Помнить

      — Вернон, — сказала как-то Петунья мужу. — Я не смогу его полюбить, я честно стараюсь, но… Он хороший, честно, но я просто не могу видеть мертвые глаза Лили.       — Я понимаю, Пети, — сразу понявший, о ком говорит жена, мужчина вздохнул. — Он нам чужой, совсем чужой.       — Что же делать? Мне его жалко, но… Да и Дадличек… — обняла себя руками Петунья.       — Что поделаешь… Надо поговорить с Грейнджерами, когда они вернутся. Может быть, они согласятся, ведь мальчишку от их дочери не оторвать.       — Такое доверие, Вернон, такое доверие. Мне иногда страшно видеть, как этот малыш доверяет такой же малышке. Ведь скажи она ему броситься с моста, он даже не задумается.       — Наверное, чтобы такое понять, надо пройти его путь, Пети. Я бы не смог…       — Мы себе даже представить такое не можем. Поговори с Грейнджерами, пожалуйста.

***

      Солнце, воздух, пахнущий морем, и Гермиона. Это все стало олицетворением счастья для Гарри. Улыбающаяся девочка иногда не понимала, почему мальчик никогда с ней не спорит. С этим вопросом она пошла к папе.       — Вот представь, доченька, что есть человек, который для тебя всегда прав. Что бы он ни сказал — оно так и есть, даже если он скажет, что море красное, а небо зеленое.       — Трудно, папа, — подумав, сказала девочка.       — А ты попробуй на миг представить, — улыбнулся папа.       — Хм… Ты хочешь сказать, что для Гарри такой человек — я? — удивилась девочка.       — Да, принцесса. Ты для него всегда права. Что бы ты ни сказала, поэтому он и не спорит, зачем, если ты и так права?       — Я… Папа… Я клянусь тебе, что никогда не буду этим пользоваться! — горячо заговорила девочка, на глазах которой выступили слезы.       — Я верю тебе, моя маленькая принцесса, иди к своему рыцарю.       — Га-а-а-арри-и-и-и! — взвизгнула Гермиона, с разбегу принявшись обнимать ничего не понимающего мальчика.       — Надо будет сразу после приезда поговорить с Дурслями, — заметила миссис Грейнджер. — Не прощу себе, если они погасят эти горящие глазки.       — Сразу и поговорим, не волнуйся, любимая.       А дети играли. Гарри наслаждался всем, что происходило вокруг, и самое главное — безопасностью. Все вокруг было, как прекрасный волшебный сон, где нет и не может быть лагеря, бараков, колючей проволоки, злых собак и… этих. Тех, кто угрожает его Звездочке. Малыш улыбался, улыбался ярко и счастливо, его зеленые глаза обретали жизнь, в них загорался огонек. Счастливый огонек настоящего детства.       На обед дети приходили по первому зову, без капризов и без «еще пять минут». Виноват в этом был именно Гарри, который еще помнил голод. Гермиона, глядя на мальчика, не могла себе позволить капризничать, это бы выглядело издевательством над Гарри в ее понимании. Поэтому дети прибегали и садились кушать. Мальчик все еще поражался огромным порциям супа, в котором плавали куски мяса. Настоящего мяса! И такие же огромные куски хлеба, который просто лежал в большой тарелке на столе и его можно было брать сколько угодно.       Когда мальчик увидел такое богатство, у него потекли слезы. Белый, пушистый, теплый хлеб. Сколько угодно, без ограничения, без нормы… Это было настоящим чудом. Мама Грейнджер, увидев слезы малыша, перепугалась, да и Гермиона испугалась за Гарри. Она тогда спросила его:       — Почему ты плачешь?       — Хлеб… — ответил мальчик с таким благоговением, будто бы это было невозможным чудом. — Свежий хлеб… Настоящий… Много…       — Кушай, малыш, кушай, — сказала тогда мама Грейнджер, едва сдерживая слезы.       Скольких можно было бы спасти, будь у них там такая тарелка, сколько бы детей могли выжить… Теперь она стоит перед ним. И можно брать сколько угодно, без окрика, без удара и даже без рвущейся с поводка злобной овчарки. И большая, просто огромная тарелка супа, в котором морковка, картошка и… Мясо! Это до сих пор оставалось чудом для Гарри. Невозможным, сказочным чудом. А еще можно было попросить добавки, и ее бы дали!       Гермиона раз за разом поражалась мальчику — как он ведет себя, как ест, как бережно относится к каждому кусочку, к каждой капле. Раньше она часто оставляла еду недоеденной в тарелке, а сейчас уже не могла. Просто глядя на то, как мальчик вылизывает тарелку так, что ее после этого уже не надо мыть, девочка не могла оставить что-то. Она, конечно, не вылизывала тарелку, но и не оставляла больше еду. Даже когда больше не хотелось. Гермиона училась беречь еду, бережно относиться к тому, что ей дали.       После обеда полагалось немного поспать. Гермиона не любила спать после обеда, но не спорила, потому что Гарри все-таки сильно уставал, а вести себя, как эгоистка, девочка не хотела. Поэтому они ложились рядышком, и Гермиона рассказывала мальчику сказки, пока он не засыпал. Поначалу Гарри засыпал просто мгновенно, но потом, когда организм отдохнул от постоянного стресса, слушал сказки своей Звездочки. Как тогда, в вагоне…       После сна папа Грейнджер и мама Грейнджер водили детей купаться. Гарри полюбил воду, а Гермиона уже давно ее любила, поэтому детям было комфортно в воде. Они играли и дурачились, только Гарри делал это тихо, будто боясь привлечь внимание. Но мистер Грейнджер верил, что все рано или поздно наладится. И этот мальчик станет обычным ребенком.       Вода… Бултыхаться в соленой воде, радостно смеясь, и не думать ни о чем плохом. В эти минуты Гарри становился обычным ребенком, правда, не пятилетним, но тем не менее, он был ребенком. Это было счастливое время. Очень счастливое.       — Посмотри, как ожил малыш, дорогой.       — Да, дорогая, как будто лампочку включили.       — Неужели дома это все исчезнет?       — Мы постараемся, чтобы не исчезло, ну а если… Подумаем.       — Гарри! Ты меня не догонишь! — кричала Гермиона, радостно смеясь.       — Не догоню, — отвечал Гарри.       — Догоняй!       И мальчик бросался вдогонку. Ему было еще тяжело, но он опять шел через «не могу». И никогда не жаловался. Ни на боль в перетруженных мышцах, ни на еду, ни на режим. Если Гермиона могла покапризничать, то мальчик, казалось, такого слова вообще не знал. Да и Гермиона уже не капризничала рядом со своим рыцарем.       Все хорошее когда-нибудь заканчивается, закончился и отпуск. С огромным сожалением дети покидали пляж и дом, а Гарри, кажется, прощался с морем. Потом эта фотография — мальчик прощается с морем — оказалась в кабинете Ее Величества, настолько она была пронзительной. Почти до слез.       Самолет взлетел, унося семью из теплой волшебной страны туда, где вокруг ходят эти. И даже черные. То есть надо было использовать время полета, чтобы собраться. Нельзя допустить, чтобы эти тронули Грейнджеров и Гермиону, которая уже сладко спала, доверчиво положив свою голову на ноги мальчика. Самолет летел сквозь облака в туманный и дождливый край, где они больше не будут в безопасности.       Потом уже, просматривая фотографии, сделанные в самолете охраной мальчика, прослезились даже контрразведчики. Видеть, как из глаз маленького ребенка уходит счастье и заменяется решимостью, как тускнеют глаза — все это видеть было просто страшно. А контрразведчики тоже люди и у них тоже есть дети. Достаточно представить своего ребенка на месте этого малыша. Дети не должны так смотреть!       Вот и лондонский аэропорт. Почти сразу Гарри напрягся, заметив этих… Которые черные. Но их даже не остановили, поэтому дети почти пробежали мимо них. Счастье осталось там, где было солнце и море, а сейчас нужно было быть снова внимательными, это Гарри понял сразу. Мальчик напрягся, готовый действовать в любой момент, но к его удивлению, ничего не произошло, пока они ехали домой. Достаточно быстро, кстати, доехали. И тут папа Грейнджер задал очень хитрый вопрос:       — Гарри, где бы ты хотел переночевать: здесь или отвести тебя к Дурслям?       — А можно здесь? — на мистера Грейнджера посмотрели две пары горящих надеждой глаз.       — Можно, конечно. Давайте, дети, все устали, мыться, ужинать и спать.       — Да, папочка! — счастливым голосом крикнула Гермиона, увлекая Гарри за собой.       Против ожиданий мальчика, ему не снился лагерь. Мальчику снилось море. Бескрайнее море, песок и Гермиона.