Per aspera ad astra
—
Андрей не задаёт вопросов, просто следует за сестрой. Кажется, он повзрослел в мгновенье ока. То ли под тяжестью произошедшего, то ли от простой усталости, не имея сил даже на привычные горы вопросов. Наверное, к лучшему, ведь достойно ответить на вопрос «Куда мы идём?» или «Что мы будем делать дальше?», она точно не сможет. Мальчик знает, сестра сама в ужасе — все на лице написано. Через высокие мохнатые ели, присыпанные снегом, точно сладкие ватрушки сахаром, проглядываются постройки с разноцветными крышами. На первой образовавшейся улице дети чувствуют себя совсем беззащитными, не укрытые густым туманом леса и раскидистыми ветвями деревьев-великанов. Интересно, что видят прохожие, когда обращают взор на брата и сестру? Кажется, каждый взгляд направлен на них, чумазых и подозрительных. Девочка надеется, что отчужденность скоро пройдёт, но для этого им нужно хорошо играть свои роли. Больше не сироты из Керамзина, нет, маленькие беспризорники, оставшиеся без родителей слишком давно, чтобы помнить. Ева думает, что для неё это не будет трудным: за жизнь слишком много масок уже примерила, чтобы страшиться очередной. Пару минут спустя мальчик и девочка выходят на, вероятно, главную улицу небольшого городка. Судя по толпе и аромату веселья и специй, витающему в воздухе, прямо сейчас здесь проходит ярмарка. Серые низкие избы и сараи сменяются цветными шатрами, яркими лентами, что манят к себе, не оставляя и шанса на сопротивление. Деревянные повозки и переносные столики, выставленные в несколько рядов, полнятся заморскими товарами на любой вкус. Внимание привлекает столик с сушеными фруктами, от которых исходит чарующий запах. Инжир, что боле всего любит Ева, так и просится быть съеденным. Проходя дальше, девочка замечает повозку с резными деревянными фигурками, рядом покоятся искусно отлитые сабли, кинжалы и совсем маленькие ножички. Где-то неподалёку играет, как думает Ева, шуханская музыка, наполненная легкостью и сладостью, тягучая, прямо как угощения, что давали им по выходным в приюте. Так и хочется отпустить все свои заботы, взять Андрея за руку и пуститься в танец с местными жителями. Высоко вскидывать руки, кружиться в необъятном хороводе, а потом упасть наземь, уставшей и счастливой. Смотреть и смотреть на это небо, прекрасно-голубое, угадывать зверей в облаках, как они делали сотни раз в Керамзине. Хочется запечатлеть в памяти каждую деталь: бродячих артистов с безумными трюками и несуразными костюмами, зазывал, что кличут похлебку из своих трактиров лучшей во всей Равке. Будь у неё краски, не раздумывая принялась бы мазок за мазком накладывать, надеясь как можно точнее передать непередаваемое. И все же, для начала им стоит найти хотя бы временное пристанище, которое мальчик и девочка смогут назвать своим, а не тратить на сладости жалкие гроши, что удалось украсть из Керамзина. Брат должен понять Еву — взрослыми придётся стать очень быстро. Нужно найти комнату, пробовать устроиться на работу. Едва ли еды, утащенной из приюта, хватит хотя бы на неделю. О возрасте, конечно, придётся врать или не упоминать вовсе: мало кто смирится с ее годами, а тринадцатилетнего мальца никто и подавно не возьмёт. Трактиры, в которых можно снять комнату или угол, забиты прибывшими из соседних деревень на ярмарку, остальные свободные комнаты, как поняла девочка, служат рабочими для куртизанок. Мысль о том, что ради денег ей однажды придётся пополнить их ряды, расползается предательскими мурашками по спине. Нет, нельзя об этом думать. После пары часов безрезультатных поисков, когда они идут почти у границы города, а солнце клонится к горизонту и красит все вокруг в оранжевый, Андрей замечает вдалеке высокое заброшенное здание. «Кажется, это бывшая мельница. Остаётся надеяться, что окна да двери целы, и мы сможем пару дней передохнуть там», — думается Еве. Глубокие трещины, подобно морщинам, расползаются от земли до самого верха уцелевшей части здания. Бледно-розовый вьюнок покрывает едва ли не большую его часть, поражая девочку своей выносливостью. В нем настоящая тяга к жизни, настоящая сила в хрупких лепестках и тонких стеблях. Большая часть сооружения оказывается мало поврежденной, исключая правое крыло, по которому наверняка прошлась парочка великанов, не оставив и камня на камне. «Может, случилась какая-то авария. Сносить или чинить такую махину попросту оказалось не по карману для горожан, а глава поселения не посчитал проблему достойной внимания», — Ева пытается восстановить загадочную историю сооружения, перешагивая через обломки стола. Затхлость и сырость бьют в нос, на секунду дышать становится нечем, но спать на морозе под звёздным небом все равно видится худшей идеей. Только бы здесь не было крыс. Девочка переживет все что угодно, только не их постоянное копошение в мусоре и облезлые хвосты, проносящиеся то тут, то там. Ева ведёт плечами, пытаясь верить в то, что опасения окажутся напрасными. Находясь глубоко в своих размышлениях, Ева не замечает, как Андрей пробегает в глубину здания, почти в кромешную темноту. Девочка очень надеется, что в ней кроме брата больше никто не затаился. Первый этаж разделён на несколько помещений, одно из которых, судя по обломкам стульев и даже нескольким уцелевшим, было чем-то вроде кухни или столовой. Под ногами хрустят осколки посуды, а на подобии тумбы стоят огромные ржавые кастрюли, в которых, наверняка, ещё пару лет назад варили каши или супы. В другой комнате рабочие могли переодеваться и отдыхать морозными зимними вечерами. На полу хаотично разбросаны обрывки одежды. Проеденная молью и прогрызенная мышами куртка — лучшее, на что могли рассчитывать дети. «Повезло, — думается девочке. — Даже этого могло и не быть, тем более бесплатно». — Ева, иди скорее сюда! — доносится сбоку голос брата. Бледнолицая луна редкими лучами пробивается через окна, но темнота давно вошла в полную силу, потому передвигаться приходится больше на слух. После того как она чудом не ломает ноги среди хлама, брат проворно выскакивает из-за угла и ведёт ее в подвальное помещение. — Здесь намного теплее, чем наверху, а вон там, — показывает рукой в угол крохотной комнатки, освещаемой столь скудно, что девочка почти ничего не различает, — стоят старые печи, нам стоит проверить, работают ли они. В подвале действительно теплее, похоже, его долгое время никто не посещал, ведь слой пыли на мебели может тягаться со слоем снега на улице. — Как ты нашёл это место? — Похожее помещение было в Керамзине, когда-то я случайно на него набрел, — поясняет Андрей, явно гордясь собой. *** Солнце постоянно врет. Обещанием сияет на небе, да только тепла от него никто не получает в эти морозные февральские дни. Девочка не любит его, прекрасное и равнодушное светило, что оставляет людей, как только ему становится скучно. Слишком занято собой, чтобы отдать частичку жара, спасти от холода жителей Верзуги. Именно так называется городок, на который набрели мальчик и девочка. Он находится много севернее Керамзина, как поняла Ева по картам, рядом с Крибирском. — Ева, осторожнее! — Андрей хватает сестру за руку и дергает на себя, почти сам теряя равновесие. — Смотри куда идёшь! — кричит загорелый мужчина, что сидит в повозке, запряженной гнедым жеребцом. Девочка отшатывается и резко вдыхает ледяной воздух. «Нужно быть осторожнее на дорогах», — думается Еве. Размышления, в которые погрузилась с головой, едва не стоили ей пары-тройки переломанных костей. По какой-то странной привычке нащупывает в кармане столовый нож, что украла ещё в Керамзине. Холод металла успокаивает, дарит ощущение безопасности. — Ты в порядке? — мальчик вглядывается в ее лицо, пытаясь угадать что творится внутри. —Да, — выходит только вяло кивнуть, — все хорошо. —Давай сюда мешок, он слишком тяжелый. Девочка передаёт котомку с едой, которую у них вышло купить на первые заработанные деньги. Жалкие гроши, но их должно хватить, чтобы не умереть от голода. Теперь каждый день, с утра пораньше, дети вместе идут в таверну — единственное место, откуда их не прогнали, не стали расспрашивать. Девочка лавирует между грязными старыми столиками и разносит еду посетителям, а мальчик работает на складе и переносит продукты на кухню. Конечно, труд тяжелый и неблагородный, но кто им — хилым оборванцам — предложит что-то другое? Да и есть ли другие варианты в таком крохотном городке? Девочка думает, что здесь эта работа — их потолок. И все равно, гордость берет за самих себя, сироток из Керамзина, что смогли вырваться из темного царства. Пусть, иногда девочка в самой глубине души скучает по картинам, украшающим стены приюта, порой хочется снова касаться кончиками пальцев грубых масляных мазков. Скучает по тёплой постели, о которой сейчас остаётся лишь мечтать, скучает даже по придиркам Аны Куи. Керамзин — это серая краюшка хлеба, пресная каша, это пироги с капустой, прятки, солнечные зайчики на стенах, щербатые улыбки детей. Керамзин теперь — воспоминание, самое больное, самое правдивое. Забыть не выйдет никогда. Они сворачивают с главной улицы и направляются к месту, что зовут теперь своим. Здание все такое же серое и неопрятное, но теперь в нем есть маленький уютный уголок, где проводят холодные ночи мальчик и девочка. Вечерами они садятся рядом и смотрят на потрескивающие в крохотной печке дрова. Только такую могут себе позволить, чтобы дым из заброшенного здания не выдал их. Или часами разговаривают, держась за руки и смотря на необъятное небо. Глаза девочки в такие вечера наполнены звёздами, похоже, она счастлива. Андрей берет ее под локоть, наверное, чтобы больше никогда не отпускать, и ведёт в сторону мельницы. С ним ей невероятно повезло — брат во всем старается помочь, пытается успокоить после тяжёлого дня и действительно становится опорой. *** Звенят колокола; настало время утренней службы для верующих и работы для мальчика с девочкой. Ей думается, люди, которые надеются на помощь святых — самые большие глупцы. Вместо того, чтобы зарабатывать деньги на хлеб своим детям, те молятся картинкам из книжек, воспевают доброту и милосердие изображённых на них. Зачем же они делают это, если никто никогда не получал ответа? Наверное, так жить проще, уверенным в прощении грехов и спасении от всех невзгод. Сейчас лето, а значит мальчик и девочка полгода живут в Верзуге. Месяцы пролетели так быстро, что Ева не успела и моргнуть. Если бы возможно было обернуть время вспять, поступили бы дети также? Сбежали, зная о трудностях, что готовит им будущее? Девочка не знает ответ и знать не хочет. За полгода они окончательно устроились в заброшенной мельнице, и даже перестали выглядеть оборванцами. Жизнь рядом с грызунами и горами хлама до сих пор не прельщает, но делать нечего. Впалые щеки девочки уже не такие и впалые, а мешки под глазами не так велики как обычно. Взгляд мальчика перестал напоминать взгляд загнанного в угол зверька. Это радует. На подносе снова селедка и ржаной хлеб, кажется, каждый третий посетитель делает именно такой выбор. Как люди вообще едят эту склизкую рыбину? — Приятного аппетита. —Спасибо, — женщина в смешной шляпке со своим спутником выглядят дружелюбно, а значит могут оставить пару медяков на чай. Девочка очень надеется на это. В утренние часы таверна почти пуста, потому она идёт на кухню, зная, что найдёт брата там. — Если ещё хоть один человек закажет селедку, меня стошнит прямо на его тарелку, — протягивает Ева, влетая в помещение. Здесь отвратительно пахнет вареным луком и ещё чем-то неясным. — Пустой зал? — мальчик поднимает брови в удивлении, оглядывает сестру. — Всего пара человек, — отвечает Ева, — могу немного отдохнуть. —Тогда садись, — в приглашающем жесте Андрей хлопает по месту рядом с собой. — Я стащил нам пару яблок. Вот же хитрец! Знает чем подкупить сестру. Секунду спустя яблоко летит в руки Евы, но так и не достигает цели. Девочка неуклюже спотыкается о какие-то коробки, падает прямо к ногам Андрея. Теперь ещё и колени будут болеть неделю. Вот она — разносчица блюд года, Ева Воронцова. Такую фамилию девочка выбрала себе и брату сама, не помня, да и не желая помнить настоящую. — Нужно поработать над твоей грацией, — говорит мальчик, не сдерживая смех. — Ах ты маленький мерзавец! Ну погоди, я тебе устрою! *** — Что будете заказывать? В такие дни решительно хочется провалиться под землю. Блекло-серое небо затянуто облаками, а первые осенние заморозки не заставят себя долго ждать. Листья кружатся в бешеном танце, подгоняемые колючим ветром. Остаётся надеяться, что погода смилуется над горожанами и подарит немного солнечных дней до наступления холодов. Вдобавок к этому трактир сегодня битком наполнен людьми. Быть может, празднуют, быть может, просто решили напиться от осознания никчёмности своей жизни. Девочка не знает. Но вид потных, пьяных и грязных мужчин пугает, если не приводит в ужас. — По пинте кваса каждому! «Это третья пинта на человека. Когда они уже лопнут? Только бы поскорее ушли и не сломали ничего», — думает девочка, кивает и идёт в сторону кухни. Спустя пару часов, когда Ева уже собирается к мельнице, все это сомнительное сборище действительно расходится, не забыв оставить за собой осколки разбитой посуды и лужицы пролитого кваса, над которыми уже летают мухи. «Андрей должен ждать меня на центральной улице, — думает Ева. — Нужно не забыть по пути к нему купить еды, иначе на ужин придётся есть мышей». — До завтра! — уходя, прощается со всеми на кухне девочка. Свежий сентябрьский воздух приятно щекочет нос прохладой. Наконец, можно дышать полной грудью. Жар, что стоит в трактире каждый день, душит Еву. Сон накатывает волнами, она едва не валится с ног от усталости — так много сегодня было посетителей. Изо дня в день, одним и тем же маршрутом, они возвращаются к мельнице с Андреем, это даже немного надоедает. Густая дымка, что опустилась на городок, вмиг поглощает все дома и, похоже, всех их обитателей. Лето ещё не полностью передало бразды правления своей плакучей сестре, потому так странно смотреть на зелёные клочки травы, покрывающие промерзлую землю. Местные говорят, в Верзуге всегда так — холодно и сыро — будто сотни лет здесь ничего не меняется. Шорох вынуждает Еву обернуться. Взглядом прикипает к ободранной кошке, грация во взгляде которой завораживает. Хочется приласкать ее, погладить по лоснящейся черной шубке. Так и не скажешь, что бедняжка скитается по улицам в поисках пропитания. В стройном теле точно заключена царевна из детских сказок, ей совсем тут не место. Девочка так любила сидеть в грозу на краю своей кровати и слушать, как воспитатели читают сказки, даже верила в них, хочется верить и сейчас. Глубоко ночью, когда дети в страну снов отправлялись, она представляла себя той самой волшебной царевной. Хотя гриши видятся не меньшей сказкой, обладая такой силой, которая простым людям и не снилась. На них плюются, ненавидят могущество в их жилах, ведь и Тенистый каньон — гноящийся нарыв на карте Равки — дело рук гриша, имя которому Чёрный Еретик. До дрожи интересно по крупицам собирать информацию о его деянии. Слухи передавали повара, сами дети шептались в темных коридорах Керамзина. Девочка не раз видела изображение на картах Каньона: пустыня без капли света внутри. Такая сила в руках одного человека, пусть и давно мертвого, пугает. Ева бессознательно трёт переносицу, будто жест способен заставить беспорядочные воспоминания покинуть голову. Крупные мурашки бегут по спине и рукам, рисуя на коже узоры. Как же холодно! «Ничего, продуктовая лавка уже за этим домом, продавец каждый день задерживается допоздна, пересчитывая прибыль. Закупим продуктов на пару дней, а скоро и рядом с печкой согреюсь». Привычный маршрут в голове путается и сбивается, девочка пытается игнорировать собственную усталость и подкашивающиеся ноги. Шаг. Ещё десяток, и мир обретает привычную четкость, только знакомые огни внутри лавки не горят. «Черт! Нужно было купить продуктов раньше, и что теперь есть до завтра…». — Девушка! — совсем близко кто-то зовёт. Голос не Андрея, тот девочка бы из тысячи узнала. «Может, если проигнорирую, отстанет?». — Не хочешь составить копанию? — не сдаётся неизвестный. На сей раз девочка оборачивается и замечает неопрятного до безобразия мужчину в синей тужурке. Она точно видела его в трактире сегодня, если память не подводит окончательно. Не хочется поворачиваться к такому спиной, страшно. — Нет, срочно нужно идти, — пятится подальше от него, — меня ждут. И пару шагов спустя натыкается на что-то твёрдое. — Зачем же торопиться? — раздаётся подобно приговору голос сзади. — Лучше побудь с нами. Святые. Девочка успевает повернуть только голову, прежде чем руки перехватывают, да лучше бы и не делала этого. Второй мужчина кажется ещё более гадким и пьяным, его лицо перекошено желтозубой улыбкой, а на голове потрёпанный временем картуз. Вот и задержалась на работе. — Отпусти! Мне больно! — Ева извивается, не оставляя попыток выкрутить руки, хотя бы одну. — И не подумаю, сегодня ты наша, — первый пропойца подходит ближе и оглядывает девочку, точно охотник тушку животного. «Они так пьяны… Но их двое. Что теперь? Думай, думай…». Нужно отбиваться неожиданно, иначе не выйдет. Нож из Керамзина в кармане так близко, так далеко, прожигает кожу через тонкую ткань брюк. Выколоть бы им себе глаза, да не видеть ничего, что они собираются делать с ней. — Похожа на северянку, таких я ещё не пробовал, — смакует каждое слово мужчина в картузе, втягивает полной грудью аромат ее златых прядей, — а какие мягкие волосы. «Вот и все, сиротка Ева из Керамзина умрет от рук двух пьяниц», — чувствует девочка, все ещё обдумывая всевозможные варианты освобождения. — Сегодня нам везёт! Мужчина в тужурке начинает расстегивать пуговицы ее пальто. Те не поддаются, рвёт голыми руками. Пальто падает наземь, противно шлепаясь о лужу. Он облизывает губы до того мерзко, что Ева чувствует: ее сейчас стошнит. Мышцы рук адски печёт, кажется, ей кости наизнанку вывернули. — Убери от меня свои руки — цедит она. Слюна становится вязкой. — Кто-нибудь! Помогите! Улица будто вымерла, нет ни единой души, лишь кошка сидит на мусорном баке и с интересом оглядывает происходящее. Мало кто вообще осмелится выйти под ночь на улицу, тем более в район, где находится злополучный трактир. — Меня начинают раздражать ее крики. Самодовольство столь отчетливо видится во взгляде, что Еве челюсти сводит. В следующее мгновение скулу обжигает болью. Во рту растекается железо разбитой губы, а в голове противно трещит. Мир кренится куда-то в сторону, мысли путаются. Только освободить руку. Нужна рука. Ужас заключает девочку в свои крепкие объятия, сковывает по рукам и ногам, когда картуз произносит: — Так давай заставим ее замолчать, — смрад чужого дыхания обжигает щеку, от перегара слезятся глаза. — Пожалуйста, не трогайте меня. — почти скулит девочка. Они, верно, смеются над ее беспомощностью. Вдох. Выдох. «Сейчас, Ева, сейчас. Нужно просто поддаться и расслабиться». — Ты смотри, кажется поняла, что смысла сопротивляться нет, — сквозь сжатые зубы бормочет тот, что в тужурке. — Вот и отлично, хорошая девочка, — грубая мозолистая рука касается щеки Евы. Откусить бы пару пальцев. Ведёт по нижней губе, оставляя после себя противный привкус сигар. Рука девочки дотягивается до кармана. Главное резко, они не будут ожидать. Задержав дыхание, она подаётся вперёд, и, со всей имеющейся в хилом теле девчонки силой, бьет коленом промеж ног пьянице, что пару минут назад сорвал с неё пальто. Выворачивается, рискуя обе руки переломать, выхватывает нож из кармана брюк. Металл такой правильный в руках. И неуклюже вонзает в бедро оставшемуся, нож точно в масло в плоть входит. Противно тёплая кровь пачкает руку, к горлу подступает желчь. — Ах ты, дрянь! — оглушительно рычит мужчина в тужурке, придерживаясь рукой за место, куда пришёлся удар. То ли чудом, то ли помощью святых, у неё выходит увернуться от летящего прямо в голову мясистого кулака. — Эта сволочь мне ногу проткнула! — безумные глаза пьяницы выкачены до предела. Исступленный крик того, в чьей ноге нож, лучше ушата ледяной воды подталкивает девочку к бегству. Она знает, удары слабые, надолго это не остановит и парнишку лет пятнадцати, неизвестно даже кому больнее от них. Но неожиданность такого хода даёт драгоценные секунды преимущества. — Я найду тебя, прощайся с жизнью, мерзкая тварь! Костяшки белые от силы напряжения в кулаках. Бежать. Снова бежать. И девочка бежит. Дома мелькают на периферии, сливаясь в один огромный темный поток. Эти двое ещё что-то кричат в след, но звон в ушах поглощает все остальные звуки. «Просто переставляй чертовы ноги. Они не могут знать где я живу, просто перебрали и захотели развлечься с хилой девчонкой». Нет, они найдут ее. Найдут и убьют вместе с братом, не забыв поиздеваться над их телами. Городок слишком маленький, чтобы затеряться. Они снова придут в трактир, и тогда у неё не выйдет ничего сделать. Вкус крови все ещё на кончике языка. Ей бы сжаться до размеров паучка да заползти на свою паутину, только бы почувствовать безопасность. Слёзы-предательницы сами текут по лицу, оставляя за собой соленые дорожки, нежную кожу щёк щиплет ледяной ветер. Больше она их не останавливает. *** Шаги отбивают песню, дорога то расплывается, то снова обретает четкость, когда девочка смаргивает слёзы. Глаза и не нужны, чтобы ощущать косые взгляды случайных прохожих, кажется, даже камни в кладке зданий что-то знают. Да какое дело что думают они? Перед глазами до сих пор сальные мужские руки, вкус сигар на губах и кровь на руке. Кровь. Она под ногти забилась, напоминает о произошедшем. Девочка вытирает руку о штаны, пытается отодрать засохшие кусочки вместе с кожей, только бы забыть, только бы не вспоминать. Миг то или бесконечность проходит, Ева стоит посреди самого знакомого места в городе — маленькой поляны пред мельницей, укрытой одеялом высоких деревьев. Ком подступает к горлу, слёзы снова катятся по щекам, теперь уже от облегчения. Дошла. Она дошла, Андрей должен быть где-то неподалёку. Шаг непроизвольно ускоряется, когда девочка видит тонкую струйку дыма, растворяющуюся прямо над крышей мельницы. «Андрей здесь, с ним все хорошо». Некогда сырое и холодное помещение теперь обжито и наполнено тем уютом, что совсем не в вещах. Андрей сидит на низкой табуретке подле печи и немигающим взглядом смотрит на языки пламени. На лбу проступила морщинка, выдающая с головой все волнение и сосредоточенность. «Он так изменился за последний год… Больше не маленький мальчик. Так больно, что у него не было нормального детства». «У меня его тоже не было». Он не сразу видит сестру — настолько глубоко в недрах своих мыслей находится. Долгие секунды спустя Андрей дергает головой, замечая, наконец, Еву. — Ева! Ты здесь, хвала святым, — голос мальчика натянут струной. Он подрывается с места и идёт к девочке, — я ждал на площади целый час, подумал, ты забыла о нашем уговоре. — Нет, я… — ногти впиваются в мягкую кожу, оставляя под собой красные полумесяцы. Кровь до сих пор под ними, не даёт забыть. — Что с твоей губой? Ева только тихо всхлипывает, все ещё стараясь сдерживать слёзы, но не сдерживая воспоминания. Снова становится холодно, хотя, если подумать тепло и не было, ведь пальто так и осталось в луже. Девочка не двигается с места, ее колотит. — Тихо, все в порядке, — шепчет Андрей, — расскажи мне что случилось. — Пока я шла за продуктами, два пьяницы… Они попытались… Они… — новый всхлип вырывается из груди, дышать почти больно. Кажется, он собирается ещё что-то сказать, прежде чем она утыкается лицом ему в грудь, ощущая как грубая ткань рубахи понемногу впитывает слёзы. — Тш-ш, мы тут одни, — аккуратно водит рукой по волосам девочки. — Тебя никто не тронет. Мы в безопасности. Так проходят минуты, размеренные движения понемногу успокаивают, дарят ощущение безопасности. — Они что-то сделали с тобой? Ева отстраняется и отрицательно мотает головой, а рука инстинктивно тянется к месту на запястьях, где уже, наверное, синеют отметины чужих грубых рук. Конечно, это не ускользает от Андрея, он ее слишком хорошо выучил. — Как тебе удалось убежать? — Нож из Керазмина. Он, кажется, остался в ноге одного из мужчин. — Повезло, что они были очень пьяны, — добавляет Ева. Андрей ещё раз осматривает сестру с головы до ног, убеждаясь в отсутствии серьезных увечий. Теперь он может быть спокоен, по крайней мере, за ее физическое состояние. «Мы не должны были разделяться. Всегда вместе. Что могло бы случиться, повези Еве чуть меньше?», — корит себя Андрей, будто ещё есть шанс исправить все. Мальчик давно решил стать опорой для сестры, тихим и спокойным берегом, куда она может прийти в любой момент. Запустив руки в свою русую копну, Андрей переводит тему: — Пойдём к теплу. *** По ощущениям уже глубоко за полночь, когда девочка в третий раз просыпается. Конечно, ей и раньше спокойный сон сказкой казался, но теперь стоило Еве погрузиться в крепкие объятия неизвестности, перед глазами вновь прокручивался тот вечер. Подсознание стало тем самым предателем, что жить спокойно не даёт, желая то ли свести с ума, то ли заморить бессонницей. У девочки всегда было живое воображение, вот и сейчас тени, кажется, собираются в углах, образуя угрожающие силуэты, заставляя вглядываться до боли в глазах. Она накрывается колючим одеялом с головой, прячась и от холода, и от собственных страшных фантазий. «Успокойся, это была пустая угроза. Не станут ведь они искать меня по всему городу?». Сон приходит только под утро, когда первые лучи рассветного солнца начинают рассеивать мрак. Андрей решает не бередить свежие раны сестры, потому о произошедшем они больше не говорят. Но по взгляду мальчика сразу становится ясно: он беспокоится, хотя и не говорит, безмолвно поддерживая Еву любыми доступными методами. Решение покинуть заброшенное здание мельницы вышло слишком спонтанным, одновременно правильным и закономерным, просто не озвученным. Все время, проведённое там, девочка не могла позволить себе окончательно расслабиться, в душе продолжая бегство от призраков прошлого, от себя самой. Она гадала, чувствует ли то же самое Андрей, но спрашивать точно не хотела, лелеяла спокойствие, которое сопровождало их в последнее время. Сначала Ева думает о другом заброшенном доме, комнате, потом о другом городе, где больше возможностей, больше людей, чтобы затеряться. Теперь, когда счастье прошлых месяцев блекнет на фоне страха, девочка не сомневается. Пройдёт неделя, месяц, что дальше? Снова изнуряющая работа за гроши, снова мысли о желании большего. Большой город — много работы, они точно найдут что-нибудь для себя. — Я больше не хочу здесь жить. Давай попытаемся уехать? — страшно, что Андрей не поддержит, скажет это все глупости, но мальчик отвечает лишь: — Я за тобой куда угодно. Ева знает, что не стоит воспринимать всерьёз угрозу одного из мужчин, но и она в спину дышит, побуждая к действию. Городок, в котором они живут слишком тесен: быть полностью уверенной в том, что с ним она больше никогда не пересечется попросту глупо. Дело стоит только за припасами для дороги. Теперь они не бегут сломя голову, как почти год назад, теперь аккуратно планируют и рассчитывают, но Еву все равно будто что-то подгоняет бежать быстрее. Около лавки привычная толпа, как, впрочем, в каждый выходной день. Мимо проходит смеющаяся парочка. Они смотрят друг на друга так, будто будто каждый готов жизнь отдать за благополучие другого. Девочка редко видит любовь на улицах города. Может, она ничего не замечает вокруг, а может, слишком редко такое хрупкое чувство можно увидеть на неопрятных и промерзших улицах Верзуги или в трактире, где она проводит большую часть времени. Ева здоровается со знакомой женщиной, проходящей мимо с огромными мешками, доверху набитыми покупками. В голове вертится свой список продуктов, жизненно необходимых им в дороге. Денег накоплено немного, но должно хватить на неделю или около того. Монеты громко звенят в карманах поношенных брюк, которые она позаимствовала с чьих-то бельевых верёвок. «Главное — не забыть про тёплую одежду. Иначе дальше Адены мы просто не доедем, превратимся в ледышки». Рубиновые капли перед самым порогом лавки останавливают. Кровь? Девочка зажмуривается до боли, до искр под веками. Там ничего нет. Не должно быть. Стоит открыть глаза, как морок рассеивается, точно его и не было никогда. «Здесь много людей, никто не посмеет меня тронуть. Андрей рядом», — думается девочке, пока она крепче сжимает тёплую ладонь брата в своей.