Кремово

Было в мужчинах кое-что, что побуждало Чимина менять партнёров гораздо чаще, чем бы ему хотелось. Он условно называл это «эрегированностью» и жаловался Тэхёну на очередную неудачу. — Бро, без обид, но ты сам выбираешь именно такой типаж. Парней, что стремятся выглядеть круто, говорить круто и вообще всё делать максимально круто. — Позёры, — вздыхает Пак, вытаскивая соломинку из стакана с коктейлем. В сущности, в этом нет ничего плохого — попытки произвести впечатление, распуская воображаемый павлиний хвост. Пафос с налётом нарциссизма, кожаные куртки и образ бэд-боя. Чимина тянуло к таким, потому что это было горячо, властно, позволяло почувствовать себя исключительным, находясь в их центре внимания. Тачки, мотоциклы, мышцы, татуировки, пирсинг, тёмные очки, хриплое «детка», цепкий, вожделеющий взгляд. Игра в «добейся» как прелюдия перед сексом, во время которого эрегированность достигала пика в буквальном смысле слова, с гордой демонстрацией члена и вопросами о том, не хочет ли он потрогать и пососать перед тем, как ощутить внутри. Член следовало осыпать комплиментами и поцелуями. Тяжёлые члены, твёрдые, увитые набухшими венами и с обнажённой головкой, чуть блестящей от смазки. Чимин любил члены, любил секс, проблемы возникали тогда, когда эрегированность пропадала. После одного-двух заходов, эпизодов демонстрации силы и выносливости, альфа-самцы не могли выйти из образа мачо, одеваясь и скомкано прощаясь. Показать иные свои стороны, поговорить на обыденные темы — приравнивалось к тому, как если бы Чимин увидел их член в состоянии покоя, а это, по их мнению, уже не круто. Ведь пенисы всегда ассоциируются с эрекцией — нефритовые жезлы, боевая готовность. Покрасневший и бурно изливающийся спермой, а не обмякший или направляемый пальцами над унитазом, чтобы пописать. — Может быть, причина во мне? Я вызываю исключительно желание покорить и ничего больше? — Я так не думаю. Тебе не надо менять себя из-за людей, что даже не крутые на самом деле. Когда Хосок знакомит Чимина с Юнги, младший ни на что особо не надеется и тихо вздыхает. Рэпер, переехавший из Тэгу, с острой линией челюсти и хищным прищуром, весь в чёрном, от него приятно пахнет и веет аурой самодостаточности. Определённо во вкусе Чимина, и как бы он не пытался быть просто знакомым, всё равно неосознанно флиртовал, тело само привычно реагировало на источаемые феромоны и привлекающие паттерны в поведении. Вальяжная походка как у босса мафии, голос и интонации, вызывающие мурашки… Пак не вешался ему на шею и не садился на колени, но откровенно облизывался и пожирал глазами. — Чимини, — Юнги резко становится серьёзным, когда они остаются вдвоём в баре. — Ты подаёшь очень смешанные сигналы. Давай без кокетства, ты меня хочешь? — Да. — Отлично, потому что это взаимно. …И катись оно всё к чёрту, все установки не вестись на бэд-боев и попытки строить из себя приличного мальчика. Чимин предлагает поехать к нему, потому что так будет удобнее и комфортно морально. Юнги легко соглашается, улыбаясь уголком рта, и не лезет облапать сразу. В такси они говорят о чём-то отвлечённом, в квартире Мин идёт первым в душ и спрашивает разрешения сварить кофе, пока будет ждать моющегося Чимина. — Может, ты меня хотя бы поцелуешь? — О. Не любитель поцелуев, прости. — Вот как. — Не обижайся, это ничего не значит. Просто… Нет такой привычки. — Я понял. Настрой на секс пропадает, и всё же Чимин старательно растягивает себя, полагая, что даже одна ночь стоит того, чтобы красивые, эстетичные руки к нему прикоснулись. — Что ж, я передумал, — говорит Юнги, когда Пак выходит голым из ванной. — Было бы преступлением тебя ни разу не поцеловать. Он прижимается к нему губами, на языке горчит привкус кофе без сахара и сливок. Это типично для образа «эрегированных» парней, и в дальнейших движениях тоже нет чего-то особенного и нового. Чимин делает всё по давно изученному сценарию — ласки, позы, он отдаётся моменту, подставляясь и получая удовольствие от секса. И он рад, что Юнги замечает, когда младший кончает, перестав втрахивать в матрас, вместо этого гладя широкими ладонями по дрожащим бёдрам и отстраняясь. — Не буду спрашивать, понравилось ли тебе. Чимин насмешливо фырчит, переворачиваясь на спину. — А ты? Разве тебе достаточно хорошо? Юнги приподнимает брови, стягивает презерватив и глядя в упор доводит себя рукой до разрядки. И вот он — пик, кульминация ночи, откинув голову назад Юнги стонет, собирая сперму в кулак. — Мог бы и меня запачкать. — Буду иметь это в виду, — рассеянно чмокнув в колено, Мин уходит в ванну. Судя по шуму воды, он не собирается всего лишь ополоснуть руки и член в раковине, как это делали другие. — Эй… Я могу присоединиться? — Это твоя квартира, конечно, ты можешь. — Личное пространство… — Не тормози, Чимини, вставай рядом. В душевой кабинке не очень много места на двоих, горит яркий свет и всё прекрасно видно. Торчащие ключицы, соски, рёбра, и мягкий, ставший меньше в размере член. — Эм… Ты пялишься. — Ой. — Что-то не так? — Нет-нет, я… Он милый. Можно потрогать? — Ты намекаешь на ещё один раз? — Не прямо сейчас, нет. Это странно для тебя? — Нормально, только... У тебя ведь точно такой же. — Но твой милый! Юнги закатывает глаза, сдерживая улыбку. — Невероятно. Ты невероятен. — Останешься на ночь? — Если ты действительно этого хочешь. У Чимина много желаний. Он хочет долго обниматься утром, выпрашивать поцелуи, кофе, и проводить с Юнги время. Они видятся ещё несколько раз чтобы переспать — Чимин просит быть жёстче в постели и нежнее за её пределами. Это отличается от сценария, в котором после секса разве что не пожимали руки со словами: «Было круто, спасибо, я перезвоню», с расхождением по разным закоулкам Сеула. Юнги ночевал, готовил завтраки, ворчал что Чимини — капризная принцесса, кормил мороженым с ложки и на вопрос позвонившего Хосока: «Что ты делаешь у Чимина?» прикрыл трубку. — Мы встречаемся? — Ну да. — Ага. Хо, мы встречаемся. Внутренний голос Чимина победно поёт: «Он наш!», а рукой он лезет в трусы, не сильно сжимая промежность. — Что за манера у тебя такая… — Привыкай. — Ты же в курсе, что твои ладошки вызывают эрекцию? — Меня устраивают оба состояния члена. — Ладно… Образ бэд-боя остаётся в активной фазе где-то там, для незнакомцев, в рифмованных текстах альбома и на промо-снимках. Дома Юнги спокойный, даже ленивый, уставший после работы и смотрящий баскетбольный матч в спортивных штанах и безразмерной футболке. — Йоу! — приветствует пришедший позже Чимин, растопырив пальцы. — Свэг. — Дурачишься с порога. — Слушал твой микстейп по дороге. Хочу себе татуировку с названием песни… — Окей, детка. Ты не мог бы… — Отвлекаю? — Немного. Полулёжа на диване со стаканом виски, Юнги приподнимается, разрешая приспустить со своих бёдер штаны и трусы к коленям. Чимин ложится на бок, потираясь щекой о голую кожу и здоровается отдельно с членом, легонько целуя в скрытую за крайней плотью головку. — Миленький. — Угу, — вплетая пальцы в густые волосы на затылке, старший к этому действительно привык. — Как насчёт минета? — Тут баскетбол. — А тут я. Что для тебя важнее? — Не ставь так вопрос, это не справедливо, вы не равноценны. — Что ты любишь больше? Минет или баскетбол? — Пак Чимина. Но я был бы очень благодарен, если бы… Господи, ты там что, плачешь?