Тридцать шесть видов утреннего города

Стоит сказать, что слуги у господина-виверны как на подбор: заботливые, расторопные, с певучими голосами и добрыми лицами; к сожалению, все они также малограмотны и удивительно глупы, будто царственный отец проклял их на короткую память и наивное, прямолинейное мышление. Поэтому, конечно, коробку с надписью «ЦветокЗакона ступень4 разобрать» они искали долго, сверяя каждый иероглиф на записке с надписью на канцелярской ленте. Насколько Лазарь помнил, этих разобрать-коробок лежит около десятка в самом дальнем стеллаже второстепенного кабинета. Развлечение на целый час. Детей развлекать он не умел, и в целом не помнил, как они думают и воспринимают новое, потому говорил на смежные темы: — …и лучше заранее перечислить то, что не является волшебством. Ничего общего с ним не имеют механические куклы, вычислительные машины, самоходные повозки на силе пружин и сцеплений, малые печатные прессы и прочие удивительные вещи. Механические куклы существовали еще с порчи океана, а вычислительные машины — лишь их логическое продолжение. Так что если хотите построить некий полезный механизм, здесь я вам помочь не могу. На последнюю реплику дети не отреагировали — ни переглядываний, ни пиханий локтем, ни вздохов. Значит, никаких механических стражников они не собирали. — А что такое «малый печатный пресс»? — спросил один из них, стоило Лазарю прерваться на вдох. — Механизм, который умеет выводить текст вместо человека. Занимает не две комнаты, а примерно одну стену, и для его обслуживания нужны только две ученых вороны. Человек диктует, вороны скачут каждый по своей половине наборных струн и дергают те, которые соответствуют нужным символам. Механизм передвигает печати с символами и переносит их на закрепленный лист бумаги. Занятное изобретение, у нас в ведомстве было такое… — А можно прийти посмотреть? — …жаль, не пережило прошлогоднее землетрясение, когда весь первый этаж под землю провалился. Теперь у нас два подземных этажа и ни одного механического чуда. Это заявление перепугало детей, но не так, как ожидалось. Может быть, они даже не представляли, что такое обычный печатный пресс. Словом, механизмы их не волновали: — А вороны выжили? Возможно, они слабо представляли, что из себя представляют пернатые чиновники. Уважаемый брат Самсон не слишком жаловал свободолюбивых подчинённых, будь они стражей или прислугой. Что же, Лазарь привык объяснять простейшие вещи: — Конечно, вороны выжили. Им не нужно никаких распоряжений с кафедры краткосрочных предсказаний, чтобы почувствовать приближение опасности. Птицы улетают со своих рабочих мест задолго до начала возможного бедствия — и неважно, что говорят люди, и на каком языке обращаются к ним… К слову, птичий язык тоже не является волшебством в строгом значении. Однажды выполнив условия, можно свободно говорить, и никаких больше… Тихий ребенок неожиданно подскочил на стуле, подал звонкий голос: — Я хочу говорить с журавлями! Они такие красивые! И сильные! А их доспехи! Что мне надо делать! Лазарь и ответил бы, с радостью рассказал все детали и развеял сомнения, но, к счастью, вовремя замолчал; взгляд зацепился за широкий шрам под ухом юного собеседника. Он неосознанно дотронулся до основания собственной шеи. — Это будет вашим домашним заданием. Спросите у уважаемого опекуна, как заговорить по-птичьи. Далее пришлось слегка приврать: — Боюсь, начну объяснять, и разговор затянется до вечера. — Но ведь эту вашу коробку еще не донесли, время есть еще! Расскажите сейчас, пожалуйста! Как будто это так легко! Нетрудно догадаться, что дальше ждёт только бесплодное словесное противостояние, но Лазарь все равно ответил отказом. Несколько раз, мягко и непреклонно, без злобы и раздражения — видят небеса, разговоры с бестолковыми просителями готовили его именно к сегодняшнему дню, к разговору с детьми. Как же милосердна бывает судьба. И пускай выдержка и намерение придерживаться дворцового этикета у маленьких собеседников слабели с каждым кругом уговоров, и пускай кто-то из двоих неотвратимо приближался к критической отметке злости, сказать правду Лазарь не находил ни сил, ни права. Дело в том, что за возможность петь вместе с птицами положено платить малой кровью. Третий господин заплатил эту цену давно. Положение обязывало: ведь все потомки матери-виверны принадлежали Цветку Закона, говорили с птицами и владели семью искусствами. Даже если бы тот, маленький Лазарь отказался от дара лебедей, судьбоносный вопрос задавали бы снова и снова; но он согласился с первого раза, без колебаний. И потому горло ему разрезали в совсем юном возрасте, да так искусно, что и шрама не осталось. Отец учил маленьких виверн говорить с цаплями и чайками, и было это так легко, как не может быть легок ни один человеческий язык — долгое время Лазарь и не представлял, что это не всем дано. Но разве можно так спокойно говорить это тем, кто уже имеет шрамы? Вот уж нет, ворошить печальные воспоминания не стоит — пускай уважаемый брат Самсон разбирается с противоречиями. Это могло бы закончиться весьма печально — недовольство, слёзы и истерика, — и Лазарь мысленно готовился к неминуемому провалу в качестве наставника, но, к счастью, злосчастную коробку наконец донесли. Она оказалась больше, чем образ из памяти, и была больше похожа на… — Это же не детский гроб? — послышался неуверенный вопрос. — Глупости, — ответил Лазарь и указал веером на крышку. — Можете открывать. Внутри было цветасто и беспорядочно, будто по ошибке принесли детские игрушки. Свитков и тетрадей оказалось меньше, чем Лазарь помнил: две стопки бумаги, горстка футляров… десяток лет учёбы выглядит так невзрачно! Все остальное место занимали ворохи талисманов, ленты и узлы, счётные доски, деревянные фигурки, храмовые метелки из конского волоса, связки медных монет… А уж сколько бумажных коробочек и шелковых мешочков — не сосчитать. Так много осталось после обучения, и за годы ничего не пригодилось. — Это инструменты для волшебства? — спросил громкий ребёнок. Маленькие руки так и тянулись ко всему новому, но пока что благоразумие перевешивало желание все потрогать. — Красивые. — Назвать это инструментами будет преувеличением… но да, как механическая кукла движениями напоминает человека, так и эти предметы сгодятся на простенькое волшебство. Окажите услугу: подвиньте ближе ко мне стопку тетрадей, а всё инструменты разложите на столе по подобию, и тогда сыграем в одну игру. *** Юань думала, что господину-виверне эти бумаги нужны, что он будет их читать, или пролистает, или хотя бы пробежится пальцами по корешкам. Однако он даже руки не протянул к тетрадям, лишь слегка закинул голову на высокую спинку своего ивового кресла; руки безжизненно сложены на коленях, а глаза невидящие, застывшие, смотрят в никуда. Когда господин третий перестаёт говорить, то выглядит очень усталым. Лучше не смотреть слишком долго. Лучше заняться делом. Стол был для неё высок, и стулья тоже. Более расторопная Ин притащила совсем низкий столик, на котором только очередная цветочная ваза стояла, переставила на неё коробку (тяжёлая!) и так можно было брать вещи, не слезая со стульев. Юань с осторожностью раскладывала перед собой полосы желтой бумаги, непрозрачные флаконы, шелковые мешочки с землёй и семенами внутри, тряпичную куклу с фарфоровым лицом и другие вещи. По коробке ещё валялось много одиноких листов — может, черновиков? На некоторых были схемы, на некоторых столбиками шли расчеты, где-то мелким торопливым почерком громоздились списки. Читать этот почерк было невозможно — Юань даже не могла разобрать иероглифы на составные ключи, не то что соотнести со своими скромными знаниями. — Разложили? Теперь подайте мне то, что вам больше нравится. Не торопитесь, подумайте как следует. Ин тут же схватила со стола деревянный меч в пестрых ножнах и пару фарфоровых масок — одна белая с благостной улыбкой, одна красная с зелёными слезами. Сама Юань даже не знала, что ей больше нравится самой — все было новое, непонятное, а как вещь может нравиться, если не понимаешь? — Меч и маски принадлежат к разным направлениям волшебства, хотя по их цветам и узорам и кажется, будто они должны быть вместе. Меч этот называется белонефритовым, или павлиньим, или милосердным, или отгоняющим зло, и используют его преимущественно стражники Змеиного корпуса — те, что посвящают рабочее время очищению города от проклятий. Конечно, Ин первым делом схватила меч — Юань бы тоже его взяла, лежал бы он поближе. Назначение его понятно, а вид знаком — все во дворце ходят с мечом на поясе, с оружием на видном месте. — Милосердный меч не может нанести вреда человеку или животному, и даже проклятия не чувствуют боли от его прикосновения. Пользоваться им легко и нелегко одновременно — смотрите, чтобы пробудить его, хватит самого легкого усилия… Господин-виверна нарочито медленно продемонстрировал сказанное: будто обвил нить вокруг резного навершия. После чего положил меч на колени, будто прочитанную книгу. — А павлиньим его называют потому, что тысяча милосердных лезвий похожи на пышный хвост. Видите? Не видеть было затруднительно — за спинкой ивового кресла будто выросла ещё одна стена переливчатых острых бликов, их белый цвет неровный, неустойчивый, распадался на радужное сияние. Это было невыразимо красиво — Юань показалось, она даже может увидеть собственное отражение во всех этих маленьких бликах… хотя это же свет, это же не зеркало? — Хотите подержать меч? — спросил господин-виверна у Ин после небольшой немой паузы. — Н, н, не, — опасливо сказала она. — Это очень красиво и цель тоже неплохая… но это не то волшебство, которое нужно. Расскажите про маски. — Это было модное веяние в то время, когда я учился. Первоначально его создавали для актёров плавучего театра, где каждый человек играет несколько ролей, а то и один человек играет всю пьесу. Считалось, будто привязывая к маскам определенные нити вероятностей, можно на время неузнаваемо преобразить голос, язык тела или даже физические свойства человека… низкий станет выше, хромой сможет скакать как лань, а все незримые глазу привычки станут незаметны. Однако теория не подтвердилась, и проект остался невостребованным. Полагаю, это вам тоже не нужно? — Не нужно, — подтвердила Юань твёрдо. — И вы все так же не хотите сказать, для чего вам волшебство? — Это тайна. Это не обсуждается, вот что. Господин третий только слегка указал на стол: — Тогда продолжайте расспросы. Диковин было много, и допрос затянулся: через руки господина прошло множество вещей, и про каждую у него находилась история: ах, волшебство подземных вод, многообещающее направление медицины; флаконы запечатленной погоды — в моих руках выглядят как игрушка, но из них произошёл наш Стеклянный город, обещание сытой жизни; карты местности, компас и странный прибор измерения дальних расстояний для благословений не одного человека, а целых районов… Голова от этого так и пухла. Казалось, будто добавить волшебства можно куда угодно — но оно или не будет работать как задумано, или его эффект будет неотличим от обычных человеческих усилий. — Я больше не могу, нам ничто не поможет, — шептались в нескором перерыве, когда господину третьему принесли некое спешное сообщение и он отвлёкся начертать ответ. — Может, все-таки сказать?.. Это, конечно, тайные сведения стражи, но это, можно сказать, нам названый дядя… названому отцу родной брат. — Если вслух никогда не назвал себя дядей, то он не названый дядя. А секреты выдавать нельзя никому. — А так мы тут вечность просидим, слушая то да сё. Словом, так и не пришли ни к какому выводу; слова закончились, начали пихать друг друга, уронили стопку тетрадей со стола и поспешили распрощаться. Господин третий, кажется, ничему из этого не придал значения — и Юань стало неприятно, что на них никакого внимания не обращают, ни грозного, ни доброжелательного. Лучше бы отругал их или вздохнул укоризненно, чем вот так взять и… перестать видеть, как все эти придворные. Вернулись в Башни Карпа грустные, расстроенные. К ужину вернулся уважаемый опекун, не успели расставить приборы, так спросил: — Учитель Манлу жалуется, вы от него убежали доставать моего драгоценного брата. И что, стоило ли предстоящее наказание того? Наказание — на выбор: или переписать от руки список ста ключей, напевая песенку с их значениями, или сто ударов деревянным мечом — не волшебным, ученическим — по чучелу. — Не стоило, — грустно отозвались Юань с Ин. — Риски мы посчитали, но расчеты не сошлись. — Разберёмся, — пообещал опекун. — Доедайте и рассказывайте.