Помнить

      Положив трубку, Дитрих Вайзель задумался. Это было странно, очень странно. Сын совершенно не помнил о вчерашнем разговоре, мало того, не помнил даже о сути этого разговора. Нестарый еще человек задумался. Когда-то он слышал о таких случаях, но они были связаны с ударами по голове и ранениями, а тут на пустом месте — это странно. Своей памяти пятидесятидвухлетний Дитрих верил, из нее не стерлось ничего — ни детство, ни юность. Страшное детство, о котором напоминал номер на руке. Значит, сына заставили забыть. Дитрих поднял трубку телефона, набирая номер.       — Вилли, здравствуй, есть разговор, найдется минутка для старого товарища?       — Подъезжай, — лаконично ответил ему начальник специальной полиции Вольного ганзейского города Бремен, почувствовавший напряженные нотки в голосе Дитриха.       Усевшись в новенький Фольксваген Гольф, купленный совсем недавно, Дитрих выехал из гаража. Вокруг простирались пригороды родного города, из которого когда-то давно он был угнан в лагерь как сын антифашиста. Ходили радостные люди, бегали дети и никто не думал о том, что когда-то давно здесь падали бомбы. Дитрих был рад этому, рад, что навеки ушел в прошлое бесноватый фюрер и его лагеря, в которых ему, доктору Вайзелю, удалось выжить.       Припарковавшись на большой парковке неподалеку от серого здания управления специальной полиции, Дитрих спокойно вошел в здание, представившись в бюро пропусков. Так как пропуск для него уже был заказан, то Дитрих прошел дальше, практически не останавливаясь. Маршрут ему был знаком еще со времени службы тут, когда-то Вилли был не начальником этой службы, а его сослуживцем, старшим товарищем, впрочем, это дело прошлого.       — Здравствуй, Вилли! Рад тебя видеть, — произнес доктор Вайзель, входя в кабинет старого друга.       — Добрый день, Дитрих, что привело тебя ко мне? — сразу же перешел к делу Вилли, после предложения присаживаться выставив на стол минералку и два стакана.       — Понимаешь, старый друг, у меня сложная ситуация, на свою память я не жалуюсь, но вот мой сын…       — Не волнуйся и расскажи с самого начала, — предложил начальник специальной полиции, нажав какую-то кнопку на селекторном пульте.       — Вчера мне позвонил мой сын, Курт, ну ты помнишь этого пацана, и рассказал странную историю про пятилетнего мальчика, вдруг переставшего говорить по-английски, ведущего себя, как узник концлагеря, кроме того, имеющего номер на руке. Вот такой номер, — Дитрих написал на бумаге запомнившийся ему номер и протянул другу.       — Четыре знака… Детские и перевалочные лагеря, — хмыкнул Вилли. — Тем проще будет установить.       — Так вот, сегодня мой сын не помнит ни нашего разговора, ни самого мальчика, — вздохнул доктор Вайзель. — Головой он не бился.       — Очень интересно, а не упоминал ли он, как звали ребенка?       — Гарри, фамилия такая, что-то с гончарами или с глиной связанное, чисто английское, не помню, честно говоря.       — Погоди минутку, — сказал начальник специальной полиции, выходя за дверь.       Когда через некоторое время Вилли вернулся, в его руке была тощая папка красного цвета. Мужчина был напряжен и нахмурен.       — Мальчика звали Гарри Поттер, так? А вот с номером не так просто. Таких номеров было два, один принадлежал немецкому мальчику, а вот другой — русскому. Но это реальные номера из реальных лагерей, поэтому будем исходить из того, что у малыша каким-то образом проснулась память предыдущей жизни. Или его опекуны устроили ребенку маленький Саласпилс в подвале. Второй вариант проверить проще простого, мы запросим английских коллег, а вот первый, с учетом, что это тот самый Поттер… Дитрих, сейчас сюда придет человек, скоординируешь с ним вопросы твоей охраны и считай себя снова на службе.       — Слушаюсь, — Дитрих ответил, как привык, он чувствовал, что это все далеко не случайность и не шутка.

***

      Сотрудник отдела внешних связей британской разведки МИ-6 с интересом рассматривал запрос, полученный от немецких коллег. Запрос касался проверки факта наличия татуировки с номером на руке британского гражданина, самого номера и условий его жизни. Вот только объяснение запроса… Этот код был сотруднику незнаком, потому запрос ушел дальше, как приоритетный, и был обработан в первую очередь.       Через полчаса запрос с красной отметкой рассматривал сотрудник межведомственной связи. Запрос был, несомненно, странным, потому что код обоснования говорил даже не о терроризме, а о нацистских преступниках. Учитывая, что запрос был получен из Германии и касался британского подданного, ситуация казалась еще более странной. Вздохнув, сотрудник нажал кнопку, вызывая фельдсвязь. Такие запросы передавались только специальными курьерами и срочно.       Еще через час этот же запрос всколыхнул сонную одурь отдела межведомственных отношений британской контрразведки, сотрудница которого оторопело смотрела в доставленную ей бумагу. Прошло минут десять, прежде чем она подняла трубку телефона внутренней связи.

***

      — Джон, я что-то не понимаю, — сказал Курт своему коллеге, положив трубку после очень странного разговора с отцом. — Отец говорит, что я ему рассказал про мальчика, которому опекуны устроили персональный Саласпилс с татуировкой и прочими элементами. Но я ничего не знаю об этом, и в записях ничего нет.       — Курт, есть очень простой способ узнать, не забыл ли ты чего, — улыбнулся Джон, не приняв всерьез озабоченность коллеги. — У нас на этаже висят камеры охраны, ты помнишь, почему?       — Да, тот самый маньяк, — припомнил доктор Вайзель историю, когда подросток брал в заложники персонал.       — Нужно просто пойти и посмотреть, если есть что-то, что мы не помним, но камеры зафиксировали, то сам понимаешь, ну а если нет…       — То у отца постлагерные проблемы, — закончил Курт. — Ну что, пошли?       Через полчаса двое врачей оторопело смотрели на мальчика, мертвые глаза которого зафиксировали камеры, и понимали, что не помнят такого пациента, хотя камеры с холодной точностью зафиксировали их обоих. Почувствовав, как волосы начинают вставать дыбом, Курт Вайзель сказал:       — Было бы это лет сорок назад, я бы сказал, что мы имеем дело с Аненербе… Но этого не может быть!       — Это очень странно, Курт, я бы даже сказал, что невозможно, но вот же оно, — проговорил Джон. — У вас в ФРГ в таком случае вы куда обращаетесь?       — Понимаешь, Джон, нацизм — это позор немцев, и наши органы правопорядка всегда очень агрессивно реагируют на любые проявления и даже намеки… Поэтому я бы звонил в разведку, все-таки государственное преступление, — ответил Курт, у которого дрожали руки от осознания того факта, что их заставили забыть, а запись все показывала детали вчерашнего дня, которые он не помнил. — Смотри-ка!       На экране появился какой-то старик, который широким шагом вошел в кабинет коллеги, не закрывая дверь, наставил на него какую-то палку, и коллега упал. Остановив воспроизведение, коллеги-психиатры некоторое время смотрели друг на друга.       — Галлюцинации коллективными не бывают, — спокойно сказал наконец Курт. — Звони в свою разведку.

***

      Мальчик, которого теперь звали не номер 73… и так далее, а Гарри, медленно привыкал к новому наименованию. Его кормили каждый день, к чему он тоже начал привыкать, хотя все так же прятал хлеб, потому что хорошее не может длиться долго, рано или поздно этим надоест играть в добреньких и начнется обычная жизнь, но пока можно не ждать удара каждую секунду.       В новой комнате, куда номер… Гарри переселили из барака, было страшно. Огромная комната, в которой был только он, вызывала ужас, но роптать ребенок не посмел. Визгливая фрау учила его словам нового языка, и Гарри учился изо всех сил, чтобы не вызвать недовольство. А что такое «недовольство» у этих, мальчик хорошо выучил за три года.       Он никогда не плакал, все его слезы остались в том бараке. За три года слезы кончились и не было ничего, что могло бы их вызвать. Впрочем, может быть, та девочка-звездочка и могла бы, но ее не было. Вокруг был враг, и он… номер 73… и так далее, несмотря на то, что теперь его звали Гарри. Рано или поздно этим наскучит игра, и его… утилизируют. Так называлось уничтожение тех, кто был бесполезен для «нового порядка». То, что его внешность изменилась, мальчик так и не понял — в лагере зеркал не было, а в лужи он не смотрел, поэтому не знал, как он выглядел раньше.       Так проходил день за днем, пока в дом не пришел кто-то, похожий на этих… черных. Хоть его форма и не была в точности такой же, как помнил мальчик, но, увидев этого, ребенок не сдержался. Даже понимая, что это не поможет, Гарри спрятался за визгливую фрау в тщетной надежде…