Кремово

На самом деле, если ты красив и из обеспеченной семьи, с которой у тебя хорошие отношения — то это отталкивает людей. Нет, конечно, есть те, кто заводит дружбу ради пользы и выгоды, гордо и небрежно сообщая: «Да, мы знакомы», но по-настоящему близких людей — ничтожно мало. Это как будто бы проклятье, из-за которого обречён в одиночестве сидеть в золотой клетке. Потому что откровенные разговоры со сверстниками похожи на оправдания, и никак не удаётся объясниться до конца, что и в богатых семьях тоже бывают проблемы. Скандалы с крушением техники, синяками и хлопками дверьми. Попрекание деньгами, угрозы лишить всего — разделить имущество, отсудить детей, упечь в психушку, наняв лучших адвокатов. Но в это либо не верят, либо отмахиваются, говоря, что это не так страшно как голод. Родиться с золотой ложкой во рту означало что ты должен знать, как ей пользоваться. Оправдывать высокие ожидания, прилежно учиться, всегда держать лицо. В огромном доме постоянно кто-то есть — уборщицы, няньки, охрана, и нельзя выйти в трусах, развалившись на диване перед телевизором. Воспитание не позволяет слишком громко смеяться, материться, вести себя развязно. Подобает быть вежливым, уважительным, лучшим образцом. «Фильтруй свой базар», шипела мать в подрагивающее ухо, сжимая запястье под столом. «Не позорь», смиряя тяжёлым взглядом, урезонивал отец. — Ой, да что ты жалуешься! Лучше плакать в лексусе, чем в разваливающемся на ходу автобусе, — возмущались остальные. Личный водитель, кстати, ни разу не видел слёз Юнги. Их видел Хосок, когда младший Мин, по окончанию празднования своего дня рождения, сопя, отдавал ему подаренное — цветастые шмотки и бесполезные для него вещи, подтверждающие что родители понятия не имеют о том, что в действительности нравится сыну. — Носи, продай, делай с этим что хочешь. Хосок бережно стирал влагу с щёк, целовал в разгорячённый лоб, вставлял наушники в уши и вовлекал в дурацкий, безумный танец, предлагая выплеснуть клокочущую злость и обиду. А потом… Достигнув совершеннолетия, стало и легче, и сложнее. Меньше вмешательств в личную жизнь, больше ответственности за самого себя. Переехав в отдельную квартиру Юнги сам, на коленках, мыл пол, и позволял себе проводить выходные не продуктивно, не полезно, бессмысленно и беспечно. Солнце светило в панорамные окна, и вслед за сияющим прямоугольником Юнги перетаскивал по полу футон, греясь в тёплых лучах и лениво шевеля длинным, чёрным хвостом. Никаких костюмов, никаких звонков, никакого давления. Намджун и Хосок звали пойти прогуляться и выпить пива, но, фу — ходить с бутылкой по улицам, когда можно лежать… Вечерело, когда раздалась трель дверного звонка. Дёрнув ушами, Юнги нехотя приподнялся, хмурясь. Трель повторилась. У кого хватает настойчивости?.. — Чимин. — Хён! — шумно сглотнув, младший с наскока душит в крепком объятии. У Юнги настолько мало друзей, что его беззастенчиво тискает пёс, радостно лизнув в щёку. Юнги кривится, упирается в плечи, отступает назад. — Помойся. Смущённо хихикнув, Чимин роняет спортивную сумку на пол и спешит в душ. Он явно только что после тренировки, в растянутой майке и просторных шортах, тёмные волосы взлохмачены, а бронзовая кожа покрыта тонким слоем пота. От него не воняет собакой, не настолько, чтобы это было противным, просто… — Эй, Чимини, будешь холодную лапшу? — опираясь о дверной косяк, Юнги, скрестив руки на груди, наблюдает за шевелениями тела за матовым стеклом в клубах пара. — Спасибо, да! Пак так искренен и так благодарен. Он не прибедняется и не врёт. Если он голоден, то позволит себя накормить. Если у него плохое настроение, то он тихо попросит погладить. Чимин не лебезит, наоборот, любит пикироваться и дерзить, показывая свой слишком длинный язык. А ещё он очень тёплый. Понаблюдав, как исчезает с тарелки щедрая порция лапши с мясом и овощами, Юнги тянет его за руку к оставленному футону. — Сделаешь мне массаж? — бесхитростно спрашивает младший, снимая одолженную футболку. Из-за одинакового размера, часть одежды из гардероба Юнги давно уже перекочевала к нему в шкаф. Мин отмахивался, что ему столько не надо и бери на здоровье, только бы тонсен не заболел и не светил накаченными мышцами перед остальными. Чимин...Такой наивный дурачок, окутанный запахом кота, чистенький, идеально сложенный, невинный и сладкий. Он и понятия не имеет, что за ним своеобразно ухаживают. Мельком взглянув на свои подпиленные ногти, Юнги седлает бёдра и с мурчанием принимается мять лопатки. — Бооооже! — стонет Чимин, податливый и гибкий. Юнги слизывает слюну с уголков губ, его грудь вибрирует от звуков, что он сам издаёт, тарахтя и вминая. За окном закатывается солнце, а у Юнги закатываются глаза от наслаждения, потому что кожа такая упругая и мягкая, а стоны такие тягучие и глубокие… Звонок телефона отвлекает Чимина, он отвечает, включая видеосвязь, и мычит вместо приветствия. — Чи… ГОСПОДИ! Над его плечом виднеется лицо хёна, с тёмными глазами с вертикальным зрачком. Тэхён — тигр, тоже из семейства кошачьих, оценивает ситуацию несколько безмолвных секунд. — Друг, он ведь тебя трахнет рано или поздно. — Так я и не против. — Что?.. — хрипло вырывается у Юнги. Чимин сбрасывает вызов и переворачивается на спину. — Ты бы хоть поцеловал уже, а то только кормишь и щупаешь. И он подкидывает бёдра вверх, отчего Юнги падает вперёд, на выставленные ладони по бокам от головы Пака. — То есть… Короткие пальцы гладят острый подбородок, обводят нежно-розовые, влажные губы, задерживаются на щеке. — Давай?.. И Юнги отдаёт ему всё.