Кто праведен, в том меньше всего тревоги, кто неправеден, тот полон самой великой тревоги. Эпикур
— Элмонд, у меня для тебя новое дельце. Ничего особенного — у старика Шварца стащили кулон с драгоценным камнем. Серебро, простая отделка, но этот трухлявый пень утверждает, что камень уникален. Как же он его назвал… Сотар… Сатур… Что-то связанное с астрономией. Я почти уверен, что он бредил, но кража есть кража. Найди воришек, даю полторы недели — пока не сдали в ломбард или ещё куда. Возможно, замешаны мелкие маги. А теперь отбой. Разговор с боссом всегда короткий — необходимые детали дела и срок. Его собеседник — высокий плечистый мужчина в годах — выходит из кабинета начальника отдела, а затем из здания участка и, на ходу доставая самокрутку из портсигара, хлопает себя по карману, ища зажигалку. Достать сигару по приемлемой цене — невозможно, найти сигареты приемлемого качества — исключено. Единственным выходом были табак и смоченная бумага, которым недоставало фильтра, отчего край самокрутки приходилось сворачивать гармошкой. Слабый огонёк на доли секунды освещает уставшее лицо и тут же тухнет, скрываясь под металлической крышкой. Рей Л. Элмонд. Некогда гроза ночных улиц, а теперь — послушный цепной пёс полиции. Седы его виски, но хватка его всё так же крепка, как и многие годы назад. Слегка потрёпанное, но всё ещё в каком-то определённом смысле стильное бежевое пальто укрывает детектива от прохладного ночного воздуха: хоть сейчас и был лишь сентябрь, а дни всё ещё оставались по-летнему тёплыми, к вечеру температура резко падала, и каждый выдох сопровождался струйкой пара, срывавшейся с губ и улетавшей в никуда. Город знал мужчину в лицо и всегда помнил былые обиды, а потому смысла выходить на работу под прикрытием уже не было. Фонари — порочные нимбы тёмных закоулков: под их невыносимо болезненным жёлтым светом сновало ворьё, неспешно прогуливались наркоманы и теперь широким шагом удалялся к самому известному бару города одинокий сыщик, оставляя за собой след из стойкого запаха никотина. Дома его уже, вероятно, ждал его назойливый чёрный кот — Констебль Вискерс. Когда-то он прибился к участку да так и остался общим питомцем всего отдела, пока не облюбовал стол Рея, после чего детектив решил забрать животное домой. Кот, впрочем, оказался не совсем обычным — на спине у него росли маленькие, похожие на оные у летучей мыши, крылья. Сначала решили, что кто-то затеял поглумиться над зверюгой и присобачил ей эти отростки на клей, но довольно скоро выяснилось, что они действительно принадлежали самому коту. Летать он, тем не менее, не мог. Будь этот пуховой комок жира немного похудее, возможно, он был бы способен пересекать небольшие расстояния при помощи своих крыльев, но сейчас он использовал их разве что для поддержки во время прыжка. Элмонд был готов простить своему питомцу бесполезность, однако Констебль не останавливался на простом своём присутствии в жизни сыщика: ему всегда требовалось принимать непосредственное в ней участие, будь это порча документов, игра с галстуком или громкие голодные крики в четыре часа утра, когда детектив отсыпался после долгой ночи на службе. Таким образом, Вискерс хоть и портил существование своего хозяина всеми доступными ему способами, но тем самым не давал ему свихнуться от тоски — ведь мужчина жил совсем один. И вот сегодня перед очередной ночной сменой Элмонд вновь насыпал Констеблю корма с горкой, сменил воду в миске и рискнул погладить непоседливого кота на удачу. Что-то во взгляде Вискерса его напрягало — казалось, животное полностью понимает, что происходит, осознаёт каждое сказанное в этой тесной квартирке слово и жмурится, молча поддерживая своего угрюмого хозяина. На мгновение морщины на лице мужчины разглаживаются, как если бы он прощался со старым другом, но складки тут же возвращаются на свои уже законные места. Впереди долгая ночка, стоит заскочить за стаканчиком кофе навынос — единственной хорошей вещью на этой богом забытой улице. Горячий бодрящий напиток слегка оживляет мужчину, и он, обронив последнюю каплю в горло, с силой запихивает бумажный стаканчик в забитую урну, вокруг которой красуются кучи мусора, заботливо оставленные другими обитателями города. За порядком здесь не следил никто — как за фактической чистотой города, что даже звучало абсурдно, учитывая состояние улиц, так и за его чистотой моральной: грязи тут было столько же, сколько и преступников, дела даже не заводились, ибо кто-то не хотел марать руки, кто-то не хотел тратить лишнее время, а кому-то просто было плевать. Те же, кому было хоть какое-то дело о маломальском благополучии тонущих в этих сточных водах людях, сами заканчивали в канавах — если везло, с парой ножевых, если не везло — по частям. Такая же судьба могла ждать и Рея, но в глубине души ему уже было всё равно – жить или умирать. О Констебле позаботился бы кто-нибудь из отдела, а других близких существ у детектива не было. Собственно, такое положение имело свои плюсы: когда тебе нечего терять, тебя нечем прижать. Всё, что у тебя есть — твоя жизнь, и стоит ли она очередного дела, определяешь только ты. Недолгий путь приводит сыщика в «Хвост дьявола» — тот самый бар, где вечерами собирались банкиры со своими юбками, а вместе с ними и авторитетные бандиты, приравнивавшие себя к городской элите. Как только Элмонд открывает дверь, ему в нос ударяет запах пота, дорогих сигар и дешевых духов, отчего у мужчины тут же тяжелеет в висках. Квинтэссенция разврата, собранная в чинный флакон небольшого заведения, искусно обставленного в духе прошлого века. Сюда любил захаживать и начальник детектива — обычно в компании нескольких женщин, чьи лица менялись так же часто, как меняются цифры календаря, и об этих встречах Рей молчал, будто бы их и вовсе никогда не происходило. — Смотри, Мэри, вот и Тормоз. Пришёл сажать очередного бедняка. — М-м-м? А с нами всё будет в порядке? — Мы под надёжным крылышком полиции, дура. Налей мне лучше ещё виски. На глумливые реплики одного из жирдяев за элитными местами сыщик не реагирует и, коротко оглянувшись, просто проходит к барной стойке, за которой сидят двое пьяных вдрызг девушек, ещё совсем молодых. Жизни, уже загубленные порядками этого времени, однако помочь им не представляется возможным — в воздухе стоит удушливый запах сладкого дыма, а на стойке виднеется блестящая синяя пыль. «Прибой». Элитный наркотик, используемый неспособными к магии для временного получения недоступных им возможностей ценой здоровья. Говорят, что от этой зависимости лечат где-то в соседней стране, но те, у кого хватит денег на эту роскошь, не станут тратить их подобным образом. Тяжело вздохнув, детектив присаживается и, небрежно швыряя несколько банкнот — явно больше, чем стоит стопка выпивки — на стойку, подзывает бармена. Время начать расследование. — Стопку «Ренессанса». Из погреба графини. Условное название для покупки информации, на что выделял средства сам отдел. Мужчина за стойкой хмурится, однако для вида подаёт сыщику кальвадос. Одного небольшого глотка хватает, чтобы определить степень выдержки — порядка четырех лет. Не самый плохой, но далеко не лучший, он немного напоминал коньяк, но ему не хватало оригинального аромата и длящегося послевкусия. Взболтав прозрачную жидкость карамельного оттенка, сыщик выпивает её залпом и тихо ставит стопку обратно на стойку. Алкоголь, кажется, на него почти не действует, и у детектива начинает болеть голова. — Слышал, Джерри снова устраивает скачки. В прошлый раз Хризолит пришёл чуть ли не последним, как жаль. Не знаете, на кого поставить в этот раз? — Yes, Мосье Джерри готовит новое соревнование. Хризолит, говорите? Unbelievably good stallion, хоть и немного потрёпанный, странно, что не победитель. Было бы чем ставить, я бы и сам, пожалуй, поучаствовал. Крайне «тонкий» намек на дополнительную плату, которую Рею, увы, придётся послушно выложить. Информация была такой же дорогой, как хороший табак, а ищейкам приходилось отдавать чуть ли не в два раза больше. Золотые монеты — единственная не потерявшая свою ценность валюта — еле слышно, без звона ложатся в руку бармена. — Splendid! Думаю, я бы поставил на два или номер семнадцать. Девять также в фаворитах, но на него я бы не надеялся. Good luck there, приятель. Вот и вся наводка. Имена лошадей означали тип преступления, номера — характеристики искомых подозреваемых: первое число — количество теоретических подельников, второе и третье — коды для обозначения районов, куда они, скорее всего направлялись. Кулон собирались сдать в ломбард либо на юго-западе, либо в восточной части города. Можно было попробовать обойти все места приёма драгоценностей, но это лишь подняло бы лишний шум и спугнуло воров. Ловить их стоило сразу за делом, а потому Элмонд не торопился сверх меры. Возможно, прямо здесь и сейчас следили и за ним. Пусть дело и не получило особой огласки, новость о том, что некогда уважаемый полковник в отставке, обедневший, как и все, кто не занимал место в Министерстве, во время послевоенной инфляции, пытался выставить на аукцион подделку, разнеслась по дешёвым газетам со сплетнями, и теперь каждая порядочная домохозяйка считала своим долгом обсудить это с подругами. Очередная самокрутка, как мотылёк, вылетает из портсигара к огню зажигалки, когда Рей покидает бар, чтобы внести свою лепту в отравление и без того загрязнённого заводами воздуха. На небе — ни звёздочки, но тем, кто работает в тени, свет лишь мешает. Выбор был небольшой: либо пройтись до ломбарда «Закрома Эмили», где принимали всё: от бриллиантов до оружия, причём в любом состоянии, — либо навестить скупщика в восточной части города, который, судя по слухам, выискивал редкие украшения для своей личной коллекции. Какова вероятность, что сегодня он застанет их в ломбарде? Немногим ниже сорока пяти процентов. Судя по полученной информации, камень в кулоне мог оказаться крайне редким, что действительно могло бы заинтересовать скупщика, но такие люди чаще всего заботятся о своей репутации и постараются не брать краденого. Тот факт, что детектив вышел на их след, мог уже быть им известен, и это лишь снижало шансы успеха сегодняшней кампании, но Элмонд решает посвятить ночь деятельности. Если сегодня он не доберётся до преступников, то наверняка зажмёт их в угол, откуда потом с лёгкостью выведет в наручниках и отдаст на расправу полиции. Однако кое-чего рассеянный детектив так и не заметил: пока он вытягивал из бармена информацию, из глуби заведения за ним следили два покрасневших глаза, внимательно прислушивавшихся к разговору. — Вот же продажная сволочь...***
Когда Рей был ещё мальчишкой, он мечтал служить в полиции. Благородная работа, не правда ли? Лови воров и убийц, поставляй их на суды и будешь примером для подражания. Только вот эта служба оказалась паданцем — несмотря на пристойный внешний вид, внутри она прогнила до костей. Копы были такими же бандитами, как и все те, кого наивный юноша клялся сажать в тюрьмы; деньги решали всё — от любого преступления можно было откупиться, если у тебя было, чем. Одержимый жаждой справедливости, он поначалу пытался бороться с системой, но вскоре получил по хребту за свои «проделки», и начальство показало ему, как ведёт себя «настоящий полицейский». Смириться Элмонд не смог, но и уходить уже не собирался — а потому на него начали сваливать мелкие дела, со временем он и сам перестал лезть на рожон. Простые люди не любили детектива: именно они попадали под жернова правосудия, так как договориться с ним было невозможно, а богачи лишь посмеивались над его идеалами, не имевшими места быть в этой стране. Ему, однако, повезло родиться и вырасти в благополучной семье, в отличие от многих сверстников. Отец был врачом, мать — телефонисткой, и оба намеренно не использовали магию. Пара берегла своё единственное чадо как зеницу ока и поначалу была против его обучения в полицейской академии, но вскоре решила позволить ребёнку поступить так, как ему хотелось. Возможно, если бы они настояли на своём, Рей бы пошёл по стопам отца, минуя ту яму, в которой оказался сейчас, но прошлого не воротишь. Они погибли в аварии, когда их сыну было уже за тридцать. Возможно, ввиду возраста он пережил их утрату не так тяжело, но последствия ударили по нему куда сильнее. Плохие отношения с коллегами, косые взгляды женщин, приглушённый смех начальства. С тех пор он остался один — до того самого дня, пока к участку не прибился странный чёрный кот, теперь составлявший детективу компанию. Одно время у него был надёжный напарник, с которым они сдружились ещё во время обучения — Юджин, Юджин Тэффи. Он был покладистым парнем, из хорошей семьи, как и сам Рей. Они вместе тренировались, вместе выполняли первые задания и даже вместе служили во время войны. Некто из профессоров ещё в академии прозвал их команду «щит и меч», и за ними закрепилось это глупое прозвище — ровно до тех пор, пока начальству не надоело стремление Элмонда выполнять работу как следует, а Юджин не свыкся с распорядками полиции настолько, что и сам предложил напарнику прервать партнёрство, а заодно и подсел на «Прибой». Рей в гневе согласился, попутно высказав своё мнение о прогнувшемся под систему друге, и с тех пор не видел его — через несколько дней по новостям передали, что Тэффи пропал без вести во время операции в Трущобах. Многие заявляли, что видели его останки и что полиция намеренно скрывает гибель одного из своих, и это казалось куда правдивее сухих рапортов. Элмонд был в шоке. Он не планировал ползти с извинениями к человеку, уважение к которому потерял навсегда, но и внезапная кончина бывшего друга застала его врасплох. Тогда-то будущий детектив и начал курить. В те времена у него ещё водились деньги на неплохие сигареты. Теперь же кончики его загрубевших пальцев желтели от никотина, что делало и без того лихой вид мужчины ещё печальнее. Серо-голубые глаза с желтоватыми прожилками и зёрнами начали блёкнуть, в густых волосах коричного оттенка появились седые волоски. Он никогда никому не жаловался на свою жизнь — может быть потому, что большинство существовало в гораздо худших условиях, а может попросту из-за того, что ему некому было доверить все те чувства, что он держал при себе. Так он и заржавел, превратившись из уверенного в своей правоте сержанта в угрюмую машину, по инерцию выполняющую свою работу. О том, что сказали бы сейчас его престарелые родители, глядя на его жизнь, он старался не думать — при жизни они часто намекали ему на то, что молодому человеку было бы неплохо завести свою собственную семью, а он только отмахивался, надеясь построить карьеру. И что же сейчас?.. Холостяк в свои сорок четыре года, слишком вымотанный жизнью, чтобы вообще думать о возможности отношений. Элмонд-старший наверняка бы посмеялся над сыном и махнул рукой. Наверняка бы… «Ну ты и оболтус; умру, так и не подержав внуков на руках». «Прости, мам… Но так надо, понимаешь? Я же не хочу потом оказаться без денег с женой и тремя детьми». Рука нервно тянется в карман. Снова. «Я не хотел бы тебя торопить и поддерживаю идею с работой — стабильность превыше всего, но помни: время летит очень быстро. Не упусти момент, когда он тебе представится». «Прости, отец… Но спасибо, что понимаешь. Я ещё всё успею, не беспокойся». Щелчок. Искра от кремния поджигает пропитанный бензином фитиль. «Ну ты даешь, Рей! И ты действительно разошёлся с Энджи? Будь у меня такая красотка, я бы в жизни её не отпустил… Даже работу бы ради неё бросил, во! Дурак ты». «И ты уж меня прости, Юджин. Мне всегда везло больше, чем тебе, хоть у тебя и было гораздо больше амбиций. Я верил, что однажды ты найдёшь своё место, реализуешься… Мне жаль». Портсигар пустеет. По самокрутке за каждого, кто вновь всплыл у него голове. По маленькому памятному огоньку, растоптанному временем. Сыщик редко позволяет себе быть сентиментальным — однако безлунные ночи вроде сегодняшней дурно сказываются на нём, вытаскивая наружу вспоминания, которым уже бы давно пора его оставить.***
Во дворе «Закромов Эмили» было пусто. Ни единой машины, ни одной живой души — или, по крайней мере, так казалось. Элмонд внимательно осмотрел своё окружение и был готов поклясться, что горизонт действительно был чист и что за ним не было хвоста. Нырнув в сам ломбард, сыщик не нашёл там ничего, относящегося к делу, кроме пропитого оценщика, выглядевшего, как раздутый труп проститутки. — Чего надо? Значок сдать пришёл? Игнорируя вопрос, детектив задаёт встречный, надеясь узнать хоть что-то, относящееся к делу, пусть чутьё и подсказывает ему, что информацию сегодня выудить не удастся. — Я вижу, Вы уже понимаете, зачем я здесь. Кто-нибудь приносил сюда серебряный кулон с необычным камнем в течение последней недели? Название на «с», как-то связано с планетами. Одутловатое лицо оценщика на мгновение перестаёт шевелиться, застыв в слегка удивлённой, недовольной гримасе — видимо, украшение здесь всё же побывало, — но тут же отвратно искажается, презрительно демонстрируя жёлтые, частично подгнившие зубы, определённой части которых не хватало. Звенящая бедность, приправленная острым соусом морального разложения. — Ну понимаю, и что? То, что происходит здесь, остаётся здесь. Мне плевать на сопливые дела копов, и уж особенно на твои, «сэр Тормоз». Уж не по твоей ли вине мой браток, попавшийся на наркоте, теперь сидит за решёткой и жрёт баланду? Было так сложно взять грёбаные деньги и заткнуться?! Мальчики, выведите-ка этого господина вон, он портит наш бизнес! «Мальчики», одетые в подобие охранной униформы, уже спешат на подмогу оценщику, и Элмонду не остается ничего иного, как ретироваться и, покинув ломбард, убраться куда подальше, рассчитывая на возможную погоню. Да, многим бы хотелось ему отомстить, особенно в этом захудалом районе, собравшем самый отборный сброд. Хоть Рей и был всё ещё физически крепок, несмотря на возраст, бой в два на одного, ещё и в таком узком пространстве, не казался лучшей перспективой. Да и стоило ли оно того?.. Отойдя на почтительное расстояние, детектив оказывается в парке и решает недолго отдохнуть на одной из бетонных скамеек перед тем, как вернуться к своему делу — если кулон и вправду был в ломбарде, то подозреваемые, скорее всего, были из этого же района, а, значит, следовало прогуляться по закоулкам и послушать разговоры улиц. Трущобы. Фонари здесь не горят, ибо никто не оплачивает электричество: местное управление проворовалось, более обеспеченные горожане уехали, куда могли, а те, кто остался, еле сводили концы с концами, роясь в помойных кучах и давясь дешевыми наркотиками. Детектив тяжело вздыхает и закрывает глаза. Двадцать лет назад здесь был рабочий посёлок. Днём на улице редко кого можно было встретить — все работали или учились, — зато по вечерам народ заполнял первые кинотеатры, лавки в парках были забиты молодыми компаниями, отовсюду слышалась болтовня, смех, крики, иногда неумелые удары по струнам гитар — тогда это ещё считалось модным. Элмонд и сам грешил игрой на инструменте, правда, плохо пел. Это в своё время и свело его с Энджи — второкурсницей из медицинского колледжа. Девушка мечтала выйти на большую сцену — эдакая парфедийская мечта тех годов. Эстрада, туры, автографы и миллионы на счетах. Призвание врача не особо занимало её юный ум, однако грёзы о славе и армии поклонников терзали юную душу. В итоге она бросила обучение, связалась с каким-то хмырём из агентства и, разорвав все отношения с друзьями и родственниками, уехала в закат на обшарпанном кадиллаке. Ходили слухи, что её заставили работать в подполье, но никто не знал, что с ней случилось наверняка. Знали только одно — звездой она не стала. Потеря своей первой возлюбленной, да ещё и таким гадким образом, оказалась для Рея ударом ниже пояса. Тогда он дал себе слово не вляпываться в отношения, пока не найдёт и не закрепит своё место в жизни — не станет тем, кто сможет обеспечить свою женщину всем, что ей потребуется. Иронично, но за все эти годы он так и не достиг своего идеала. Прокуренная квартирка, сомнительный доход и в довесок пушистый нахлебник с обломанными усами, который, собственно, и являлся наибольшей ценностью из всего перечисленного. Вот и всё, чем располагал детектив в свои года. Отвлекшись от реминисценций своей жизни и набравшись сил двигаться дальше, Элмонд наконец решает подняться со скамьи, но тут же пригибается, слыша приближающиеся неровные шаги и невнятную речь в нескольких метрах от себя. Вскоре в воздухе запахло сладковатым дымом, и это могло значить только одно — наркоман под «Прибоем». Судя по всему, один. Слегка хромал, но не ясно, на какую ногу. В темноте не получалось разглядеть даже очертания подозрительной персоны, а потому сыщик затих и принялся слушать — если не видел он, значит, не видели и его. Когда шаги остановились, послышалось шуршание, а за ним — кашель и недовольное мычание. Человек явно был не в себе. Писклявый мужской голос проворчал что-то, затем засмеялся и снова закашлялся, но в потоке слабо связанных слов детектив расслышал самое важное из них, врезавшееся ему в слух, как шальная пуля.«Сатурнит».
Глаза сыщика округляются, и он еле удерживается от того, чтобы не вскочить со скамьи, но вовремя осознаёт, что всё равно ничего не увидит, и прислушивается сильнее — наркоман стоит неподалёку и всё ещё не сходит с места, икая. Странное название звучало как раз-таки похоже на имя «необычного» камня, связанное с небесными телами. Шаги возобновляются, и Элмонд осторожно, стараясь не шуметь, следует за источником звука — прочь из парка. Впереди проглядывается небольшое свечение, как от бензиновой лампы, и детективу приходится прижаться к зданиям, попутно высматривая место, где можно было бы укрыться, если бы подозреваемый впереди — им оказался худощавый мужчина в разноцветном тряпье — обернулся в поисках «хвоста». Однако вместо этого он бросается наутёк, и сыщику не остаётся иного выбора, кроме как проследить, куда скроется предполагаемый преступник, и ринуться за ним, когда тот останется вне поля зрения. Рей мог бы догнать его, скрутить на месте и отправить на допрос в участок, но гораздо лучшим решением было поймать воров за руку. Не каждый раскалывался. К счастью, беглец, спотыкаясь и падая, не ушёл далеко — прямо за поворотом в переулке стояло подобие палатки из рваной одежды, где его уже ждал подельник. — Ну что, отдал? — Не в этот раз, чёрт. Похоже, этот камень — какая-то дешёвая стекляшка, за него дают слишком мало. — Не горячись. Надо немного подождать, пыль уляжется. Слышал, на нас уже спустили пса. А там, гляди, приедет кто-нибудь, кому мы сбагрим безделушку. Она у тебя? — Нет, припрятал. Так может сдадим Фрэнку, и всё, с концами? — Ну уж нет, эта дрянь должна стоить порядком. Слышал про возвращение мухоловки? Когда сменит перья, тогда и возьмёмся за работу, а пока потянем. В городе будет шумно, приедут коллекционеры. На Белл-стрит всегда проходят выставки этих выскочек, а под конец сезона они будут брать всё, что им подсунут. — Хорошо, убедил… Только бы знать, чем нам перебиться до этого времени… Дальше Элмонд уже не слушал — незачем. Теперь он знал всё, что ему было нужно. Оставалось лишь выведать, о какой мухоловке шла речь, и можно было устроить себе небольшой отдых за счёт отдела: известны все необходимые детали, а преступники, как и ожидалось, были загнаны в угол — у них остались лишь одна возможная точка сбыта, которую детектив собирался взять под контроль. Выйдя на освещённую улицу, мужчина взглянул на часы и недовольно нахмурился — стрелка уже давно миновала полночь, а, значит, кофейня уже закрылась. Дома у него всегда лежал пакет кофейных зёрен, из которых он старался произвести такой же напиток, который всегда заказывал, чтобы взбодриться — латте. Сочетание горького, бескомпромиссного вкуса отличного кофе и сладости свежего вспененного молока творили с детективом настоящие чудеса, однако у него самого не выходило повторить это маленькое чудо в кружке. Пить латте на ночь вошло у него в привычку — перед сном сыщик обычно разбирал бумаги, курил, снимая стресс, и смотрел телевизор в надежде услышать что-то кроме лживых сводок и пропаганды. Всякий, у кого сохранилась голова на плечах, знал, что на каждом канале, где речь заходит о политике или статистике, лгут. Не выдерживая потока слащавых обещаний и якобы положительных отчётов, Рей выключал ящик и складывал своё потрёпанное тело на жёсткую кровать, иногда не раздеваясь от усталости. При этом всём он был чистюлей — утром следующего дня Элмонд до блеска натирал свои туфли, чистил пальто и гладил выстиранные рубашку и брюки. Особое место в его гардеробе занимал чёрный полосатый галстук — один-единственный. Коллеги саркастично поговаривали, что он служил сварливому детективу напоминанием обо всех тех, кого он потерял, однако истина была куда прозаичнее.Это был последний подарок его матери, чудом сохранивший свой вид — ведь сыщик берёг его как зеницу ока.