Кремово

В магазине детской одежды на них косятся неодобрительно — от Тэхёна пахнет травой. Не душистой, луговой, а самой настоящей коноплёй, чуть терпкой, оседающей в лёгких весельем. Таков его природный запах. Чимин надевает на пальцы крошечные пинетки, шагая ими в сторону будущего крёстного. Пусть все пялятся, Тэхёну он доверяет полностью. Со студенческих времён, когда они поехали на стажировку в Америку и крутили косяки в разъёбанном трейлере, и до сих пор, бережно теперь берущего под руку и ведущего в туалет, потому что на мочевой пузырь опять давят. — Блины пинаются?.. Чимин улыбается. Близнецы в его животе толкаются. План скупить пол магазина прерывается. Хосок ходит с ним на йогу для беременных, втирая в раздевалке согревающий крем в поясницу. — Как же я скучаю по танцам, Хоби… — Нельзя, матрёшечка! В ближайшем будущем ты разве что под «Супер тунца» по сто раз на дню с детьми отжигать будешь. Поверь мне. Джин приготовил его любимые свиные рёбрышки, с радостным: «Та-дааа!» доставая из духовки, и Чимин бежит в туалет, содрогаясь над унитазом. Перепуганный Сокджин быстро и плотно запаковывает горячее блюдо в плёнку, прячет в холодильник и распахивает все окна, размахивая полотенцем. — Прости! — Нет, не извиняйся, Чимини. Что просят твои Блинчики? Что бы ты хотел на ужин, папочка? — …Самую дешёвую и дрянную лапшу, острую. Лицо кулинара даже не дрогнуло, он лишь уменьшил порцию специй до преступного минимума. — Но я хотел о-о-острого! — Вот когда родишь, и перестанешь кормить грудью… — Мне вовсе не холодно, — Чимин шевелит пальцами ног в мягких тапочках. Взамен не оставляющих места воображению тряпочек, Чонгук на фотосессию предлагает пушистые свитера и вязанные кардиганы, готовый окружить Блинов всем теплом, что у него есть. — Нарисуй мне что-нибудь? — хитрит Чимин. — Боди-арт? Самый младший из компании хмурится — глава семьи предупреждал о капризах, и что исполнять все прихоти вовсе не обязательно. Он неуверенно смотрит на смуглую кожу, пытаясь абстрагироваться и отнестись как к холсту, на котором расцветут узоры, и… Малюсенькая пяточка появляется под едва притронувшейся кисточкой, Чонгук ойкает и останавливается. Фотосессия получается одетой и целомудренной. Намджун протягивает и кладёт свои большие, широкие ладони на живот только после разрешения, замирая благоговейно. Чимин променял шесть кубиков пресса на упругий шар, на который не натягиваются толком ни одни штаны. Со спины фигура омеги всё так же привлекательна, и о его положении можно понять разве что по этой округлости. — Чудо какое, Чимини! Как мне не терпится с ними понянчиться… — Он уже практикуется, — усмехается Юнги, выкладывая закуски на деревянные менажницы. — Прямо посреди рабочего дня, в кабинете, сидит и собирает Лего, даже не матерясь, когда роняет малюсенькие детальки. — Ваших детей я не уроню, — обещает альфа со всей серьёзностью. Чимин верит, вытягиваясь на диване у камина, подкладывая под себя подушечки. Друзья и коллеги, Намджун и Юнги сами накрывают на журнальный столик, открывая белое вино и соприкасаясь бокалами со стаканом Чимина, до краёв наполненного обычным виноградным соком. Омега жадно принюхивается, тянет в рот кусочки прежде ненавидимого манго и козьего сыра, ест миндаль и оливки, солёные крендельки и голубику, и всё ему не то, пока он не целует Юнги, когда отошёл Наму, вылизывая рот с алкогольным привкусом. — Господи, как же мне хочется… Я читал исследования, в них утверждалось, что немножечко вина… — Не хватало ещё экспериментов над нашим потомством проводить, — ворчит Юнги, надавливая пальцем на кончик носа, роняя обратно на подушки. Скрестив руки на груди, Чимин устраивает отёкшие ноги на его коленях, и муж понятливо принимается разминать, массируя. Под возобновившиеся, тихие разговоры он дремлет, окутанный пледом и успокаивающими феромонами. Сонным утром, Юнги приносит в постель кофе без кофеина, но с сахаром и сливками. Чимин смотрит в окно, отпивая глоточками, и поджимает губы — их запланированный отпуск отменился, нельзя ему ни на самолётах летать, ни на лошадях прокатиться, и не известно, когда они смогут вырваться вдвоём и без забот. — Чего скуксился? — садясь рядом, Юнги целует в лохматый затылок. — Все только и делают, что о Блинах заботятся, а мне всё запрещают. И ты этому способствуешь. — Какой замечательный повод подуться. — Не смешно! Мне даже в ванной не полежать… — Ты в прошлый раз пытался там сам себе ногти на ногах подстричь и чуть не родил раньше срока. — Я беспомощный. Не сексуальный инкубатор на ножках. Юнги щурится, забирая чашку и ставя на прикроватную тумбочку. — А ну-ка повтори… В каком это месте ты не сексуальный?.. Чимин ждёт доказательств обратного, приподняв брови. — Думаешь, здесь? — шепчет Юнги на ухо, и прихватывает мочку губами. — Или тут?.. Поцелуи щедрой россыпью — по всему телу, снимая пижаму. Чувствительные соски, ещё не истерзанные детскими ртами, без молока — вылизаны до красноты и высокого стона. Чимин прикрывает глаза — из-за живота, склонившегося между его ног Юнги всё равно не видно. — Нам ведь можно? — засомневавшись, альфа встаёт с кровати. — Если ты сейчас же не займёшься со мной сексом… Юнги достаёт смазку, и поворачивает свою пару на бок. Покусывает заднюю сторону шеи, шевеля пальцами внутри в мучительно медленном ритме. Чимин сопит, пытаясь насадиться глубже, мелкими толчками двигая навстречу бёдрами. — Давай, давай, давай же… Он просил и в тот самый раз, когда залетел — с двумя ногами, закинутыми на плечо, проезжаясь по простыне лопатками, весь в засосах, со связанными над головой руками. Теперь, он подталкивает, положив ладонь на бледную ягодицу позади, и покачивается — неторопливо, дыша прерывисто ртом. На последних сроках Юнги очень нежный, заменяя похоть любовью, откровенный в признаниях больше обычного, и от слов кружит голову. — Гормоны, — вытирая влагу с щёк после оргазма, Чимин тоже очень сильно его любит. Юнги понимающе ухмыляется на лукавство. — Блинов хочешь? — У меня уже есть два. — Я про те, что из теста. Испечь тебе?..