Кремово

С печальным клёкотом стая серых гусей летит по небу, возвращаясь в родные края — на пасмурном, затянутом облаками небе видно их клин. Юнги наблюдает за ними снизу, сквозь толщу воды, и выпускает ртом пузырь воздуха, что лопается на поверхности болота. Плоп! Снег почти весь растаял, а на кочках со старой, пожухлой травой, жёлтыми пятнышками расцветает мать-и-мачеха. Дни стали длиннее и теплее. Всё пробуждается от зимней спячки, но Юнги с удовольствием поспал бы ещё. Он переворачивается на бок, распушив длинными пальцами мох под собой, и щелчком отправляет вертлявую пиявку подальше. Самые ядовитые змеи те, что живут в воде, и одна из них как раз волнообразно, стремительно, бесшумно плывёт к рыжей цели, что беспечно лакает, припав на передние лапы у края берега. Юнги ловит змею и кидает в противоположную сторону, со свистом рассекая ею воздух. Лис, навострив уши, вздрагивает, поднимая морду и фырчит, сморщив нос. — Это же каким надо быть придурком… — шепеляво тянет Юнги, довольный, садясь на наполовину утонувшее дерево, закидывая ногу на ногу, и облизывает вмиг пересохшие губы. Лис тявкает и скалит зубы, прыгает на берегу, размахивая пушистым хвостом. — Иди в нору, щеночек, — Юнги отлепляет улитку от потемневшей коры, разламывает коричневую ракушку в кулаке, отряхивая и промывая от осколков, чтобы съесть. На следующее утро Мин находит на том месте заячью тушку, чьи глаза уже помутнели, но он ещё не окоченел. Тихий шёпот стелется вместе с молочным туманом, что клубится, тянется, расползаясь в стороны. Шёпот настойчиво проникает в уши, побуждая проснуться, и Юнги недовольно выплывает на поверхность. Его зелёные, мокрые волосы сосульками прилипают ко лбу. Тэхён приветственно улыбается, весь в драном тряпье — на рукавах разрезы, штаны исполосованы. — Что тебе надо? — бурчит Юнги. — Опять за ядом пришёл? — Мне нужны твои слёзы. Маленький, пустой флакон вкладывают в ладонь и Юнги зевает, подставляя сосуд к щеке. — Так будет долго. Съешь лучше вот это? От горькой, жгучей, салатовой дряни Юнги рыдает в три ручья. В полнолуние в лесу всегда не спокойно, зверьё шебуршится, ухают филины, ветер то и дело меняет своё направление. А ещё сверху сыплются розовые цветки вереска, обрываемые со стеблей, перетираемые, прицельно попадающие на спящего юношу, вода над которым приходит в лёгкое волнение, и сквозь закрытые веки, в ровном отсвете луны появляются танцующие точки. — Какого хре… Чимин! Всплеск, хихиканье, и последняя горсть цветков осыпается уже на голую кожу. Отплёвываясь, Юнги встаёт — слои мха под ним шаткие, нет устойчивой опоры, и он шлёпает, проваливаясь по колено, и с кряхтеньем выползает на берег. У Чимина сияют азартом глаза, а рыжий хвост бьётся о крепкие бёдра. — Догони. И младший срывается с места, вновь смеясь. Юнги бегать не любит, и ковёр из хвои ему не мягок. Сухие иголочки впиваются в ступни, когда он перепрыгивает через корни деревьев, чтобы догнать наглого, дерзкого, непослушного лиса. Тот поддаётся, лишь слегка утомившись, и визжит, перекинутый через колено, от тяжёлых, звонких ударов по ягодицам, где тотчас алеют пятна по форме ладоней. Чимин пыхтит и вырывается, роняет на спину и впивается в нижнюю губу острыми зубами, прокусывая до крови и спешно зализывая. Юнги водит пальцами по его волосам, вплетая между рыжих прядей, и оттягивает их, чтобы отстранить от себя и заглянуть в лицо. — Эй?.. Чимин улыбается, широко и ярко, не видя ничего в этот момент, и Юнги чмокает в чувствительный нос, отталкивая, и бежит обратно в болото. — Здесь так моооокроооо! — ноет младший, разлёгшись на груди, хнычет в изгиб шеи, стискиваемый по бокам острыми коленками. Юнги дотягивается до его хвоста, играя с ним, щекочет самого Чимина светлым кончиком. — Комары и мошки вот-вот объявятся, и будут тебя заживо есть. Чимин кусает в плечо, порыкивая. — Ещё раз кровь мне пустишь, и я с тебя шкуру сниму. — Пойдём к людям? — Вот уж нет. — Ну пойдёёёём! У них сухо и тепло. — И шумно, и воняет. И непонятное всё. — Тэ нам поможет. Давай, тебе же понравилось в прошлый раз? — Да ну. В хижине Тэхёна горит в камине огонь. Чимин тянется ближе, греясь, хоть и знает, что опасно. Рядом с ним, на дощатом полу, чашка травяного чая. Юнги сидит с хозяином дома за столом, в коротких шортах и безразмерной футболке. — И документы нам наколдуй, чтобы проблем не возникло. И денег дай побольше, я нифига не запомнил как пользоваться наземным транспортом, никаким, кроме такси. Его высохшие волосы мятного цвета, и длинные ногти он сгрызает, нервничая. Дотошный и скрупулёзный, переживает за беспечного лисёнка больше, чем за себя, что хитростью опять его вынудил на приключения. Тэхён мысленно прикидывает, что с них стребовать в ответ. — Юнги, сколько у тебя утопленников в болоте? — А что? — Нет ли у них древних монет каких-нибудь в карманах? Или наконечников копий и стрел, застрявших в скелетах? — Я посмотрю. — Фу, — с фырчаньем отзывается Чимин. Тэ достаёт для них приличные вещи, проводит подробный инструктаж, вызывает из города своего друга, что отвезёт на машине от края леса в город, и получает от Юнги куда большее, чем ржавую монету — в банку пойман болотный огонёк, что сводит с ума путников, завлекая на смерть. — Что с этим делать, сам знаешь. — А ты — с этим,— вручая кредитку и мобильный телефон, он благоговейно ставит банку на полку. — И шнурок дай. — Шнурок? — Тонкий и прочный. Вот такой,— Юнги показывает руками необходимую длину, и позже, вяжет прочные узлы вокруг каплевидного, гладкого камня, что повесит Чимину на шею. В Чонгуке волшебной крови-то почти и нет, но, как и все волшебные существа, он красив. Притихшая парочка на заднем сиденье внедорожника слушает музыку, обмениваясь взглядами, и сплетают пальцы в замок, вцепившись друг в друга. — Эм… Как у вас дела? — выруливая на трассу, нарушает молчание Чон. — Рыба на нерест пошла, — подумав, отвечает Чимин. — В болоте ничего нового, — пожимает плечами Юнги. — А какие у вас планы? — Погулять. — Кушать хотите? Могу вас сводить в хороший ресторан. — Только никакого ва-са-би, — предупреждает Юнги. Чимин урчит от рисовых клёцек в остром соусе, жуя и морепродукты, а вот овощи отодвигает подальше, к краю тарелки. Юнги жарит мясо на гриле, орудуя щипцами так ловко, что ни за что не догадаешься, что делает он подобное крайне редко. Чонгук рассказывает им обо всём, что происходит в мире, и кажется, что это обычная встреча с приятелями, что вернулись из странствий. Чем больше Чимин говорит, тем явственней пробивается его пусанский диалект, а в речи Юнги — устаревший, из Тэгу. Они чокаются рюмками с соджу, почти не пьянея от алкоголя. — А вы и тогда были влюблены? —ляпает, не подумав, Чонгук. Тогда — это ещё до того, как Юнги утонул, а Чимина, сорвавшего голос, загрызли дикие звери. Сейчас они целые и невредимые, и взрослее Чона не на пару-тройку лет, а гораздо старше. Чимин нежно улыбается Мину. — Да. Только этот дурачок об этом вряд ли догадывался. — Догадывался. Не попёрся бы я с тобой иначе искать цветок папоротника. — Нашли? Пак хитро ухмыляется. — А как же… Ваши семьи? — Мы не помним. — И не хотим. — Если вас кто увидит случайно? — Да некому уже нас узнавать, Куки. В парке Чимин завороженно смотрит как танцует группа ребят, снимая видео для какого-то челленджа, а Юнги завис у старичка, что развлекал детей большущими, мыльными пузырями, что переливались всеми цветами радуги на солнце. — Хочу в ванну, — подходя сзади, Юнги обнимает за талию. — Давай сначала в кино? — Там громко, ты испугаешься. — Но хён! — Хён? — Юнги-хён. Как и предсказывал хён, в кинотеатре Чимин испуганно жался к костлявому боку, пряча нос в подмышку и постоянно вздрагивая. Извиняясь перед остальными зрителями, Юнги за шкирку вывел оттуда, вызывая такси, и отправляясь в забронированный номер с огромной ванной, где легко могли поместиться вдвоём. Держа в руках гостиничный бутылёк с шампунем, Чимин по слогам читает состав, а Юнги дует на пену, жалея, что такого чуда в болоте без вреда обитателям не создать. Они не одеваются после, голышом ложась на кровать, накрываясь общим одеялом. В темноте, в тепле, Чимин сворачивается клубком, и ойкает от щипка за ягодицу. — Я поспать и у себя там мог. — Ооо! — Ты же сам хотел, чтобы было сухо и мягко, Чимини. — Теперь хочу твёрдого и влажного. — Чего именно? — Всего. Чимин вылизывает, как животное, а Юнги и рад, что кожа покрывается слюной, подставляясь. Одеяло они сбросили на пол, чтобы не мешалось, и в неконтролируемых попытках уйти от слишком приятных прикосновений, Юнги уже по диагонали кровати лежит, задушено хрипя в подушку. До лёгкой боли Чимин раздвигает бледные ягодицы, чтобы ткнуться языком в самый центр, и сопит, обводя колечко сжатых мышц. — Расслабься… Медленно, постепенно, Юнги отогревается под его телом, придавленный, стиснутый крепкими руками, вскидывает бёдра навстречу, чтобы попасть в ритм и принять глубже. — Не так всё раньше было, — позже, отдышавшись, старший поправляет прилипшую ко лбу чёлку. В голове разрозненные картинки-воспоминания, поломанным калейдоскопом. — А как? — Чимин кладёт ладонь на подрагивающий живот, обводит большим пальцем пупок. — Мы… Ты мне отдавался, Чимини. — Я и сейчас тебе отдаюсь. Минут через пятнадцать как раз собирался объездить ленивого хёна… Чонгук забирает их спустя пять дней, стараясь не пялиться на россыпь засосов и опухшие губы. У Юнги они потрескались, и Чимин бережно мажет их заживляющей помадой, целует, и снова мажет,.. — Вы не думали о том, чтобы остаться в городе? Возникшая пауза повисает между ними, тёмные глаза Юнги сверлят затылок Чонгука. — Зачем? — Нетфликс? Игровые приставки? Еда? Чимин потягивается, с тихим урчащим стоном. — Мне и в лесу играть нравится. И еда там есть. — Но люди… — Людей мы не жрём, а прогоняем прочь,— качает головой Юнги. Тэхён встречает их у порога хижины, непривычно взволнованный и грустный, обнимающий себя за плечи. Мин, торопливо снимающий с себя одежду, хмурится. — У нас пополнение. Парень свалился с горы на этой неделе…