Влечение.

Иногда я думаю, что все дело в привычке. С тех пор, как Артёму восемнадцать стукнуло, а я вернулся наконец из армии, мы привыкли играть в прятки. Быстрый отсос в туалете под шум бегущей из крана воды, тихий секс в спальне в компании шалящих нервишек и паранойи: не проснулся ли кто из родителей посреди ночи попить или отлить. Вряд ли их при случае убедила бы версия, что Тигран-лунатик совершенно случайно оказался под одеялом их сына со спущенными трусами. Почти всегда по-быстрому, без особых прелюдий и расшаркиваний, когда каждая минута на счету. Мы настолько привыкли к шухеру, что даже спустя три месяца, как родители узнали о нас и вроде бы смирились окончательно, свободная квартира и широкий выбор между диваном в гостиной и кроватью в моей комнате нас капитально сбивают с толку. Артём вообще сейчас напоминает упоротого кота из мема с надписью «Ачё всмысле» — сидит, подтянув колени к подбородку, и оторопело пялится на героиню отечественного сериала на экране. Эта дамочка, в свою очередь, пялится на мужика, которого за полчаса успела два раза полюбить, два раза разлюбить и три раза послать в пешее эротическое. — Ты понимаешь, почему Клава злится на Славу? — спрашиваю только затем, чтобы прервать затянувшееся молчание. Пиццу мы уже сожрали, на ковре перед телевизором (предлагал ведь «Нетфликс» врубить, но нет, деградировать так деградировать!) и посидели, и повалялись, и снова сели на расстоянии в двадцать сантиметров, как приличные джентльмены. Что с нами такое, блять? Почему мы то трахаемся ошалело, как в порнухе, без тайм-аутов и оглядки на стыд, то делаем вид, что секса в мире не существует вовсе? — Потому что она на самом деле любит Севу? — предполагает Артём неуверенно. — Но злится при этом на Славу, — фыркаю, дергая ворс на ковре. — Какая-то ебанутая репрезентация женского пола. — Ого, — отзывается Артём, по-прежнему головы в мою сторону не поворачивая, но я вижу, как подрагивают уголки его губ. — Какие слова мы знаем. Собираюсь возмутиться, но теряю мысль, разглядывая его в тусклом свете экрана. Тёмные волосы, влажные после душа, вьются на концах полукольцами, родинки на челюсти едва видны под трехдневной щетиной — чем старше Артём становится, тем мужественнее выглядит и тем сильнее мозг плавится и стекает в трусы, когда на него смотрю. Ещё немного, кажется, и он меня и в росте обставит, и в ширине плеч. Не то чтобы мне это не нравилось — как раз наоборот. Просто пока непривычно. — Хорошо, — замечает Майер, — Что мы не Клава, не Сева и не Слава и не делаем друг другу мозг… — он едко добавляет: — больше не делаем. — О, так ты эту муть врубил, чтобы позлорадствовать над бедными героями? — издаю короткий смешок, протягиваю руку и запускаю пальцы в его влажные волосы. Артём вздрагивает еле заметно от неожиданности, но не отстраняется. Чуть наклоняет голову в мою сторону, позволяя гладить. Делает вид, что смотрит сериал, но покусывает щеку с внутренней стороны и забавно морщится — как всегда, когда теряется и не понимает, что делать и говорить дальше. И может, мы действительно привыкли к украденным моментам, когда времени мало и зашкаливает адреналин. Но что мешает украсть себе момент прямо сейчас? Пусть даже нас никто не торопит. Прижимаю одну из влажных прядок пальцем к его шее, пропускаю под ногтем — Артём ёжится от щекотки и тихо фыркает. Двигаюсь ближе, наклоняюсь и целую его шею в том месте, где только что провел пальцем. Прядка попадает под губы — вкус у воды с плохо смытым шампунем так себе, а запах приятный, персиковый. — Ты меня нюхаешь? — спрашивает Артём с подозрением, оживляется и пытается оттолкнуть плечом. — Блин, Тигран, футболке сто лет в обед, не ту взял… — Не пизди, — бормочу и жмусь к нему боком теснее, — Пахнешь офигенно. Майер, зараза, судя по вздоху с намёком на облегчение и тому, что замирает и перестает пихаться, только рад, что я к нему полез сам. Осмелев, целую выше, облизываю мочку и мну губами квадратную шляпку сережки-гвоздика. Артём железом обрастал так постепенно, что брат только на прошлой неделе очнулся. «Млять, в ухе, в языке, бровь планирует, — ворчал он, нагнетая, когда приплелся забрать меня на пары с утра пораньше: удивительно, учитывая, что обычно это я его с матами вытаскиваю в универ. — Скоро в рамках металлоискателей пищать начнет… Слушай, а у него нигде там больше нет ничего? Нет, стой, не говори! Не хочу знать». Да я сам бы ебнулся, заяви мне Артём, что хочет проколоть, скажем, сосок или пупок. Или сразу уздечку — гулять так гулять. Дело, конечно, его, но меня прёт от его тела и без всяких украшений. Придерживая Артёма за плечи, опрокидываю на ковер и задираю его футболку до подбородка. Пока не очнулся — хотя Артём и не думает сопротивляться и позволяет удобно устроиться между его ног — целую в ключицу и веду губами ниже. Втягиваю в рот твердый сосок и, услышав отчетливый судорожный выдох в макушку, облизываю и тру кончиком языка. Меня лично таким не проймешь, но у Артёма соски чувствительные: стоит поиграть немного, и заводится с полуоборота. — Тигран … — шепчет, задыхаясь, и мнет второй сам между пальцев. Вскидывает бедра и трется о мой живот стояком, который легко выскальзывает из-под резинки великоватых спортивок. Знал бы, что он без белья, вряд ли бы так же терпеливо и долго сидел, втыкая в телик. Артём тянет громко и жалобно: — Ти-и-игран, я сейчас кон… — Ш-ш-ш, постой. — Перестаю лизать сосок и опускаю руку на его член. Пережимаю у основания, ловлю обиженный взгляд из-под ресниц. Сердце колотится прямо в кадык. Сам почти готов после недели воздержания, но стоически вспоминаю про сопромат, слегка сбивая градус, и проговариваю хрипло: — Потерпи. Кончишь попозже и мне в рот, окей? Артём вспыхивает и елозит затылком о ковер. Бормочет что-то согласное, тяжело дыша. Похоже, обещание минета перевешивает желание спустить по-быстрому — обычно и выбора-то нет. Убедившись, что он продержится, убираю руку и спускаюсь мягкими поцелуями по его груди и животу. Задеваю губами влажную головку и облизываю горький предэякулят с губ. Сначала списываю утихший звук сериала на шум крови в ушах, но замечаю краем глаза, как Артём вслепую давит пальцем на кнопку валяющегося рядом пульта. Ух ты, мы хотим слышать, как у Тиграна хлюпает во рту, когда он сосет? Артём приподнимает задницу — немедленно снимаю с него спортивки, не дожидаясь устного приглашения. Опять устраиваюсь между его ног, подтягивая ближе за бедра. На секунду-другую подвисаю, разглядывая влажную припухшую дырку. Вроде знал, что Артём не в ванне с пеной валялся почти час, но от промелькнувшей в голове фантазии, как он готовился, горло перехватывает, как в самый первый наш раз. Сую средний и указательный в рот, царапая от спешки небо, тщательно облизываю пальцы, прежде чем погладить дырку и надавить на податливые края. Артём дышит громко и тяжело. Издает короткий полустон: не мучая долго, обхватываю его губами. Глубокий горловой он не очень любит, куда больше — когда тру головку языком, толкая о щеку, и потрахиваю его пальцами в процессе. И если когда-то мне казалось, что нет ничего приятнее, чем изучать «нравится» и «не нравится» Артёма в постели постепенно, оставляя шанс удивить его в будущем чем-то новым, то теперь все ровно наоборот. Пробирает до дрожи, что его желания и привычки в ласках я наизусть выучил. Что именно он обожает, от чего он взвивается и сжимает в себе либо пальцы, либо член. От чего его глаза темнеют, а губы после красные и опухшие, потому что он постоянно кусал их, безуспешно сдерживая стоны. Он проходится рукой по моим волосам и скребет ногтями на затылке, где выстрижено покороче. Закидывает ноги мне на плечи и сам толкается мне в рот размашисто и грубо. Сосу активнее, с пошлым хлюпающим звуком прокатывая его головку по щеке. Мои пальцы входят в него уже до самых костяшек — он так доверчиво расслабляется, позволяя делать ему хорошо. Точно зная, что я с этим не подведу. Упираюсь ступнями в тумбочку под теликом, но сил и выдержки не хватает остановиться и предложить диван. Язык немеет, все тело бросает в пот, меня берет крепче, чем когда минет мне делает он. Хочется застонать, что и делаю, чувствуя, как Артём уязвимо вздрагивает от вибрации этого звука и сладко выдыхает. Он берет меня в рот нетерпеливо и жадно, не давая нам обоим и пары секунд передышки. Подмахивает бедрами, сжимает мои пальцы в себе. Стонет протяжно, а я не сразу догоняю сквозь звон в ушах и вязкое марево в башке, что кончил, что вообще успел подрочить насухую, запустив свободную руку в трусы. — Тигран! — вскрикивает Артём и больно царапается, вцепившись мне в волосы. Отстраняет мою голову, заставляя выпустить член изо рта. Подхватывает дрожащей рукой и тесно проводит головкой по моим саднящим губам. Издает еще один гортанный низкий стон и кончает: его сперма брызгает мне на подбородок, футболку и ладонь, которую в последний момент подставляю, чудом вспомнив про мамин ковер. В глазах проясняется не сразу. Усмехаюсь криво, снимаю футболку и ею же вытираюсь, пытаясь отдышаться. Майер поднимает голову, смотрит виновато. Краснеет, что видно даже в тусклом свете экрана, и выдавливает в промежутке между рваными выдохами: — П-прости… хотел так… — Обожаю, когда ты хочешь так, — говорю честно, забираясь на него и целуя в искусанные губы. Приспускаю плавки, чтобы прижаться своим членом к его. И понимаю с приятным удивлением, что в этот раз буду готов к продолжению куда раньше обычного. Лениво играю со штангой в языке Артёма в поцелуе, перехожу плавно на шею и плечи. Жду, когда выровняет дыхание, и предлагаю: — В душ? — А ты меня там трахнешь.? — шепчет проникновенно в ухо, и член дергается, снова наливаясь кровью. Черт, да у меня никогда так быстро не вставал снова почти сразу же. Майер возится подо мной, просовывает руку между нашими телами, касается стояка. И сообщает довольно: — Он точно хочет меня трахнуть. — Ещё бы он не хотел, — хриплю, сцепляя зубы. Бодаю Артёма лбом в плечо, когда, хихикнув, начинает растирать сперму по стволу. — Малыш, прекрати мне дрочить, иначе мы никогда с этого ковра не сползем. — Тигран… — зовет, вдруг серьезнея. — Что? — напрягаюсь невольно и приподнимаюсь на руках, заглядывая ему в глаза. — Хочу, чтобы так всегда было, — говорит он, улыбаясь, и я расслабляюсь тут же. люди, когда на стенку лезут, им вечно предлагают попить ромашкового чая. Но улыбка Артёма от нервов и тупых загонов помогает раз в десять эффективнее. Он ловит, видно, легкое недоумение в моем взгляде, потому что объясняет: — Ну, чтобы мы не парились больше… и не тупили, когда мы только вдвоем и часы над ухом не тикают. — Не будем париться, — отзываюсь уверенно и наклоняюсь за очередным поцелуем, — Было бы из-за чего, правда?