Ничто великое в мире не совершается без страсти. Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Обшарпанный диван, ютящийся на прохудившемся ковре, занимавшем добрые две трети всей комнаты, лампочка на голом проводе, угрожающе нависавшая над столом аки дамоклов меч, и сам стол, больше походивший на реликвию из окопов гражданской войны. Сейчас, когда дело было закрыто, а Элмонд благополучно вернул свои записи из Трущоб, слегка попортившиеся от снега, но всё ещё читаемые, настали по-настоящему спокойные времена — близилось Рождество. Квартира детектива явно не была готова к празднику. Что-то подсказывало недовольной Орнелле, осматривавшей апартаменты своего напарника, что до этого она либо на время лишилась зрения, либо намеренно не замечала, насколько здесь всё было плохо. Уходить отсюда в своё собственное жильё женщина не торопилась — да и сыщик явно не был против. Волшебница всё же упрощала его жизнь и привносила в неё небольшие, но приятные изменения, которым он поддавался уже без особого труда. Пока она суетливо обходила квартиру, мужчина восседал на диване и благостно листал газету, в которой всё ещё писали бредни об их последнем деле, пока на его коленях дремал Констебль. Теперь-то кот получал в два раза больше внимания и вполне себе был доволен изменениями. Ввиду того, что напарники перешли в другой отдел, их сфера деятельности довольно сильно изменилась. Рею больше не приходилось посещать офис, ибо все задания проходили исключительно через кабинет начальства и отчёты по ним не велись — по крайней мере самим детективом. — Дражайший мой коллега… Скажи, ты когда в последний раз здесь делал ремонт? — Никогда. Ну, разве что, лет эдак… пятнадцать назад? Уже не помню, Нелли. А что такое? Женщина по-мультяшному притопывает, ещё раз оглядывая логово сыщика, и, наконец, не выдерживает. — Так нельзя. Требую реновацию. Скоро праздник, а у тебя даже венки повесить негде. — Венки? Так, вроде бы, никого не хороним. — Рождественские венки, Рей… Отложив газету, Элмонд наконец-то разворачивается к волшебнице и задумчиво всматривается в её разочарованное лицо. Он не отмечал абсолютное большинство красных дней в календаре из-за работы, усталости и личных дел, чаще всего мог лишь позволить себе пропустить стопку-другую в баре, а теперь ему и его квартире попросту объявили самую настоящую войну. Ремонт? Сейчас? На баррикады, живо. — Я не хочу с тобой спорить, но это ведь всего лишь Рождество… — Это целое Рождество! И мы будем к нему готовиться, сопротивление бесполезно. Даю тебе двадцать минут на сборы, и мы выходим. Магазины ждать не будут. Устроить забастовку не получается, и детектив, вздохнув, снимает сонного Вискерса с колен и отправляется переодеваться. Ему уже доводилось ходить с Орнеллой за покупками, и мероприятие это было не из лёгких. Мысль о том, что после целого дня на ногах ему придётся потратить ещё порядка недели на то, чтобы привести в пристойный вид хотя бы гостиную, заставила мужчину нервно сглотнуть, однако отступать было поздно. Более того, ему не хотелось разочаровывать волшебницу, уже настроившуюся на перемены — в конце концов, он пообещал ей, что выполнит любой её каприз, когда дело будет завершено. Хоть город и был довольно большим, в нём был расположен всего один универмаг, в котором можно было достать и обои, и ковёр, и украшения для дома. Он носил гордое имя полковника Солта и вмещал в себя более сорока магазинов — от продуктовых до строительных. Располагался чудо-центр в торговом квартале, что лениво разлёгся рядом со зданием школы магии и несколькими корпусами Министерства, поодаль от заводов и фабрик. Казалось, что человек, решивший отстроить это роскошное здание вдали от рабочих площадей, хотел тем самым оградить правящую верхушку, посещавшую универмаг «Солтс» так же часто, как Элмонд брал кофе навынос, от неприглядной жизни простых рабочих. Но разве в ней не было своей романтики?.. Конечно, была, если ты не жил ей. Десятки тошнотворных вывесок, слепящий свет софитов, удушливый запах дорогих духов и бесконечные очереди, переваливавшие за вход в магазины. Рождественский кошмар Рея Лесли Элмонда только начинался. Профессор была куда практичнее, чем казалось, поэтому первым делом, чтобы не стоять в ужасающих очередях, от одного взгляда на которые становилось дурно, они с детективом отправились за материалами для ремонта. Спорить по поводу вкусов и прочих мелочей, не имевших для него смысла, сыщик не собирался, а потому оставил выбор обоев и люстры на усмотрение де Латте, ведь вкус её считал изысканным даже он. Женщина подбирала всё в своих любимых цветах и оттенках, как если бы выбирала что-то для себя — что наводило напряжённого Элмонда на ещё более напряжённые мысли. Помимо всего прочего она присмотрела новую плитку для ванной комнаты и даже саму ванну с унитазом, однако унести всё это с собой было непросто, даже используя магию, поэтому пришлось воспользоваться услугами доставки. Следующей их остановкой был мебельный, где парочке предстояло обзавестись столом, диваном, ковром, простеньким кухонным гарнитуром на смену кошмарной тумбочке с плитой и ещё несколькими мелочами, которые детектив — подумать только — благополучно упустил из виду. Волшебница даже не подпускала его к кассе, что едва не доводило мужчину до белого каления – что же это такое, он идёт вместе с женщиной за покупками, и платит она! Вздор, с которым сыщик ничего не мог поделать, так как уже нёс несколько пакетов с «крайне важными вещами», которые дама не решалась доверить грузчикам. На самом деле она всучила их ему, чтобы не мешался и не протестовал. Третьей инстанцией, наконец, был один из злополучных магазинов с безделушками к праздникам и прочей белибердой. Количество людей поубавилось, однако стало меньше и необходимых де Латте товаров на стеллажах. Мужчина с безразличием взирал на венки с омелой, непомерные красные носки и мишуру, изображавшую еловую ветвь, которые ему приходилось держать, поспевая за бегавшей туда-сюда женщиной. В зале играла некая классическая композиция в бодром темпе, выступая в роли серого кардинала, заставлявшего покупателей шевелиться быстрее и думать меньше. И вот из меланхолично-опустошённого состояния его выдёргивает недовольный возглас спутницы, обиженно трепавшей его за рукав шинели. — Рей! Нам нужен этот эльф! У нас его увели прямо из-под носа, сделай что-нибудь! Пожалуйста… Рядом детектив замечает недовольную женатую пару, что добралась до злополучной декорации раньше них. — Зачем Вы поднимаете шум? Для нас это — традиция! Мы каждый год садим эльфа на полку, чтобы дети помнили, что должны хорошо себя вести! Ну конечно, эльф на полке. Посланник Санты или же его шпион, докладывающий дедуле с подарками о том, как себя вели дети и что им следует положить в рождественский чулок. Эта традиция всегда раздражала сыщика, и, раз уж ему было дозволено «сделать что-нибудь», он решает отыграться на парочке напротив. — Неужели вы приучаете детей к тому, что за ними постоянно кто-то следит и что это нормально? Надо же. Этого шпиона даже трогать нельзя. Вероятно, когда за детьми начнут слежку службы, это тоже будет нормально. Агент, собирающий информацию о вас, — нормально. И поступать они, конечно, всегда должны «хорошо», иначе Санта принесёт им уголь или, чего хуже, совиное дерьмо. Мне искренне жаль ваших детей. Да и вас обоих, если честно. Пойдём, Нелли, нечего тратить время на очередных несчастных жертв распродаж. Довольный своей ядовитой речью, сыщик отворачивается и делает вид, что выбирает ёлочные игрушки, полностью игнорируя всё, что происходит у него за спиной. А происходит там ядерный взрыв в миниатюре. Лицо женщины, схватившей злополучного эльфа — который всё это время весело улыбался, словно наслаждаясь баталиями, развернувшимися за него, — сначала побелело, когда она услышала такие неприятные и, что хуже всего, правдивые слова, а затем налилось кровью, как помидор, и, казалось, дамочка уже была готова с ненавистью накричать на обидчика семейных традиций, однако её спутник устало положил руку на плечо своего разгневанного томата в шубе, вынуждая его вернуться к нормальной окраске — вероятно, и сам мужчина не очень любил неприятного эльфа, ежегодно разорявшего его бюджет. Виновник же конфликта летит обратно на стеллаж, после чего слышится спешный агрессивный стук каблуков. Орнелла присвистывает, наблюдая последствия от попавшего в цель снаряда. Чем благополучнее желает казаться семья на людях, тем сильнее она гниёт изнутри. Наверное, дети будут рады тому, что в этом году за ними не будет следить посланник Санты, а вот их мама… — Нелли, что медлишь, бери его и пойдём. Или пересмотрела своё отношение к шпиону в красном? — Звучал ты более чем убедительно. Рей, скажи, у тебя, случаем, нет детей? Было бы занятно посмотреть, как бы ты их воспитывал. Услышав подобное, сыщик поперхнулся воздухом и едва не выронил мишуру, державшуюся на одном лишь честном слове. Ему не хотелось признавать, что за свои сорок пять лет пребывания на этой земле он так и не смог найти человека, с которым смог бы создать семью, однако оправданий у него было более чем достаточно — много работы, отсутствие времени на отношения и постоянные стрессы и перегрузки, из-за которых он периодически представлял из себя автоматизированный овощ, заполнявший бумаги. — Да нет, не вышло как-то. Это большая ответственность, на которую у меня никогда не было времени. Если бы я хотел пойти на такой серьёзный шаг, я бы убедился, что смогу содержать всю семью и что у меня всегда будет возможность помогать жене и детям. Пытливый взгляд профессора прожигает невидимую дыру в детективе, и тот отворачивается, понимая, что сейчас думал о ней. После перехода в шестой отдел у него значительно повышался оклад, что решало проблему с финансами, однако времени всё ещё было мало. Но если бы всё оставалось так же, как было сейчас… Тогда, может быть?.. Но опять же, эта рискованная работа… Опасные мысли разлетаются в стороны, когда де Латте проскакивает вперёд, торопясь занять место в очереди и подзывает свою ходячую корзину для покупок. В руках её красуется трофейный эльф, и Элмонд ухмыляется, завидев фигурку. Ох уж эти маркетологи, прозорливые крысы, не упускавшие возможности запустить свою когтистую лапу тебе в карман. Хочешь продать что-то — сделай это модным. И они эту моду успешно продавали каждому первому.***
К вечеру дома отважных путешественников, штурмом бравших универмаг имени не менее отважного сэра Солта, ждала груда покупок, смотреть на которую было боязно даже инициатору перемен — тем не менее, глаза боятся, а руки делают. Пока Орнелла перемещала крупные объекты внутрь с помощью магии, детектив выжидал моменты и скоро перетаскивал небольшие пакеты и коробки, стараясь не мешать женщине. Впереди было ещё много работы, а потому следовало понемногу начинать уже сейчас — разумеется, после небольшой передышки. Рей не успел опомниться, как и его старенький стол, и диван, уже оккупированный удивлённым Констеблем, оказались на улице. Магия бесспорно выигрывала по сравнению с физическим трудом. Не желая, однако, оказаться совсем уж бесполезным, мужчина дождался, пока его напарница закончит избавляться от старья и принёс из ящика в спальной шпатель, дабы начать отскребать обои — но здесь его ждало очередное поражение. С лёгкостью снимающей лак маникюрщицы профессор одним мановением руки отделяет выцветшую бумагу от стен, и Элмонд беспомощно оседает на оставшуюся посреди комнаты табуретку, с глупой улыбкой наблюдая за работой Орнеллы. — Что же это творится сегодня… — Волшебство, Рей! Настоящее рождественское чудо! Зал украсьте остролистом, фа-ла-ла-ла-ла… И в самом деле, волшебство. Дом вокруг него преображался под весёлое пение де Латте, а в голове мелькали воспоминания из детства — всё-таки счастливого детства. Ёлка, запах индейки, стол, ломившийся от вкусностей, родители, готовившие подарки для него и друг для друга… Только сейчас, в середине вихря перемен, проносившегося по его квартире, он понял, насколько ему этого всего не хватало. После смерти Оливера и Зои он замкнулся, намеренно избегал всего, что напоминало ему о прошлом. Преступники, документы, редкая толика чужого продажного тепла. Работа. Тонны работы. Со временем это вошло в привычку, и в одиночку он с этим уже никогда бы не справился. Никогда бы не вернулся в яркий мир противоречивых чувств и мирских радостей, так бы и состарился, прожив пустую чёрно-белую жизнь, какой мучались миллионы таких же как он. Когда новые обои садятся на клей (на всеобщее счастье не издававший никаких подозрительных запахов), а новенькая мебель по мановению тонких пальцев волшебницы встаёт на места, гостиная принимает совершенно иной, свежий и приятный вид: теперь вместо тёмно-серых, успевших местами пожелтеть бумажных листов там красовались чистенькие бежевые узоры с сиренью. Новый стол из кедра, подходивший по цвету к обоям, гордо занимал своё место между белым гарнитуром и светло-зелёным диванчиком на подозрительно тонких, но всё же крепких ножках, забитым бледно-лиловыми подушками. На вымытом же после возни с обоями полу теперь лежал новенький зеленоватый ковёр, удачно вписывавшийся в общую гамму цветов и оттенков. Весь процесс преображения занял менее получаса, а профессор даже не казалась уставшей — наоборот, перестановка её приободрила и раззадорила на полную перестройку за одну ночь. Однако магия не всесильна, и вот волшебница взывает к своему восторженному зрителю в поисках помощи. — Рей, будь добр, поставь люстру… Я не дружу с проводами, так что не смогу разобраться с ней сама. Наконец-то дождавшись своего звёздного часа в театре военно-ремонтных действий, детектив приносит стратегически важный объект — стремянку — из всё той же спальной и быстро расправляется сначала с лампочкой, а затем с проводами — и вскоре богемная люстра с несколькими плафонами-колокольчиками оттенка слоновой кости и обилием золотистых вензелей оказывается установлена, подключена и включена для проверки работоспособности. Новые лампы освещают помещение куда лучше, и Элмонд, довольный своей работой, победно смотрит на потолок, несколькими днями ранее вымытый Орнеллой. — Люстра на месте, однако придётся немного повозиться с сантехникой в ванной… Я рад, что нам хотя бы не придётся менять раковины ни здесь, ни там, иначе работа затянулась бы надолго… Ты большая молодец, Нелли. Таких помощников у меня в жизни не было. Искренняя похвала окрашивает щёки профессора в рыжеватый румянец, и она горделиво улыбается и по-детски морщит нос, зная, что полностью заслужила эти слова. Им оставалось обновить ещё две комнаты, и она не собиралась подводить своего напарника — уже не по расследованию, а по ремонту.***
До самой Рождественской ночи оставалось немногим больше половины дня, когда случилось это. Тайком улизнув из квартиры утром пораньше, пока волшебница ещё спала, сыщик в одиночку отправился в таинственное заведение на Эспаньоль-авеню в небольшом бешамельском квартале, носившее на элегантной вывеске короткое и столь же элегантное название: «София». За чёрными шторками, избавлявшими посетителей от ненужного внимания, стояли роскошные витрины, под стеклом которых блестели невероятной красоты серьги, кольца и прочие золотые украшения с редкими камнями, ведь имя некоей Софии носил самый известный ювелирный салон этого города, работавший на радость богачам и их карманным дамочкам чуть ли не круглые сутки. Поговаривали, что в самом Бешамеле, находившемся к северо-западу от Тори-Тая, такие заведения были куда больше и могли занимать целые этажи. Цены вызывали мандраж, чеки заставляли терять сознание — и подготовившийся расстаться с приличной суммой сыщик прекрасно знал, на что шёл. И вот сейчас, только он решился подозвать одну из продавщиц, чтобы расспросить её о товаре, за его спиной послышался довольно знакомый пропитой голос. — Ну и ну, батюшки, да это же детектив. Присматриваете брюлики для своей подружки? Джо, муж Ронды, хозяйки того самого бара с танцполом и живой музыкой. В их первую встречу побитый жизнью охранник, годившийся только полы мести, не произвёл на Элмонда приятного впечатления, однако в несколько последующих посещений бара им удалось разговориться, и Джо, будучи довольно никудышным, всё-таки оказался хорошим парнем, разве что ленивым и не особо умным. — Надо же, как жизнь? Уж не Рождество ли привело тебя сюда, Джо? Охранник улыбнулся во все двадцать с лишним зубов и загадочно указал пальцем куда-то вверх, в потолок. Возможно, он намекал на Провиденье или нечто подобное, но спрашивать его напрямую о значении жеста сыщик не хотел, ибо всё же был занят делом поважнее, всматриваясь в разложенные под его взглядом серьги. — Жизнь отлично, детектив! Хочу взять Ронде браслет, чтобы запомнила это Рождество. Всё-таки только раз в году такой праздник. Люблю её — не могу, пусть всегда носит с собой. Такое простое замечание на мгновение заставляет Рея оторваться от предмета своего интереса и взглянуть на Джо, расплывшегося в мечтательной улыбке. Хотелось бы и ему так просто выражать свои чувства… — А Вы? Любите Орнеллу? Вы частенько приходили к нам вместе, мы с Рондой видели искру между вами, о-о-о… Как пошло и бесцеремонно. И всё же, этот вопрос, занимавший сыщика не менее, чем самого Джо, озадачил Рея. Любил ли… он её?.. Она подарила ему много радостных воспоминаний, показала ему жизнь — настоящую жизнь, которой он избегал, была ему близка, как никто иной, но… Мог ли он произнести эти слова? Мог ли признаться сам себе, что любил кого-то? Вдох-выдох. Нужно быть смелее. Боявшаяся ловить рыбу чайка умерла от голода и сама стала кормом для других. — Я… люблю её, да. Я хочу, чтобы она была счастлива, только вот мало что могу ей дать… — Ну, совет мой такой, золото счастья не купит, детектив. Что-то внутри сыщика щелкает, и тот выдавливает из себя несколько язвительный ответ, задетый очередным многозначительным «советом». — Забавно слышать это от тебя, Джо, когда ты занят тем же, чем и я. Имей совесть. — А Ронда и без того счастлива! Осыпь я её алмазами с ног до головы, счастливее она не станет. Ой, девушка! А дайте-ка вот этот браслетик посмотреть… Слова охранника, до боли простые, несут в себе куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд. Могли ли эти побрякушки сделать её счастливее?.. Не пытался ли он просто откупиться от неё после всего того, что она для него сделала? В голове снова всплыл образ Энджи, выпрашивавшей у него кольцо, и Элмонд тяжело вздыхает, не зная, как поступить. Де Латте была бриллиантом, переливавшемся в свете солнца всеми существующими цветами, и потому… Потому он решает поступить, как рыцари, сравнивавшие красоту возлюбленных дев с розами, что дарили им. — О-о-ой, детектив, что ж творится! Будете свадьбу играть — обязательно позовите нас с Рондой. А пока я от лица нашего бара зову вас с Орнеллой к нам сегодня на Рождественский вечер часов в девять, пир закатим. Вход будет открыт для всех, да только о нашем заведеньице мало кто знает… Ну, захотите — заглядывайте, будем рады! Бывай, детектив!***
Вернувшись домой и разувшись, сыщик обнаружил, что предмет его тихих воздыханий, продолжавшихся уже больше месяца и отчаянно подавляемых, ещё спал мирным сном, а потому, затаив дыхание, опустил небольшую коробочку в красный вязаный носок с её именем, висевший прямо под венком с омелой у окна. Неподалёку висел и его собственный подарочный носок, который уже вполне мог что-либо содержать. Усмирив желание заглянуть туда, Рей наконец-то снимает шинель с фуражкой и возвращается на диванчик, ставший более удобным для сидения на нём и менее удобным для сна. Часы уныло демонстрировали на циферблате восемь утра, а это значило, что до открытия подарков и визита в бар оставалось ещё порядком времени. Следовало подумать над тем, что взять с собой к Джо и Ронде в качестве презента, ведь идти на званый вечер, хоть и в питейное заведение, с пустыми руками было моветоном. Раз уж у них планировалось застолье, было бы хорошей идеей взять что-нибудь к нему, например, бутылку шампанского. Но какой умник будет брать шампанское в бар? И тут Элмонда осенило. Когда он был маленьким, родители варили глёгг — согревающий напиток из белого вина и рома с пряностями. Для Рея же готовили отдельную кастрюлю с виноградным соком — получался почти не уступавший по вкусу глёгг, разве что безалкогольный. У детектива как раз были пустые бутылки, в которые можно было бы разлить готовый напиток, было и немного рома. Зато белого вина у него не водилось — само по себе оно было слабеньким и безвкусным для сыщика. Если у него было настроение взять вино, он скорее взял бы красное полусладкое и почти никогда не прогадал бы. Несмотря на довольно угрюмый внешний вид, мужчина любил сладости и иногда отдавал предпочтение сладкой выпивке — сахар ненадолго улучшал работу мозга, да и порция эндорфинов, которых ему критически не хватало, всегда приходилась кстати. Сейчас, когда рядом с ним была она, эта тяга к сладкому немного ослабла, однако предпочтения, в том числе вкусовые, так быстро не меняются, и выбор сыщика всё же остановился на глёгге. Оставалось только дождаться пробуждения де Латте и сообщить ей о планах на вечер. Зная её, он мог смело полагать, что она обрадуется приглашению, а потому даже не сомневался в том, что всё пройдёт отлично. Снова умыкнув из дому, сыщик вернулся в квартиру уже с бутылкой белого вина, специями и пряностями для напитка и несколькими сэндвичами из их с Орнеллой любимой кофейни. Плита обещала быть занятой ближайшие пару часов, а готовой еды у них не было. Холодильник, не тронутый реновацией квартиры, пустовал, и теперь лишь зря кряхтел по ночам, мешая Элмонду спать. — Рей, ты?.. Что ты делаешь в такую рань… Я уже думала, что к нам ломится правительственный Санта по наводке эльфа-шпиона. Шуточка, касающаяся их вылазки в универмаг и небольшой стычки там, легонько колет мужчину под бок, однако детектив пропускает это мимо ушей и радостно презентует даме новость о приглашении. — Рождественский вечер у Ронды? Боже мой, какая прелесть! Мы обязаны пойти, Рей. — Конечно. Я решил, что будет неплохо прихватить с собой подарок на такой случай и надумал сварить глёгг. Как умоешься и почистишь зубы, подходи. Готовить одному — скучно, одному варить алкоголь — скучно вдвойне. Удивлённая оживлённым тоном сыщика, Орнелла подходит к нему, шлёпая босыми ногами по полу, и прикладывает ладонь ко лбу Элмонда, дабы проверить, не температурит ли он. — Какой-то ты странный сегодня. Что-то случилось? — Да нет, наверное… Всё в порядке. Просто настроение хорошее. Сочетание слов «да», «нет», «наверное», а также упоминание хорошего настроения заставляют женщину серьёзно засомневаться в происходящем и бросить косой взгляд на смирно висевшие под венками носки, однако снаружи нельзя было понять, находилось в них что-либо или нет. Глодаемая догадками, волшебница трусит в ванную, и спустя каких-то двадцать минут покидает комнату, заметно освежившись после душа. Судя по времени, проведённому там, она сильно торопилась, ибо водные процедуры обычно занимали у неё больше часа. — Нужна помощь, Рей? — Лучше перекуси пока. Я ещё даже не начал добавлять пряности, так что всё в порядке. Просто… побудь тут, хорошо? — Хорошо-хорошо, сержант. Капитан всегда с тобой.***
Спустя несколько часов всё было готово — бутылка самого настоящего домашнего глёгга, приготовленного Элмондом и перелитого из кастрюли в сосуд силами де Латте, весело стояла на столе. Рей был доволен проделанной работой — ведь сам он варил напиток впервые, опираясь только на память и советы Журека, к которому «совершенно случайно» заглянул перед тем, как возвращаться домой и оставил небольшой свёрток с симпатичной тряпичной куклой для Долли, которую по пути купил в сувенирном. Жили эти двое бедно, и девочка редко видела игрушки — а сейчас выручка шла на лекарства. Вряд ли Долли ждала подарок на Рождество. Вацлав, будучи человеком простым, в чудеса не верил и попытался выспросить, что превратило очередного Скруджа из рождественских историй (хотя детектив был не скрягой, а просто мрачным и довольно нелюдимым) в щедрого старика, однако сыщик, выполнив свою миссию, скрылся на служебном автомобиле, на котором он разъезжал по городу с самого утра, оставив бедного цветочника наедине с жизнерадостным «Волшебство, Вацлав! С Рождеством вас с Долли!». На том и порешали, что он совсем свихнулся. Кукла, тем не менее, перешла к своей новой хозяйке тем же вечером. До девяти вечера ещё оставалось время на сборы, и Орнелла предложила выйти пораньше, чтобы уж наверняка не опоздать, с чем Элмонд с радостью согласился. Теперь, после ремонта, его квартира была попросту прекрасна, но некоторое чувство распирало его изнутри и не давало усидеть на месте, то и дело призывая куда-нибудь сходить, что-нибудь сделать. И он прекрасно знал, что это было за чувство. Сегодня он наберётся смелости и скажет ей. Хватит уже тянуть. Он ведь не школьница, краснея, сбегающая от себя, своих чувств и, наконец, от возлюбленного. Нужно было взять себя в руки. Он подойдёт к ней, серьёзно скажет, что давно хотел кое о чём поговорить и… И… — Рей, ну ты собираешься или нет? Мы так можем опоздать. У тебя ещё брюки не глаженные. — А… Конечно, собираюсь. Я быстро. Времени на раздумья о подобном не было. Сегодня всё должно быть идеально, а потому детектив тут же подскакивает с дивана и отправляется в ванную, где находилась сложенная гладильная доска. Перевоплощаться в домохозяйку он уже давно привык, так как уже порядка двадцати лет жил один. Готовка, глажка, уборка — всё сам. Орнелла не занималась этими вещами напрямую — разве что варила кофе вручную, а всё остальное выполняла с помощью магии. Расправить морщинки на платье? Легко. Опустошить пепельницу, даже не прикасаясь к ней? Без проблем. Единственным камнем преткновения была химчистка, куда периодически приходилось относить сумки с одеждой и где нужно было оставаться на протяжении всей стирки, чтобы ничего не утянули. Потратив добрые минут десять на приведение своей одежды в порядок, сыщик спешно одевается и, наконец подойдя к зеркалу, чтобы поправить галстук, замечает — только сейчас! — перемену в своей внешности — не сильную, но всё же заметную. Виски его были абсолютно белы. Он и без того уже начал понемногу седеть — предательская белизна вытягивала цвет из густых коричных волос, но теперь они начинали выглядеть уж совсем плачевно, чего, впрочем-то, нельзя было сказать о его общей физической форме. Даже после того, как де Латте переехала к нему, детектив продолжал уделять по полчаса ежедневным тренировкам — с той лишь разницей, что теперь ему приходилось это делать либо рано утром, пока она ещё спала, либо поздно вечером, когда она удалялась в спальню и оставляла гостиную без своего пристального взора. Впрочем, это было необходимостью для его работы — будь он неподготовлен физически, ни о каких погонях не шло бы и речи. Так или иначе решив, что он всё ещё ничего, несмотря на досадную седину, сыщик густо поливает себя одеколоном и сердито поправляет чёрный галстук. — Выглядите и благоухаете сногсшибательно, сэр Элмонд. Мы с Вами могли бы покорить любой светский бал этим вечером. Из спальной выходит она. Облачённая в облегающее вечернее платье из чёрного атласа, она затмевала своей красотой любую модель с обложки. Белые волосы её были заплетены в косу и закручены в пучок, державшийся на изящных спицах, обнажая узкие аккуратные плечи оттенка молочного шоколада. Взгляд детектива не смел упасть ниже этих самых плеч, ибо там красовалось глубокое декольте. Он упускал из виду и её талию, на которой, словно змея в райском саду, был завязан пояс из такой же ткани, и её бёдра, сладострастно обтянутые платьем до середины — затем ткань становилась свободнее, чем-то напоминая образовавшейся формой хвост мифической ундины. Впервые за довольно долгое время профессор сделала макияж, отчего её кошачьи глаза стали выглядеть ещё ярче в отблеске перламутровых теней. Ресницы она, тем не менее, никогда не красила, ибо они и без того были длинными и пушистыми. — Ох, леди… Само Солнце меркнет по сравнению с Вами.Афродита превзошла Аполлона, к ногам её ложатся города, а пленила она старика Гефеста.
— Ты мне льстишь, Рей. Идём? — Конечно. Позвольте мне скромно сопроводить Вас, о великолепная леди де Латте. Серая шинель и белый полушубок, жаворонок и длиннохвостая синица. Их уже ждут в баре, их ждёт долгожданный праздник — с индейкой, вином, домашним глёггом и танцами, хоровым пением и потешными историями. Ронда и Джо оба были в костюмах, и на руке женщины уже красовался купленный её мужем браслет. Тут-то сыщик и вспомнил, что его подарок остался там, дома… Но деваться было уже некуда, нужно было встречать беду с высоко поднятой головой. Помимо хозяев в баре присутствовали ещё двое незнакомых, однако приветливых гостей и три бессменных музыканта — небольшая, но довольно тёплая компания. На барной стойке, до этого всегда пустовавшей, стояли блюда разных сортов и мастей, но королевой этого пиршества была непомерная румяная индейка, от одного взгляда на которую текли слюнки. Принесённый Реем глёгг пришёлся весьма кстати, и его оценили все присутствовавшие — Ронда даже предложила сыщику сменить место работы, однако он лишь шутливо отмахнулся от неё и продолжал наблюдать за де Латте, увлечённо беседовавшей с другими гостями. Словно потерянный бриллиант, лежавший на обочине дороги. Вот-вот у него появится возможность поговорить с ней, рассказать ей всё… — Ну-с, пока индейка всё ещё цела, давайте, друзья мои, помолимся. Я начну первая: спасибо господу богу за то, что дал мне возможность открыть этот бар и заниматься любимым делом даже в такие непростые времена. Пусть всё остаётся, как есть. Инициативу подхватывает Джо, уже успевший нагрузиться пуншем и шатающийся, как маятник, но всё ещё способный разговаривать. — А я хочу поблагодарить бога за счастье в виде Ронды. Слышишь там, эй? Пусть она всегда будет счастлива! Да и все, кто здесь присутствует. Аминь! Женщина трогательно взирает на своего пьяного мужа и качает головой, пока следующими из-за своего столика встают гости — та самая молодая, весьма приличная на вид пара, говорящая почти что в унисон. Предполагаемая молитва понемногу превращается в общий тост. — Мы хотим поблагодарить всевышнего за то, что он свёл наши судьбы вместе! А ещё за этот чудесный Рождественский стол! Всех с праздником! Они садятся. Приходит черёд Рея и Орнеллы, но детектив не успевает подняться первым, зацепившись ногой за собственный стул, и теперь подобострастно смотрит на женщину снизу вверх, ожидая, что же она скажет. — Я бы хотела поблагодарить и небо, и землю за то, что они подарили мне невероятное число возможностей для личностного и карьерного роста. Меня миновали опасности и невзгоды, я могла заниматься тем, что было близко мне по душе и наконец-то нашла этот чудесный бар. А ещё одного чудесного детектива, который сейчас сидит рядом со мной. Да пребудут любовь и благополучие со всеми нами! Её искренняя речь западает сыщику в душу, и он какое-то время колеблется, когда очередь наконец доходит до него, но всё же встает, готовый внести свою лепту в праздничную «молитву». — Я благодарю бога за стол и кров, за землю под моими ногами и за мирное небо над моей головой. За то, что сегодня я стою здесь, цел-здоров, и блаженно пью глёгг. За то, что рядом со мной люди, с которыми мне приятно находиться. За то, что я жив. И за то, что сегодня со мной пришла самая невероятная, самая прекрасная и самая смелая женщина в мире. Пусть небо и дальше оберегает нас всех. С Рождеством!***
За всеобщим весельем, длившимся до глубокой ночи, никто не замечал, как быстро шло время. Ронда лихо отплясывала, вертя своего партнёра, как опытный танцор — свою напарницу, де Латте выпросила у одного из музыкантов микрофон и теперь пела под гремевшую с миниатюрной сцены музыку. Её громкий, звучный голос заполнял всё пространство бара и, кажется, головы всех присутствовавших. Сейчас она действительно выглядела как певица с большой сцены, но для Элмонда, заворожённо смотревшего на её лоснящееся от радости и духоты лицо, она всё ещё была несобранной, так горячо любимой им волшебницей, у которой всё «бах, бах! — и готово». Да, в эту самую минуту он по-настоящему любил её, любил, как никогда.В эту ночь, в эту праздничную ночь,
Я ищу на небе яркую звезду,
Ту звезду, что помогла мне превозмочь
Все невзгоды в этом суетном году.
Я молюсь тебе, рождественский огонь,
Льющийся на всех с небес, не разбирая.
Я молитву свою схороню в ладонь
И, как птицу, выпущу с желаньем.
Венок омелы, ветви остролиста,
Послушайте же, что я загадаю.
Без всякого притворства и корысти
Я каждому счастливым быть желаю.
Звезда моя, чудесная звезда,
Прости нас, грешных, глупых и уставших -
Пусть нас не тронут голод и война,
Пусть нас не тронет вздорный голос фальши.
Сверкает ёлка в перлах, янтарях,
Повсюду мишура, Рождественская нега.
Сегодня празднуем мы у Христа в гостях,
Сегодня с нами Он, спустившись, славит небо.
Она поёт эту простую бульварную песенку с таким чувством, что казалось, будто её сердце вот-вот выпрыгнет из груди. В её исполнении всё это звучало куда изящнее и приятнее, нежели в оригинале, который исполнял Фредерик Галантин, певец, по некоей неизвестной детективу причине популярный в городе, голос которого каждый год звучал в канун Рождества изо всех радиоприёмников. Где-то на середине песни Ронда выключает свет, оставляя гореть лишь огни на ёлке и несколько светильников на сцене, что погружает весь бар в волшебную, таинственную атмосферу Рождественского чуда. Кажется, будто вот-вот потолок растает и обнажит небо, усыпанное следами от метеоритов, на котором ярче всех будет гореть Вифлеемская звезда, приведшая волхвов к новорождённому Иисусу. Во всём мире сейчас не осталось ничего, кроме де Латте, певшей на сцене, возни у столика с молодожёнами, уже лежавшего лицом в пустой тарелке Джо и Элмонда, украдкой вытиравшего соскочившую на скулу горячую слезу. Даже горечь, даже вина, даже разочарование не могли выжать из него слёз.А счастье смогло.
***
Вдоволь нагулявшись, выслушав несколько баек хозяйки бара о её молодости и оплошностях её мужа, прикончив глёгг и пунш, а заодно и разобравшись с индейкой, гости расходятся. Пожелав Ронде благополучия, а Джо — трезвости, уходят и детектив с волшебницей. Оба слегка покачиваются — не то от спиртного, не то от усталости после танцев. — Кажется, скоро рассветёт… — Да, похоже на то… Ха-ха, хорошо мы повеселились, верно, Рей? Весь вид де Латте, горящими глазами упиравшейся в ещё тёмное зимнее небо говорил о том, что она отлично провела время. Такое уютное, почти домашнее празднование не оставило равнодушным даже избегавшего красных дней календаря мужчину, а Орнеллу и вовсе привело в восторг.Неужто старина Джо всё-таки был прав, и счастье приносит далеко не золото и прочая дорогостоящая блажь?..
— Нелли, я… Кх! Желая наконец-то затеять серьёзный разговор, который он не мог завести всю ночь, сыщик начинает говорить и, в волнении нахватавшись холодного воздуха, кашляет, запинается о свою же ногу, ставшую после выпивки совершенно «чужой», и ласточкой летит в сугроб. Снег самую малость сбивает хмель с мужчины, и он, вытерев лицо, пытается подняться, но в итоге просто бессильно ложится в кучу белых холодных хлопьев. — Странное место для посиделок ты выбрал – но что ж, приобщусь. Волшебница весело присаживается рядом, не щадя подол своего роскошного платья, и пытливо всматривается детективу в глаза. Терять нечего — и он решается. К тому же, женщина может замёрзнуть, пока он растекается мыслью по древу. — Ох, Нелли… Я тебя люблю. Сердце замирает, уши снова закладывает. Она молчит, продолжая пристально смотреть в его лицо, будто ожидая, что он вот-вот скажет, что пошутил, и сыщик начинает мысленно молиться всем известным богам, чтобы она хоть что-нибудь ответила. Полёт или падение? Всё зависит от неё, от того, что она скажет. — Рей, ты… Я рада. Я так рада, что ты наконец-то это сказал. Я… Я тоже люблю тебя. Я так люблю тебя... Профессор легко наклоняется к мужчине перед собой, с волнением заглядывая ему в самую душу — глаза её, в которых сейчас отражался сам Элмонд в куче снега, были полны звёзд. Падающих звёзд, что по какому-то старому поверью, исполняли желания. И разве не мог он хотя бы раз в жизни попросить что-то у падающей звезды? — Могу я… — Да. Его губы, всё ещё прохладные и слегка влажные от снега, легко касаются её — тёплых, гладких, полных, как спелая ягода. Нерешительное движение находит отклик в мягком, но настойчивом наступлении самой волшебницы. Вкус её помады остаётся на кончике языка, мучительно сладковатый, и растекается по всему сознанию, как до этого — спиртное. Это ли не запретный плод, ради которого можно было и уйти из самого Рая? Соблазн. Наваждение. Невыносимая жажда, сдерживаемая лишь остатками чести и скромности. Едва это таинство, сокрытое в темноте Рождественской ночи, тает, холод вновь обжигает их кожу, и детектив, справляясь с нахлынувшим головокружением, поднимается и осторожно помогает своей подруге встать со снега. Нужно было торопиться домой, пока она не замёрзла — иначе какой из него был бы мужчина, позволь он своей даме простудиться сразу после долгожданного признания.Оба пьяны, оба наполнены до краёв. Где вино, где яд? Да и есть ли смысл различать их, если на вкус они одинаково сладки?
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.