***
Ожидание-реальность по приезде на дачу не совпали, ведь Бокуто старший, исторически удостоенный титула «-сама», сходу обозначил правила, при соблюдении которых он оставит парней в покое. И первым стала помощь в креплении гамака на двух яблонях. Без внука и Куроо он бы сам ни за что не справился, а потому, предложив Кенме с Акааши холодный чай с лимоном, он включил диктатора. Доброго. — Ноги в руки и понесли! Кенма, раскинувшись на дачном стуле в саду, назвал это лучшим отдыхом, а Акааши с ним согласился. Смотреть, как работают другие, — неповторимое удовольствие. Но парни с выводами поспешили, потому что как раз-таки с гамака и началось всё безумие, характерное для вида Бокуто. Вернее, началось всё с пчелы, позарившейся на ложе для отдыха после копания грядок и истеричного: «Соль! Вода! Соль! Вода!» Объяснение этому было следующее: «Так, примета». А дальше — загоревшаяся над головой лампочка сделала своё дело. Примета. Как Бокуто не додумался до этого раньше. Из серии «как плевком в скорлупу и сон-травой сделать из мужа секс-гиганта» (а такое в сети интернет попадалось тоже), только с ароматом новой авантюры. — Бро, у Кенмы правый глаз чешется. Это к слезам. — Понял. — Чё ты понял? Иди к нему и скажи, что с Мацудайрой этим он все глаза выплачет. И пока Бокуто помогает деду разжечь угли, Куроо как бы невзначай идёт к ребятам, что явно скучают (нет), сидя в теньке. Думает, с какой стороны подступиться и где набраться смелости, чтобы сделать вброс очередной херни, как вдруг Кенма спрашивает: — Что вы, скоро там? Кушать уже хочется. А Куроо тут же отвечает: — Правая слеза чешется к глазам. — Что? — Правый глаз чешется к слезам. Осуждающий взгляд, в котором ни капли понимания, — Кенма даже не пытается это осознать, — заставляет про себя чертыхнуться и пойти назад, смущённо напоследок бросив: — Да, скоро будет готово мясо, да. Поражение с пометкой «пиздецки стыдно», а такой подставы от своего же языка не ожидалось никак. Куроо тяжело вздыхает, еле перебирая ногами к Бокуто и его деду, что дал вторую жизнь позору, заранее готовясь отказать в очередной авантюре, но друг ему выбора не оставляет. — Прикинь, чё узнал? — бросает резко, аж светясь от счастья. — Ну? — безучастно протягивает Куроо, надеясь получить адекватный ответ, но дед, не посвящённый в ориентацию ни внука, ни его друзей, перехватывает инициативу. — Метод на все сто рабочий, — убеждает мужчина. — Если к одежде прилипла ниточка, её нужно наматывать на палец, проговаривая алфавит. На какой букве кончится — на такую букву и будет начинаться имя суженного. Берёшь, короче, длиннющую нитку и подбрасываешь любви своей. Ну, только подрасчитай, там, чтобы на букву твоего имени закончилось. И ещё потом такой: «Ой, какое совпадение. Меня же зовут Тецуро». Нет, это однозначно бред, и соглашаться на это Куроо не намерен, но… чёрт, он правда видит в этом охуенный шанс подкатить к Кенме? С другой стороны, представить лицо парня в такой момент проще простого — чётко стоит перед глазами. Однако Куроо про себя заключает, что хуже уже не будет, а потому начинает думать, где добыть длинную нитку и как беспалевно подселить её Кенме.***
После обеда погода стала заметно ухудшаться. Тяжёлые облака начали сереть, а духота в воздухе — становиться невыносимой. Радовало это только Бокуто, и разгадать тайну его ухмылки так и не удалось никому, однако решение поехать домой в рассмотрении оказалось отложено на неопределённый срок. По крайней мере, до окончания вечеринки в бассейне: пока небо не сверкает сине-фиолетовым и гром не пугает уличных котов, бояться нечего. Первыми переодеваться пошли Акааши с Бокуто. Ожидаемо, пропали уже минут на двадцать, а возвращаться пока ещё никак не планировали, и кто оказался инициатором такой неловкости между Куроо с Кенмой — не предугадать. Непонятно даже, оставили ли их наедине намеренно или это вышло спонтанно, но время поджимало ощутимо, потому что страх ляпнуть очередную херню скапливался в горле, грозясь вырваться наружу. Поэтому оба сейчас молчали. Кенма лишь тяжело вздыхал, когда интернет во время матча в «хс» давал сбои, а Куроо отталкивался от земли, раскачивая их ложе — решили проверить гамак на прочность. И всё вроде бы ничего. Голову посещают мысли о сне и прошлой ночи, но если от херни избавиться можно, то вот херня из тебя никогда не уйдёт. Простая суть, в очередной раз проявляющаяся вместе с тем, как Кенма почёсывает лоб из-за неудачно упавшей пряди. И Куроо это без своего внимания не оставляет. — А вот лоб чешется к ссоре, — блистает знаниями парень. — Смотри, может, твой Има там бесится, что ты не с ним. — Господи, Куро… — проговаривает Кенма. — А к чему чешется жопа? — Ну… — задумывается, в следующий момент произнося: — Зависит от дня недели и половинки. Сегодня пятница, а значит… — Стой! Тихо! Утешься. Я не хочу это знать. — Ну ты же спросил… — Вопрос был риторический… Ну вот, к Кенме не подступиться. Не берёт его ничего, а что ещё нужно сделать, чтобы отвести его от Мацудайры, — реально вопрос для спиритической доски. Куроо готов уже к бабке ехать, но в голову приходит идея получше, и действительно лучше всех тех, что были ранее, но Кенма и эту попытку обрубает, полностью убивая уверенность в себе. — Давай завтра съездим кофе попить? — Что, будешь гадать мне на кофейной гуще и говорить, что зёрна показывают, какой Има пидарас-пидарасина? — Не исключено, конечно… — Нет. Всё, хватит. Кенма встаёт, отправляясь к столу, на котором разложены фрукты. Оставляет Куроо наедине с совестью, которая скандирует лишь одно слово — проебался. Ситуация заходит в тупик, а чувств внутри столько, что ни одними весами не измерить, сто камазов не хватит их разгрузить, и так хочется признаться, но попросту сейчас не их случай. И Бокуто с Акааши так не вовремя возвращаются, говоря ребятам идти переодеваться тоже. Счастливые, довольные. Куроо тоже хочет видеть улыбку Кенмы и знать, что ему так приятно держать его за руку. Хочет быть с ним, обнимать, когда вздумается и никогда не отпускать, но сраные «но», от которых тошно, мешают снова. Ещё и Бокуто шепчет, что на столе лежат нитки с ножницами, а Куроо больше позориться не может. Нельзя. Если только не назовёт Кенме заветные слова, когда он на «Т» остановится. Да, точно! Он обязательно признается! Даже поднимается дух, когда заходят в дом. И пока Кенма переодевается, Куроо наматывает на мизинец нитку, плюс-минус предполагая, как это будет выглядеть на чужих пальцах. На нужной букве отрезает её ножницами, а когда подходит момент — незаметно цепляет на одежду в кенминых руках, удивляясь! — Нихера какая. Ну-ка, намотай нитку на палец. — Зачем? — Надо. И алфавит на каждый оборот проговаривай. Кенма не сопротивляется — постиг в этих играх дзен, и проще пойти на условия, чем отказаться. Косит под дурачка, делая вид, что не понимает, откуда эта чёртова нитка взялась — моток с ножницами на столе просто совпадение, — и останавливается на букве «Т», вслух это проговаривая. — Ну и? — спрашивает следом, даваясь диву ухмылке альфача на чужом лице. — На эту букву будет начинаться имя твоего суженого. Ни на что не намекаю, — начинает, конкретно решаясь в следующую секунду признаться, как вдруг Кенма так сильно радуется, что становится не по себе. — Тора! Точно, всегда думал, что он мой суженый. Куроо тупо лыбится, смотря парню вслед, когда он идёт к дверям. Но напоследок всё-таки бросает: — Неплохая попытка. В следующий раз обязательно получится. И что Кенма хотел этим сказать — не спросить. Возможно, план оказался им разгадан, но в поддержку он идти отказался. Прикрылся Торой, который вообще непонятно здесь при чём, а от этого стало хуже обоим. Или только Куроо, потому что Кенма произносил последнюю фразу без злости. Видимо, попытка оказалась действительно неплохой.***
Надеть свои старые плавательные очки в последнее время было неосуществимой мечтой. Но сейчас она сбылась, и Бокуто радуется, как ребёнок, возможности видеть под водой. Он ныряет в этом бассейне снова и снова, оставляя после себя кучу брызг. Утаскивает за собой Акааши, целует его под водой и всплывает, смущённый, снова. Для счастья, оказывается, нужно мало: выйти из бассейна, вкусить якинику и вернуться снова, осознать, что уезжать совсем не хочется, но пообещать нырнуть последние пару раз, ведь погода всё ещё ему это позволяет. Куроо не вытащить тоже. Акааши с Кенмой, кутаясь из-за поднявшегося ветра в полотенца, просто мирятся, разговаривая о своём. И Бокуто ныряет снова, широко разводя руками, чтобы слишком быстро проплыть. Он наслаждается пузырьками, что так суетливо поднимаются кверху, и полностью отвлекается на них, как вдруг перед собой видит бёдра Куроо и шаловливые руки, которые стягивают плавки прям перед его глазами, а дальше — чёткий ахуй и кашель. Чуть от увиденного не захлебнулся. — Ака-а-а-аши! — несдерживаемый ор, когда всё ещё не восстановлено дыхание. — Куроо мне писюн показал! Хлопок ладони о лоб и вопрос: «Зачем?» Короткий смешок и максимальная серьёзность: — Я не показывал. — Показывал! — Нет! — Да! Что ты врёшь здесь стоишь? — Так показывал или нет? Врывается в разговор Кенма, примеряя роль судьи. «Ваша честь, мне показали хуй, и я расклеился». — Да! — настаивает на своём Бокуто. — Нет, — делает то же самое Куроо. — Так, всё, хватит, — выносит приговор Кенма. — Домой поехали.***
Погода ухудшилась заметно. Тучи, не пропуская солнечного света, прибавляли серости, темноты. Ветер тревожил деревья, хвастаясь перед листьями своей мощью. Дождь обещал быть внушительным: морось оставляла на лобовом стекле капли, постепенно превращаясь во что-то внушительное. Парни ехали в тишине — сказывалась усталость. Однако каждый насыщался чем-то тёплым, приятным, несмотря на все недомолвки и дурашливые разногласия. В сон клонило основательно. Машина, плавно скользящая по асфальту, убаюкивала, и Куроо испытывал некоторые трудности в том, чтобы оставаться бодрым. И не только он. Кенме даже телефон был неинтересен, неинтересными оказались и неоднозначные ситуации с парнем, на плечо которого он положил голову. Ещё влажные волосы неприятно липли к лицу, но сил убрать пряди не находилось. Этим занялся Куроо, заведя их Кенме за ухо. В ответ даже услышал: «Спасибо». Момент располагал к большему, и ехать так хотелось бесконечно. Хоть в другой город, страну, континент, планету, только пересадку в космический корабль сделать хорошо бы было. Но расстояние между пунктами А и Б становилось всё меньше, станцию метро Куроо и Кенмы они уже проехали, а до вынужденного расставания оставалось не более полутора десятков минут. Однако на въезде в спальный район Бокуто запротестовал. Отказался ехать дальше, спихивая всё на бешеный поток машин, плохую видимость и усталость. Куроо уж собрался выразить своё на этот счёт негодование, как вдруг Кенма вовсе оказался не против и, поблагодарив парня за «услуги таксиста класса В», сказал, что дальше они дойдут сами: волосы мокрые и так, остальное — не страшно. А сейчас пережидание ливня под козырьком мини-маркета разбивается о сознание вопросами вместе с каплями. Но Куроо озвучивать их боится. Даже самому себе. Парни просто смотрят на грусть природы, на то, как молнии одна за одной рассекают небо. И больше никого. Ни случайного прохожего, бегущего домой. Ни машины, что срезает путь через их район. Только они, оба, вместе. И Куроо на самом деле неинтересно, что происходит вокруг. Он не замечает ни очередной разряд (только чувствует, как он проходит через сердце), ни грохот не различает, не понимает, что дождь только усиливается, а ветер давно стих, перестав быть аккомпанементом. Он видит перед собой только Кенму и глаз не сводит с его восторженного лица. И осознать встречу своего взгляда с его получается не сразу. Куроо заворожён настолько, что слова опережают мысли, а с языка тут же срывается: — Какой же ты красивый… И вместо смущения — ладонь в ладони. Кенма тянет Куроо за собой, выводя их под дождь, а после — отпускает руку и ступает вперёд, оборачиваясь, ожидая, когда же он пойдёт за ним. К прохладным каплям привыкнуть получается быстро, как и считать провокацию в чужих действиях. Только раздумывать, вестись или нет, сил не находится. Куроо поддаётся тому, кто его за собой ведёт. Или ведёт всё-таки что-то? Кенма снимает сланцы, беря их в одну руку, и свободную протягивает Куроо, будто бы говоря: «Ну же, бери». Возможно, даже вслух произносит, но из-за дождя не слышно. А когда их пальцы переплетаются, шум сердца, кажется, заглушает дождь. И кто бы мог подумать, что прыгать по лужам, поднимая брызги вверх, так классно? Вода не успевает стекать в отлив, дотягиваясь до щиколоток. А капли, стекающие по чужому лицу, так красивы. Куроо не может отвести от Кенмы взгляда. Его смех чарует, пленит, а когда парень снова тянет за собой, тело будто немеет. И ровно в тот момент, как они становятся близко-близко друг к другу и больше никуда не идут, не спешат оказаться дома, — не пытаются, вернее, — то это происходит снова. Время останавливается в который раз. И кажется, что обхватить ладонями чужие щёки, непростительно выпустив руку из своей руки, обязывает ситуация. — Куро… — смущённо протягивает Кенма, но взгляд не отводит. — Ты же хорошо разбираешься в приметах, да?.. — Ч-частично, — забывает, как говорить, но пока с этой задачей справляется. — А к чему… — теперь взгляд отводит, потому что смущение побеждает. — …к чему чешутся губы? Куроо немного теряется. Не знает, что ответить и как реагировать, потому что неопределённости между ними чересчур, а если сделать что-то неправильно, то всё испортить очень легко, а этого допускать ему не хочется, как и суетиться, придумывая какую-нибудь глупость. И он просто… просто целует Кенму, надеясь, что эту просьбу в его глазах он считал правильно. А когда пальцы впиваются в мокрую напрочь футболку, позволяя телам стать ещё ближе, Куроо больше не сомневается. Как в первый раз, когда рискнул и был вознаграждён чем-то большим, чем такое необходимое перебирание губами. Но сейчас он гораздо увереннее, чем тогда, и как же щекотно соприкасаться языками. А до машины, сигналящей им, стоящими посередине дороги, дела никакого нет. Кенма лишь смеётся Куроо в губы и так счастливо произносит: — Ничего, объедет.