Memento mori
—
Девушка кутается в спальный мешок и про себя проклинает отсутствие мягкой кровати. Как будто на камнях спит. «Может, эти спальные мешки камнями и набиты. Иначе бы моя спина не болела, как после пары часов силовых упражнений». Мысли беспорядочным роем носятся в голове, грозя окончательно разогнать остатки сна. «Как здесь себя чувствует Андрей? Прошло так много времени, а я до сих пор не понимаю, правильно ли поступила». Он ведь никогда не покажет, что плохо, до последнего скрывать будет. Девушка всегда хотела и будет хотеть только одного — светлого будущего для них обоих, безопасности для брата. Сразу вспоминается его бледное лицо на подушках, когда она всеми возможными методами пыталась сбить жар в тот морозный день. Как она чувствует? Этот вопрос Ева гонит прочь, зная, что для ответа на него придётся в самой себе разбираться, разгребать горы чувств и мыслей. Близится день рождения Андрея. В Керамзине ребёнку всегда готовили пирог с ягодами или капустой, хруст его корочки девушка не забудет никогда. В такие вечера все дети казались одной дружной семьей — так мало им тогда нужно было для счастья. Сироты смеялись, слушали сказки воспитателей и счастливые ложились спать. Моментами и девушка чувствовала себя там к месту. «Не за горами и мой день рождения». Последние три года порой о нем не выходило даже вспомнить, не говоря уже о праздновании. Только Андрей тайком тащил ей с кухни побольше фруктов и, смущаясь, поздравлял. Но на семнадцатый Ева получила в подарок от брата красивый нож, который теперь везде путешествует с ней. «Святые, Алексей, как можно так громко храпеть! Хотя, я даже завидую его крепкому сну». Девушка переворачивается на другой бок и собирается закрыть уши руками, надеясь поспать хотя бы пару часов до утреннего сбора, но видит, как мимо неё бесшумно крадётся Вася. — Чего не спишь? Когда ей вообще спалось хорошо? Кажется, всю жизнь именно с этим были проблемы. Малейший шум, и сон не идёт. Ева уже давно подозревает, что постоянный храп сослуживцев изведёт в конец. — В последнее время не очень-то хорошо выходит, — Ева разводит руками и указывает на спящего в дальнем углу парня, — хочу придушить Алексея подушкой. Погоди-ка, а откуда ты возвращаешься посреди ночи? Вася садится рядом, и лукавая улыбка на губах девушки говорит сама за себя. Ева поднимает бровь в немом вопросе, тут же получая ответ: — От симпатичного высокого инферна, — говорит девушка, накручивая тёмную прядь на палец, — мы отлично провели время. — В такие моменты чувствую себя сорняком на клумбе, — Ева ныряет лицом в подушку, шутливостью прикрывая детскую обиду и непонимание. — На меня смотрит разве что поварёнок, но ему едва исполнилось пятнадцать. — Я люблю сорняки, они остаются в живых любой ценой. Да и вообще, бьюсь об заклад, что поварёнку, по меньшей мере, шестнадцать! Ева выныривает из мягкой ткани, только чтобы демонстративно закатить глаза и ведёт разговор в другое русло, обходя больную тему. — Как же зовут счастливчика? — Вадим, — девушка мечтательно запрокидывает голову и продолжает. — Мы болтали обо всем на свете. Только представь, он был на Блуждающем острове, в Кеттердаме, во Фьерде и ещё так много где. — Расскажи про Кеттердам! — Вадим говорил, что это город контрастов. Звон золотых монет перебивается криками бездомных и сумасшедших, скупцы и моты борются за власть. Там очень много торговых судов, на каждом углу тебе хотят что-то продать. А улицы такие узкие, что на них едва разъедутся два экипажа! Кажется, она вспоминает что-то ещё. — Вадим вроде говорил ещё что-то про воришек и казино... Точно! Его чуть не ограбили в переулке на пути к Маленькой Равке. А когда был в игорном доме, какой-то хромой малец чуть не обдурил его то ли в картах, то ли ещё в чём-то, — задумчиво рассказывает Вася, положив лицо на ладони. — Только про игорный дом никому! — Маленькая Равка? — Туда съезжаются приезжие Равкианцы и беженцы, — поясняет Василиса. — На главной дороге рынок с иконами, одеждой и продуктами на прилавках. Наверное, так люди ощущают частичку дома, находясь в сотнях миль от него, — девушка зевает, — остальное расскажу завтра, мысли путаются в голове. Так ты среди ночи обдумываешь план убийства нашего соседа по комнате и только? Ева шумно выдыхает, меняя положение на сидячее, и все так же шепотом отвечает: — Не только. Я все думаю, правильно ли решила, что в армии мы с братом заживем лучше. Может, стоило продолжать работать в городе. Карьерный рост нам тут точно не светит… Делиться чем-то личным непривычно, слова застревают в горле, не желая выходить наружу. Девушке хочется сжаться в комок, но Вася легко касается ее ноги, почти говоря, что постыдного в этом нет ничего. Они не были близки, но общение с Василисой легкое и непринужденное, чего Еве так всегда не хватало. Подруга никогда не давила на неё, не расспрашивала о прошлом, пока Ева сама не решалась рассказать то, что посчитает нужным. Может, когда-нибудь они станут настоящими друзьями, может, уже сейчас становятся в этих ночных разговорах и шаловливых сплетнях. — Не стоит сожалеть о том, что уже сделано. Если бы можно было вернуться назад, мы все были бы святыми. «Неужели святые не совершали ошибок? Как-то не верится, хотя, возможно, по этой причине им и ставят алтари», — Ева усмехается собственным мыслям. — Мне кажется, человек может потратить всю жизнь на поиски счастья в одном месте, а найти его на другом конце света, — продолжает Вася, — я рада, что мы познакомились именно здесь. — Я тоже. Спасибо тебе. — Спи, растяпа, завтра будет трудный день. — Мне нужно тоже придумать тебе какое-то прозвище, — бормочет Ева и отворачивается к брезентовой стене палатки. *** — Ева, заканчивай бесцельно слоняться по палатке и собирайся. — Опять эта спешка, — не скрывая скверного настроения, протягивает Ева, — сколько можно. — Не опять, а снова, — Вася наклоняется и касается ладонями пола, тянется. — Сегодня нас ждёт увлекательное приключение близ самого ужасного места Равки, а может и всего мира. Неужто думала пропустить его? «Откуда у Васи вообще силы на утреннюю зарядку и позитив?». — Очень надеялась на то, что меня просто забудут здесь. Все утро пронеслось точно в тумане. Подъем. Завтрак. Сборы. Василиса. На деле только за прошедшую ночь Ева осознала, насколько сильно не хочет приближаться к Тенистому Каньону. Необъяснимо. Ведь не была близко, но дергается даже при упоминании этого места. Конечно, солдатам всю неделю твердили о правилах поведения рядом с Каньоном, которые обеспечат им полную безопасность, да только напряжение это ничуть не сняло. Скиф загружен до предела провизией, принадлежностями для картографов и многим другим, хотя едут они всего на пару дней. «Радует только то, что мы не посетим сам Каньон и не заглянем к волькрам на чай». Девушка помнит рисунки из книжки, которыми воспитатели пугали детей. Продолговатые искривлённые конечности, длинные когти, совершенно отвратительные, зато наверняка острые, точно лезвие кинжала. Зубы, выстроенные в десятки жёлтых рядов. Одной лапой волькра точно могла унести среднего размера барана, если бы таковой забрел в Каньон. Девушке страшно даже представить размах перепончатых крыльев этой твари. И взгляд. Пустые глаза, не выражающие совсем никаких человеческих эмоций, обращены прямо на неё обещанием, угрозой. «Не будете вести себя прилично и слушать воспитателей, волькры придут за вами, съедят, да только косточки останутся», — говорила Ана Куя, когда мальчишки своими выходками доводили ее до белого каления. «Лучшее, что можно рассказать маленьким детям, спору нет». Холодным осенним вечером, когда в Керамзине они увидели эти картинки, Андрей чуть было не закричал от страха. А девушку, тогда ещё девочку, слишком долго посещали образы созданий во снах. — Ну-ну, а потом выгонят из отряда, — голос Васи вырывает из воспоминаний. — Не драматизируй. Девушки выходят из палатки, и Василиса отлучается по своим делам, не сообщая боле ничего конкретного. Может, к тому самому инферну, договориться о следующей встрече? До выезда меньше часа, волнение растёт подобно лавине, и Ева решает найти брата, поговорить. Несложно догадаться, где она обнаружит его, это всегда одно и то же место — их место. Меж двух раскидистых елей, где заметить бревнышко, служащее лавочкой, и небольшое кострище, ограждённое камнями, почти невозможно. Здесь лились ее слёзы после первого полученного на тренировке фингала, его жалобы на командира отряда следопытов, их чистый смех в конце тяжелых дней. Здесь Ева и Андрей мечтали о будущем, играли в карты с Василисой, сидели в обнимку и благодарили судьбу за то, что есть друг у друга. Полянка пропитана насквозь воспоминаниями, так, что ничем не ототрешь и не отмоешь. — Так и знал, что ты идёшь. — Откуда же? — Я всегда чувствую, когда ты рядом, — Андрей похлопывает по бревну, приглашает, — садись. Ева садится и поднимает глаза к небу. На нем ни облачка, кажется неестественно голубым, слишком ярким для глаз, привыкших к серости. Андрей внимательно высматривает что-то у девушки в волосах. Спустя долгие секунды тянется, чтобы убрать оттуда сухой листок. — Не волнуйся, сестренка, все будет хорошо. — С чего взял, что я волнуюсь? — Да у тебя на лице все написано. И не нужно на меня так смотреть, правда ведь. — Конечно, я переживаю. Но это все глупости, мы даже не будем входить в Каньон. — Вот именно, — Андрей накрывает ее ладонь своей и сжимает. — Я бы поехал с тобой, если бы мне позволили, зато на скифе будет Вася и другие картографы. — Помни, что в мыслях я всегда с тобой. Твоё триумфальное возвращение отпразднуем квасом, идёт? — добавляет Андрей. — Каков хитрец! Ладно, идёт. — Пошли, иначе опоздаешь. *** Весь мир — ступенька скифа, отделяющая Еву от встречи самым неестественным местом из всех, о коих доводилось слышать. Шерстинки воротника впиваются в шею, раздражают и спасительно отвлекают от ненужных мыслей. Паруса скифа подрагивают на ветру, скрывая в бесчисленных складках герб Равки — двуглавого золотого орла в океане синевы. Впервые мелькающие цветные пятна гришей не раздражают, обещают безопасность. Гладкое дерево ножа в кармане не прибавляет смелости, но навевает воспоминания. Подарок от брата, ещё тогда нашедшего заработок в своей меткости, соревнуясь ею с товарищами в стрельбе. На ноже нет резных узоров, не выточены ее инициалы, но Ева получила его от Андрея, — только это имеет значение. Неясно почему, но до сих пор рукоятка пахнет именно братом: порохом и едва ощутимо кисло, лимоном. Как же давно они не расставались больше, чем на день. — Смотри не упади в обморок от страха, Воронцова, — насмешливо кидает Мира и поднимается на палубу. «Наверное, со стороны я действительно кажусь напуганной до смерти», — думается девушке. — Заткнись, Мира. Найди другую жертву для своих шуточек. Мира фыркает и исчезает из вида, а Василиса берет подругу под локоть и ведёт подальше от кучки солдат, хаотично шныряющей по палубе. Они припадают к перилам и взглядом ищут Андрея среди толпы провожающих и просто зевак. — Смотри, вот он, — Вася указывает на Андрея, машущего руками для привлечения их внимания. — Берегите себя! — только это удаётся расслышать девушкам с такого расстояния. — Люблю тебя, братишка, — одними губами произносит Ева, не надеясь на то, что будет услышана, и машет Андрею в ответ. Весь отряд строится, ведомый суровым офицером Булатовым. Начинают звучать громогласные команды для разных подразделений. Наконец, дело доходит и до картографов: — Вы, тунеядцы, должны как можно подробнее описать местность, прилегающую к Тенистому Каньону. — Правила безопасности были сообщены ещё до вашего первого шага на скиф, но повторю главное для особо внимательных: никакой самодеятельности. Каждый шаг должен быть согласован с командиром вашего подразделения. Это ясно? — теперь слова офицера звучат для всех на борту. — Так точно! — в унисон отвечают парни и девушки, объединённые в этот миг общим страхом и общим делом. — Отлично, в таком случае, увлекательной поездки, солдатики, — иронично кидает Булатов и идёт дальше по палубе, раздавая приказы. Вышколенные до смешного гриши занимают свои позиции: шквальные на мачтах, на борту пара инфернов, проливных и жутковатого вида сердцебит. Черноволосая шквальная, чуть не повалившая Еву с ног пару недель назад, начинает рассекать воздух известными одним гришам движениями. «Завораживает. Кажется, повезло, что нам выделили столько гришей в сопровождение, с ними как-то спокойнее». Скиф плавно трогается с места в сторону Каньона, по мертвому песку, что тянется на многие мили от самой тьмы. Ева успевает перевести взгляд на чернеющий горизонт, когда уши закладывает, а воздух сотрясает взрыв. *** Тело кажется каменным, звон в голове грозится свести с ума. Ева поднимается и пытается сориентироваться, понять, что произошло, но выходит отвратительно. Сквозь пелену в сознании прорываются чьи-то крики, выстрелы звучат отовсюду. На периферии мелькают красные, синие и зелёные пятна. — Они поджидали! Это нападение со стороны Фьерды! — рявкает офицер, напряженный до предела. — Спуститься со скифа! Разбирайте все ружья из запасов, ваш приоритет — защита мирного населения Тобринска. Не подпустите их к городу! Выполнять! Еве в руки кто-то пихает ружьё, и она, все ещё не до конца принимающая происходящее за реальность, поспешно спускается с корабля, влекомая толпой. «Святые, там же остался Андрей. Я должна найти его», — лихорадочно вспоминает Ева. Она добегает до военного лагеря, и все вокруг смешивается, теряет очертания, превращаясь в чистейший хаос. Цветные кафтаны, грубая и непривычная речь фьерданцев, запах гари и пороха. Девушка пытается подавить волну страха, что поднимается при виде первых изломанных и окровавленных тел соратников. Их глаза раскрыты во всю, наполнены ужасом, а рты навсегда застыли в немом крике. Она узнаёт следопытов, стрелков, людей, с которыми сидела за обеденным столом, над историями которых смеялась и грустила. Ева видит Миру, что ещё пол часа назад кичилась своим бесстрашием. В ее сторону движется пара фьерданцев, приговаривая что-то на своем языке. «На них нет даже солдатской формы, значит, это нападение, а не объявление войны?», — вопрос звенит в голове, только ответ ей никто не даст. Мира держит окровавленными руками ружьё и завывает над телом какого-то гриша. Брат, друг, любимый? Кого потеряла эта ещё вчера задиристая и веселая девчонка? Кого теряет Равка с каждой новой минутой? Ева бросается к ней, бросается на амбразуру, только бы не видеть ещё одно изуродованное мертвое тело знакомого. — Мира, стреляй! Но она уже не слышит и не стреляет, потому что пару секунд спустя куклой валится наземь. — Нет! Мира! Девушка не будет плакать. Она до крови закусывает щеку изнутри и целится в одного из мужчин омерзительного вида, что хищником движется теперь уже в ее сторону. «Ты должна». Ева никогда не сражалась, не была в битве. Она едва знает, как пользоваться ружьем благодаря нескольким урокам Андрея. Пальцы не слушаются, когда она поднимает их к курку. Раздаётся выстрел, только не из ее ружья, и один из фьерданцев падает замертво, а второй начинает что-то кричать над ещё тёплым трупом. — А теперь бежим! — кричит Василиса, явившаяся спасительно вовремя, попутно перезаряжая ружьё. Девушки скрываются за одной из палаток и останавливаются, пытаясь отдышаться. — Вася, ты жива! Мы должны найти Андрея, я не нигде его не вижу. — Не благодари, — вырывающиеся слова — сплошные хрипы, рука прижата к сердцу. — Ты понимаешь, что происходит? — Мне кажется, это дрюскели, и пришли они за гришами, — Ева судорожно вспоминает всё известное ей о фьерданских воинах элитного подразделения. — Я-я не знаю почему сейчас. — Зато знаю я. Отряд гришей, прибывший в наш лагерь неделю назад, с ними появился и Вадим. Ева держится за голову, силится заглушить в ней крик Миры и стереть из памяти образ ее тела в грязи. — Мира, она… Её… Мы должны проверить, вдруг она жива. — Ева, послушай! — Василиса резко встряхивает подругу. — Мира мертва, ее не вернуть, но мы можем найти Андрея и помочь не умереть друг другу. — Ты права. Нужно найти его. Ева до белизны костяшек сжимает в руках ружьё и всеми силами сдерживает всхлипы. Она должна быть сильной. Как Вася. Ради Андрея. — Я иду в сторону палаток старших, ты в сторону столовой. Встречаемся на нашем месте примерно через полчаса. — Не лезь в перестрелки, будь осторожной, — кидает напоследок Вася. — Ты тоже. Девушка бежит в противоположную от Василисы сторону и надеется, что та со всем справится, разорвёт на кусочки фьерданцев, что встанут на ее пути. Она тоже должна. Ева бежит, огибая тела бойцов обеих армий, попутно моля святых об упокоении их душ. — Mörd da drüsje! — не кричит, ревет фьерданец, несясь на шквальную с винтовкой. «Дрюсье… Ведьма. Они — охотники на ведьм Фьерды, теперь сомнений нет». — Размечтался! — шквальная смеётся и поднимает руки к небу, взывая к силе ветра. Ее кафтан отбивает пули, вся она будто из стали состоит. Сейчас девушка походит на героиню сказок, бойко сражающуюся за свою родину. Если отбросить детали, так и есть. Ева видит, как фьерданцец тщетно пытается вдохнуть и хватается за шею руками. Его синее от недостатка кислорода лицо изуродовано злобой, а в глазах цвета мороза и льда, не осталось уже ничего человеческого. Слепая ярость. Только шквальная не видит второго дрюскеля за спиной, как и он не замечает Еву, влекомый своей извращённой религиозной целью. «Не лезь в перестрелки», — в голове голос Василисы, от которого девушка, точно от мухи, отмахивается и вскидывает ружьё. Отдача оказалась сильнее, чем она рассчитывала, а порох, кажется, оседает в ноздрях. Цель достигнута. Фьерданец падает лицом в грязь, все ещё дергаясь, но уже не имея возможности навредить кому-либо. «Меня сейчас стошнит». — Кровь и кости, я не видела его, — в глазах шквальной неподдельный ужас и осознание едва не упущенной жизни, — спасибо. Она разворачивается и бежит, продолжая атаковать фьерданцев воздухом. «Спокойно, Ева. Или ты, или тебя. Выбора не было и не будет». Остолбенение проходит, и девушка осторожно двигается дальше, со страхом всматриваясь в лица погибших, ведь каждый из них может оказаться Андреем. Ножи и штыки пролетают мимо, пока сильная рука не хватает за волосы и не валит вниз. — Маленькая птичка хотеть сбежать? — из-за акцента едва понятен его равкианский. От леденящей душу улыбки громадного дрюскеля в жилах стынет кровь. Девушка чувствует его гнилое дыхание на своей щеке, и снова кажется, что сейчас стошнит. Под весом рёбра так и норовят сломаться, рассыпаться в мелкую крошку. Начинает вырываться, пытаясь найти уязвимое место, но у этих солдат таковых, как думается девушке, нет. Ева нащупывает ружьё, валяющееся подле неё, а после со всей силы бьет увальня прикладом по голове. Выигранные секунды позволяют подняться на ноги и принять подобие боевой стойки. — Неверный выбор, птичка! В правой руке дрюскеля кинжал с рукоятью в виде морды волка, левой сжимает висок, из которого течёт струйка крови. Курок сжат, но ружьё не издаёт ни звука. «Нет, нет, нет! Не говорите, что оно не было заряжено даже наполовину. Бесполезный кусок металла!». Она швыряет в сторону ружьё, заменяя его подарком Андрея. Дрюскель бросается на Еву, выкидывая кинжал прямо к ее шее. Уродливая ярость в лице ужасает и вызывает неистовое отвращение где-то глубоко в подсознании. Девушка машинально перехватывает лезвие ладонью, в ту же секунду жалея об опрометчивости своего действия. Кинжал протягивает красную полосу вдоль руки, а Ева шипит и кривится от вспышки острой боли. Глаза туманит слезами, с кончиков пальцев на землю падают рубиновые капли. Она теряется, и потому удар каменным кулаком в солнечное сплетение оказывается слишком неожиданным, выбивающим весь воздух из легких. Девушка отшатывается, крепко продолжая держать нож в здоровой руке. Следующий выпад не пропускает, уворачивается, мысленно благодаря природную юркость. Она никогда не поймёт, как решается в ту секунду, когда проносится к противнику, наклоняется и вонзает нож глубоко в его живот, а потом покручивает под хруст и чавканье внутренностей. Вновь и вновь бьет меж рёбер, в сердце. Горячая кровь заливает руки, пропитывает насквозь одежду и сознание. Грузное тело дрюскеля падает в лужу, а его грудная клетка перестаёт вздыматься, встречая смерть. — Теперь ты никуда не сбежишь, — шепчет девушка и падает на колени рядом с телом дрюскеля, отхаркивая кровь и вытирая рот рукавом. Внутри все сжимается от ужаса и страха, к горлу подступает желчь. Ещё ужаснее становится от осознания, что Еве не жаль. Может быть, эта жестокость была лишней. Может, жестокость, с которой они убивали ее соратников, была хуже. Тяжелое дыхание вспарывает грудь, взгляд пробегает по руке, которую от самых пальцев до середины предплечья рассекает сочащийся густой кровью порез. «Это больнее, чем я могла представить», — думает девушка, пытаясь удержать сознание. Это сложно. Ева садится на землю, обещая себе всего минутку отдыха. Поднимает глаза к небу, все такому же ясному, как и пару часов назад, когда солдаты ступили на борт скифа. Окружающие звуки меркнут от звона в ушах. «Так тихо и спокойно, совсем не так, как я бежала. Небо такое голубое… Как я раньше не видела?», — замечает Ева. Ещё утро. Город, наверное, только просыпается. Оцепенение проходит, чьё-то ружьё ложится в руку. На этот раз Ева проверяет патроны, вешает его на плечо. Сплевывает солёную кровь, когда за спиной слышится выстрел. В мыслях, уже который раз за сегодня, она прощается с этим миром и зажмуривает глаза. Спустя секунды, осознав, что не умерла, оборачивается и видит Андрея, который, кажется, снова спас ей жизнь. В паре метров лежит дрюскель с простреленным черепом, из него все ещё хлещет кровь. «Он цел. Жив. Мой брат!». — Андрей! — сдержать радостный всхлип попросту невозможно. — Сестренка! — его штанина почти полностью пропитана брагровым, а всё лицо испачкано сажей, но Андрей только глупо улыбается, раскрывает руки для объятий и прихрамывает к ней навстречу. Девушка стремглав бежит к родному человеку, частичке себя. Раздается второй выстрел, ныне совсем не руками Андрея. Все ещё улыбающийся юноша застывает, шатается, валится сначала на колени, потом плашмя на землю. На периферии мелькает Мал, вонзающий кинжал промеж глаз фьерданцу, что выстрелил в его друга, но это уже не имеет значения. Девочка бежала, всю свою жизнь бежала неведомо куда, будто за ней гонится сама смерть с двумя чёрными безднами на месте глазниц, везде оставляющая за собой шлейф отчаяния. Всегда вместе с братом, всегда рядом, рука об руку. Они бежали так быстро и долго, не останавливаясь, что каждый раз словно теряли частичку себя, но вновь и вновь находили благодаря друг другу. Целью было лишь одно: не забыть кем сами являются, не заблудиться в слишком огромном для двух сирот мире. Каждый раз, когда казалось, что выхода нет, мальчик находил новые пути и способы выкрутиться из очередной передряги. На этот раз девочка потерялась навсегда. Добежав до брата, Ева падает рядом с ним, не обращая внимания на боль, пронзающую руку, приподнимает туловище и кладёт голову себе на колени. Посреди живота Андрея расплывается яркое пятно. Брат издаёт тихий звук, едва громче выдоха. Оглушающе. — Андрей! Нет! — Ева пытается зажать рану, остановить кровь, что льётся по ее пальцам, что поднимается к горлу брата, заставляя кашлять. — Твои глаза цвета сегодняшнего неба… Я только сейчас заметил. — Нет, нет, нет! Посмотри на меня, Андрей. Слышишь? Пожалуйста, кто-нибудь! — Все в порядке… Ева, — его глаза вполовину прикрыты, а шёпот становится практически неразличимым среди запредельно громких звуков вокруг. Мимо проносятся гриши, раздаются выстрелы. Глаза девушки полнятся слезами, что летят на сырую землю, пропитывая ее горечью и отчаянием сестры. Капают на лицо юноши, оставляя разводы на толстом слое грязи, покрывающей лицо. — Слышишь, Андрей? Не уходи! Это какой-то кошмар, страшный сон. Нет! Кожа брата под прочим бела, точно из мрамора сделана. Тронешь — разобьётся на мириады осколков да понесётся по свету. — Как мне забрать твои кошмары, сестренка? — выдавливает он, невесомо сжимая ладонь Евы. — Просто не оставляй меня, это все, что мне нужно. Девушка гладит колючую голову и мечтает вновь увидеть русую копну кудрей. Ещё разок послушать его смех, посмотреть на счастье в голубых глазах. «Все не может закончиться так, просто не может. Мы слишком многое не успели», — убеждает себя девушка. — Смерть — часть жизни, — по сухим разбитым губам проходится языком, следом закашливается. — Ана Куя… сказала мне. — Только не уходи, не закрывай глаза, целители скоро придут. Помогите! Андрей тянется рукой из последних сил, чтобы костяшками смахнуть ее слезинку и сразу роняет, точно та весит слишком много. — Не думай обо мне слишком часто… Я не хочу, чтобы ты грустила. Мы ещё встретимся. — Ты обещал не оставлять, быть со мной всегда. Ты не можешь просто уйти, я не умею одна. Пожалуйста! Уши закладывает от рыданий, что бьют по телу. Ева припадает лбом ко лбу брата и прислушивается к рваному дыханию. «Я за тобой куда угодно», — так он говорил девушке. Почему тогда оставляет? — Конечно, умеешь. Растяпа, живи, живи ради меня… Прошу, Ева… — не договаривает, последний вздох покидает грудь Андрея. Девушка ничего боле не слышит, не слышит и истошного, рвущего связки крика, исходящего от неё самой. Совсем не крика, воя. Мал, подбежавший к ней, что-то кричит и силится оттащить от брата. Пытается растормошить Еву, сжимает горячее лицо в своих ладонях. — Не тронь меня! — успевает прошипеть Ева, когда весь мир сжимается до пальцев следопыта на ее щеках, до ощущения пустоты и безнадежности внутри, там, где должно быть сердце. Она все ещё чувствует кровь брата на руках, ощущает привкус своей. Но теперь все это уходит куда-то далеко, блекнет в сравнении с новым чувством, грозящим разорвать Еве грудь изнутри, изломать рёбра и выпотрошить. Хочется задавить это ощущение. Кто-то или что-то точно срывается с цепи, скрытой в ней. Только какая цепь и что так стремится вылезти наружу? Все посторонние звуки гаснут в сравнении с внутренним зовом, противиться которому попросту нет сил. Это что-то перекрывает кислород, наступает на горло девушке. Нечто по тропинкам вен жидким огнём растекается да вырывается в мир. Агония сотрясает тело, туманит разум, выворачивает наизнанку. Ева зажмуривает глаза от вспышки ослепительно-белого, неправильно-яркого света и сильнее сжимает Мала дрожащими руками. *** — Она очнулась! Глубокий вдох обжигает внутренности, заполняя легкие плавленным металлом, перед глазами мир ненастоящий, чересчур резкий и яркий. Надежда на то, что происходящее — правдоподобный сон трещит по швам в момент, когда рядом с ней опускается незнакомый солдат и осматривает с ног до головы. Ева подавляет желание сглотнуть и сильнее вжимается в землю. Запоздало замечает, что под ней нечто мягкое и лежит не в грязи, как и должна, а на солдатском пальто, пропитанном ее же кровью. Теперь напоминает о себе и рука, до того молчавшая. Машинально тянется здоровой — проверить, все ли так плохо, как чувствуется. Убедиться, что рука, по крайней мере, на месте. — Что вам от меня нужно? — хриплым полушепотом спрашивает девушка, складывая буквы в слова со всей злобой, что осталась внутри. На большее не способна, сорвав голос и истратив все силы. За слабость ей хочется саму себя задавить. Облизывает губы, по сухости сравнимые разве с пустынями Шухана, и ожидает ответ от мужчины, что с недоумением всматривается в лицо Евы, будто удивляясь ее умению говорить. Только когда она смотрит в ответ, видит: то не удивление застыло в глазах солдата. Страх, какой Ева не может ни объяснить, ни принять. — Не двигайся, — приказывает он, наставляя на неё дуло винтовки. «Не понимаю. Битва закончилась?». — Прошу вас, следопыт Воронцов, целители нашли его? — Не представляю, о ком ты. К первому походят ещё двое — неизвестный ей солдат и капитан скифа, — Ева замечает напряженность в их взглядах, сжатых ладонях. Желудок скручивает не то от плохого предчувствия, не то от голода, она уже не разберёт. «Что им всем от меня нужно?», — девушка пытается оттереть рукавом кровь и грязь с лица. Пока трое о чём-то своём говорят на повышенных тонах, не собираясь поведать ничего полезного, девушка переводит взгляд на военный лагерь: окровавленные, обожженные солдаты и гриши переносят тела, помогают раненым дойти до лазарета, отовсюду доносятся стоны боли и отчаяния. Лучше бы она их не слышала. — Следопыт Воронцов, ранен во время нападения, — собравшись духом, прерывает разговор солдат. — Где он? — Понятия не имею, о ком ты говоришь, вставай. Опасливые взгляды и дуло винтовки складываются воедино: ее сторожат. Как пленницу. — С места не сдвинусь, пока вы не ответите. Два солдата с настороженностью в глазах и действиях насильно поднимают ее, хватая под плечи, почти как делали это Вася и Андрей, исключая грубость. Новая волна боли в руке, которая только начала затягиваться, заставляет морщиться. Приняв бессмысленность сопротивления двум амбалам, девушка виснет мертвым грузом на их руках, всеми силами удерживая равновесие. В спину угрозой утыкается винтовка. Испуганные, дикие взгляды, что ловит на себе Ева, до дрожи страшат и ее саму. Девушка видит старшего картографа, устало объясняющего что-то офицеру, и сразу дергается в его сторону в желании встретить хоть одно знакомое лицо. Вырваться, конечно, не получается. «Почему они так смотрят? Что вообще происходит?». Ева старательно вспоминает все произошедшее и пытается понять, сколько времени минуло после сражения. Смеркается, прошёл целый день. Последнее, что она помнит — кровь и боль. А ещё яркую вспышку света и руки Мала. Жив ли он? Как выжила она? Но обрывки, слишком размытые и прореженные, не желают собираться в единую картину. Как только они подходят к палатке офицеров, мысли испаряются. Капитан судна, приказав солдатам ждать его и охранять ее, входит внутрь. Девушка гадает, что они могут так секретно обсуждать и слышит лишь обрывки: — Мы немедленно должны доставить ее к… — Он прибыл… не думаю, что сейчас это возможно. Воздух вырывается изо рта витиеватыми струйками пара. Ева переступает с ноги на ногу в жалкой попытке согреться. Полог палатки распахивается, выпуская капитана и полковника Раевского. «Зачем вмешивается высшее офицерское звено? Что произошло?», — тело невольно напрягается, чувствуя неладное. На обветренном лице полковника усталость, уголки его губ ползут вниз, не скрывая степень напряжения. — Кто ты? — сухо произносит полковник, явно обозначая нежелание находиться здесь. — Ева Воронцова, картограф, королевский корпус картографов… Он поднимает руку, перебивая ее сбивчивую речь и обращаясь к капитану: — Девушку нужно разместить где-то, пока ее не будут готовы принять. Найдите целителя. — Будет исполнено. Ева снова чувствует грубый толчок винтовки в позвоночник и пошатывается вперёд, в сторону палаток старших. Капитан судна испаряется, и она остаётся наедине с солдатами. «Это просто бессмыслица. Почему они ничего не говорят?». Бессознательно гонит мысли об Андрее как можно дальше, боясь столкнуться с правдой, не принимая ее совсем. «Мы ещё встретимся», — осколок воспоминания врывается в голову, заполняя все собой. Только бы был сном, кошмарным, одним из многих. Она кусает щеку и наслаждается вкусом боли, отвлекающей, спасающей. Пусть голова разорвётся от этих колючих обрывков, не покажет. «Нет. Нет. Нет. Целители должны были найти его. Он просто не может… умереть», — убеждает себя девушка. Иначе у неё ничего не останется. Их небольшую процессию нагоняют опричники, облачённые в форму цвета древесного угля — элитные солдаты из личной охраны Дарклинга. Пусть они не наделены силой гришей, пугают девушку не меньше. «Этого ещё не хватало. Почему они здесь без своего господина?». — Она идёт с нами. Сейчас. — У нас приказ, — глухо произносят солдаты, все ещё наставляя на Еву винтовки. — У нас тоже, — обрывают опричники тоном, не терпящим возражений. После их слов по спине Евы ползут щупальца страха, а сердце пропускает пару ударов, пытаясь встать на место. Вход в шатёр, к которому приводят девушку новые сопровождающие, охраняется сердцебитами и все теми же опричниками. Стремясь к небу, на ветру развеваются флаги каждого из орденов гришей: синий, красный, фиолетовый. Не так давно Вася смеялась, гадая, что же находится в этом громадном шатре. Теперь Еве предстоит это узнать.