Кремово

Юнги сначала даже не понял, что это подкат. — Ты такой умный, Юнги-хён. В столовой университета как всегда шумно, но проникновенный голос Чимина звучит отчётливо и необычайно низко. Намджун, дёрнувший было головой в начале фразы, недоумённо хмурится, а потом изумлённо приподнимает брови. — Научи меня, хён? И нет ведь ничего странного в том, что первокурсник просит помощи у кого-то постарше. Мин жуёт рис, скатав в комочек и пихнув за щёку, мычит неопределённо, пожимая плечами. — Когда у тебя есть свободное время? Сокджин, заинтригованно наблюдая за ними с другого конца стола, принимает решение и хлопает в ладоши. — Так, Чимини, у меня подработка с шести до одиннадцати по средам, четвергам и субботам. Меня не будет дома, чтобы не мешать вам заниматься, да, Юнги-я? — Ну да… Только по средам я тоже занят. — Значит, четверг и суббота, — мурлычет Пак, широко улыбаясь. Хосок хохочет Тэхёну в плечо, что с затаённой гордостью шепчет: «Невинная ромашка вышла на охоту». Юнги со всей ответственностью вываливает на стол старые конспекты, роется в них с сосредоточенным видом, листает… — Не знаю, насколько для тебя разборчив мой почерк… Чимини, не обязательно так… Прижиматься. — Ой, это кинестетическая фигня. Мы, кинестетики, когда по телефону разговариваем, нарезаем круги по комнате и пытаемся неосознанно добежать до собеседника, коснуться… Я это к тому, что на слух не очень воспринимаю информацию, мне надо близко видеть губы. — То есть, для тебя невербальный язык тела понятнее? Так вот почему у тебя проблемы с учёбой. Проблем у Чимина как таковых нет, кроме одной — тугодумность умного хёна. Тот медленно читает вслух, поясняя, жестикулируя, не тушуется от пристального взгляда, разве что чаще облизывает пересохшие губы. Чимин исправно приходит в общажную комнату — в футболках с растянутым воротом, в коротких шортах, благоухающий гелями для душа. И почти ложится на плечо Юнги, прижимаясь со спины грудью. — Хён, неудобно, весь день на стульях сидел, может, позанимаемся на кровати? — Лентяй! Вот я в твои годы… — Ой-ой-ой, началось. Давай ляжем? — И ты заснёшь. — Обещаю, что не засну. Юнги взбивает подушки, устраивается полусидя на покрывале, Чимин — притирается весь, вплотную. Слушает переливы интонаций, водит кончиком пальца по голой коленке, и медленно-медленно, как змея, ползёт рукой, чтобы обнять поперёк живота. — Ты хоть что-нибудь запомнил? — отложив тетрадь, Юнги моргает, замечая только сейчас почему так тепло, хорошо и уютно. Странно, но Чимин и правда усваивает материал — почти, допуская глупые ошибки. У Юнги нет времени особо анализировать ситуацию, он заранее готовит чай на двоих, эго растёт от чувства что он кому-то нужен, и ему правда приятно, когда неосознанно (ха!) обнимают. — А почему ты в очках? — Линзы закончились, — вошедший Чимин смущённо опускает глаза в пол и даже слегка краснеет. Дует на чай, вытягивая пухлые губы, почти интимно переплетает пальцы в замок, тянет к кровати… «Это мне мерещится всякое» — думает Юнги, пока ему дышат в шею. «Не может же быть как-то иначе» — когда Чимин ладонью кружит по животу, и круги эти всё шире. — Хён… — жаркий шёпот у самого уха. — Не отвлекайся, — ворчит Юнги, шлёпает по крепкому бедру, и оставляет там руку. Пак замирает и вскоре плывёт от поглаживаний большого пальца. — Мне надо… В туалет, извини. Я, наверное, пойду, уже поздно. — Сокджин-хён, блять, Сокджинни! Что-то странное происходит, я в этом уверен. — Мдааа, только Чимин мог назвать тебя умным… — Это в смысле? — А что странного, по твоему мнению, происходит? — Он ко мне клеится? Какова вероятность? — Ну, сто процентов из ста? — Ебать… И что делать? — Местами слова поменяй. Юнги запускает в старшего подушкой. Чимин снова в очках и какой-то нервный. — Всё в порядке? — Сессия скоро. Напряжно. — Понимаю, да… — А ты как со стрессом справляешься? — Провожу время с Пак Чимином. — И как тебе? Нравится? Расслабляет? Пак лежит у стены, согнув ноги в коленях, и открыто, прямо смотрит в глаза, с улиточной скоростью пробираясь пальцами под футболку. — Ты девственник? Юнги хотел спросить не это, но шумно сглатывает от тихого: «Да», и все просьбы научить играют новыми красками. Надо срочно сосредоточиться, взять себя в руки и… Что-то сделать, потому что Чимин уже тяжелее дышит и собирается снять очки. — Оставь их. Это похоже на порно. Ни признаний, ни свиданий, ничего поэтичного, романтичного. Чимин привлекателен и по всей видимости находит привлекательным Юнги, что мысленно матерится из-за закончившейся смазки. Первое касание губ короткое, с громким чмоком. Младший стягивает с себя одежду, давая понять, что готов и согласен, и Юнги еле успевает перехватить его ладонь у трусов, накрывая вставший член через ткань, не сильно сжимая. Слишком много обнажённой медовой кожи. Слишком много впечатлений вызывает чужое неизученное тело. Чимин выгибается от каждого движения длинных пальцев, хочет раздеть хёна, хочет всё и сразу и только мешает. — Руки за спину и под попу. Сиди смирно. …Детский лосьон Сокджина в прозрачном флаконе с розовой крышкой льётся маслянистыми струйками по накаченной груди, по втянувшемся животу, впитывается в пояс нижнего белья. Кончиком пальца Юнги обводит напряжённый сосок, скользит ко второму, обрисовывает мышцы пресса, разводит ноги Чимина шире, царапая по внутренней стороне, и как бы случайно задевает дёрнувшийся член. — Не издевайся… — Не спеши. Такое занятие интереснее, чем учёба. Яркие реакции, полустоны, хныканье из-за высокой чувствительности, Чимин извивается на месте и замирает от хлёстких шлепков. — Поцелуй меня? В очках не очень удобно, и пока у Чимина закрыты глаза, Юнги, наконец, лезет в трусы, сжимая плотно. Горячий, гладкий, дрожащий, подмахивающий бёдрами в такт, он благодарно стонет и воет, когда Мин возвращает внимание соскам, выкручивая их и наблюдая, как темнеет взгляд и проявляется пятно от естественной смазки на белой ткани. Младший постоянно на грани, ему не хватает чуть-чуть, ещё бы один вдох, одно движение, но Юнги опять льёт лосьон, размазывает, дразнит, ласкает, хлопает прямо по головке и прикусывает за плечо. Мин и сам едва держится, полностью одетый и заведённый. Интересно, насколько Чимин терпелив и послушен, когда стоны становятся звонче, а колени неконтролируемо пытаются сомкнуться. Он дёргается конвульсивно, и стыдно от того, как быстро пальцы трут по уздечке. Кусая Юнги за губу, он кончает и просит кончить тоже — себе на лицо. Привстав, хён доводит себя в пару движений до разрядки, заливая очки. — Я всё испортил. Тэхён изучает следы от ногтей на ягодицах, мнёт наливающиеся синяки. — Да вроде неплохо. — Нет, это я сам себя… Я всё испортил, потому что Юнги-хён теперь меня избегает. А вдруг он подумал, что мне нужен только секс и ничего больше? — Ну так попроси его научить тебя всему остальному. — Мне казалось, что всё очевидно! Мы проводили время вдвоём, пили чай, валялись… — Ты ему хоть признался в симпатии? — Нет. — Ну так иди и признайся.