Где не было умысла, там нет и вины. Тит Ливий
Утро любого нормального человека начинается с водных процедур, завтрака и скорых сборов на работу или учёбу. Утро волшебницы, сыщика и чёрного кота с маленькими крылышками начинается с недовольных женских возгласов, громкого мяуканья и тяжёлого топота плоских мужских стоп. — Я не шучу, поднимайтесь. И отпустите уже Констебля! Ох, да за что мне это всё… — Но Вискерс совершенно не против! Более того, Вы сами ещё не собрались, Рей. Хотите, чтобы я встала — вытащите меня отсюда силой. Выражение лица сыщика становится серьезным, и в комнате повисает зловещая тишина, когда он начинает закатывать рукава. Это был уже пятый день их странной совместной жизни, и уживались эти двое не самым лучшим образом. Де Латте любила лечь пораньше и встать попозже, в то время как Элмонд ложился после полуночи и вставал ранним утром по первому удару курантов на площади, заменявших доброй половине города будильник. Разбудить эта дьявольская мелодия не могла разве что мёртвых, глухих и саму де Латте, каким-то невероятным образом игнорировавшую бушевавший звон. Готовила дама из рук вон плохо, а потому у плиты приходилось крутиться, опять же, детективу. Ещё долго он не забудет, как в первый же день, как она переехала, утром на столе в крайне торжественной обстановке оказались два ломтя хлеба, обильно вымазанных маслом и в какой-то смехотворно изысканной манере обсыпанных сахаром. «Вы… Я так понимаю, это завтрак. Бутерброды.» «Всё верно, Рей.» «И Вы, леди, собираетесь употребить это в пищу.» «Конечно же нет! Всё для Вас, сэр Элмонд.» Переводить продукты подобным образом сыщик себе позволить не мог, а посему был вынужден пожертвовать своим желудком под победные взгляды Орнеллы. Испытав на себе всю тяжесть её фирменного блюда, мужчина зарёкся более не ставить над собой подобных экспериментов и на следующий же день оккупировал кухню ещё до того, как его напарница проснулась. Хоть он и не был способен на кулинарные изыски, но яичницу с беконом, куриный супчик и тушёную баранину детектив готовил отменно. Констебль Вискерс же всегда получал свою законную порцию варёной рыбы или готового корма. Уборку волшебница также не любила, но довольно легко справлялась с ней — посредством магии. Министерство не запрещало использование способностей в быту, а потому вся небольшая квартира Элмонда начинала сверкать спустя минуту-две. Применение психокинеза, однако, не ограничивалось одним лишь наведением порядка: любые перестановки, будь это табуреты или шкафы, выполнялись одним лишь мановением пальца. Со всем этим детектив довольно быстро свыкся, однако некоторое нововведение в его жизни всё же доставляло ему дискомфорт — а именно способ передвижения, которым де Латте пользовалась по вечерам. Днём она прогуливалась по городу пешком, однако с наступлением темноты её посох, издалека напоминавший огромную чайную ложку, становился подобием ведьмовской метлы. Конечно же, теперь она летала на ней не в одиночку — сыщику, поджав ноги и зажмурившись, приходилось неловко хвататься за тонкую талию своего извозчика и ждать, пока полёт закончится. Как позже выяснилось, он побаивался высоты. — Поднять Вас силой, говорите? Считаю до трёх, после чего Ваша просьба будет исполнена, хотите Вы этого или нет. Секундная паника на лице де Латте сменяется горделивым, спесивым выражением, отчего Рей тихо фыркает и делает шаг в сторону кровати, которую занимала дама. Сам же он на время её пребывания в своей квартире вежливо устроился на диване в гостиной. — Один. Мужчина угрожающе прищуривается, продолжая приближаться к выглядывавшей из-под одеяла волшебнице. К его счастью, она всегда спала в пижаме, а потому неловких ситуаций не предвиделось. — Два. У Вас ещё есть время встать и пойти собираться на работу. Я знаю, что у Вас занятия, более того — визит в Архив. А мне нужно явиться в участок, проводив Вас до школы. — Не хочу никуда идти. Только если Вы сами меня отсюда выставите. Закатив глаза, сыщик тяжело вздыхает и с укором переводит взгляд на кота, беззаботно валявшегося под мышкой у Орнеллы и тянувшего чёрные пушистые лапки к потолку. Вискерс сразу полюбил её и теперь старался держаться рядом — маленький предатель. Ещё один шаг, и мужчина уже наклоняется к лицу профессора, опираясь на спинку её ложа в предвкушении задуманной им шалости. — Три. Я Вас предупреждал. — Неужто Вы и в самом деле допустите подобную вольность в отношении меня! Произвол! Не смейте! Буду жаловаться! Визг и смех заполняют, кажется, весь дом, когда холодные руки ныряют под одеяло и, достигнув всё ещё горячей после сна кожи де Латте, начинают щекотать её бока. Констебль, ретировавшийся за секунду до нападения детектива, теперь восседает на прикроватной тумбе, созерцая довольно нелепую, но в то же время по-домашнему уютную картину: Элмонд, взобравшийся на кровать, с коварным смехом щекочет вертящуюся и бьющую ногами по постели волшебницу, пищащую не то от неожиданности, не то от кошмарных прикосновений ледяных пальцев, бегавших по её оголившемуся животу. Возможно, тот день, когда она показала ему свою слабую сторону, сделал их куда ближе, чем они были до этого — физический контакт теперь стал делом довольно обыденным, однако проделка Рея действительно выходила из ряда вон, хоть и нельзя было сказать, что кто-либо из них был по-настоящему против. — Соседи подумают, что мы здесь с Вами нарушаем закон, Орнелла. Будете собираться, или мне начать Вас щипать? — Пощады, пустите! У меня уже голова кругом, у-у… Наконец услышав нарочито жалобную реплику дамы, сыщик слезает с кровати, вытягивая за собой женщину, и она, слегка покачиваясь, послушно проходит к шкафу. — Даже не отвернётесь? Боже мой, Рей, кто бы мог подумать, что Вы такой похабник! А я-то думала, что Вы... — Де Латте, имейте совесть. Что люди подумают? — Вам ли не всё равно… Выйдите уже, пожалуйста, я переоденусь. Мужчина кивнул и, скоро отвернувшись, покинул импровизированный будуар профессора, довольный своей выходкой. Сейчас, пока тепло её тела ещё не испарилось с его пальцев, он впервые осознал, что ему хотелось касаться её. Это было смутное, слабое чувство, которое, тем не менее, не выходило у него из груди. Её смех, её вскрики, её шутливо-раздражённый тон, её запах, её мягкая, упругая кожа… Всё это эхом отзывалось у детектива в голове и не давало ему сосредоточиться, хоть он и понимал, какая ответственность лежит на его плечах даже пока он дурачится. Но разве нельзя хоть иногда отвлечься, даже если само небо рискует обрушиться на твою голову?.. Она — здесь. Такая живая, такая тёплая, такая близкая. А на улице — снег. На улице — воспоминания о трёх трупах, раскуроченных так, что накатывала тошнота. Настенные часы язвительно показывали половину десятого, а значит, нужно было поторопиться — занятия у де Латте начинались немногим больше, чем через полчаса. Несмотря на то, что она была взрослой, вполне самостоятельной дамой, организация деятельности у неё сильно страдала. Не то чтобы Элмонд в этом плане был гораздо лучше, однако на фоне беспечной напарницы он находил себя единственным ответственным индивидом в квартире. — Вы скоро? Омлет сейчас остынет, поторопитесь. — Иду я, иду… Ну почему же Вы меня всё время торопите. Разве Вам самому не надоедает? — Орнелла, Вы… — Ах, хватит! Мы уже довольно давно знакомы, даже оказались в одной квартире, но до сих пор друг с другом на «Вы». Рей, давайте на «ты». Ну не смешно ли, два взрослых человека абсолютно пренебрегают личным пространством друг друга и в то же время пытаются сохранить лицемерную учтивость. — Если речь идёт о том, что мне пришлось выкуривать Вас из постели, — мужчина сделал небольшую паузу и тихо поправился, — тебя из постели, то это была вынужденная мера. «Ты». «Тебя». «Тобой». Это звучало куда проще и интимнее, чем вычурное «Вы», однако, следуя этикету, Элмонд не смел сам предлагать волшебнице сменить обращения друг к другу. И снова это ощущение падения в бездну. Невесомость, переворачивавшая всё с ног на голову. Лёгкость во всём теле и приливающая к вискам кровь. Когда женщина сокращала расстояние между ними, это всегда было чем-то особенным, чем-то очень личным — как будто ей самой хотелось, чтобы её кто-то приручил, как дикого зверька. — Я завернул несколько бутербродов с собой, возьми. День обещает быть долгим. Во сколько мне тебя забрать? Новые местоимения даются ему с трудом. Медленно, словно пробуя их на вкус, он тянет созвучия, вслушиваясь в свой собственный голос. Его речь кажется такой далёкой, такой чужой — будто это вовсе и не он живёт эту жизнь с того момента, как ему повстречалась вымокшая под дождём профессор, а совершенно иной человек. — Спасибо, Рей. Приходи к пяти, я успею покопаться в Архиве и буду готова к нашему расследованию. Повезло всё-таки, что после случая на площади ещё не было новых жертв…***
Как только занятия де Латте закончились, она спешно собрала свои принадлежности в виде сумки и надкушенного бутерброда и прошла к кабинету профессора Риппхена, рекомендованного лично Министром науки на пост смотрителя потайной «библиотеки». В этой просторной комнате, забитой бумагами и антиквариатом, покрывавшими практически весь рабочий стол самого профессора и расфасованными по шкафам и тумбочкам, располагался вход на лифт, с помощью которого можно было добраться в Архив — «истинное» хранилище знаний школы магии, находившееся на одном из подземных этажей школы. Пройти дальше своеобразной охраны можно было только подав магический импульс определённого рода у двери — иначе она попросту не открывалась, — а после этого назвать кодовую фразу самому профессору Риппхену, который и занимался отправкой посетителей на нужные этажи. Ученикам и большинству преподавателей вход в Архив был воспрещён, так как литература, заполнявшая старательно прибранные полки, содержала сведения не только о природе магии и возможном воздействии на неё, но также и о проектах самого Министерства. Информация, хранившаяся здесь, отличалась от «официальных» источников, причём разительно. Отчёты шестидесятилетней давности гласили о разработке метода деактивации «зеты» у преступников с мутацией, что должно было превратить их в «обычных» людей, однако записи свидетельствовали и о жертвах среди населения города. Началось всё с проекта «Муспель» — так он назывался в самом своём начале — задолго до появления «Глейпнира». Поначалу психокинез был не таким опасным явлением — люди с «зетой» могли поднять ручку, но не более. В следующих поколениях наблюдалось совершенствование новых клеток: от ручки до танка, от перемещения до дезинтегрирования. Единственный зарегистрированный случай полного распада предмета на атомы датировался десятью годами назад, а это значило, что и после могли появиться подобные случаи — тем временем стандартная классификация ограничивалась лишь тремя категориями, высшей из которых был метасхематокинез. «Муспель» нацеливался на «выжигание» «зеты». Проект представлял собой установку в виде шлема, надевавшегося на голову подопытного, который сканировал продолговатый мозг, где обычно и появлялись новые клетки. При обнаружении они уничтожались воздействием электрических импульсов, однако подопытные данную процедуру переживали крайне редко и умирали в течение считанных минут. Ввиду неэффективности «Муспель» был заменён «Имиром», препаратом, направленным не на умерщвление клеток, но на их заморозку. Он на время тормозил работу «зеты», однако был крайне токсичным и также приводил к летальному исходу. Наконец, после десятков вариаций был выведен «Глейпнир», имевший рекордно низкое число осложнений. Главным его недостатком было то, что даже при продолжительном применении медикамента у подопытных могли проявиться очень слабые силы психокинеза из-за того, что блокаторы были несовершенными и не всегда действовали на все клетки «зеты». О том, что одно из поколений «Глейпнира» оказалось вне лаборатории, здесь умалчивалось. Причин приостановки его разработки также нельзя было найти в отчётах — по крайней мере в тех, к которым Орнелла имела доступ на данный момент. Сразу же после них начинались описания других проектов — в том числе и «Гексенхаммера». Его создатель явно вдохновился индейцами и их отравленными иглами, ибо первые варианты этого оружия выглядели как пневматические ружья, заряженные небольшими дротиками, больше похожими на миниатюрные шприцы. Содержимое снаряда выдавливалось при столкновении и через иглу попадало в кровь. Устройство «Гексенхаммера» мало изменилось — разве что само ружье превратилось в длинноствольный пистолет, а дротики слегка уменьшились и приобрели более обтекаемую форму. Что касалось формулы содержимого снаряда, это был несколько доработанный «Глейпнир», действовавший менее суток. Блокировка «зеты» же при успешном попадании начиналась через две-три минуты после введения. Особенно странным было то, что материалов касаемо «Прибоя» здесь не находилось, будто бы наркотик и вовсе не существовал. Де Латте решила, что ей, как новичку в Архиве, не открывался доступ к тем помещениям, где могли находиться документы, относившиеся к синей пыли, а потому ей довольно скоро пришлось сдаться и выйти из здания школы ни с чем. Изо всех тех материалов, что ей удалось изучить, было ясно, что сама по себе «зета» не могла навредить своему носителю, а потому в деле, доверенном ей, скорее всего присутствовал наркоман — ведь не мог же человек в здравом уме натворить подобного?.. Вчерашним вечером Рей посвятил её в детали расследования, собранные им и остальным отделом — вместе они пришли к выводу, что подозреваемый, скорее всего, получил крупную дозу «Прибоя», в результате чего потерял контроль и убил кого-либо. Вероятнее всего, на шум пришли еще двое, которые также погибли от его рук. Придя в себя, убийца понял, что натворил и, пытаясь скрыть следы, изуродовал тела. Элмонд сомневался в том, что подобные увечья можно было нанести с трезвой головой, а потому настаивал на том, что преступник орудовал несколькими ножами и другими опасными объектами при помощи имитации «зеты», а после убийства скрылся. Странные же отметины на снегу в посёлке сыщик объяснял своеобразной маскировкой убийцы — весьма вероятно, что после лошадиной дозы наркотика у преступника поехала крыша, и он решил изобразить из себя зверя. После восстановления примерной хронологии событий было ясно, что сперва подозреваемый побывал в Гроннби, там перерезал коров, а после, напуганный пожаром, устремился в лес, вышел к трассе, спустился в канализацию и добрался до города, где, вылезши на поверхность, убил троих на площади. Внятных следов там найти не удалось — часть покрыл снег, часть вытоптали люди. Основываясь на показаниях опрошенных граждан, детектив предполагал, что преступник двинулся в сторону трущоб — наименее благополучного района, находившегося на юге. Из этого следовало, что и обитать до той ночи он мог именно там. Загадкой оставалось появление наркомана в посёлке: по словам фермеров, пропавших у них не было, а значит, преступник явился извне, возможно из той же канализации — или кто-либо лгал, что вызывало сомнения. Более того, целых пять дней было затишье, что могло означать гипотетическую смерть подозреваемого, и ход дела от этого легче не становился. Под сомнения попадали и показания фермеров, нагрузившихся самогоном в ту ночь. Уж не было ли здесь слишком больших неувязок?.. Наручные часы дамы показывали половину пятого — до прихода Рея оставалось ещё полчаса. Достав из бумажного пакета недожёванный бутерброд, она задумчиво уставилась в окно, сидя на скамейке у выхода из школы. Женщине вдруг вспомнилось её детство — как она точно так же сидела у дверей и ждала, пока её кто-нибудь заберёт на каникулы. Но никто не приезжал. Просидев до ночи, она возвращалась в спальни, где оставалось всё меньше и меньше её одноклассниц. Теперь, правда, она знала, что за ней придут. Мысли о сыщике, который в это время также занимался расследованием и наверняка отслеживал время, чтобы не опоздать, грели ей душу. Раньше неуверенный в своих чувствах, закрытый, теперь он перенимал часть её повадок, а временами так и вовсе вёл себя довольно непредсказуемо. Утренняя его выходка удивила волшебницу: она никак не ожидала, что свои угрозы он приведёт в исполнение, но то, с какой неожиданной нежностью он на неё набросился в каком-то смысле очаровало её. Руки, что не станут ей вредить. Обычно холодные — ведь у Рея было пониженное давление, — но такие знакомые и заботливые. Чем больше она об этом думала, тем больше желала вернуться, поговорить с ним. Ей, возможно, впервые в жизни захотелось, чтобы вокруг больше ничего не происходило, чтобы даже по новостям было нечего показывать. Спокойные, мирные дни в этой маленькой квартирке — этого, кажется, было бы достаточно. Утром они сидели бы на кухне под скрежет граммофона, вечером бы вместе возвращались и читали что-нибудь. Она могла бы помогать ему с делами, а у него в итоге было бы больше свободного времени, чтобы проводить с ней… До боли напоминало абсолютно нормальную семейную жизнь, которой у Орнеллы никогда не было, и которую спокойный и рассудительный Элмонд вполне мог ей дать — если бы захотел. — Приятное здесь всё же место. Смотрю, я не зря пришёл пораньше. — Ох! Рей, ты меня напугал. — Прости. Задумалась? — Вроде того. Такая глупая мысль… Есть новости по поводу дела? Меланхоличный настрой профессора слегка настораживает пришедшего ровно за пятнадцать минут до назначенного времени детектива, и он присаживается на скамью рядом с ней. Его бедро легко касается её собственного, и женщина, еле слышно выдохнув, чуть отодвигается, обеспечивая себя расстоянием в несколько миллиметров. На её смуглых щеках появляется слабое подобие румянца, и мужчина прищуривается, наклоняясь и заглядывая напарнице в лицо. — Что-то случилось? Ты выглядишь нездоровой. — Всё в порядке, — она мотает головой, чувствуя, что кровь лишь сильнее приливает к её лицу, — просто утомилась. — Если что, скажи сразу. Ты не обязана надрываться из-за Министерства. Усмешка, немного горестная, проскальзывает по губам женщины, и её секундное смущение от внезапного прикосновения тут же исчезает. «Не обязана». Как бы не так. — Боюсь, что это мало кого интересует. Давай продолжим, я бы хотела закончить пораньше. — Это интересует меня, Орнелла, и никогда не перестанет интересовать. Что ж… Боюсь, что хороших новостей у меня нет. Единственно, мне удалось найти зацепку по поводу сбыта наркотиков, однако детали я могу рассказать только дома. Идём. Он встаёт первым и подаёт ей руку, предлагая помощь. Такой естественный, обыденный жест — и этого вполне достаточно, чтобы она улыбнулась. Однако сыщик хитро прищуривается, как только дама поднимается и, не отпуская её руку, пытливо разглядывает аккуратную ладонь, как если бы на той были написаны все её мысли. Снова она без перчаток. — Сегодня встречные ученики как-то странно на меня смотрели, пока я сюда шёл. Профессор, не подскажете ли, что могло послужить этому причиной? Женщина на мгновение приоткрывает рот, а затем, широко улыбнувшись, отнимает свою руку. — Ты ведь детектив, Рей. Угадай. — Что же… Это должно касаться нашего нового дела. Вероятно, наших взаимоотношений, потому что молодёжь любит фантазировать. Ты, возможно, сказала, что мы друзья? Её улыбка, кажется, становится ещё шире. — О, Рей, ну разве это не было бы странно? Мальчики и девочки грезят о любви, и я дала им то, чего они хотели: сказала, что мы обручены. — Обру… Что? Ну дела… Я старался быть формальнее при людях, чтобы не повредить твою репутацию, но ты, кажется, вовсе ей не дорожишь. И что же ты мне прикажешь делать? Пушистые ресницы искушающе приспускаются, завешивая карамельные радужки. — Что делать? Ах-ха-ха, а ты бери меня замуж! А то без колечка и в самом деле поползут слухи. Как же так, одна из лучших профессоров Школы Магии Парфедии вдруг оказывается любовницей детектива! Вот это поворот! — Орнелла, тебе бы романы писать. Или новостные заголовки. Колечко-то мне купить не проблема, да надо ли оно тебе? Уверен, что даже та мерзкая особа, вечно подглядывавшая в глазок у тебя дома, дурно обо мне отзывалась. — Ты про фрау Цвибельсуппе? О-о-о, Рей, прозвища, которые она тебе дала, столь ужасны, что мой язык не повернётся подобное произносить. Упомяну лишь «дряхлого кавалера» и «прокуренного плебея». Она уж знает толк в оскорблениях. Заслышав, как Вильгельмина его называла, Элмонд поневоле расхохотался. Он успел за свою жизнь наслушаться всякого, но таких занятых высказываний в свой адрес ещё не слышал. — Дряхлый кавалер? Ох, ловко же она меня. — Не бойся, я заверила ее, что ты так же свеж, как утро в горах. Главное, чтобы глаз не положила — ещё чего, оставит меня без колечка. Детектив вновь рассмеялся, однако кое-что не давало ему покоя весь их разговор. Больно уж открыто и свободно она шутила на тему их отношений, а женщины, как ему было известно не понаслышке, просто так подобным не промышляли. Рой мыслей сводится к нескольким простым словам, и язык сыщика предательски опережает его разум. — А если бы я не шутил? Неужто ты бы и в самом деле… — Как знать? Мгм, мы, кажется, задерживаемся. Темнеет, поторопимся. Промах. Или ранение? Она неловко переводит тему и, не давая Рею времени оправдаться, выходит на улицу первой, набросив шубейку на плечи. На какие-то секунды Элмонд и вовсе забывает, что они не просто прогуливаются по городу, а ведут важное, опасное расследование, однако холодный декабрьский воздух приводит его в чувство. — Ты идёшь или мне лететь одной? — Сейчас же ещё не так темно, могут заметить. — Законом не запрещено, а, значит, разрешено. Садись! Преступная логика напарницы заставляет мужчину поморщиться, и он торопливо выбегает вслед за ней, чтобы успеть на свой вечерний рейс. Посох уже парит над землёй, и дама аккуратно садится на него, после чего жестом приглашает мужчину присоединиться. Послушно, как собака, детектив занимает своё место позади де Латте и опасливо обнимает её за талию. Очень скоро земля уйдёт из-под ног, очень скоро ему будет не за что держаться — кроме как за неё.Полёт.
Или же падение?..