***
— Миона, хорошо, ты наконец-то здесь! — Гарри сказал с гораздо большим энтузиазмом, чем Гермиона ожидала. — Привет, Гарри. Что происходит? Почему ты так взволнован? — спросила она со смехом, думая, не стоило ли ему перейти на кофе без кофеина. — Очевидно, у них есть важные новости, но они не хотели говорить мне об этом до твоего прихода. Он ведёт себя так уже двадцать минут, — сказал Рон, глядя на Гарри с неверящим весельем. — Ну, я могу сказать тебе, пока Гарри не взорвался, — сказала Джинни со смехом. — Я беременна. — Поздравляю! Это замечательно! — сразу же сказала Гермиона, вторя Рону рядом с ней. — Ещё слишком рано говорить, но я знаю, что это будет мальчик, — сказал Гарри, на его лице появилась широкая ухмылка. — Я постоянно говорю ему, что он забегает вперед. Честно говоря, ты не провидец. — сказала Джинни, игриво закатывая глаза. — Мама, конечно, была в восторге. Она была твердо намерена завести ещё одного внука с тех пор, как получила одного от Билла, и, наверное, еще больше рада, что у неё наконец-то будет один, который не будет наполовину Флер. Гермиона рассмеялась. Она кивала, сохраняя улыбку на лице, пока они продолжали рассказывать о встрече с целителем, сроках родов и так далее. Но чем дольше она слушала, тем больше в её сознании нарастала паника. Она ненавидела то, как Рон продолжал смотреть на неё, как он пытался взять её за руку, как все это, казалось, говорило: «Мы будем следующими», конечно, в качестве утешения, но звучало скорее как угроза. И все это время голос в её голове продолжал кричать: «Беги». Она высказывала свои сомнения по поводу желания иметь ребёнка, и уж точно по поводу детей, во множественном числе, но все они остались без внимания, или так казалось. Неужели это была ещё одна тема, с которой она постепенно перестала бороться? Она с отвращением поняла, что, скорее всего, так оно и есть. Даже в таких серьёзных вопросах, как дети, она просто сохраняла мир, полагая, что в конце концов всё образуется. — Ударим по его самолюбию, — раздался в её голове обвиняющий голос. Честно говоря, как она ожидала, что всё получится, если сама не справилась? Осознание этого, пусть и очевидного факта, было подобно удару в самое нутро, выбив из неё весь ветер и согнав улыбку с её губ. К счастью, Гарри и Джинни были настолько погружены в себя, что не заметили растущего напряжения Гермионы. Только Рон, чей взгляд на Гермиону становился всё более напряжённым по мере того, как продолжался вечер, чьи попытки схватить её за руку, за плечо становились всё более настойчивыми и всё менее охотно принимали неудобное отстранение Гермионы. Улыбка Гермионы стала болезненной, и всё это время у неё было ощущение, что всё, что раньше висело над её головой, теперь непрерывно стучит по её черепу, как громовой молот, посылая страх по её венам и разжигая всё более отчаянную потребность действовать.***
Пока Гермиона молча кружилась, на другом конце улицы Нарцисса и Анафема лежали рядом друг с другом, уже протрезвевшие и насытившиеся. Анафема с новым интересом разглядывала стену за изголовьем кровати. — Жаль, что твоя соседка ушла; мы бы устроили ей представление. — Прекрати, — сказала Нарцисса, шлёпнув Анафему по руке, делая вид, что та же мысль не приходила ей в голову ранее. Игривый упрек ничуть не приглушил озорной улыбки, играющей на губах Анафемы. — Как ты думаешь, она понимает, что ты подслушала? — спросила она. Нарциссе не хотелось вдаваться в подробности их общения; всё это было слишком хрупким, чтобы делиться с ней. Честно говоря, она была бы счастлива, если бы вообще не заводила этот разговор. Она пожала плечами, изображая отсутствие интереса. — Я уверена, что у неё есть какие-то догадки, да. — Хммм… — Анафема явно не была удовлетворена таким неопределённым ответом. — Итак, спросила ли ты её тогда о нашем пари? — спросила она с дьявольским блеском в глазах. — Спросила ли я её, не симулирует ли она свои оргазмы? — спросила Нарцисса, поражённая. Анафема кивнула. Она не могла быть серьёзной, хотя, зная Анафему, это вполне могло быть так. Тем не менее, Нарцисса не могла не рассмеяться над абсурдностью перспективы. Все мысли о том, чтобы смело расспрашивать соседку о её сексуальной жизни, вылетели в окно, как только она увидела лицо Гермионы. — Не будь смешной, — сказала Нарцисса. — Конечно, я не спрашивала; я едва знаю её. — Это не кажется таким. В конце концов, вы уже знакомы с девушкой по имени. Нарцисса на мгновение запнулась, осознав, что назвала Гермиону по имени в коридоре. Она так привыкла думать о ней так, что это просто вылетело из головы. — Наверное, я назвала её Гермионой, не так ли? Не думаю, что я делала это раньше, — тихо сказала Нарцисса. Анафема наклонила голову, на мгновение задумавшись. — Ну, она смотрела на тебя так, будто ей это нравится, — сказала она со смехом. Нарцисса покачала головой и тихонько рассмеялась. Ей показалось, что Гермиона наблюдает за ними слишком пристально, но не менее вероятно, что это было её собственное эго, которое говорило ей то, что она хотела услышать. Она на мгновение перевела взгляд на общую стену, почувствовав внезапное тепло и смущение от того, вернулась ли Гермиона домой или нет. Ещё более смущало то, что она не была уверена, на какой ответ надеется. Взгляд длился всего секунду, но Анафема была слишком быстра, чтобы пропустить его. — Что это был за взгляд? — Какой взгляд? — У тебя было странное выражение лица. Нарцисса вернула свои черты в правильное русло. — Если у меня и было странное выражение, то только потому, что я подумала, как нелепо ты себя ведешь. — Хммм. Если ты так говоришь, — задумчиво хмыкнула Анафема, сузив глаза в смущающе проницательной манере. Нарцисса боролась с румянцем, поднимающимся на её щеках, но она пренебрежительно закатила глаза. — Я так и сказала, — твердо произнесла она. Как только она увидела, как поднялась бровь Анафемы, она убедилась, что твердость в её тоне была ошибкой. Она должна была говорить легко, шутить. Анафема слишком хорошо улавливала такие вещи, и Нарцисса позволяла себе быть очевидной. Не то чтобы было на что обращать внимание, укоряла она себя. Она откинулась на подушки, пытаясь избавиться от странного нервного чувства, охватившего её, и ещё больше стараясь держать это чувство при себе.***
В тот вечер Нарцисса сидела в одиночестве. Анафема ушла примерно за час до этого, и с тех пор Нарцисса перебирала в уме события вечера. Когда последние капли вина покинули её вены, после него осталась лишь раздражающая тупость. Она подумала, что могла бы налить себе ещё бокал чего-нибудь, а ещё лучше лечь спать, хотя ни того, ни другого ей не хотелось. Она услышала, как камин возвестил о появлении Гермионы в соседней комнате, и, к ужасу Нарциссы, она была не одна. — Там холоднее, чем я думала, — сказала Гермиона. — Да, это так, — коротко ответил её жених, и Нарцисса скривилась от неловкого светского разговора. Погода? Конечно, это была самая жалкая попытка, которую она слышала от них. — Хочешь выпить? — спросила она его. Он отказался, даже когда ему предложили чай или кофе, если у него нет настроения выпить на ночь. Это было явно не то, чего ожидала Гермиона, и снова повисло неловкое молчание. Было странно не принять предложение выпить в чужом доме. Собирался ли он уходить, или ему так хотелось трахнуть её, что он даже не позволил ей сначала выпить успокоительного? В любом случае, Нарцисса не хотела этого знать. Она слишком устала для очередного раунда их тягостной неловкости и всех тех эмоций, которые он сумел в ней пробудить. Уже не в первый раз она думала, что этот глупый интерес выходит из-под контроля, но если что-то и должно было остановить её от потворства, так это то, как Анафема, похоже, воспринимала это. Она перешла в библиотеку, где было тише всего, и попыталась найти достаточно скучную книгу, чтобы уснуть. Через несколько минут она услышала нетерпеливое постукивание в балконную дверь. Нахмурив брови, Нарцисса отдернула шторы и увидела оранжевого кота, которого она теперь знала как Крукшанкса, ожидающего, когда она впустит его внутрь. — Добрый вечер, дорогой. Я так понимаю, ты и слушать-то ничего не хотел, — тихо сказала она, когда кот вошел в дом. Он прошёлся по её ногам и запрыгнул на кресло. Она погладила его по спине, ожидая, что он успокоится, но он не успокоился. Он преследовал и прыгал среди предметов мебели, высоко подняв хвост, и всё это время вел её обратно к тому самому вентиляционному отверстию, которого она избегала с самого начала. Обычно она не придала бы значения планированию кота, но он был слишком проницательным животным, чтобы его действия могли показаться случайными. Но с какой стати ему понадобилось слушать её бессмысленные разговоры? — Я уже сказала, что это прекрасная новость, Рональд. — пронзительный голос Гермионы прозвенел в воздухе. — Да, я знаю. Ты сказала слово «замечательная» около сотни раз за сегодняшний вечер, — ответил он, его тон был таким же раздраженным. — Тогда я не знаю, что ещё ты от меня хочешь! Глаза Нарциссы расширились от нескрываемого гнева в голосе Гермионы. Она посмотрела на Крукшанкса, который устроился на спинке дивана и тихонько мурлыкал себе под нос. Нарцисса села рядом с ним, неожиданно внимательно прислушиваясь. Она никогда раньше не слышала, как они ссорятся. Конечно, многое из того, что она слышала, было хуже ссоры, но всё же. — Я просто хотел узнать, почему ты вела себя так странно сегодня вечером. Как будто тебя вообще не было. — Ты просто смешон. — Она невесело усмехнулась, и наступила тишина, неловкая и ожидаемая. — Миона, могу я что-то сказать? Нарциссу это раздражало. Она ненавидела, когда люди задавали вопросы, на которые у тебя не было выбора, кроме как ответить «да», заставляя тебя соглашаться на любой спор, который они собирались начать. — Конечно, Рон. Ты можешь говорить всё, что хочешь, — резко ответила Гермиона, похоже, что она была такого же мнения об этом вопросе. — Вот это смех, — усмехнулся Рон. — Что ты хочешь этим сказать? — То, что я хочу сказать, явно не очень интересует тебя в последние дни, что неудивительно. — Его тон был сердитым и ювенальным. Возможно, он думал, что сможет заставить её извиниться, но Нарцисса догадалась, что Гермиона не была настроена на примирение. — Рон, не мог бы ты просто сказать то, что ты хотел сказать, — огрызнулась Гермиона. — Именно это я и хотел сказать, Миона. Ты не принимала участия в нашем разговоре уже несколько дней, даже недель, а ведь планка была довольно низкой. О чём бы я ни говорил, похоже, это тебя нисколько не интересует. — Это несправедливо! Ты же не сидишь с восторженным вниманием, когда я рассказываю о своем дне, — возразила она. — А когда ты вообще говоришь о своем дне? Ты ничего не рассказываешь мне о том, чем занимаешься. Мне повезло, что я вообще знаю, где ты работаешь! Что ж, он не был таким забывчивым, как думала Нарцисса. Он понимал, насколько сильно Гермиона вытесняет его на обочину своей жизни, но всё равно держался. Она полагала, что в этом есть что-то удручающе восхитительное. Она задавалась вопросом, действительно ли он так влюблён в неё, или он остался ради этого, как и она. — Я Невыразимая, Рональд. Мне нельзя говорить об этом, — сердито шипела она. Он громко рассмеялся на это, но она продолжала. — Вряд ли я могу начать раскрывать правительственные секреты только для того, чтобы успокоить твое самолюбие; я говорю тебе то, что могу. Кроме того, остальное ты всё равно не поймешь. Даже с другой стороны стены Нарцисса поняла, что это неверный шаг. — Я не пойму? Потому что я такой глупый, да? — Я не это имела в виду, и ты это знаешь. Ты должен перестать быть таким чувствительным! Вот так они и разошлись. Они ссорились из-за многих вещей, один спор приводил к другому, но ни один из них не находил удовлетворительного разрешения. Нарцисса потеряла счет многим деталям, пока пара перемещалась по квартире. Она была потрясена размахом их ссоры и количеством обвинений, сыпавшихся с обеих сторон. Они поднимали инциденты десятилетней и более давности, и, судя по всему, не в первый раз. Было удивительно, что их отношения продлились так долго, когда между ними всё это было. Любая пара может вынести столько неразрешённых разногласий, прежде чем они рухнут под их тяжестью. «Непримиримые разногласия», да, именно так называли это юристы, такая изящная фраза, чтобы сказать, что два человека больше не могут выносить вида друг друга. — Как будто ты вообще не хочешь выходить за меня замуж, — в конце концов сказал Рон. — Ну, может, и не хочу! — крикнула Гермиона. Нарцисса чуть не задохнулась от шока. — Может быть, и не хочу, — тихо повторила Гермиона, словно подтверждая, насколько это правда, исследуя, каково это — произнести подобное вслух. — Ну, тогда… тогда всё, — сказал Рон. Нарцисса подумала, не скажет ли Гермиона что-нибудь, чтобы взять свои слова обратно, попытаться вернуть себя в то состояние, в котором она всегда была для него, попытаться извиниться каким-нибудь неудовлетворительным способом, но она этого не сделала. Минуту спустя она услышала гудение камина и наступившую тишину, мирную и продолжительную. В это время Крукшанкс спрыгнул со спинки дивана и рысью удалился к себе домой. Нарциссе было интересно, что чувствует Гермиона, и нуждается ли она в утешении своего кошачьего друга, хотя он, казалось, скорее хотел поздравить её. Она задалась вопросом, чувствует ли Гермиона себя счастливой, по крайней мере, так должно быть. В их отношениях наступил такой момент, которого Нарцисса не достигла в своих собственных, пока чернила на свидетельстве о браке безнадежно не высохли. Гермиона нашла выход, который не предполагал наличия адвокатов, подписей и детей, нуждающихся в терапии. Словно в ответ, Нарцисса услышала один-единственный всхлип, и сердце её оборвалось от жалости к молодой женщине. В отличие от неё, она подумала, что не чувствовала бы себя так плохо, если бы Гермиона действительно сломалась. Но это был всего лишь один всхлип, и больше ничего не последовало. Это была ненужная сдержанность, которая засела в её сознании. Нарцисса почувствовала в груди что-то похожее на чувство вины, хотя она знала, что победа ни в коем случае не принадлежит ей. Но это была победа, пусть и грязная, сложная и душераздирающая, как и большинство достойных побед. Один всхлип выражал все это. У неё возникло глупое желание постучать в дверь девушки, сказать ей, что она поступила правильно, но это было бы неуместно и, несомненно, нежелательно. Но она знала, что просто обязана что-то сделать…***
Гермиона услышала, как её дверь стукнула раз, два, три раза в быстром ритме. Кто бы это мог быть в такой час? Это был не Рон; если бы он хотел вернуться, чтобы продолжить ссору, он бы просто прошел через камин, как ушёл. Кроме того, это было бы не в его стиле. Рон любил дуться после ссоры, размышлять. Скорее всего, он сидел бы дома с выпивкой в руке, или, возможно, разыскал бы Гарри или, по крайней мере, знакомого в баре и стал бы сокрушаться о том, что Гермиона только что сказала ему, что не хочет выходить за него замуж, по сути, вычеркнув его из своей жизни. Вздохнув, она встала со своего места у окна и посмотрела на своё лицо в зеркало. Она не плакала, так что приводить себя в порядок было совершенно излишне. Пригладив волосы и убрав остатки гнева с глаз, она открыла дверь и увидела пустой коридор. Она нахмурила брови в замешательстве, поворачиваясь то влево, то вправо, пока не услышала разочарованный шорох ниже уровня глаз. Посмотрев вниз, она увидела парящую в воздухе бутылку вина, которая покачивалась перед ней, словно досадуя, что она могла её пропустить. С растерянным видом и извиняющейся улыбкой на показушную мелочь, она схватила её с того места, где она висела в воздухе, и открыла карточку, привязанную к горлышку. «Похоже, тебе это нужно больше, чем мне»— Нарцисса.
Гермиона замешкалась и посмотрела в сторону квартиры Нарциссы, но за закрытой дверью не было слышно ни шороха. Содержимое бутылки было золотым и сверкало в свете лампы, судя по всему, дорогим, что только на руку Гермионе. Она почувствовала себя так, словно её искушают, как Алису в Стране чудес. Выпей меня, — приказала бутылка, и она поняла, что у неё нет другого выбора, кроме как согласиться. Ей стало интересно, в какой Стране чудес она может оказаться и может ли она показаться еще более безумной, чем тот мир, в котором она уже находилась. Она коротко улыбнулась собственному драматизму. Она не собиралась отказываться от предложения — ни от дорогого вина, ни от подразумеваемого сочувствия, которое к нему прилагалось. Пока Гермиона искала штопор, чтобы открыть бутылку, Крукшанкс запрыгнул на стойку и с интересом разглядывал блестящую бутылку. — Это не для тебя, — сказала она. Но даже не сделав ни глотка, кот, казалось, был чрезвычайно доволен подарком. Прочитав записку ещё раз, Гермиона почувствовала, как по щеке скатилась слеза. Это было самое простое сочувствие, всего несколько слов, но Гермиона глубоко им дорожила. Самое главное, она ценила отсутствие критики и осуждения, от которых, как она уже чувствовала, ей приходилось отбиваться от остальных друзей и членов семьи. Простая доброта была роскошью по сравнению с неизбежными покровительственными вопросами, спрашивающими, уверена ли она, не слишком ли бурно реагирует, или уверяющими, что утром всё будет по-другому. Всё это, конечно, имело смысл: если кто и знал, каково это — пережить беспорядочные отношения и их ещё более беспорядочный конец, так это Нарцисса Блэк. Снова взглянув на записку, Гермиона заметила, что Нарцисса подписалась именем, и её сердце забилось чуть сильнее, чем раньше. Хотя Гермионе казалось, что она могла бы распить бутылку, которая была у неё в руках, но вино было слишком хорошим для такого непристойного поступка. Вместо этого она налила бокал и осторожно отпила глоток, экспериментально позволяя вкусу переливаться на языке. Вино было терпким, с неожиданной ноткой цитрусовых, что было восхитительно — как будто вкус вин Нарциссы мог быть каким-то иным, кроме изысканного. С бокалом в руке она села в кресло у окна на балконе и посмотрела на бледные звёзды, видневшиеся на городском небе, чувствуя, как по телу растекается успокаивающее тепло от вина. Её мозг продолжал нашептывать ей о свободе, но был и второй голос, ноющий голос, который продолжал спрашивать «что теперь?». И она с ужасом поняла, что не имеет ни малейшего понятия. Она услышала, как открываются балконные двери Нарциссы, и, со свежей идеей в голове, схватила кусок пергамента и нацарапала торопливое «Спасибо», подписавшись при этом своим именем. С помощью заклинания Гермиона отправила листок в окно. Сердце Гермионы затрепетало, когда она представила себе Нарциссу, разворачивающую записку, и улыбку, которая может появиться на её губах от осознания того, что подарок был оценен по достоинству. Возможно, она тоже смотрела на эти несколько мерцающих городских звезд и размышляла о своем дне. Возможно, она даже пила то же самое вино, если оно было ей по вкусу. Гермиона представила, как та же медовая жидкость течет по красным губам Нарциссы, а та размышляет о меланхолии сложного романа или, возможно, о своем спасении от него. Она представила, как каждая из них должна выглядеть с точки зрения зрителя: две настолько одинаковые картины, что они могли бы быть двумя панелями одной картины, вариациями на тему. Или, укоряла она себя, это было просто вино, а она была королевой драмы.