***
Деламайн протянул ей карту — таинственная дымка, скрывающая его лицо, почти рассеялась, открывая взгляду плавные очертания молодого лица. Плоский голос обрёл тембр и интонацию, стал ниже, глубже. Либо временная магия артефактов, вшитых в одежду, рассеивалась, либо он забыл про привычное недоверие. Нина молчала, не комментируя внезапную открытость. — Я надеюсь, вы справитесь, — сказал колдун, снизойдя до того, чтобы проводить её до задней двери. Данте пропал без предупреждения, по своему обыкновению, и Нина не искала его взглядом, чтобы отследить реакцию. Улица за порогом была пустынна, тиха — и светла, на удивление. Фонари, яркостью затмевавшие образ солнца в памяти, на миг ослепили после тусклого и тёмного пространства широких комнат. Нина поморгала, взяла карту в руки. — Справлюсь, — заверила она его. Он так и сиял жаждой познания — знакомой до тошноты, медленно выводящей из себя. Горел, словно факел, стремлением постичь непостигаемое, первым открыть то, что недоступно. Сестра была такая же. Нина едва не скривилась. — Не могу сказать, когда я вернусь… Сейчас это тем более сложно… Но, может быть, для вас пройдёт всего лишь миг до того, как вы увидите меня в следующий раз. — О, я очень на это надеюсь, — с искренним пылом ответил Деламайн. — С подобным спутником у вас большие шансы остаться невредимой. С Данте? Нине хотелось расхохотаться. — Знали бы вы, как ошибаетесь на его счёт. — Я не могу ошибаться. Он очень могущественен. Больше, чем вы можете себе вообразить. Нина подумала отчего-то об остатках звёзд, лежащих в её рюкзаке, о светилах, некогда громадных и ослепляющих, ныне покоящихся в крошечном футляре и стоящих не больше, чем петарды и мелкие магические артефакты. Пища для существа, знающего всё обо всех. Всего лишь кусочки энергии, навечно заключённые в круглые сосуды. — И что же он за существо? — спросила она негромко, будто не хотела, чтобы Данте услышал. — Если он не сказал вам — значит, таков его замысел. Я не могу идти против него. Нина хмыкнула. О том, кто такой Данте на самом деле, она задумывалась уже давно — с самой той поры, как он стал следующей за ней по пятам тенью, неотделимой, странной и чужеродной. И никто не мог дать ей ответ — ни сам Данте, ни другие. Долго её мысли на этом не задерживались — главное цель, ничто другое не имеет значения… Однако что-то, похожее на любопытство, просыпалось и принюхивалось подобно голодному зверьку, почуявшему мясо. Знакомо-незнакомое чувство любопытства. Тяга к знанию, которой она всегда избегала, лишь бы не нажить проблем. — До свидания, Деламайн. Скоро увидимся. Колдун кивнул и закрыл за ней дверь. Не было цветочных клумб и громил-стражников — только пустынный задний двор, огороженный от черноты снаружи высоким забором с острыми пиками и светом нескольких десятков фонарей. Нина глубоко вдохнула — воздух, холодный и влажный, приятно наполнял лёгкие. Снова в путь и снова в опасность, возможно, смертельную. Не проделки ли это Данте, ненасытно жаждущего убийства? Кто ещё может так развлекаться, кроме него? Нина пошла вперёд, не оглядываясь ни на дом, ни на яркие фонари. Свой фонарь, в сравнении казавшийся слабенькой подделкой, был привычнее и роднее. Тьма, тьма, и ничего кроме. Луч выхватывал лишь стройные очертания деревьев, едва качающихся от порывов ветра, стены особняков, выглядящих, словно пустые светильники — громадные, сверкающие, но бесполезные. Словно никто в них не жил и лишь свет, горящий во всех окнах и во дворах, создавал иллюзию существования. Даже дома на окраине Города, захудалые многоэтажки с одним-единственным горящим окном на три дома, выглядели более обжитыми, чем эти небольшие дворцы, внутри более просторные, чем снаружи. Стены, ворота, ограды и острые пики на их вершинах. Длинная улица не желала кончаться; Нина шла неторопливо, ища глазами дом колдуна Ксандра, о котором она слышала ещё от Мондаса в баре. Казалось, вечность прошла с того мгновения, с последующей странной сделки, смысла которой до сих пор не получилось разгадать. Послание в бутылке, которое Эон поручил бросить в Море-Небо, невидимый контракт, вшитый и вписанный ей под кожу, навязчиво зудящий, стоило о нём только подумать. Кто такой Эон? Бог или Старший? Может, какое-то иное существо, наподобие Данте? Был ли сам Данте «существом» в привычном понимании этого слова? Нина коснулась пальцами лба, нахмурившись. Общение с ним не приводило ни к чему хорошему — возникали лишние, мешающие сосредоточиться на цели цепочки мыслей, и выпутываться из них обычно не получалось. Терзали мозг, словно падальщики — мёртвую плоть. Ни на минуту не давали покоя. Тишина, и ничего кроме. Ни звука из этих огромных домов, ни голосов, ни музыки. Тишина, глухая и пустынная настолько, что начинало казаться, будто ты лишился слуха. Порой Нина щёлкала пальцами возле ушей, чтобы убедиться в обратном. И даже мысли не звучали — не были внутренним голосом, но чем-то другим, ощущением, чувством, касанием, запахом, вкусом — чем угодно, но не подобием человеческой речи. Нина оглядывала верхние этажи домов, цепляясь взглядом за малейшие детали и штрихи, и голова потихоньку начинала болеть от бесконечного потока мыслей, которых она не слышала толком, и потому не могла остановить. Взгляд случайно поднялся выше, затерялся в угольной черноте — и Нина поспешно опустила глаза, успокаивая ускорившееся в тревоге сердцебиение. Никому в Городе с давних пор не хотелось смотреть на небеса, и она не была исключением. — От тебя исходит странная волна, — Данте плавно выскользнул из темноты сбоку и пристроился рядом, перебирая дымчатыми лапами. — Бурный поток мыслей и вопросов. Нина бросила на него краткий взгляд. Стоило глянуть в слепые глаза, будто усыпанные сверкающими блёстками, невольно вспоминались погибшие звёзды. «Даже звёзды могут умереть — почему же тогда боги бессмертны?» Она не знала, почему подумала об этом, но помнила, что Данте задавал похожий вопрос. — Я говорила — не лезь в мою голову, — мрачно ответила она. Черепная коробка неприятно давила на распухший мозг. Редко когда головная боль была сильнее, чем в последние дни, годы и месяцы. — Я говорил, что мне наплевать на твои запреты, — тон его был ни грубым, ни дерзким — Данте лишь констатировал, не более того. — Деламайн узнал меня. Ты про это хотела спросить? Нина хотела, но знала, что прямого ответа не дождётся, даже если перемелет язык в труху. — Я хочу спросить много про что, — пробормотал она и услышала в голосе непомерную усталость, редко проявлявшуюся прежде. — Но спрашивать тебя о чём-то бесполезно. — Даже если я готов ответить на вопрос? Нина замедлила шаг, вновь посмотрела на него. Данте шёл рядом, подстраивался под её шаги, и все шесть ушей дёргались в разных направлениях, прислушиваясь — а может, отгоняя мух. Шесть, шесть… Шесть столпов мироздания. Прошлое, настоящее, будущее. Время, Пространство, Материя. Откуда столь бредовые мысли? Для кого шестёрка имеет значение и как это связано с ушами Данте? Откуда она вообще знала, как его зовут? — Это имя дала мне ты, — ответил он, и Нина не поняла — на сказанное вслух или прочтённое в её мыслях. — Вряд ли бы ты узнала настоящее, даже если бы сильно захотела. — Ты сам его забыл. — Ты догадлива, — он повернул голову, и его слепые глаза на миг встретили её взгляд, словно зрячие. Но зрячим он не был — может, когда-то давно, ещё когда ничего на этой земле не существовало, кроме глядящих в огненных небес светил… — Впрочем, мне нравится то, которое ты дала. — Оно немного неточно, — Нина ухмыльнулась. — Тебя следовало назвать Вергилием, возможно. — Не совсем, — сторонний слушатель не уловил бы усмешку в его голосе. — Это имя предполагало бы, что я сопровождаю тебя. Но на самом деле всё наоборот — это ты меня ведёшь, Нина. Вергилием следовало бы назвать тебя. Наставником и хранителем. Нина скептически приподняла брови. — Разве могу я быть хранителем для такого, как ты? — О, — Данте усмехнулся снова, но теперь можно было распознать и нотки горечи, едва слышные в ровном, безэмоциональном голосе. — Многие из таких, как я, отдали бы всё, лишь бы получить хранителя, подобного тебе, Нина. Всё встало на свои места. Нина с удивлением подумала, почему не догадалась прежде… Впрочем, может, он просто туманил её разум, пудрил мозги, и лишь сейчас позволил узнать правду, после стольких лет. — И много же в Междумирье таких, как ты, Данте? — спросила она, снова чувствуя, как любопытный зверёк поднимает голову и принюхивается, чувствуя запах знания, витающий в воздухе. Он помолчал. Улица не кончалась, заборы и ограды тянулись бесконечной стеной вдаль, в темноту. Свет фонарей сюда не попадал, и густая тень прятала их под собой, словно непрозрачная, плотная вуаль. Её можно было потрогать. Вдохнуть в лёгкие вместе с холодным воздухом вечной ночи. — А ты как думаешь? Она пожала плечами. — Не думаю, что много. Большинство осталось там, наверху, — она знала это уже давно. Сестра говорила ей ещё прежде, чем прогневила богов. Когда ещё что-то можно было исправить. — Меня больше интересует, зачем я сопровождаю тебя, сама того не зная. Какой в этом смысл? — Вам обязательно искать во всём смысл, — глухо ответил Данте, и Нине показалось, будто в голосе его, как и в её только что, просквозила нота усталости. Бесконечной, тяжёлой, неописуемо огромной. Её не понять умом, не охватить разумом, не окинуть взглядом. Усталость бога, бессмертного существа, не способного обрести покой. — Когда же вы поймёте, что смысла изначально ни в чём не было? Никогда не будет? Сестра тоже искала смыслы. Интересно, нашла ли?***
— Который из них вас послал? — колдунья презрительно поджала губы. — Вернитесь и скажите ему, чтобы катился в Море-Небо. Я ничего не скажу. Нина без всяких эмоций глядела на неё — женщина неопределённого возраста, но выглядела она, под стать всем магам Города, чуть живее остальных, простых жителей. Её мужа не было дома — отправился на окраины, чтобы что-то добыть, но он и не подозревал, что жена его давно добыла нечто столь редкое и ценное, что заставило бы всех колдунов Междумирья сгрызть ногти и пальцы от зависти. Нина подумала мимоходом: какой дурак. Весь Город уже в курсе, а он — ни сном ни духом. Впрочем, Мария была куда более могущественна, чем он, так что… Вполне вероятно, что она повлияла на его незнание самым прямым и непосредственным образом. — Меня никто не посылал. Я говорила о своих намерениях — меня интересует только сам артефакт, не более того. — Ага, — Мария подпёрла щёку кулаком. — А след аж от двух кровавых контрактов, стало быть, моя галлюцинация? Нина не повела и бровью. Говорили, что Мария сильна, но чтобы невооружённым взглядом видеть след контракта на человеке… Наверное, таким даже Деламайн пока не мог похвастаться. — Я часто торгую, часто путешествую по Городу. Само собой, накопится пара сделок, — Нина пожала плечами. — Для торговца — привычное дело. Доставить туда, доставить сюда… — Не держите меня за дуру, Нина, — колдунья подалась вперёд. Что за раздражающий народ… Поистине странные люди. Не собирается же она сидеть над этим лунным камнем и чахнуть остаток жизни, долгой или короткой? Раз не стремится сама попасть в Вечность — зачем так рьяно хранит у себя? — Вести о дамочке, стремящейся попасть за Грань, ползут по Городу примерно так же быстро, как о дамочке, нашедшей лунный камень. — Разве обе дамочки не хотят одного и того же? Мария фыркнула — насмешливо и холодно. — Открыть проход в Вечность? Не смешите. В отличие от этих идиотов, возомнивших себя богами, я не хочу даже близко прикасаться к Грани. Нина понимала её, но не могла понять другого. — Зачем хранить один из ключей у себя? — Чтобы другие тоже туда не лезли? Вы вроде не настолько глупы, чтобы не догадаться, — Мария откинулась на спинку стула, пальцы её стучали по столешнице. Блюда, заполнившие собой широкий стол и вкусно пахнущие, оставались нетронутыми. Голова болела, желудок не просил еды. — Представьте, что будет, когда вы или кто-то другой откроете Грань. Одному человеку удалось это сделать — подглядеть глазком туда, куда смертным запрещено соваться, и вы сами видите, к чему это привело. — Прекрасно вижу, — протянула Нина. — Но что если ещё одной попыткой можно всё исправить? Мария хохотнула. Казалось, с искренним весельем. — Колдуны Стеклянной Башни, по-вашему, занимаются сейчас чем-то другим? Если они все ещё живы, конечно, — она махнула рукой. — Впрочем, они не лезут более туда, куда не следовало лезть вообще никогда — уже плюс. — Мне нужна только Грань — не Вечность, — её не могли утащить так далеко. — Контракты на крови говорят обратное. Кажется, на одном я даже вижу знакомую подпись… — Довольно, — Нина подняла ладонь, и потом бесконечных споров наконец прервался. Голова казалась тяжёлой и распухшей. Ей нужно было поспать немного — должно быть, годы прошли с того мига, когда она вообще закрывала глаза. — Ваше стремление не прикасаться к Грани я могу понять — даже очень хорошо, ведь отчасти согласна с вами. Если бы не обстоятельства, я бы ни за что не сунулась туда сама. Но я вынуждена. Вам не нужно вмешиваться, так зачем препятствовать? Мария смотрела на неё, и весь её саркастический настрой растворился в ярком освещении комнаты. Вычурная роскошь вокруг, не скрытая ни каплей тени, обилие золота и украшений заставляли глаза наливаться кровью, пульсировать и болеть. Нина смотрела колдунье в лицо, стараясь не моргать, всеми силами не смыкать тяжелеющих с каждой секундой век. — Вы же жили здесь до Проклятия, как и я, — наконец ответила Мария, превратившись в безразличную статую. — И ещё спрашиваете? Нина неопределённо хмыкнула. — Боги разгневались на того, кто посмел только глазом взглянуть на Вечность — и вот где мы теперь. Вы хотите, чтобы стало ещё хуже? Чтобы Междумирье накрыло что-то ещё более ужасное, чем Проклятие? Плевать на Междумирье. Главное — найти сестру. Нина не сказала этого вслух, впрочем, в основном потому, что сама не была уверена в своих мыслях. Отчасти… Забытый образ солнца сверкнул ослепительно ярким светом в глубине её разума — и погас, как на мгновение зажжённая спичка. — Есть возможность всё исправить, — убеждённо проговорила она. Мария сверлила её уничтожающим взглядом. — Вам наплевать. Это сразу видно. Семейные узы важнее целой вселенной, так? — Мария тяжко, разочарованно вздохнула. — Есть ли смысл спасать ту, которая виновата во всём этом? «Откуда ты знаешь?» — спросила Нина мысленно, но вопрос почему-то застрял в горле, и его было очень трудно выплюнуть. Как вставшая поперёк горла кость, он мешал нормально дышать и говорить, и всё же ей удалось совладать с голосом. Кое-как она выдержала взгляд колдуньи, прямой, на удивление живой и яркий. В нем не светилась жажда познаний, как в глазах Деламайна но виделась бесконечная усталость — человеческая, не божественная. Пожалуй, Марии и Данте было бы о чём поговорить — жаль только, он растворился в черноте улицы ещё до того, как Нина ступила на порог этого дома. — Тот, кто всё это начал, может и закончить, — сказала она ровно, хотя сама не знала, верит в свои слова или нет. — И семейные узы тут ни при чём. Мария глядела на неё, не говоря ни слова, и трудно было сказать наверняка, о чём она думает. Нина смотрела в ответ, не поясняя, не отстаивая, не давя. Место нахождения лунного камня Деламайн отметил большим неровным кругом, примерно показывающим область поисков. Где именно Мария спрятала артефакт — не знал никто. Может, она и сама уже не помнила — взгляд её был подернут сумрачной дымкой, будто на мгновение она уснула с открытыми глазами, но очнулась довольно быстро, и раздражённо махнула рукой. — Уходите, Нина. Мне не о чем с вами говорить. Нина поднялась неторопливо, не собираясь остаться и продолжить спор, не настаивая на своей правоте. Может, кто-то из них и был прав, а может, никто и не был — трудно сказать. Ей было по большей части всё равно. Раздражало лишь, что поиски камня затянутся — добрую треть круга, нарисованного Деламайном, занимали Тени, самый опасный район Города, и Нина потратит много сил, не говоря уже о почти несуществующем сейчас времени, то сжимающемся, то растягивающемся. К тому же, она понятия не имела, как артефакт выглядел, какими отличительными признаками обладал. Может, Данте мог бы ей помочь… Если захотел бы, конечно. Надеяться на него не слишком разумно, придётся по большей части действовать самой, продвигаться на ощупь, ступать в кромешной тьме тихими осторожными шагами. Безмолвные стражи, как и везде одинаковые, стояли возле открытых настежь дверей. Сзади тянуло соблазнительным запахом угощений, но желудок, совершенно пустой, на удивление не требовал еды. Нина едва коснулась ладонью бока, провела пальцами по скрытым слоями одежды выступающим рёбрам. Как давно она ела? — Тени, — вдруг сказала Мария мрачным, обречённым голосом, совсем тихо, но твёрдо, и Нине не составило труда уловить это слово. — Ищите в Тенях. Если, конечно, выживете. Нина, не оглянувшись, вышла в длинный, залитый золотистым светом ламп коридор и пошла к выходу, краем глаза глядя на замерших статуями стражников.***
Ей снилось… Боги, она так давно не видела снов… Ей снились лучи солнца, превращающиеся в нити ярких светлых волос. Ей снился голос, зовущий посмотреть на находку. Снился эпизод, а может, несколько из самого детства, давно забытого и похороненного в грунте памяти. Вот сестра отняла игрушку и присвоила себе — вот украла конфету, оставленную про запас. Вот нарисовала что-то на обоях и свалила на неё. Вот ударила, вот накричала, вот рассмеялась её мрачной шутке… Вот протянула руки из темноты и насильно стиснула в железных объятиях. Снился взгляд — цвет глаз менялся, и угадать его было невозможно. Зрачок глядел прямо Нине в глаза, в душу, в горящий адской болью мозг, расширялся, чернел, пустел… Так выглядит пустота? Почему разум представляет её чёрной? Может, это — обман, и на самом деле она другого цвета? Что она такое? Существует ли она? «Существует. В Вечности». А что такое Вечность? Зрачок заполонил собой всё и цветом стал походить на бесконечный провал неба над Городом, от которого не осталось ни руин, ни останков, ни даже пепла. Нина не хотела смотреть, но не могла закрыть глаза. Она кричала — и не слышала собственного крика. Никто не слышал — был ли смысл кричать? — Знаешь, почему боги сошли с ума? Она проснулась от щекотки — это Данте тыкал мягкой лапой в её щёку и нос. Его глаза были похожи на расширяющийся и заполняющий всё пространство вокруг зрачок из наскоро стирающегося сна… Нина моргнула, и сравнение растворилось в потоке мыслей, бессвязных и нелепых, какими они обычно и бывают спросонья. Она провела пальцем по носу, стирая щекотное ощущение. Брошенная кем-то комната ещё хранила остатки тепла, но свечи догорели, и темнота охватила пространство, завладела им. Лишь сломанные лучи уличного фонаря, мигающего и ненадёжного, падали на стену и часть потолка. Боль в голове почти исчезла, сон окончательно забылся. — Сколько я спала? — спросила она хрипло, не желая подниматься. Постель была удивительно мягкой, подушка приятно нагрелась от тепла. Данте не вставал с насиженного места и, казалось, наблюдал за ней слепыми глазами. — Трудно сказать. Для ближайшего к этой квартире жильца прошёл год, для меня — несколько мгновений. Год… Слово и другие подобные ему обозначения времени всё больше теряли смысл. Нина закрыла глаза. Внезапно искушение вновь провалиться в сон оказалось слишком сильным. Нужно в путь. Нина с трудом поднялась. Усталости не чувствовала, но и бодрости тоже. Нагретое телом одеяло сползло с плеч, к коже шеи неприятно пристал холодок. — До Теней совсем близко, — сообщил Данте, прыгая на пол. От сферы-звезды, которую Нина перед сном оставила на полу возле кровати, не осталось ничего. Интересно, боги когда-нибудь спят? — Странно, что в столь опасном месте ещё обитают люди. Нина подошла к окну — единственный жилец находился в соседнем доме, и среди прямоугольников домов, стеной ограждающих Тени от этого района, лишь в его окне горел свет. Крохотный и беззащитный оранжевый квадратик. Виднелся изредка силуэт, может, два, но даже с такого близкого расстояния толком рассмотреть не получалось. За стеной кто-то скрёбся и шаркал — отсутствие света рано или поздно привлекало тварей. Нина вздохнула без единой эмоции и начала проверять вещи. Снова пора на выход — не столкнуться бы внезапно с этим из-за стенки, да и с его сородичами тоже. Подобно насекомым, они жили в многоэтажках, как в муравейниках и ульях. Они и походили на насекомых — мелкие, всего-то размером с собаку, с сотнями мелких глазок, чрезвычайно чувствительных к свету, и тонкий слой кожи и слизи, скрывающий наружный скелет, не спасал их от губительных ярких лучей. Лап у них штук десять, по паре на каждый сегмент странного тела… Но крыльев не было — уже плюс. Не хватало ещё, чтобы хоть одна из тварей Города умела летать. Где-то за его пределами, по слухам, были такие… — Почему именно Тени? — спросил Данте без явного интереса. — По степени опасности для смертного они примерно равны Тоннелям. — Тоннели стократ хуже, — оборвала Нина, ещё глядя в густую черноту за домами, границу между Тенями и окружающими их улицами. Она - словно натянутая меж домами чёрная вязкая плёнка. Нина давно не была в Тенях. — Если бы можно было выбирать — жить всю жизнь в Тенях или десять минут побыть в тоннелях… Все, кто в своём уме, выбрали бы первое, представь себе. — Что ж… Не сказал бы, что это выбор меньшего зла. Десять минут в тоннеле — это всего лишь десять минут. Можно убежать, спрятаться, спастись. Но вся жизнь в Тенях и только? Сомневаюсь, что кто-то выбрал бы такое добровольно. — Тебе легко рассуждать. Ты не человек. — Но и ты тоже. Нина резко обернулась. Слепые глаза глядели на неё, и мириады мелких светящихся точек уходили в глубину зрачков, проваливались, терялись. Волна мимолётного гнева захлестнула её — она не сразу поняла, что взяла пустой горшок с подоконника, чтобы как следует его швырнуть. — Что ты сказал? — прорычал она грозно, но Данте не шевельнул и ухом. — Правду? В каком-то смысле, — он помолчал. Нина, слегка удивившись себе самой, поставила горшок на место. На пальцах осталась холодная крошка, частица земли. Её почему-то не хотелось стряхивать. — Можешь ли ты называть себя человеком после всего, через что прошла, что делала, что говорила и думала? Что я делала? Что говорила? Нина моргнула несколько раз. Пожалуй, из всех странных вопросов, ставящих в тупик, этот был самым… неожиданным. Бьющим в самое больное. — Знаешь, что отличает человека от животного? Нина не знала. Ей не было это интересно и нужно. Но сестра любила показать себя лучше и умнее, и со временем Нина почти перестала обращать на это внимание. — Тяга к знанию, — не дождавшись ответа, сказала сестра. Подняла палец вверх, словно какой учёный муж из древних времён. — Тяга знать ответы на все вопросы об этом мире. — А раз этой тяги у меня нет, — Нина скривила губы в странной, неестественной ухмылке, — я, получается, не человек? Всего-то говорящее животное? Пауза перед ответом была красноречивей любых слов. Нина всегда улавливала эти паузы, молчание, говорящее больше, чем все языки мира. Может, ей намеренно давали его уловить. Может, и в этом сестра пыталась возвыситься над ней. — Брось. Я ведь этого не говорила. — Но имела в виду. — Ещё одна черта человека — искать смыслы и знаки. Ты их ищешь, следовательно — ты человек. — Глупость какая-то, — Нина вздохнула. Она не поверила в эти слова про «смыслы и знаки». Она никогда их не искала, и сестра это прекрасно знает. Ей просто нравится издеваться, вот и всё. — Как думаешь, почему боги создали нас такими? — Совсем недавно ты наблюдала смерть — и пальцем не пошевелила, чтобы её предотвратить. Хотя был шанс. Ты не ищешь смыслов, не хочешь ничего знать. Ты существуешь, не живёшь. Существование — не удел человека. — Зато удел бога, — тон прозвучал злее, чем ей хотелось. Попытка уколоть провалилась, это ясно и без слов. Данте не двигался — казался иллюзией, объёмной картинкой. Дымчатая шерсть растворялась в сумраке. — Ты отстаиваешь свою человечность с удивительным пылом. — Пока я считаю себя человеком — я человек. На этом разговор окончен. — А считая человеком себя, я им стану? Нина, было отвернувшись, вновь уставилась на него. Что ему проку выводить её из себя? Неужели не надоело? — Задай вопрос кому поумнее, — едко процедила она. — Я, глупое животное, вряд ли на него отвечу. — Я не называл тебя животным. И не имел в виду, что ты животное. — Но если не человек, то кто же — бог, что ли? Бессмысленно продолжать, бессмысленно говорить. К чему он вообще начал всё это? Зачем вообще к ней привязался? Нина злилась — и на него, и на себя, но на себя больше — потому что поддавалась, потому что позволяла себя разозлить. Пальцы, покрытые старой, сухой землёй, слегка дрожали. — Я говорил — ты похожа на божество, Нина. Ни сострадания, ни милосердия. Одно стремление, и ничего больше. Ни сомнений, ни тени эмоций. Я бы восхитился, если бы не знал, каково это. — Зачем ты вообще мне это говоришь? Данте зашевелился — хвост резко дёрнулся, уши затрепетали. За стенкой притихли, перестав скрестись. Может, тварь перебралась поближе к приоткрытой входной двери, чтобы поймать — нужно будет направить луч прямо на неё, чтобы другим неповадно было. — Мне нравится играть с тобой, словно с мышью. Может, потому ты и видишь меня котом. Довольно забавное обличье. Значит, и облик ненастоящий. Впрочем, здесь не было ничего удивительного. Нину не удивило даже, что она сама его себе придумала, о том не подозревая. Видели ли другие то, что виделось ей? Кого перед собой видел Деламайн, раз сразу его узнал? — Прекрати, — ей не хотелось, чтобы это было похоже на мольбу. — Мне пора в путь. Данте встал и развернулся. Неприятное чувство… Будто позволил ей двинуться с места, чтобы идти дальше. Нина не знала, почему не шевелилась последние мгновения, гипнотизируя взглядом бездонные провалы его глаз. Может, он заставил её. Может, подчинил своей воле. При мысли об этом что-то неприятно шевельнулось в груди. «Я человек, — думала Нина, собирая вещи и со всей силы сжимая зубы. — Человек, ясно тебе?!» Кто знает, слышал ли её Данте… Но ей казалось, он ухмылялся.