О повелителе огня и его слабостях

Подобно луне, из дома на верхнем этаже мастерской светила потолочная лампа, а внутри уютной квартиры можно было разобрать несколько силуэтов людей, устроивших ночное чаепитие. — Так, получается, ты знал так много и не говорил мне? — подводит итог Дракен, в то время, как по пальцам бьет дрожь от встречи лицом к лицу с тем прошлым, которое уже следовало бы забыть, хоть оно снова и снова возвращается шипастым бумерангом, и неизвестно, куда его прицел направится в следующий раз. Может, в сердце, а может, в голову, возбуждая мозг на счастливые и не очень воспоминания о былом. В ответ лишь согласное молчание. Инуи суетится на кухне, звеня посудой, моя ту после сытного ужина. Они уже могут себе позволить нормальную еду, а Коко может наконец позволить себе насладиться листовым чаем, аромат которого терпким тоном заполнил всю кухню. Предела комфорта Коко не ощущает, но лишь напоминает себе, что в той квартире он забыл нужные ему вещи, которые пригодились бы для нормальной жизни тут, не обремененной одалживанием чужой одежды на выход. Сейчас на его плечах лоснится широкая футболка Кена, а ноги облачены в домашние штаны Инуи. Пусть он и платит за многое в этом доме, но едкое чувство долга ему ненавистно. Нужно и правда забрать хотя бы одежду. Коко смотрит виновато, исподлобья, как наворотивший ночью шума котёнок, а Сейшу оборачивается на парня, слыша их разговор и борется с желанием обнять всех плачущих и утешить всех провинившихся в этой драме. — И что ты думаешь? Готов туда сходить? — Хаджиме не знает, что ответить. Что он трус, забивающийся в угол при виде пистолета? Что ему не хватит смелости сохранить мерное дыхание там, где тот испытал свою карму на прочность? — Только если с кем-то, — фыркает он, не желая показывать свой страх, — Я же не смогу унести то, что нужно, один? — усмехается он, за довольной ухмылкой пряча то волнение, о котором стыдно сказать. И поглядывает на Инуи, видя, как тот даже мыть посуду закончил, глядит на него, чуть напряженно, будто бы знает, что таит каждый его сильный жест. А ведь за каждым сильным жестом людей скрывается своя слабость. Тем более он также улыбался, пока ронял слезы в объятиях Сейшу, тогда, в парке. — Это пережиток прошлого, который нужно разорвать нам вместе. Идет? — басистый голос переключает внимание с Инуи на Рюгуджи, поднявшегося с места и протянувшего ему руку. Сглатывая, он смотрит на парня, выдвигаясь вперед и пожимая ту. — Пожалуй, это так.

***

На балконе холодно и пахнет сыростью от прошедшего только-только дождя. Хаджиме и сам не знает, что сподвигло его направится курить в такое позднее время, вместо мирного сна перед вылазкой в ставшую уже давно чужой квартиру. Он затягивается едким дымом, смотря куда-то вниз, в одну точку, пока там проходят мирным темпом прохожие, даже не подозревающие, что сверху байкерской мастерской за ними ведется глобальная слежка в виде одного человека. Ночной холодный ветер треплет волосы и залезает под безразмерную чужую футболку, Коко серьезно задумывается над тем, что ещё стоило бы ему взять из некогда родного дома. Его мысли не покидают только те самые бумаги, из-за которых он чуть ли не был престрелен. Но насколько это опасно? Нет, не для него. Для Дракена и Инуи. Насколько сильна будет месть Сано за украденные свидетельства его виновности? На что Манджиро вообще готов пойти, чтобы его преступления вообще не раскрывали? Хаджиме хмурится. Вероятно, если он найдет бумаги, придётся покинуть ставший уже привычным дом. Он затягивается ещё раз. Крафтовая бумага сигареты разгорается сильнее на кончике, разжигая внутри таящийся пепел, отчего тот разносится холодным потоком воздуха. В последнее время Коконою очень холодно. И он не может понять: трепещет его душа таким образом или ненастная погода на улице дает о себе знать. Тихий стук по двери балкона сначала остается незамеченным погруженным в раздумья парнем, даже когда дверь открывается, Хаджиме предпочитает не оборачиваться, чтобы не смотреть в глаза ни одному из нынешних соседей. Слишком тяжек вес мыслей, чтобы взглянуть кому-то в глаза, не уронив стыдливо зрачки в пол. Он собирается принести со своими вещами ещё больше проблем, хотя в очередной раз думает взять с собой минимальный набор одежды, дабы уходить было не так тяжело. Смотря на толпу внизу, он ни на ком не может сконцентрироваться, и виной тому то ли плохое зрение, то ли бушующая в душе подавленность. Коконой в этот момент решает, что те люди, что размытыми пятнами перемешаются на улице, должны знать, что они тоже могут сделать что-то настолько не так, что им могут представить дуло пистолета к затылку. — Тебе страшно, ведь так? — слышит он голос позади, но до мозга будто бы не сразу доходит смысл произнесенных Сейшу слов. Стоп. Пришел именно Сейшу? Коко казалось, что если кто и будет его вылавливать на балконе и отправлять спать, так это Рюгуджи. Хаджиме горько усмехается, опять Инуи видит его не в лучшем расположении духа, что вызывает некую тоску. Коко осознает, что Сейшу уже разочаровался в нём, в его слабостях, что так и просятся выйти наружу в последнее время. Но если взглянуть на ситуацию со стороны Сейшу, то он размышляет о том, как унять тревогу парня, чтобы он снова стал таким же задирой, как и был в первое время их знакомства, он хочет, чтобы парня ничего не волновало. И то, что он видит его потерянным уже второй раз, дает ему знать о том, что Коко мог бы доверится ему в этом вопросе, ибо игнорировать проблемы Инуи ненавидит. — Если отвечу положительно, я не буду выглядеть сильно жалким в твоих глазах? — усмехается горько Коко, не оборачиваясь на явно взволнованного парня, чью тревогу можно определить лишь по голосу. Хаджиме знает, что никогда его лицо не скрасится тенью сомнения, Инуи из тех людей, чьи черты лица не гаснут перед возникающими в жизни преградами. Наверняка в нём есть тот покой, который сейчас просто неуловим Коконоем, из-за чего он и не хочет поворачиваться. Не хочет осознавать, что так, как сейчас, будет всегда. Что он ничего не изменит в этой ситуации, не заберет документы и не напишет по ним статью, передав необходимые данные полиции и осветив дела бывшего соседа перед общественностью. Что просто не сможет отказаться от того покоя, что гарантируют его соседи, ведь его на самом деле и нет вовсе. Коко всё ещё страшно, что со всеми ними что-нибудь случится из-за него, что кто-то пострадает из-за дел, что он наворотил не тек давно. Он засыпает и просыпается с мыслью, что надо постоянно и за всем следить, что нагружает его плечи ещё большей ответственностью. Ведь он не один. Страшно ли ему? Каждый божий день страшно. Но показать этот страх — принять свою уязвимость, что для него просто непозволимо. Удивительно, что Сейшу заметил. Инуи тихо хмыкает. Наверняка на его губах бесконечно обреченная и вместе с тем полная забвения и какой-то ласки улыбка. Если бы Коко увидел, просто не позволил себе отказать такой улыбке коснуться своих губ. Но вместо этого он делает очередную затяжку с тяжелым опусканием плеч вниз выдыхая запропастившийся в легких дым. — А чтобы не быть жалким, нужно быть всесильным? Коко слышит шаг в свою сторону, чувствует касание твердой ладони к плечу, что вынуждает его выпрямиться и на несколько секунд утонуть исчезнуть испариться в чужом взгляде, вновь, будто бы ни в чем не бывало сводя тот на улицу, кишащую ночной жизнью. Сейшу гораздо красивее этой улицы, гораздо живее жизни, но смотреть так, как смотрит на него Хаджиме, с той обреченной тоской в глазах, Коко не позволяет даже сам себе. — А? Чего застыл? — посмеивается Инуи. — Что, ответить нечего? — хихикает он, касаясь его живота, пальцами в щекотке по тому пробегаясь, чтобы развеселить Коко. Хаджиме ежится, смеется, давится дымом, только недавно покоившимся у него во рту, умудряясь выкинуть за пределы балкона недокуренную сигарету, дабы подпаленный кончик не задел Инуи. Коко жмется к перилам балкона, в порыве смеха стараясь избежать назойливых прикосновений, но Сейшу, как назло, щекочет всё сильнее и сильнее. Хаджиме уже молит о пощаде в столь детской игре, корчится, сквозь смех проговаривая слова о том, что стоило бы уже остановиться. Только образовавшиеся в кончиках глаз слезы останавливают его действия, и Инуи устраивает руки по бокам от прижатого к перилам Коко. Дыхание замирает. Да что там дыхание, весь мир останавливается на том моменте, когда Коко осознает, в какую ситуацию он попал. Он глядит в глаза Сейшу и, кажется, взгляд свой оторвать не может от столь проникновенных глаз, подобных расколотым глыбам льда, холодный цвет которых поражает своей глубиной и наблюдательностью. Теперь он понимает, почему Титаник набрел на столь разрушительный айсберг, ведь Хаджиме тоже не в силах сопротивляться этому обаянию и сдвинуться с места. Инуи наблюдает каждый вздох Коко, каждое его изменение в мимике, пронзительный взгляд окутывает его лицо, и Коко кажется, что он поражен в самое сердце этим чутким контролем. В его силах лишь слегка приоткрыть рот, но не вспомнить ни одного слова из тех, что он знает. От такой близости нахождения, щеки Коко заметно багровеют, а на себе он чувстует горячее дыхание юноши. Хаджиме жмется к холодным перилам, замечая, как Инуи наклоняется ниже к нему, исподлобья глядя в глаза с неким любопытством от такой реакции друга. Такой суровый, черствый взгляд присутствует тут невольно, из-за мимики парня, но по спине Коко пробегается жгучий холодок, заставляя дрожать и не двигаться вовсе. Изучающее доминирование в этой ситуации со стороны Сейшу вынуждает теплеть низ живота своей разборчивостью и беспардонностью. Передние светлые пряди скрывают кончики белоснежных длинных ресниц, Сейшу, как он думает, незаметно проводит языком по собственным губам, но для Коко такой жест не остается незамеченным. Коко тяжело вздыхает, с осторожностью и некой робостью касаясь чужой щеки и уводя передние пряди в сторону, за ухо, не встречая должного сопротивления своим действиям и осуждения со стороны блондина. Будто бы всё так и должно быть. Это вызывает у юноши некоторое удивление, а после — нерасторопное действие — касание к чужим губам своими в легком, едва заметном, жесте. Он легко сминает чужие губы, стараясь не примыкать к ним слишком напористо, дабы Сейшу мог оттолкнуть его в случае чего. Но последующего ожидаемого Коконоем действия не происходит. Сначала стеснение, озадаченность, а после Сейшу чуть поддается навстречу, более смело проводя языком по нижней губе Хаджиме и вызывая у того трепещущий вздох прямо в губы напротив. Ранее прижимаемое к периллам тело, ластится к чужому, более откровенно прижимаясь. Сейшу чуть не роняет неловкий смешок в поцелуй от стеснения и мысли о том, что Коко больно обнаглел с такими выкрутасами. Нежное касание губ ощущается на коже подобно искусственному дыханию - то самое чувство, что заставляет вдохнуть побольше воздуха в организм. Эти трепетные переплетения, рваные вдохи и сладостно-малый контакт заставляют Коко прочувствоваться настолько, что невольно в уголках глаз проскальзывают слезы. Он прикрывает глаза, смаргивая слезы, больше не наблюдая за расслабленным лицом Инуи. Хаджиме полностью погружается в поцелуй, не зная границ человеческой ласки, настолько робким он выходит, и настолько бережными кажутся чужие губы с легким касанием языка на своих собственных. Сейшу целует нежно, с той же теплотой и заботой, когда он расклеивал эти несчастные записки по дому, с тем же теплом, что ощущает, когда берет в руки обожженный огнем инструмент для фаершоу. Его руки уходят с талии юноши, перебираясь на его щеки. Трепетные поглаживания так и заставляют Коко остаться здесь. Именно в этом моменте. Именно на прокуренном балконе мастерской, куда не добраться и ловкому лику глаз с улицы. Коко дышит по-новому, откуда-то появляются силы, и не хочется верить, что это прикосновение губ для них - прощально. Он не может сдержать слез из-за того, что справедливость этого инцидента граничит с его собственным робким счастьем, имеющим густые блондинистые волосы, припухлые губы и невероятно проницательные глаза. Влажный поцелуй заканчивается на ноте сильного дуновения ветра, от которого у Коко по коже проскальзывает рябь. Инуи отстраняется, ничего не говоря, лишь глядя в помокревшие от слез глаза, своими, застеленными непреодолимым туманом сожаления и сочувствия одновременно. Его взгляд кажется таким теплым в такую погоду, его касания славятся самыми мягкими на земле в сознании Коконоя. И он невольно ощущает за собой предательство по отношению к собственным чувствам и… К чувствам Сейшу? — Я не уйду,— неловко спохватывается Коконой, бегая взглядом по мягким чертам лица, обремененным обуглившийся тенью прошлого - ребристым ожогом. Он роняет эти слова с губ, словно сам себе хочет их внушить, пока в мыслях трепещет это влюбленное волнение и желание защитить Инуи даже от разыгравшегося на улице ветра, заставшего их целующимися на балконе. Румяные щеки, желание поймать взгляд любимого в собственном, трепетные поглаживания рук по плечам, груди, словно желание насытится моментом по полной, словно это - самая настоящая утопия, и на следующий день они притворятся, будто всё произошедшее - лишь волнующий сердца сон, что потревожил чувства обоих влюбленных. После которого не хочется просыпаться, пока не увидишь его хотя бы до конца или чуть больше… Слова вызывают волнение, и это, как оказалось, не признание в любви, а данное на губах обещание. — Лжец. Инуи Сейшу даже и не думал о том, что Коко собирался куда-то уходить.