он прекратил всё, но я понял, к чему была эта пауза.       Хирше припал губами к пояснице и влажными поцелуями спустился к сфинктеру. — Занимаемся с тобой сексом уже бог знает сколько… А у тебя всё ещё такая прекрасная аккуратная дырочка, м, — улыбнулся он, немного отвлекаясь.       Я ещё больше смутился, но когда Пауль левой рукой надавил на нужную точку, правой взял мой член, а губами вернулся к своей (именно своей) ненаглядной дырке, для смущения и, в целом, чего-то кроме возбуждения попросту не осталось места.       Надрачивая, Пауль решил разнообразить ласки и, сомкнув зубы провёл ими по коже. Судя по тому, что больше он так не делал — ему не понравилось. Он продолжил лизать тугое кольцо, а потом, отпустив мой член, притянув на себя, поцеловал влажную головку.       Эти его поцелуи… Если бы не растреклятое кольцо, я бы кончил.       Пауль не стал брать полностью, лишь приставил головку к губам и продолжил дрочить. Для улучшения эффекта, он попытался вставить в меня палец, сначала просто надавил на мышцы, прося разрешения, а потом, когда я поддался и открылся, ввёл по самое основание, выискивая простату.       Косвенная стимуляция — есть косвенная стимуляция, напрямую — совсем другое дело.       Продолжая дрочить и целовать член, он надавил на горячую точку. Делал, как я у Линдеманнов. Этот подход — классика.       Пальцы внутри, бугорок простаты, круговые движения, из стороны в сторону, давление, вынял, поглаживания сфинктера, прикосновения к члену, ритм и постепенное ускорение…       Несмотря на усталость и эрекционное кольцо, я смог кончить через… Не знаю, но очень быстро.       Сначала я злился, что Пауль нацепил на меня эту силиконовую холодную штуку, но теперь, забываясь в экстазе, я был ему благодарен.       Подушка, которая была прижата к лицу, почти не заглушила стонов, но я и так сдерживался как мог. — С-спасибо… — тихо сказал я, приходя в себя минут через десять. — Не за что, — Пауль не стал меня целовать, а просто кивнул.       Мы вспомнили, что хотели спать. Хайко занял ванную, пока я ещё лежал, будучи не в силах даже встать. Я уже начал дремать, но пришёл Поль и отправил меня обмываться.       Я зашёл в ванную и, как от нечего делать, заглянул в мусорный пакет.       Последняя верхняя бумажка — вот что меня вдруг заинтересовало. Я нашёл её и развернул. «Боже, что я де…»       Но вид свежей спермы оборвал мои мысли. Снова выкинув клочок бумаги, я встал напротив раковины, глядя в зеркало. «Слитый оргазм. Я так в детстве говорил. Это вот такая обидная фигня… Стараешься, дрочишь, а в итоге сперма есть, спазмы есть, а оргазма нет…»       Ещё немного поглядев на себя, я заметил, что мысли об оргазме перешли в попытки найти что-нибудь привлекательное, что-то такое, за что Пауль мог бы меня любить.       Да, как и всегда, я ничего не нашёл и отвернулся, опуская взгляд на полотенце. Надо было быстро мыться и идти домой. «Или не надо мыться?» — подумал я, вспомнив холод, грязь и дождь на улице. «Ну нет… Я, конечно, люблю Полика, но засохшая сперма на коже это неприятно».       Глядя на чистую ванную, отполированный кран и душ, стены без разводов и белого налёта, отсутствие пыли по углам (разве что в паре мест была паутина. Пауль с детства не смел выгонять паучков. Он настоящий Хаул), я вспомнил, как в Шверине он выкидывал мои окурки. «С каких пор ты такой чистолюбивый?» «С тех самых, как мне пришлось делить жильë с тобой, должен же кто-то хоть немного следить за порядком, нам это помещение потом вообще-то обратно хозяевам сдавать, нельзя тут всё твоими окурками заваливать».       Я невольно улыбнулся. Честное слово, если бы не стук в дверь и напоминание о счетах за воду от Пауля, то кто-то запросто остался бы ночевать под тёплыми струями воды, вспоминая совсем недавние события. — Рихард, прекращай намываться! — Хорошо! Выхожу!       Быстро вытеревшись и натянув вроде грязную, а вроде нет, одежду, я вышел.       На кухне опять горел свет. Пока я шёл, гадал: Пауль подъедает чего-нибудь или опять заваривает чай?       Нет, он курил, стоя у окна, глядя куда-то во мрак… Стало как-то не по себе. Конечно, за почти две недели он запросто мог привить себе любовь к табачному дыму, но ассоциации с Паулем из Шверина, а главное с Поликом, тем самым Поликом, которого я знал в восьмом и девятом классах, с тем мальчиком, который почти не курил и мне запрещал… Всё это создало впечатление, что у него что-то не так. Я не о физике и завале в учёбе, не о его жалобах Панку, не о подозрениях, что мои к нему чувства охладели. Нет.       Это всё пугало меня, потому что Хайко менялся. Он менялся и взрослел. И в какой-то момент он мог понять, что связал свою жизнь не с тем человеком. Помню, как я хотел, чтобы он выкинул меня, ведь я не сделаю его счастливым, я не поспособствую его становлению, я буду лишь мешать и расстраивать его. Я был уверен, что он подрастёт и поймёт. Но теперь он менялся, и я так боялся что он…                     … Станет счастливым без меня…               «Увидел сигарету — подписал себе смертный приговор, ей-богу, Цвен, попей таблеток…»       Я подошёл к нему и, тоже взяв сигарету неизвестной мне фирмы, закурил. — Как думаешь, что будет с нами через… — Пауль задумался. — Тысячу лет?       Я немного растерялся. Ведь в романах и бульварных новеллах, которые мне доводилось читать или фильмах о любви, которые я видел, спрашивали о десяти, двадцати, может тридцати годах. Но никак не о тысяче лет.       Сделав пару затяжек, я спросил самое, наверное, очевидное: — Почему тебя это волнует? — Видишь то здание с плющом на стене? — он указал тлеющей сигаретой в ночь. — Ну, — я пригляделся. — Да? — Знаешь, кто это построил? — Пауль вертел сигаретой, потирая фильтр о подбородок с короткой щетиной.       Я мотнул головой и, понимая, что разговор будет долгим, поставил чайник. — Дед моего друга. Хулдерик Леманн. Не знаю, что там должно было быть и что в итоге там оказалось, но это его проект. И это всё, что от него осталось. Представляешь? Не осталось ни его квартиры, ни вещей, ни денег, ни завещания — всё сгорело. Могилы тоже нет. Её разрушили, а семья не видела смысла восстановления в другом месте и без трупа. — Так к чему это ты? — чайник закипел, и я залил кипяток в кружку с растворимым цитрусовым рафом. — Пример такой. А знаешь, ты, кто разработал дизайн того уличного фонаря? И ведь его поставили там лет пятьдесят назад. Не думаешь? — он снова указал куда-то окурком.       Я пожал плечами. — Я как-то осмотрел его и нашëл цифру, наверное дату отлива, тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год, вот он там стоит и работает ведь. А создателя уже и нет в живых. И, вот… — Пауль, мне это не особо интересно. Гораздо важнее, думаю, то, к чему ты клонишь этими примерами. Я прав?       Хайко не обернулся. — Полик, спать надо уже. Поздно совсем, — я подошёл к нему и обнял со спины. — Рихард, что останется от нас через… Да не надо тысячи лет, что будет с нами через сто лет? Через пятьдесят? Вряд ли я доживу до семидесяти, ну так и что тогда? — он смотрел в глаза моему отчётливо видному отражению.       Поняв, что пока я не двину речь о бессмысленности бытия и человеческих ценностей, он не пойдёт спать, а я домой. — Когда ты умрёшь, Пауль, исчезнет твоя любовь, твои мысли и мечты. Исчезнет твой внутренний мир. Почему? Потому что это не передать в руки. Останутся вещи, которые будут представлять ценность для тех, кто любил тебя. Твои рисунки в скетчбуках, рассказы в тетрадях, или одежда, то, что ты сделал сам и что было близко к тебе. И ещё то, что будет дорого кому угодно — квартира, накопления, деньги в заначках, мебель. Универсальные, скажем так, вещи. И то, что останется на долгие-долгие годы — музыка, если ты её сочинял, книги, если ты их писал и издавал, шедевры изобразительного искусства, архитектурного, скульптурного. «Мона Лиза», «Крик», «Лунная ночь» — круто ведь? Хочешь оставить след — нарисуй что-нибудь. Хочешь жить вечно, напиши симфонию, напиши свою «Войну и мир», свой «Ад»…       Пауль молча слушал и, расфокусировав взгляд, гипнотизировал блики на окне. — Но в наше время сложно сделать что-то, что воспримут во всём мире. Я часто думал об этом. Сейчас сложно впечатлить людей. Да и вообще, что бы ты ни сделал — рано или поздно оно исчезнет. С Моной Лизой что-нибудь произойдёт, сгорит, например, потом потеряются копии, испортятся альбомы, брошюры, удалятся фото с туристами, всё исчезнет, носители воспоминаний, что была такая картина, умрут и что? Ни следа. А потом ещё что-то пропадёт и ещё, и ещё, и ещё! И о да Винчи никто не вспомнит, о Мунке забудут, а кто такой этот ваш Шопен, Лист и Бетховен? А может когда-то кто-то решит от «этих» людей избавиться, наследие исчезнет. Нашу планету займёт другая цивилизация каких-нибудь сапиенсов. Им будет всё равно на картины прошлой расы.       Я понял, что забрёл в глухие дебри со своими рассуждениями в полуживом состоянии и ждал, когда Пауль скажет об этом. Но он за всё время моего резонëрства лишь сфокусировал взгляд на капле дождя, медленно стекавшей по стеклу. — Рихард, — голос Пауля звучал пугающе твёрдо. — Не умирай раньше меня.       Я непроизвольно вскинул брови, а он, бросив окурок на подоконник, повернулся и вцепился руками в мои плечи. — Рихард! Внимательно слушай! Ты… — он вдруг запнулся, видя моё замешательство. — Должен будешь запомнить мой фонарь…       Я мягко снял ладони Пауля с плеч и опустил их на свою талию. — Пауль, у тебя как со здоровьем?       Да, меня очень пугала эта отчаянная потребность знать, что я запомню Пауля и пронесу эту память сквозь года. В голову сами по себе закрались плохие мысли. — Да… У меня всё в порядке. К чему ты интересуешься?       Скрывать было нечего. — Меня пугает это отчаяние. Я боюсь за тебя и твою жизнь. Пауль, — я, отстранившись, взял его за руки. — Пожалуйста, скажи мне правду.       Что я боялся услышать? Рак? Фибродисплазия? Крейтцфельдта-Якоба? Туретта? Анемия? Остеомиелит? Альцгеймер? С чего я вообще взял этот бред?! «Прекрати думать об этом! Тебе мало истерик?! Ты опять дрожишь из-за глупых ничем не подкреплённых подозрений!»       Пауль увидел эту панику и погладил меня по щеке, нежно притянув к себе, целуя в губы. — Ханахаки, — тихо сказал он, а потом рассмеялся, крепко обнимая меня. — Солнце, несмешно, — я уронил голову на его плечо, согнувшись в три погибели. Нужно было восстановить дыхание, но я забыл просто дышать, не то, что восстанавливать что-то… — Дрожишь, — прошептал Пауль и шумно вдохнул воздух у моей шеи. — Ришка, мой Ришка… Все мы когда-то умрём. — Не сейчас! Пауль, просто не сейчас! — почти проскулил я. — Цвен, всё у меня хорошо. Я эту тему начал, потому что здание увидел, вспомнил историю, потом перевёл на себя. Вот и стало интересно услышать, что ты скажешь об этом. О нас. Глупый ты и пугливый, — он поцеловал меня в ключицу и опустил ладони на ягодицы похлопывающими движениями. — Сказал бы я тебе такое… — фыркнул я. — Я бы очень испугался. Не надо мне мстить! — Хайко снова стал серьёзным.       Тяжело вздохнув, я стал покачивать бёдрами, а потом один за другим делать шаги, выводя Пауля в вальс и беря его руки в свои. — No more tears, no more tears,       If we live for a hundred years.       Amigos no more tears       And if we do forget them,       and the sacrifice they made.       Will the wickedness and sadness       come to visit us again.       Shall we dance the dance in sunlight,       Shall we drink the wine of peace,       Shall our tears be of joy,       Shall we keep at bay the beast? — запел я. Немного не в ритм, где-то не так, как надо. Но мне нужен был сам текст. Без контекста, лишь этот отрывок. — Да ладно, Рихард, — Пауль провёл кончиком носа по моей шее и кадыку.       Он принял условия игры и танцевал со мной. Держал за руку, обнимал за плечи и подпевал, как знал текст. Он был со мной, давал это почувствовать. Это и было важно в танце. Ведь вальс он как… «Была у меня где-то в голове красивая мысль…» «Вальс… Это что-то сокровенное, интимное и особенное. Вальс танцуем мы не по праздникам, и не когда стало скучно. Вальс мы танцуем, когда оба сердца бьются в такт, когда две души этого хотят. Наш вальс без музыки. Без музыки «для всех», наш танец — ритм наш. Это духовный секс, делающий из меня ангела… Во плоти…»       Жаль, что Пауль этого не слышал. А если бы я это сказал, пропал бы весь шарм. Я бы всё испортил, лучше просто петь чужой текст, выражая свои чувства чужими.       Обойдя кухню раз пять, обнимая друг друга, мы остановились, потому что я посмотрел на время. «Полпятого…» — Что? — спросил Пауль, поднимая на меня глаза. — Время, Пауль. Пора спать, Солнышко, — я погладил его по талии. Мне хотелось прикасаться к нему постоянно, каждый миг нахождения рядом, с поводом и без него. Я хотел насытиться им, пока снова не оказался в одиночестве. — Может быть уже нет смысла спать? Через два с половиной часа вставать… «А мне «ко второй», значит… Четыре? Пять часов? Но это ещё до дома надо добраться… Растворимый кофе с энергетиком и парой таблеток концентрированного кофеина в помощь…» — Да, Полик, но за это время проходит почти два этих цикла. Лучше поспать, чем не спать вовсе. Пойдём… — Ну, хорошо, — Пауль зевнул.       Мы вышли из кухни, выключая свет, но я вспомнил, что не помыл свои кружки, хотел было вернуться, но Пауль сказал, чтобы я успокоился, ведь он сам в состоянии помыть их. Утром. Пожав плечами, я пошёл в коридор и стал надевать плащ. — Ты куда? — Хайко вышел из спальной комнаты ко мне и включил свет. — Домой, — я оглянулся через плечо, при этом пытаясь натянуть сапог. Выглядел, думаю, очень комично. — Не надо домой. Останься, пожалуйста, — Пауль понимал, к чему меня склоняет, и мял низ безразмерной, попрошу заметить, моей футболки. Он забрал её в десятом классе после одной из милых ночей. «Милые ночи» — я дал такое название тем ночам, когда мы были одни и просто обнимались и целовались. Не было секса, но этого нам хватало, чтобы насытиться друг другом.       И, да, Пауль не знал, что я не иду на первую пару, поэтому смущался. — Почему? — я знал, что времени мало, но решил поиграть. Идиот.       Хайко помял футболку и заговорил: — Поздно, а там ливень, ничего не прекратилось, разве что поутихло. И если ты можешь пропустить первую пару, то, пожалуйста, останься со мной.       Я выпрямился, довольно кивнул и снял плащ, шагая в объятия своего мальчика. — Пойдём всë-таки спать? — пробурчал Пауль в моё плечо, блуждая пальцами по спине. — Пойдём, Солнышко, — я взял его на руки, чуть-чуть покружился на месте и соизволил всё же отнести к кровати.       В комнате было так же мрачно. До последнего я надеялся на отблески лучей рассветного солнца, но погода была настолько унылой, что на свет в ближайшее время можно было не надеяться.       Мы легли на кровать, едва уместились. Я занял себе почётное место у стены! А как мы могли потрахаться здесь, не понимаю…       Внезапно вспомнив про Диди будильник и, возможно, кое-кого ещё, я пошёл за телефоном. Он должен был лежать на тумбочке рядом.       Когда я вернулся и удобно, насколько это было возможно, устроился, уже на краю кровати, услышал: — Спокойной ночи. Спасибо, что пришёл, — Пауль поцеловал мою руку. — Люблю же тебя. Удивлён, сколько всего мы сделали за такое короткое время. Сладких снов, мой хороший.       Пауль очень скоро уснул, он правда устал, а алкоголь усиливал эффект. Хайко обнимал мою руку, иногда тихо вздыхая.       А мне теперь было не до сна. Я не знал почему, но все эмоциональные переживания, вся буря чувств — это не вымотало меня, а наоборот добавило энергии. Или же просто было неудобно.       Я потерялся во времени, попадая в воронку самых разнообразных мыслей и видений. Меня отвлёк тихий звук пришедшего уведомления и последующая вибрация. «Интересно» — улыбнулся я.       Мне казалось, что времени ещё часов пять. Может быть десять минут шестого. Но на часах я увидел «6:47». «6:47» и сообщение от Линдеманна. «Ты… Блядь, сколько ещё раз ты будешь так по-идиотски напоминать о себе в моей жизни?!» — мигом разозлился я.       Мне не хотелось этого. Да, я думал позвонить, да, думал задать бредовый вопрос, но я этого не сделал! «Я к тебе не лезу, так почему ты считаешь своим долгом напомнить о себе?! Почему ты ко мне лезешь?!»       Не было никакого желания даже со шторки уведомлений читать текст сообщения. Вместо этого я выключил телефон. Почему-то не смахнув ненавистную фамилию (я всё же переименовал его) с экрана блокировки…       Совсем скоро мне пришло ещё одно сообщение. Уже от Кристофа. «Тебе Тилль вроде как должен был написать. Там ничего такого особенного, не злись. Я не хотел, он сам спросил 👉👈».       Я мог лишь вздохнуть и, положив телефон на живот, сильно сжать висок с левой стороны. Правая рука всё ещё была в плену у Хайко, а свободной ладонью массировать два виска, нет, не тот эффект. «Взрослые мужики, а ведёте себя как восьмиклассницы…» — М-м-м-м-м-м, м-м-м-м-м-м, восьмиклассница-а-а-а… Ах-х-х, м-м-м-м-м-м… — шёпотом пропел я русскую песню.       Телефон снова завибрировал. «Да твою мать!»       Но как я мог злиться на, наверное, Кристофа, который отправил ещё одно сообщение? Погладив не зажившую больше чем за две недели рану и образовавшийся вокруг синяк на плече, я хмыкнул. «Никак».       Оказалось, что Шнай просто исправил какую-то опечатку, а Телеграм решил уведомить меня об этом. «Если я прочитаю сообщение никто не умрёт. К тому же, что там Кристоф мог рассказать ему? Этот ведь что-то спрашивал, чего он хотел?»       Мне просто нужен был весомый предлог для удовлетворения любопытства…       С замиранием сердца, с которым я обычно читаю сообщения Пауля, я открыл чат. «Боже… Неужели я приравнял сообщения от этих людей?.. Как я мог?..»       В самом низу, под строкой «непрочитанные сообщения» было всего несколько слов: «Я бы тоже тебе что-нибудь приготовил». — Чёртов Линдеманн! — шикнул я.       Заметив, что уже который раз говорю именно так, я переименовал его вновь.

***

      Я так и не смог уснуть. Ближе к утру начал дремать, но потом сквозь эту дымку в сознании услышал звон будильника. «Ох, чëрт! Надо вставать!»       Будь я у себя, повалялся бы ещё, но я был не в том месте не в то время. — Риш, вставай, — Пауль уже не спал. Он сразу перелез через меня и, отключив будильник, пошёл к гладильной доске, надо было гладить рубашку.       Я тоже послушно встал и начал застилать кровать. Вспоминая, вся ли домашка у меня сделана и есть ли сегодня какие-то важные лекции, я потащился в ванную.       Времени наводить красоту не было, надо было сделать всё самое основное. «А зубы… Интересно, можно взять щётку Пауля?»       Высунувшись за дверь ванной я позвал его: — Чего? — Можно щётку твою взять?       Когда я озвучил этот вопрос, он показался мне таким тупым и абсурдным.       Немного помолчав, Пауль разрешил мне взять её. Но только один раз. Первый и последний, как говорится. — Тебе звонит твой сосед, Рих! — крикнул мне Пауль через пару минут. «Диди… Как мне перед Паулем оправдывать твою чрезмерную заботу и волнения насчёт сохранности моей задницы?»       Я взял телефон у Хайко и, прикрыв дверь, отворачиваясь от зеркала в ванной, ответил. — Алло? — Рихард, ты домой собираешься? — Не-а. Я живу у Пауля на правах кота-тапконосца.       Хайко заглянул в ванную, грубой жестикуляцией выражая своё недоумение.       Я усмехнулся и снова переключился на Хольм-Даля. — Я приеду скоро, не переживай.       Он промолчал. Я уже хотел завершать вызов, но вдруг услышал: — Ты если ко второй, то я жду тебя. Пойдём вместе. Ты завтракать будешь? Что тебе приготовить? — Приготовишь мне поесть? Обалдеть… Что ты будешь, то и мне готовь.       Нажав на клавишу, я опустил руку с телефоном и ещё раз уставился на своё отражение. «Завтрак будет, Диди, ну ты даёшь…»       Когда я нашёл в этой маленькой квартире Пауля, он был уже готов.       Я немного опешил, ведь только что Хайко гладил рубашку. Он прошмыгнул мимо меня в ванную и включил там воду.       За время, пока он будет там, я решил тоже собраться. Если бы не моя невнимательность и недосып, я был бы готов через пару минут. Но когда Пауль вышел, всё что я сделал — накинул плащ.       Хайко улыбнулся и прошёл мимо меня, ставя у входа сумку. — Так… Ну, раз уж я тоже пошёл. Проводишь меня? — спросил я, шнуруя сапоги.       Хайко накинул ветровку и кивнул, открывая дверь, пропуская меня вперёд.

***

      Мы шли по алее, держась за руки. Другие студенты и преподаватели нас не смущали. Почему должны? Я был в удивительно приподнятом настроении и не хотел лишний раз думать о чём-то кроме своего счастья. «С чего бы вдруг такая радость?» — Опять долго не увидимся, — тихо вздохнул Пауль. — Мне жутко не хватает твоего тепла по ночам… — я поддержал внезапную волну печали. — Зато мы не ссоримся, — он толкнул меня бедром.       Я не смог ничего ответить. Я понял, что это была шутка, но… Если задуматься, то на шутку не было похоже совсем. Это правда. И мне стало как-то не по себе. Неприятно, что в наши расставания он успокаивал себя тем, что мы не ссоримся.       В молчании мы дошли до ворот. — Всё, Ришаник. До, надеюсь, скорой встречи. Буду скучать, — Пауль поцеловал тыльную сторону моей ладони. — До скорого. Люблю тебя.       Без объятий, поцелуев, слишком долгих прощаний. Как бы мне ни хотелось побыть там ещё, нам нужно было идти на пары.       Пешком я дошёл до остановки, мне очень повезло и скоро приехал мой автобус. «На выходных пойду и набью себе тату…»

***

      Дома меня, как и обещал, ждал Диди. Он правда приготовил завтрак. — Рихард! Быстрее, мы уже и ко второй опаздываем! — крикнул он, только услышав, что за мной закрылась дверь.       Я хотел растянуть трапезу, ведь не каждый день у меня получалось завтракать, но Хольм-Даль торопил меня. — Давай, давай, жуй. Рихард, не растягивай! — Хорошо-хорошо! — бубнил я, запихивая в рот гренку и закусывая поджаренным на подсолнечном масле яичным белком.       Затем, быстро переодевшись во что-то менее тёплое и более классическое, покидав тетради в рюкзак, я вышел вслед за Диди, который ворчал всё утро и сейчас не прекращал.

***

      Я шёл по тротуару, стараясь хоть это делать ровно, но меня носило по сторонам, от бордюра к бордюру, от лужи к растëкшейся жидкой грязи и обратно. Летом не спать легче, чем осенью. Пусть и ранней, но всё равно осенью. В такие месяцы вечно чувствуешь себя мёртвым. Будто, даже если и спишь по девять часов — устаёшь… А если совсем не спишь… — Рихард, алло! — Диди помахал перед моим лицом.       Я посмотрел на него и зевнул. — Ты ведь не хочешь туда ко второй, да? Ты, — он задержал взгляд на моём лице. — Блядь, Рихард, ты очень плохо выглядишь. Хочешь чего-нибудь кроме смерти? — он жалостливо погладил меня по плечу, спустившись к предплечью. Но потом рассмеялся.       Я сделала вид, что не заметил части вопроса о том, чего хочу и, взяв Диди под руку, развернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь мы с точностью до наоборот шли в консерваторию. Хольм улыбнулся, закатил глаза и решил всё же подыграть мне. — Вот скажите мне, уважаемый Диди, зачем? Зачем нам прогуливать? Зачем нам идти куда-то не на пары, зная, что мы, вероятность мала, но получим выговор? Зачем вообще мы?.. Зачем, Диди? Скажите мне? Соизволите? — Мы не идём, так как, любезный Рихард, можем сделать что-то приятное для себя, при этом не вылететь с учёбы с большей вероятностью, чем вылететь. Мы идём сейчас и, даже после хорошего. Хорошего, милый, Рихард! Завтрака, будем что-то ещё есть. Потом целый день ничего не делать или же заниматься созданием воспоминаний о себе в искусстве. В мире, — он тоже начал играть, глядя в небо ледяными глазами. — Да, но… — я на миг задумался.       Диди достал телефон и на ходу что-то напечатал. — Синонимы к слову «любезный»: обходительный, учтивый, галантный, тактичный, предупредительный, деликатный, корректный, услужливый, благожелательный, бравый, сговорчивый. Тут ещё много, но выбирай из этого.       Я подавил желание засмеяться и испортить нашу высокоинтеллектуальную культурную беседу. — Да, но, предупредительный мой Даль, зачем? Вы не ответили на вопрос: «зачем». — Ответил, — он подсмотрел в карман. — Благо… Желатель… Ный Рихард. — Нет, Вы сказали почему мы можем это сделать, что будем с этого иметь, взвесили «за» и «против», просчитали возможные риски. Но зачем мы не идём? — Вы, бравый юноша, спросили «зачем мы». Не не идём, а, полагаю, существуем? — Да, учтивый Хольм. Вы поняли вопрос, но вы… — я подзавис. — Вы не поняли себя! Но знаете, эта потерянность и заставляет задуматься, а зачем, собственно, куда-то идти? Зачем что-то делать и чего-то добиваться? Кто я, и какая роль отведена мне в этом мире?.. Это гложет человека, как…       Диди шикнул и сказал, что мы уже покинули территорию консерватории, прошли точку не возврата и уже не надо убеждать ни себя, ни его, что мы можем свалить с пар. — Отлично, светлейший, — я улыбнулся.       После небольшого совещания мы приняли решение пойти и культурнейшим образом пожрать. Забавно, мы изначально шли к кафе, думая при этом, чем заниматься… Ох, философы.

***

      Безымянное кафе, которое в нашей группе называли «Tee mit dem Tod» по причине частой встречи там студентов с преподами и профессорами, встретило нас тишиной. Взрослые люди уже были на работах, школьники сюда не совались, были только парни и девушки, прогуливающие ВУЗы, техникумы или смены. — Я хочу сырные шарики. Шарики, картофель с сыром и сырный соус. И чизбургер. И сырный чизкейк, — тихо, сам себе или всë-таки мне, проговорил Диди.       Я решил взять одну порцию картофеля и какую-то салатную нарезку. Бургеры и жареное мясо как-то не привлекали. Всё-таки завтрак Диди сыграл свою роль. — Тоже мне, фитоняшка, — улыбнулся Дид, когда я сказал, что закажу.       К нам подошёл официант, я был знаком с ним, как-то столкнулся на любительском рок-концерте, проведённом на заброшенной стройке. Хелфготт — хороший мальчик и единственный из персонала, кого я знал. — Рикардо, — он пафосно взмахнул рукой и поклонился. — Хелфготт, — я манерно подал ему ладонь. — Будь добр, порцию фри и салат. Вот этот, с айсбергом, рукколой… Травой. — Косячок из салата или ты на путь истинный встал? — улыбнулся он, наклоняясь и заглядывая в моё лицо.       Диди перевёл на меня взгляд и зажал щëки пальцами, чтобы не улыбнуться. — На путь истинный.       Готт ушёл, а Даль начал тихо смеяться в себя то и дело хрипя: «Косяк из рукколы». Я толкнул его в бок и тоже улыбнулся. — Так, — сказал Диди, складывая руки домиком на столешнице. — Чем мы будем заниматься сегодня? Или у тебя какие-то отдельные планы? — Я планировал… — Пойти на пары, молодые люди, — к нам сзади подошёл один из наших учителей. «Domine Iesu Christe, Fili Dei, miserere mei, peccatoris. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. Amen. Amen…» — Здравствуйте… Гер Рихтер, Вы тут какими судьбами? Не у вас ли сейчас пара? Знаете, нам за один прогул ничего не будет, а вот Вам, — пока я читал молитвы, Диди уже нападал и защищался. — Вам ничего не будет? — театрально удивился Дитмар. — По крайней мере зарплату в случае жалобы пары студентов не урежут! И с работы мы не вылетим. Потому что ни того, ни того у нас нет! И вообще! Я предлагаю договориться.       Рихтер пригладил свою чёрную козлиную бородку и улыбнулся. — Так бы сразу. Не будет ничего да не будет ничего. Заладил. Нет, чтоб по-человечески с человеком-то поговорить.       Я поражался этой смелости, граничащей с наглостью.Что у Диди, что у Рихтера, потому что за молчание он попросил пачку сигарет. Я всё понимал, взятки, еда, напитки, но курево… Вымогать курево у студентов за то, что ты прогуливал свои пары и встретил их. «Надо за молчание тоже сигарет попросить. Так он вообще в минус одну пачку уйдёт!»       Но я не был ни Диди, ни Дитмаром, а потому не смог что-то предъявить. Да, это было бы правильно, честно, но вся моя уверенность только что растаяла. — … Ну вот! Отлично! — Диди пожал руку Рихтера, передавая тем самым свëрнутую купюру в десять евро. «Десять?! Ты где такие деньги взял?! Тебе ещё за заказ платить! И куда?! Куда ему десять?! Ты что, двадцать девять «Marlboro» ему спонсируешь?!» — меня чуть не разорвало от удивления вперемешку с возмущением.       Когда Рихтер, ещё раз пожав Диди руку, свалил, я накинулся на этого дебила с вопросами. — Да ладно тебе, — улыбнулся Даль. — Однажды мы с ним гуляли после пар, знаешь сколько его сигарет я расстрелял? Ага, Рич, при том, что не особо много курю. Больше половины пачки. А ещё мы как-то пересеклись на улице летом, тоже начали болтать, он решил угостить меня сигаретами, я так понял «Treasurer» дорогие, да? Он их для меня открыл, — Дид подпëр щëки кулаками, как бы смущаясь. — Приятно. В общем накурил я у него достаточно, чтобы теперь отдать эти деньги. Угощал ведь он одной, а в итоге в конце прогулки отдал остаток пачки. — А чего это ты с ним гуляешь? — удивлённо спросил я. — Ты глухой или глупый? Сказал, случайно встречались. — Случайно? — я снова изобразил удивление, поднося ладонь к губам, широко раскрыв глаза, глядя в сторону. — Может да, а может нет, а может пошёл ты, — скривился Даль. — Отступник херов. Это с вашей стороны, знаете, лёгкий налёт засранства, Хольм. — Знаешь что? А? — хитро прищурился Даль. Он не знал, что ответить, это было очень приятно. — Материалы у меня есть, но мне нужны от вас любые мысли, чтобы я мог выдать их за свои, — всё же сказал он, откидываясь на спинку стула. Хотел, чтобы я что-то подсказал ему. Как же! — В следующий раз, Диди, — я нагнулся в его сторону. — Когда он подвалит, скажи, что помешан на здоровье и вместо курения пойдёшь подрочишь. — У тебя же коэффициент интеллекта зашкаливает! Да тебе в астронавты надо идти! — взмахнул руками Дид, широко, но до скрежета зубов саркастично, улыбаясь.       Я вернулся на место, складывая руки за головой, потягиваясь. — Какой же я молоде-е-ец…       К нам подошёл Хелфготт с подносом. — Картофель, салат, сырные шарики, ещё фри, посыпанная сыром, сырный соус, чизбургер и чизкейк. Верно?       Мы с Далем кивнули и попросили сразу чек.       Глядя на то как Диди медленно кусает сырные шарики, растягивает сыр и смакует это всё, я подумал, что никакой он не швед. Француз. Когда я выдвинул это предположение, он чуть не выдвинул мне челюсть. Очень хотел. — Не надо вот со своими статистиками, а? Давай поедим и потом, кстати! Ты так и не сказал, чем хочешь заняться. Чем хочешь, а? А? А? — он помахал картошкой как волшебной палочкой. — Может быть есть смысл поехать ко мне и… — я не успел договорить. — Посмотреть крутое кино! И ещё поесть! Отличный план, Рих, великолепный! — … Забрать кое-какие вещи… Ладно, — я пожал плечами.       Я доел салат, оставив фри «на десерт», потом прикончил и её. Цифры в чеке обрадовали меня, наел меньше, чем на пачку сигарет. А вот Диди чуть не разорился.       Уходя, я оставил небольшие чаевые Готту, он, как-то снисходительной улыбнувшись, протянул мне банку энергетика. — Возьми, просто возьми. — Так плохо выгляжу?       Мне об этом уже второй человек говорил.       Хелфготт неопределённо покачал головой, повертел ладонью и убежал, ведь его кто-то позвал. Я не успел ничего сказать, даже «спасибо», но это не отменяло моей глубокой благодарности и гарантии, что, вернувшись сюда, я обязательно наверстаю всё. «Я ведь ничего не планировал на сегодняшний визит? Ничего не хотел ему сказать или отдать? Вроде нет».       Осмотревшись вокруг, я понял, что Диди уже свалил. — Ты, несколько я знаю, не очень далеко отсюда живёшь? — спросил Даль, подходя ко мне на улице. — Как тебя в общежитие пустили? — Я прописан по месту жительства своей бабушки. До неё на автобусе часов пять ехать. Далеко. Из-за прописки дали комнату. Легко и просто. — Нет, я не об этом. Зачем тебе вонючая общага если у тебя есть родители и дом? Свой.       Разговаривать на тему родителей я с каждым днём хотел всё меньше и меньше.       Диди всё прекрасно знал и понимал. — Настолько невыносимо?       Я кивнул, кусая губу. Как бы я ни убеждал себя, что мне плевать на то, что я практически мёртв для родителей, это всё равно было больно. Всё было хорошо, даже очень, а потом сгинуло во мраке. — Замяли. Всё, я понял, прописка по бабушке.       Шагая к троллейбусной остановке, я думал, что было бы легче, если бы мы оставили вещи в общаге. Но с другой стороны мы бы потратили много времени на это и сделали бы небольшой крюк.       Уже в троллейбусе Диди вздохнул и тоже сказал, что надо было зайти в квартиру. — Не думаю. Мы же не пешком ходим? Сидим просто. Всё, не сей смуту!

***

      Пока я катался, мне написал Пауль. «Ты как?»       Печатая ответ, я глупо улыбался, мне на это указал Хольм-Даль. Но я лишь отмахнулся. «Еду домой с Далем. Надо будет кое-какие вещи забрать, пока родаков нет. Да, я сегодня Bad guy, пары прогуливаю».       Пауль какое-то время молчал, а потом прислал сообщение: «Bed gay 🤭».       Я сразу вспомнил, как этот смайл использовала моя тётка. Что-то странное и вызывающее испанский стыд. «Ха-ха, Хирше 🙂». «Ха-ха, Круспе 😑». «Мне выходить скоро. Ты как? Надеюсь, хорошо?» «Надейся. Иди уже 😒».       Всё было в порядке, а это был стиль Пауля в интернет-общении. Убрав телефон, я подумал, что исчерпал лимит смайлов на ближайшие пару лет. — Всё, пойдём, — позвал я Диди. — Следующая остановка наша.       Он радостно хлопнул себя по коленям и встал, сразу хватаясь за поручень. — Что будем смотреть? А еда?! Нам же надо что-нибудь купить! Тут есть где-нибудь недалеко магазин? Чипсы хочу, сметану-зелень. И этот… Липтон, — размахивал руками Диди, громко разговаривая. — Можно мы заберём кое-какие вещи и уедем отсюда навсегда? — спросил я.       Диди резко остановился, взял меня за плечи и, приблизившись громко прошипел: — Не-е-е-ет! Будем смотреть кино! — Какое? — я закатил глаза. — Гачимучи, мой хороший.       Хольм-Даль отпустил меня и, увидев магазин, пошёл туда, продолжая рассуждать о чипсах. «Отличная идея, Даль. Мне нравится».       Я тоже зашёл в небольшую лавку и стал осматриваться. Хольм уже набрал закусок и оплачивал их. До сих пор не ясно было, когда у него закончатся деньги. — Ты что-нибудь будешь? — спросил он через плечо. — Я на диете.       Продавец хихикнула, потом ухмыляясь. «Ну да, только девушки такое говорят. Только они собой занимаются. Начинай меня осуждать…» — вздохнул я про себя. — Ничего смешного нет, уважаемая, — спокойно сказал Дид, складывая всё в пакет. — Всего хорошего, и я бы порекомендовал вам когда-нибудь тоже произнести его фразу. «Ох, и язва ты».       Мы вышли на улицу. Я понял, что действие выпитого ещё на остановке энергетика было слишком слабым, мне, разве что, прижало отлить. — Давай быстрее иди, обоссусь сейчас, — сказал я, беря Диди под руку, ускоряя шаг.

***

      Я забежал домой и сразу в ванную. «Фу, на грани…» — Родаков нет? — спросил Даль через дверь. — На работах. Мать меня спровадила и тоже пахать вышла.       Даль притих, но потом я услышал шум воды из кухни. «Вот нельзя подождать и тут руки помыть, надо туда идти».       Когда я вышел, Дид уже валялся на диване, клацая пульт от телевизора. Я поставил сам с собой ставки, включит ли он Гачи, или то была просто несмешная шутка. — Смотрим клипы «Шутов» с субтитрами. Это просто шедевры, — сказал он, выводя на экран телека клавиатуру. — Я думал твои предки ещё кассеты формата VHS смотрят, а у них тут ютуб есть.       Я проиграл себе двадцать евро и пожал руку, благодаря за игру. — Ты пока смотри, что хочешь, а я схожу за вещами. — Эй! А как же восхищаться Балу?! Знаешь кто у него есть? Кошка Матильда! Рихард, давай смотреть клипы, а потом интервью! Знаешь какую цитату я выучил? — отчаянно звал он, пока я тащился к лестнице. — Очень хуёво слышно бас! Круспе! Бас хуёво слышно, при том, что мастеровой накручено дохуя, а бас всё равно хуёво слышно! Хотя бас ахуенный, Рихард! Ты когда-нибудь играл на басу? А Балу басист! И ему сказал шут: такой хуёвый ты бас-гитарист. А он ему: А другого нету! Хуёвый ни хуёвый, а хули делать? Других хуй найдëшь, с такими хуями играть хуйню всякую. Ри-и-их!       Диди что-то кричал по-русски про хуи и бас, а я поднялся по лестнице и зашёл в свою комнату. «Фу».       Я совсем забыл про некоторые вещи, как оставил их здесь, так и не забрал потом в общагу. — Что-то, конечно же, видеть у себя не захочется, — тихо сказал я, рассматривая металлический футляр с встроенной палитрой и двадцатью четырьмя кюветами профессиональной дорогой акварели, а потом скетчбук в чёрной твёрдой обложке без спиралей. С закладкой. С резинкой. С листами 200г/м²… В формате чуть больше а4…       И футляр, и скетчбук, и диски Чëртового Линдеманна я положил в рюкзак, хорошо, что там были только какие-то тетради, места было более чем достаточно.       А вещью, которую я бы никогда не взял с собой — семейная фотка в рамке, которой раньше не было на столе. Вообще ничего, что напоминало бы о счастливой жизни с родителями не должно было попадаться мне на глаза. К чëрту.       Потом я рассмотрел одежду Шнайдера и его супруга. Был ли смысл брать это? «Просто спрячу. В пакет, ещё один пакет и вглубь шкафа» — думал я, вытаскивая майки, складывая их в отдельный пакеты, найденные под столом. Было видно, что мать совсем не убиралась у меня. Судя по пыли на полу, сюда вообще никто не заходил. И это радовало меня.       С первого этажа послышались какие-то вопли, звук перегруженных гитар и шум толпы. Диди, верно, уже смотрел лайвы. — Вот он я! Хэй! Уви-уви-ви-ви-уву-ву-ву! Тр-р-р-р-ра! Панки, хой! Тр-р-р-р-ра! Панки, хой!!! Аэ-э… Короны примеряют пешки! Но все… Меня! Вот он я! Ты-ды-ды! — Диди пытался петь по-русски, изображать гитару и дробь. Ему, наверное, было жутко обидно, что он не знал языка.       Я закрыл дверь и сел на кровать. — Где ты тут? — прокряхтел я, выискивая в тумбе коробочку.       Спустя миг в моей ладони оказалась чёрная лакированная музыкальная шкатулка, которую мне подарил Пауль. «Он вроде ездил с Тиллем за вином и купил. Отвлекающий манёвр».       Опять Тилль. Акварель — Тилль. Скетчбук — Тилль. Диски — Тилль. Подарок Солнышка — Тилль. «Чёртов Линдеманн!» — опять подумал я.       Я не стал открывать и заводить шкатулку, а просто положил её в отдельный внутренний кармашек рюкзака, закидывая его на плечо.       Я спустился вниз, у Даля была своя вечеринка. — Все бегут с холодных улиц и пустых! Значит снова будут в моде тёплые коты-ы-ы-ы! Тёплые кот летят по небу облаками! Мысли переполнены мурчащими котами!.. — он пел что-то по-русски, что-то по-немецки. Звучало странно. Ещё он стоял на диване, качая бёдрами и размахивая руками. Руки эти… Девать как-будто некуда! — Какой-то это не панк уже, — улыбнулся я, немного убавляя громкость.       Хольм забрал у меня пульт, снова сделал максимальную громкость и на немецком запел: — Кошки могут впиться в ногу! Но нога, поверь, не сердце!!!       Я рассмеялся и, усадив его на попу, примостился рядом. — Может правда посмотрим что-нибудь? — спросил я, прекращая воспроизведение мелодии с заставкой. — Да, давай.       Мнения сошлись на «Жертвоприношении».       Фильм начался, Дид зашуршал всякими упаковками и захрустел чипсами. Мне это не то, что бы действовало на нервы, это скорее соблазняло и искушало.       На середине кино Даль всё выел, выкинул мусор в отдельный пакет, чтобы сразу с собой забрать, и пошёл в коридор. — Отлично ты фильмы смотришь. Я поражаюсь тебе! Ты уходить собрался? А мне об этом сказать не надо? — я встал, выключил телевизор, проверил, нет ли нигде крошек, чипсов, крышек от бутылок, вообще любых следов моего здесь присутствия. «Чисто. Хольма, какой ты молодец».       Поправляя плед, я услышал, как Диди начал блевать. — Эй! Ты чего? — я зашёл в ванную комнату, глядя на согнувшегося в три погибели друга.       Он показал указательный палец в просьбе подождать и ещё раз засунул его вместе со средним в рот.       Меня передёрнуло, и я вышел. «Чего с ним могло случиться?..» — было как-то тревожно.       Сработал смыв, и зашумела вода в раковине. — Всё. Чего ты спрашивал? — Диди, как ни в чëм не бывало, вернулся в коридор и стал обуваться. — Что с тобой? — Да накидался опять, тошнить начало. А я так ненавижу тошноту! Пошёл проблевался и нормально стало. — Ты сейчас в порядке?       Он кивнул и вышел из дома, давая возможность и мне собраться. «Тошноту он не любит. Это же не значит, что надо сразу рвоту вызывать?»       Я по старой дурацкой привычке посмотрелся в зеркало и, подхватив рюкзак, вышел из дома, запирая его. Всё как было.

***

      Несколько кварталов. Остановка. Троллейбус. Прогулка. Дом. — А теперь что? У нас ещё даже половина пар не прошла, — сказал Диди, рассматривая циферблат маленьких наручных часов и расписание.       Я поставил чайник и повернулся к Далю. — Не знаю насчёт тебя, но я буду читать комикс. Долго я его хранил, хотел распаковать и начать в какой-нибудь особенный день. Но сколько уже можно ждать? — Что за комикс? — сразу оживился Дид. — «KISS», — гордо заявил я. — Обалдеть… Почку что ли продал? — нервно усмехнулся он, рассыпая по кружкам чайную заварку. — А. Прости, ты что будешь пить? Я просто ромашки насыпал уже. — Да, пусть будет она.       Раз уж сосед снова решил позаботиться обо мне, я, не теряя времени, удобно устроился на кровати и осторожно снял целлофан. «А пахнет, м-м-м» — я готов был стонать.       Я внимательно прочитал абсолютно все примечания на внутренней стороне обложки, рассмотрел фронтиспис и с замиранием сердца перевёл взгляд на первую картинку.       Хольм принёс мне чай и стал залипать в телефон, сидя вроде на краю своей кровати, но опираясь спиной о стену.       Десять страниц пролетели как миг. Они слишком быстро закончились, я хотел зайти дальше и поставить лимит на двадцати страницах. Но где же была бы после этого моя сила воли? «Решил растягивать удовольствие, так растягивай!» — Дид, у меня тут обновка, — я убрал комикс на стол и склонился к рюкзаку.       Он перевёл на меня заинтересованный взгляд. — Акварель и скетчбук. Раз делать нечего, может быть я нарисую тебя? Ну так, для разнообразия. — Тебе совсем нарисовать нечего? Есть классический вариант — прон арты. Порадуй и себя и меня, нарисуй какую-нибудь срамоту.       Я кивнул, улыбаясь. — Хорошо, но нужны референсы. Раздевайся!       Хольм уронил телефон на живот и посмотрел на меня, щурясь. — Нет. — Почему? — истинно невинно спросил я.       Диди ничего не ответил и снова уткнулся в мобильник, краснея. «Какой чувствительный».       Я набрал воды в стакан, достал пенал с кистями и карандашами, собранными за много лет любительского рисования, сел за стол и открыл галерею. Мне нужна были фото Полика и Дума.       За несколько минут я сделал набросок лица Хайко карандашом, потом заливку, выбрал свет, нанёс тень, рефлексы и ручкой блики в глазах.       Акварель оказалась такой великолепной… Я был восхищён! Портрет получился очень милым и реалистичным. Впервые за долгое время я был действительно доволен тем, что нарисовал. «Привет, ты на работе, но я тут это, попробовал акварель» — я несколько минут смотрел на мигающий курсор. «Пошёл ты».       Я удалил набранный текст и вернулся в галерею. Кристоф просил нарисовать его, этим я и занялся. Получалось не очень, потому что были новые пропорции, цвета на лице, всё другое. Это Солнышко я уже привык рисовать, изучил все мелочи, а Шнай — новый прекрасный опыт.       Диди посмотрел на работу через плечо. — Слушай… Мне кажется, что ты не туда пошёл. Ты очень круто рисуешь. — Нет. Просто этот мужчина красивый. Красивый человек — красивый портрет. — Я про саму технику! Не отпирайся. Ты реально крут! Почему стал музыкантом? — заметив мою реакцию, он добавил. — Давай-давай! Рассказывай! — Не пойму, вот почему тебе дела до меня не было весь прошлый год, а теперь всё интересно и надо знать? — я не ругался, а просто негодовал. — Потому что в прошлом году срать я на тебя хотел, а в этом полюбил. Ты хороший, как оказалось, друг, мне с тобой по кайфу. Да и живём мы вместе, надо уметь взаимодействовать.       Я собрался уже ответить как-нибудь по-умному на вопрос, но понял вдруг, что сам не знаю, почему не пошёл на художника или дизайнера. Я об этом как-то даже не задумывался никогда. — Слушай… А я не знаю. Просто пошёл в консерваторию и всё. Учтём ещё и то, что мне тут не нравится. Это не то, чего я ждал. — Так бросай пока не поздно и иди на художника, дурак! — всплеснул руками Хольм. — Я не хочу думать об этом в начале года. Потом, ближе к завершению буду смотреть. А пока что, может ты передумал? — Нет. Лучше просто понаблюдаю. Невероятно залипательно, знаешь ли, — улыбнулся он, подтягивая к себе табурет.       Я неловко улыбнулся и немного повернулся, чтобы ему было лучше видно.       Через полчаса я закончил портрет Кристофа. Получилось плохо, и я расстроился. Но Диди начал доказывать, что это шедевр, делал он это столь убедительно, что я смирился, признавая свой гений. — Как думаешь, ему будет приятно, если я отправлю это? — Без понятия, честно. Отправь, — пожал плечами Даль. — Надо ещё что-то нарисовать.

***

      По расписанию пары закончились, в мусорном ведре валялось минимум сто пятьдесят грамм чайной заварки, Дид снова хотел есть, а на столе рядом со мной лежало четыре больших и один совсем маленький портреты. — А это кто? — спросил Хольм, разглядывая маленький листочек. Половинку половинки а4. — Тилль Линдеманн. Человек, которого я ненавижу. — А зачем нарисовал, если ненавидишь? — Ненависть не отменяет моего желания нарисовать его. Он красивый. К тому же, — я показал Диди фото. — Мне хотелось попробовать нарисовать щетину. Как видишь, получилось очень хорошо. — Согласен только насчёт того, что получилось очень красиво. Но чего привлекательного ты в нём нашёл — не знаю. Злобный дед.       Я усмехнулся и убрал телефон, чтобы лишний раз не пугать соседа злобными дедами. «А Уола? У нас же нет фотографий… Если и есть, то это жуткие попытки сделать селфи. Всё криво, смазано. Совсем не то, что нужно для портрета… Херни нафоткал, «местных достопримечательностей» — нет». — Я на почту. Ты со мной? — спросил я, складывая рисунки в папку, пряча её в рюкзак. — Зачем? — Отправить портреты. — Фото отправить не? — Ты не понимаешь, ты просто не понимаешь!       Даль закатил глаза и стал переодеваться, попутно выискивая где-нибудь носки. Уже не парные, просто какие-нибудь.

***

      На почте мы были единственными клиентами. Я начал вспоминать адрес Линдеманнов, вводил же его в запрос для заказа такси. Да и так видел неоднократно. Я всё вспомнил, нашёл индекс, заполнил строки на конверте, сложил туда бумажки и отдал девушке за кассой вместе с парой купюр. — Постойте! — вдруг спохватился я, пока конверт не заклеили.       Мне его вернули, я взял ручку и кое-что написал на обратной стороне портрета Линдеманна. «Теперь буду спокоен».       Я отправил письмо, и мы с Диди решили дальше шататься по Бухгольцу. Хольм предложил поехать в какой-нибудь торговый центр и поесть. Опять. Но я, пересчитав немногочисленные евро, оставшиеся с зарплаты, предложил ехать в канцелярский магазин. Я понятия не имел, зачем нам туда, но Диди предположил, что просто надо. — Да ладно тебе! Шикарная идея. Тем более, мне тоже нужен какой-нибудь эскизник и уголь.       Я видел, как Даль иногда рисовал, но дальше набросков чего-то со стола или странных вещей из головы, как правило, не заходило. — Нам надо вернуться домой, взять ещё немного денег и наушники. Ехать далеко, я без метала не вынесу всех этих людей, — сказал я.       Диди согласно кивнул. Только я не понял, что он тоже взял бы наушники или деньги?

***

      Пока я стоял на остановке, искал песни. Выбор пал на «Psychonaut». Великолепно. Диди рядом со мной тоже что-то сосредоточенно искал. — Наш автобус. Пойдём, — я потянул его за руку к дверям.       Ехать было чуть меньше часа, но за эти сорок-пятьдесят минут погода поменялась от пасмурной, к солнечной, потом опять тучи, чуть-чуть дождя и снова тишина. Просто серые облака. Я очень боялся, что нам придётся бежать под дождём, но паника была напрасной.

***

— Мы ведь купим что-нибудь там, а потом за едой? Да? — спрашивал Хольм-Даль, толкая меня в бок. — Если деньги останутся. К тому же, не думаешь, что мы могли бы и дома приготовить поесть? Мне кажется, что на еду мы уже достаточно потратились. Не для студентов это — по несколько раз за день в кафе есть. — Ну да… Я бюджет свой знатно истрепал сегодня… Ладно, зайдём значит в тот продуктовый! — он указал на вход в большой магазин, находящийся в ТРЦ.       Я кивал, ища взглядом стенд с картами или указатели. Я не помнил, где находится нужный нам канцелярский. Или художественный? Смешанный. Поблуждав немного, мы всё же нашли указатель. — Кошмар, Ричи, мы живём в этом городе, ходим по этим магазинам и всё равно не можем тут ориентироваться! — негодовал Даль. — Ну а что ты хотел? Тем более не так часто мы выбираемся куда-то дальше кафе с Готтом.       Диди неопределённо пожал плечами, и мы, примерно поняв, куда идти, направились к маленькому магазинчику. После огромного зала в Шверинском Шлосспарке, заставленного всевозможными кистями, красками, холстами, мольбертами и прочим, мне жутко не хотелось быть художником Бухгольца. Я хотел обратно.       Но выбора не было, а тащиться в Шверин из-за какой-то до конца не сформированной идеи я не хотел. Это было бы невыгодно. — Ты можешь нарисовать тех дедов на этом холсте! — Диди уже притащил мне акварельный холст небольшого размера. Примерно 40×60, миди. — Дедов, — я скривился. — Стариков, кх-х-хы… — Когда у кого-нибудь из них день рождения? Они вообще знакомы? — Они мужья. День рождения… Ну не знаю, может лучше просто так нарисовать? И отправить так же посылкой без предупреждения. — Так берём?       Я очень хотел попробовать нарисовать Дума (пусть даже с Тиллем) на большом формате, но средства… Я достал кошелёк, чтобы пересчитать наличность. Да, я взял с собой ещё, но всё равно. — Я добавлю тебе пятьдесят процентов стоимости, а ты покажешь процесс и ещё приготовишь ужин. И выпьешь со мной сегодня! «Сколько же можно бухать? Я так никогда не приду в форму…» — Всё, кроме выпивки. Я завязал.       Хольм понимающе кивнул и, взяв холст под мышку, пошёл искать эскизник с крафтовой бумагой. — Ты рисовал когда-нибудь на чёрной бумаге? — спросил он меня, заинтересованный парой чёрных скетчбуков. — На любителя. Но у меня есть белые карандаши, ручки и пара маркеров. Ну и корректор, конечно же. С него всё начиналось. У меня в столе лежит один скетчбук, я так и не закончил его, потому что мне не понравилась такая техника. Могу дать тебе попробовать, а потом вернёмся и купим. — Тоже верно, зачем нам два начатых скетчбука дома. Хорошо, ищем крафт и домой. — Так за продуктами же? — напомнил я.       Диди что-то ответил и углубился в изучение плотности бумаги, хотя крафтовая бумага редко чем-то отличалась.       Проведя в магазине каких-то полчаса, мы вышли к кассе, Диди, как и обещал, оплатил половину холста, потом свои покупки, которых оказалось чуть больше, чем планировалось, и, печально посмотрев на худенький кошелёк, пошёл к выходу. — Что ты сегодня закажешь? — спросил я, поравнявшись с Диди. — Не знаю. А ты правда собираешься что-то готовить? — спросил он с усмешкой. — Ты достаточно заплатил за меня. Тем более у нас был уговор, а если я согласился на условия, значит выполню их.       Даль одобрительно кивнул головой, немного кривляясь. — Какой ты молодец, а!       Я оттолкнул его, смеясь, и повторил вопрос, ведь мы подходили к продуктовому магазину. Выбор пал на «Рихард, что-нибудь твоё вот это пп-шное, ты ведь у нас спортсмен», но когда я предложил для более ярко выраженного эффекта запихнуть ему в зад протеиновый батончик, Даль попросил запечь курицу с картофелем и сыром. Сыр — обязателен. Можно было без курицы, без картофеля, без зелени и сервировки, даже без приготовления! Просто сыр. Но я решил не быть чмом и хорошо выполнять обещания. «В отношениях с Полем такую силу воли бы хоть раз проявил… Урод».       Купив всё, по быстро намеченному списку, мы вышли встречать автобус.

***

      Дорога домой пролетела незаметно за раздумьями, что мне «домом» гораздо приятнее называть вонючую общагу, чем настоящий дом, а ближе к концу поездки я решил, что этим прекрасным словом я назвал бы спальню Хайко. Или резиденцию Линдеманнов. Она ведь действительно очень классная. Качеля, бассейн, мансарда, барабаны. Ох, моя прекрасная жизнь.

***

— Так! — Диди поставил пакет с компонентами будущего кулинарного шедевра (я не сомневался в себе ни секунды!) на пол возле кухонного стола. — Готовить будем вечером, чтобы прям с пылу с жару, сейчас я чего-нибудь перекушу, а ты иди рисуй наброски.       Я выпил стакан воды и, сняв с себя уличную одежду, стал искать чёрный скетчбук, обещал ведь? Зная Даля, я решил, что лучше сейчас, если не найду, поеду обратно в магазин, чем в десять ночи. Через несколько минут я облегчённо вздохнул и положил скетчбук на стол соседа. «Слава богу!»       Я поставил холст на стул со спинкой и отошёл в другую часть комнаты. «Точно Кристоф? Точно с «ним»? Может быть стоит нарисовать что-то другое?..»       Будь у меня возможность, я бы весь оставшийся день смотрел на белое полотно, витая в облаках, думая обо всём на свете, но у меня в кармане завибрировал телефон, оповещая меня о том, что время идти в зал.       Я быстро напечатал кое-что и стал собираться. — Ты куда? — спросил вошедший в комнату Хольм. — Да на треньку. Сегодня я не убитый учёбой, значит буду активнее, продуктивнее, лучше всех вообще! — А, ладно. Вернёшься и готовить будешь? Успеешь?       Я кивнул и, набросив на плечи куртку, вышел из квартиры.

***

      До спортзала я добрался лёгким бегом, повезло, что дождь лишь слегка моросил. Когда я зашёл в раздевалку, первым делом проверил телефон, ведь ждал сообщения. «Насколько я знаю, у тебя скоро тренировка. Удачи тебе, не перенапрягайся сильно. Люблю *цëмк» — от Пауля.       И целых семь фото от Уола. Я, обрадованный таким раскладом, переоделся и уселся на скамью, разворачивая скетчбук.       Ко времени начала тренировки там красовался набросок большого дерева с множеством ветвей и несколькими фигурами, сидящими на них. Я рассматривал рисунок ещё пару минут и думал, что обязательно увижусь с ними вновь. Шнай, Уола, маленький Саша, Михаил, продавец дисков, Полди, басист-страж бухла, Йохан, который любит «Iron Maiden», Северин, те кассирши, все, все, все люди, ставшие в какой-то мере частью моей жизни.       Я тихо и печально вздохнул. «Все, все, все и Тилль Линдеманн, разбивший мне лицо и сердце…»       Конечно, мне пришлось многое пережить, узнать, понять, закрыть, возненавидеть, но что бы ни произошло, всё равно, Шверин — прекрасно место!