Кремово

То, в какой цвет красить волосы айдолам, зависит от решения агентства, а не от личных предпочтений артистов. Почёсывая кожу головы, раздражённую от химического ожога, Юнги кривится от стянутости и боли. Ему нравится платиново-белый, но жертвы ради красоты — не его выбор. С этим ничего не поделаешь. Также как и с маленькой комнаткой-студией без окон, где прохладно и невзрачно, мрачно, неуютно. Сидящий в углу на стуле Чимин, с ярко-красной шевелюрой, увлечённо играет в телефоне, в майке без рукавов и в коротких шортах. — Ты не замёрз? — М? Нет. — Знаешь, Чимини… — Юнги скрещивает руки на груди. Младшему приходится поставить игру на паузу, готовясь слушать. — От переохлаждения умирают не обязательно зимой и в суровый мороз. Если температура воздуха около десяти градусов, сильный ветер и высокая влажность, а на тебе только лёгкая одежда, то ты можешь замёрзнуть насмерть. За час или два, истощив энергетический резерв. Тело будет остывать, ты свернёшься в калачик, пытаясь сохранить остатки тепла, минимизируя их потерю… Именно в такой позе чаще всего обнаруживают трупы. — Очень интересно, — тоном послушного мальчика тянет Пак. — Так обычно и бывает. В том случае, когда не нарушено чувство термовосприятия от алкоголя или наркотиков. Люди, накаченные веществами, изменяющими состояние сознания, погибают от холода, его и не испытывая. Ещё есть парадоксальное раздевание. — Это как? — Представь, идёшь ты и мёрзнешь, сжавшись, ссутулившись, и сосуды в твоём теле спазмируются, чтобы основной кровяной поток обогревал центральную часть тела, сердце, лёгкие… И мозг. Только вот спазм не может длиться вечно, рано или поздно происходит расслабление и вся кровь возвращается в окоченевшие конечности. Начинаются холодовые галлюцинации и тебе кажется, что облили кипятком. Ты снимаешь с себя одежду, ложишься, как загорающий на пляже, и погибаешь. Компьютер уходит в спящий режим, экран меркнет, из света в комнате остаются лишь светодиодные ленты с голубоватым свечением, налепленные по периметру комнаты и у стола. — Юнги-хён, ты мне опять пересказываешь какие-то лекции?.. — Подумал, что тебе полезно быть в курсе. — Я не мерзляк как ты и не настолько ненавижу холод, отправляя в твиттер посты с грустными селками в минусовые пики. — Одного взгляда на тебя достаточно, чтобы покрыться мурашками. — Оу… — Да не в том смысле! Честное слово, как можно постоянно грабить мой шкаф с одеждой и при этом всё равно разгуливать чуть ли не голым? — Мне нравится… — А мне нет. Иди и оденься. — Хён! — Чимин. Сейчас же. И принеси что-нибудь попить. То, в чём он приходит спустя минут пятнадцать — сомнительный вариант. Это не плотная, оверсайзная толстовка как у Юнги, а кофта с настолько широким вырезом на вороте, что обнажает ключицы. Натянув длинные рукава на ладони, чтобы не обжечь их, младший несёт кружки с кофе и с чаем. В дверь он деликатно стучится ногой, и Юнги вместо благодарности ворчит, открывая. — Не понимаю, почему ты здесь тусуешься. Это дерьмовая студия, тесная и плохо оборудованная. — Когда мы прославимся, то переедем в место получше. — Если. — Не если, а когда. — И ты также будешь приходить и надоедать? — Конечно. Юнги и Чимин спорят по разным поводам, и Намджун, урезонивает, заявляя: — Вам хочется поговорить подольше, но видимо не всегда есть о чём, поэтому вы и устраиваете этот детский сад. Прекращайте. — Бред. — Он первым начинает! Ожесточённое противостояние чаще всего вспыхивает в студии, когда Чимин, действительно предпочитающий носить минимум одежды, отказывается от закутывания в плед и швыряет в угол махровые носки. — Не переноси на меня свои проблемы! Относишься как… Как к эху от боли! — Чего? — Болит в одном месте, отдаёт в другое, и вот ты уже лечишь то, что не нужно! Мне тепло! Сам носи эти носки! — Мне они малы, — Юнги поджимает губы. Чимин пристыженно подбирает их, мягких, в чёрно-белую полоску. Ещё только ноябрь, когда Пак притаскивает подушки и одеяло, намотав праздничную гирлянду вокруг шеи. — Зачем? Старший с тревогой следит, как инициативный Чимин строит подобие гнезда в студии, прикрепляя провод с лампочками к стене малярным скотчем. — Это компромисс. Буду валяться тут и не вызывать мурашки. Он мурлычет себе под нос «Ласт Кристмасс», устраиваясь с удобством. — Я здесь вообще-то работаю. — Правильно, не отвлекайся. Клацанье мышки и щёлканье по клавиатуре нисколько ему не мешают заснуть, тихо посапывая. Юнги постоянно оборачивается, косится, прикусывает щёку изнутри и сдаётся, вымотанный, уставший. Отодвигая миниатюрного тонсена чуть в сторону, ложится рядом, утыкаясь носом в ярко-красную макушку, подсвеченную гирляндой. Он почти вырубается, когда Чимин поворачивается к нему, обнимая. — Тепло, хён? — Угу. Сон вдвоём уменьшает количество конфликтов. Чимин греет, как прирученный огонёк, демон Кальцифер, прикормленный вниманием хёна. Их ночёвки не постоянны, не имеют чёткого графика, но оба втайне дорожат ими, притворяясь, что ничего особенного не происходит. — Чимин-и, что ты делаешь? — недовольный вознёй под боком, Юнги нехотя разжимает руки, отпуская. — Парадоксальное раздевание. — С какой стати? — Жарко. — Здесь не жарко. — Сейчас и тебе будет... Закрывая ладонями глаза старшего, Пак целует. Осторожно и невесомо, вскрикивая от неожиданности, когда острые зубы впиваются в его пухлую нижнюю губу, оттягивая. — Убери… Не трогай лицо. — Прости пожалуйста! — Я хочу видеть. Юнги смотрит, следит за реакцией, проводит прохладными пальцами по крепкой шее и надавливает на кадык, пока Чимин шумно сглатывает слюну. Давит на подбородок, вынуждая открыт рот и тихо просит высунуть язык, облизывая слитным движением от самого кончика и цепляя кромку зубов, проникая дальше. Чимин стонет не столько от поцелуев, сколько от осознания происходящего, теснее прижимаясь грудью и бёдрами. — Сейчас расплавлюсь. — Расплачешься? — выравнивая сбитое дыхание, Юнги усмехается в ухо. — Не смешно! Мне, наверное, надо… Пойти и принять холодный душ. — Никакого, блять, холода. Юнги закидывает его ногу себе выше пояса, плавно качнувшись и потираясь через одежду. В голове вертятся обрывочные воспоминания про сильный спазм, поток приливающей крови… Про ощущение, будто облили кипятком, потому что сейчас именно оно, идентично, с хриплыми стонами младшего, что становятся всё жалобнее. — Не шуми. Чимин готов возразить, поспорить, сказать привычно, что хён сам виноват — вместо этого он хватается за плечи, комкая толстовку, и всё-таки плачет, когда волна горячего удовольствия захлёстывает. Засыпает он в позе морской звезды, расслабленный.